С. Кьеркегор

Датского философа и теолога Серена Кьеркегора (1813 – 1855) уже при жизни называли «Анти-Гегелем». Многочисленные труды датского мыслителя проникнуты, даже одухотворены антирационалистическим (а потому и антигегелевским) духом. Гегель, как известно, считал мир разумным. Более того, он считал его осуществлением понятий, объективацией мирового разума.

Гегель – вершина новоевропейского рационализма. Но сам рационализм имеет в западной философии долгую историю и традиции, уходящие не только в XVII век, но и в античность (к философии Афин – к Сократу, Платону, Аристотелю). В Новое время древняя вера в разум получила новое подтверждение – в достижениях промышленности, науки и техники, в общем оптимистическом настрое общественного сознания эпохи раннего капитализма. Знаменитая гегелевская формула: «все действительное – разумно, все разумное – действительно» стала знаменем своего века, классического века в истории европейской и мировой культуры.

Рационализм – оптимистичен: кто верит в разум, тот верит и в прогресс, в то, что завтрашний день непременно будет лучше сегодняшнего. Но вот здесь-то и скрывается «ахиллесова пята» рационалистического мировоззрения. Ведь вера в разум, в прогресс, в человека и т.п. – это тоже вера! Изгоняя веру – во имя разума – в переднюю дверь, рационалисты и просветители вновь обращаются к ней, введя ее через черный вход, но как бы «не замечая» этого.

Другой парадокс (другая «ахиллесова пята») рационализма и новоевропейского типа культуры – полное и безоговорочное подчинение единичного общему, лишение единичного статуса самостоятельности. Законы науки – это формы всеобщности в природе. Физика, химия, биология имеют дело с множествами, со статистическими закономерностями (термодинамическими ансамблями, биоценозами, химическими реакциями как суммарным эффектом взаимодействия ионов и т.п.). И если философия – это наука (и только наука), она тоже не может «опускаться» до забот и тревог конкретного индивида – Ивана или Петра, как атомная наука не может, да и не должна, пересчитывать все атомы на земле и в космосе.

Рационализм Нового времени, как рефлексия на науку, на ее принципы детерминизма и объективного знания, будучи перенесенными из научного знания в философию, и здесь мыслил столь же масштабными категориями: эпохами, классами, формациями, цивилизациями, противоречиями, отрицаниями и т.д., и т.п. Перефразируя известную пословицу, рационализм за лесом не видел (не хотел видеть) отдельных деревьев, т.е. жизни, судьбы, слез и радостей отдельного человека, обреченного на страдания и смерть. Рационализм – устами Спинозы – даже запрещал философам, искателям объективной истины, и плакать и смеяться, он разрешал им, требовал от них только понимания.

Но человек не хотел быть только гносеологическим субъектом или только элементом социологического (статистического) множества. Он хотел быть свободным не в рамках, отведенных и разрешенных ему природой, а свободным по своему собственному усмотрению. И в мир он входил не для того, чтобы выполнять в нем какие-то роли и функции, а для того, чтобы жить по собственной воле и собственному желанию. Объективная истина внешнего мира при этом не отрицается. Но она отодвигается на периферию человеческих интересов и ценностей, в центр же самосознания и самопереживания личности входят другие истины – значимые только для конкретного, данного человека. И главная из них – это та, что этот человек у м р е т. Не удивление, не умозрение – главный нерв и источник, побудитель к философствованию, как думали древние греки (Платон и Аристотель). Подлинный гений философии – страх и трепет человека перед лицом неминуемой смерти. Высшие истины открываются человеку как вера и откровение. Единичное выше, «истиннее» всеобщего – это и есть та главная мысль, которую так художественно ярко и выразительно поведал людям Серен Кьеркегор на страницах своих многочисленных сочинений.

Язык, стиль этих сочинений откровенно противостоит рационалистическому умозрению. Системность изложения в них отсутствует, но сила эмоционального воздействия на читателя очень большая, что достигается искренностью и доверительностью тона, психологической убедительностью его образов. В 1841 г. Кьеркегор защитил магистерскую диссертацию «О понятии иронии», в которой заявил о себе как философ-романтик. Уже в этой работе он подверг критике Гегеля за обезличивание индивида, за стремление отдать его под власть внешних, усредненных сил истории. Одно из крупнейших произведений Кьеркегора – «Или – или». В этом произведении философ сталкивает, противопоставляет друг другу два мировоззрения и два образа жизни человека: эстетический и этический. Первый из них увлекает человека, обещая ему наслаждение красотой, второй призывает к нравственности и выполнению долга*.

* Именно так интерпретировал книгу Кьеркегора ее первый русский переводчик П. Ганзен (1846-1930), предложив свое название сочинению датского мыслителя: «Наслаждение и долг».

Но и эстетическое и этическое – это еще не самые высшие стадии познания человеком своего существования. На пути к богу он должен подняться на самую высшую ступень – религиозную. «Эстетический» человек живет переживанием минуты, «этический» – заботой о будущем. Но только «религиозный» – ощущением вечности. Кьеркегор настаивает на полной иррациональности, алогичности религиозного переживания, отводя всякие попытки (гегельянские или картезианские) рационализировать религиозное чувство. Христианство, по убеждению датского теолога, не оставляет места для оптимизма и надежды на счастье в земной жизни. С этих позиций Кьеркегор критиковал Реформацию за ее враждебное отношение к средневековому аскетизму.

Гегелевской объективной диалектике (диалектике бытия и диалектике сущности) Кьеркегор противопоставляет свою, экзистенциальную диалектику (или «диалектику существования»). В противоположность гегелевской диалектике диалектика Кьеркегора исходит из экзистенциальных, принципиально не объективируемых предпосылок, которые нельзя не только теоретически помыслить, но даже изречь. Их можно лишь интимно-личностно переживать. Из всех переживаний человека главнейшее – «страх», выражающий бытие личности перед лицом смерти. Каждый переживает ожидание смерти сам, наедине с собой. Ни поделиться с другим, ни передать другому такое переживание нельзя – но именно поэтому оно относится к сфере подлинного, истинного существования личности (экзистенции). При жизни Кьеркегор был мало известен. Эпоха Кьеркего-ра (40-е годы прошлого века) плохо слышала и мало понимала датского мыслителя. Это было время революции, мало подходящее для тонких медитаций копенгагенского богослова. Да и первой половине XX столетия, с ее величайшими социальными потрясениями, не всегда были близки умонастроения экзистенциальной философии. Но все же в наш век, между мировыми войнами, когда особенно остро чувствовалась трагедия неисчислимых потерь, интерес либеральной, демократической интеллигенции к мыслителю, отвергшему, осудившему тоталитаризм в культуре и политике, становился все более глубоким и неподдельным. Кьеркегор становится читаемым автором. Крупнейшие мыслители Германии, Франции, России «открывают» для себя своего загадочного предшественника, зачитываются его книгами. К. Ясперс, М. Хайдеггер, Ж. – П. Сартр, А. Камю, Г. Марсель, Л. Шестов – каждый по-своему откликнулся на идеи Кьеркегора и каждый по-своему продолжил, развил их.