Обратный отсчёт: 0

Нырнуть в одной эре и вынырнуть в другой…

Маршалл Маклюэн, канадский философ средств массовой информации и коммуникаций (1911–1980)

Третий удар хвоста зауропода снова бросил нас с Кликсом на пол, чего в нашем состоянии лучше было бы избежать. Я ощупал руками лицо, и обнаружил, что оно в крови – снова закровоточил нос. Следующие два удара гигантского хвоста сдвинули «Стернбергер» с его места на гребне кратерного вала. Съезжать по его склону на джипе уже было достаточно неприятно, а ведь у него были рессоры, а я был пристёгнут. В этот раз, когда по осыпающемуся склону соскользнул весь корабль, все незакреплённое оборудование пришло в движение. Нас с Кликсом мотало, как тряпичных кукол в стиральной машине, мы царапали локти, рассаживали колени и зацеплялись друг о друга ногами. Наконец «Стернбергер» достиг грязевой равнины и замер, наклонившись под небольшим углом. Мы, пошатываясь, подошли к окну.

Динозавры двигались к нам со всех направлений. С десяток тёмно‑красных молодых тираннозавров кучковались на берегу озера – их птицеподобные лапы обеспечивали им отличное сцепление в озёрной грязи. Семь танков‑трицератопсов в кричащем сине‑оранжевом камуфляже наползали цепью с юго‑запада, склонив головы к земле и выставив вперёд могучие рога. Рядом с ними стоял колоссальный серый зауропод с шеей‑небоскрёбом и хвостом, который казался бесконечным. Три десятка троодонов шныряли по округе, их хвосты качались на бегу, как дирижёрские палочки. С запада, шагая в ногу, приближалась колонна из пяти огромных взрослых самок тираннозавров рекс.

Позади всех один из утконосых поднялся на задних ногах. Это был представитель рода Паразауролоф, как знаменитый экспонат Королевского музея – его метрового размера трубчатый гребень был направлен назад. Сперва я не мог понять, что эта похожая на корову рептилия здесь делает. Но потом гадрозавр издал серию громких вибрирующих нот, используя гребень как резонансную камеру. Тираннозавры рассредоточились, и я понял, что утконосый передаёт приказы сидящего в нём хетского генерала; громоподобный голос гадрозавра, должно быть, был слышен за много километров.

Я взглянул на наш джип, припаркованный под западным склоном кратерного вала. Те два колеса, что я мог видеть отсюда, были спущены – вероятно, проколоты рогом трицератопса.

К окну, перед которым стояли мы с Кликсом, подбежал троодон. Ему пришлось встать на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь; его заострённая мордочка едва возвышалась над нижним краем. Зверюга рассматривала нас несколько секунд, моргнула своим фирменным способом на раз‑два и заговорила – голос доходил до нас сквозь вентиляционные отверстия под крышей.

– Выходите сейчас же, – сказал троодонт. – Отдайте корабль времени. Сдавайтесь или умрёте.

Осада могла продолжаться максимум двадцать два часа; после этого «Стернбергер» вернётся домой независимо ни от чего. Мы запросто переждали бы это время внутри – у нас было полно еды и воды. Однако было очевидно, что хеты не станут ждать, когда сработает Чжуан‑эффект. Они хотят быть внутри, когда это произойдёт, чтобы пережить собственное вымирание.

Кликс сбегал за слоновыми ружьями, но, передавая одно из них мне, скептически покачал головой.

– Мы можем выпустить в зауропода все пули, что у нас есть, но он, скорее всего, даже не замедлит ход.

Скрипучий голос троодона прокричал снаружи:

– Последнее предупреждение. Выходите сейчас же.

Кликс схватил красный ящик с инструментами, которым кидался ранее, и встал на него: он немного прогнулся под его весом. Прикладом ружья Кликс выбил металлическую сетку, затягивавшую вентиляционное отверстие во внешней стене, и выставил ствол наружу. Но как он не изгибал голову, прицелиться через такое узкое отверстие ему не удавалось.

– Можно стрелять через главную дверь, – сказал я, и тут же услышал, как щёлкает её запор. Я выскочил через дверь номер один и сбежал по пандусу, надеясь успеть чем‑нибудь заклинить внешнюю дверь, но прежде, чем я до неё добежал, она содрогнулась от удара и распахнулась внутрь. Через неё ввалился троодон, щёлкая серповидными когтями по металлическому полу. Я вскинул ружьё к плечу и выстрелил животному в грудь. Пуля отбросила его обратно в дверной проём, но через секунду вместо него внутрь впрыгнул другой троодон. Я выстрелил и в него и ранил. Но я был уверен, что у хетов гораздо больше динозавров, чем у меня пуль.

Пока я перезаряжал, второй троодон пролез через мандрилову пасть внутрь, зажимая рану одной из своих трёхпалых рук. Кликс во весь дух промчался мимо него к главной двери, надеясь её захлопнуть, но рука третьего троодона уже скребла по порогу в поисках опоры. Тем временем, пока я перезаряжал, раненный троодон, который сумел прорваться в дверь, взбежал по пандусу и влез в жилой модуль. Я поспешил за ним. Он попытался перескочить через две кушетки, чтобы вцепиться в меня, но я выпалил ему в корпус из двух стволов. Троодона отбросило на шкафчики с инструментами, потом он сполз на пол. В ноздри полез едкий запах порохового дыма.

Я оглянулся. Кликсу почти удалось закрыть главную дверь, но лапа троодона всё ещё цеплялась за порог. Я услышал треск ломающейся кости, когда Кликс изо всех сил налёг на дверь, но зверюга держалась всё равно, клацая когтями

Я кинулся к шкафчикам рядом с мёртвым троодоном и нашёл футляр со вторым диссекционным набором. Я сбежал по пандусу и присоединился к Кликсу в тесном дверном проёме. Пока он ломал троодону руку, раз за разом ударяя плечом в почти закрывшуюся дверь, я стал отпиливать её костной пилой. Кровь залила всё вокруг. Наконец рука, дёргаясь, упала на пол, и мы с Кликсом объединёнными усилиями смогли захлопнуть дверь. Затем я метнулся наверх и стал спускать по пандусу ящики и крупногабаритное оборудование, из которых Кликс стал сооружать баррикаду. Хотя долго она не продержится.

Входная дверь была единственным местом, откуда мы могли вести огонь. Нет, погодите! Я могу стрелять из инструментального купола. Я вскарабкался в тесное помещеньице по крутой лестнице. Вертикальная щель всё ещё открыта. Я повернул купол так, чтобы щель была направлена на запад, просунул в неё ствол ружья и выпустил восемь пуль, перезаряжая так быстро, как только мог. В замкнутом пространстве звук выстрелов оглушал. Три моих пули никуда не попали. Три другие нашли цель, убив ближайшего троодона. Две оставшиеся ранили ещё двоих, попав одному в правую ногу, а второму в левое плечо. Оба свалились на землю.

Паразауролоф орал команды во всю мощь своих лёгких; каждая из двух назальных камер, пронизывавших его похожий на тромбон гребень, производила свою ноту. По‑видимому, выполняя полученный приказ, трицератопсы бросились на «Стернбергер». Корабль содрогнулся от удара, и меня едва не сбило с ног. Я попытался убить лицерога, но пули лишь отщепляли кусочки кости от его воротника. Тем не менее, возникло что‑то вроде пата: ни один троодон не мог приблизиться к кораблю, не попав ко мне на мушку.

Паразауролоф взревел снова. Минутой позже небо потемнело. Надо мной прошла огромная тень. Гигантский бирюзовый птерозавр, размах огромных мохнатых крыльев которого превышал десять метров, спускался на инструментальный купол. Судя по изогнутой змеевидной шее и невероятным размерам это был либо Кецалькоатль, либо его близкий родственник; этот род был известен по верхнемеловым находкам в Альберте и Техасе. Я бросился перезаряжать, но в панике рассыпал коробку патронов по полу, причём половина из них скатилась вниз по лестнице. К тому времени, как я снова изготовился к стрельбе, дракон заполнил всё поле моего зрения. Пули проделывали дыры в его бирюзовых крыльях, но птерозавр продолжал оставаться на месте, скребя когтями по гладкому металлу «Стернбергера» в поисках опоры.

Голова с тонким длинным клювом проскользнула на трёхметровой змеиной шее сквозь обсервационную щель внутрь купола и ткнулась в меня. Я сжался у противоположной стены купола. Держа ружьё двумя руками, одной – за болезненно горячие стволы, я пытался отогнать тварюку. Не тут‑то было. Двигаясь с молниеносной скоростью, она схватила ружьё клювом и резким поворотом шеи вывернула его у меня из рук. Прежде чем я осознал, что произошло, крылатая тварь уже снова была в воздухе, унося в клюве моё ружьё. Поднятый гигантскими крыльями ветер растрепал мне волосы.

Оставаться в куполе больше не было смысла. Я закрыл щель и спустился вниз. Кликс тащил вниз по пандусу продуктовый холодильник, видимо, чтобы укрепить им баррикаду.

Моё сердце подпрыгнуло.

– О чёрт…

– В чём дело? – спросил Кликс, поглядев на меня.

– Твоя нога.

Фосфоресцирующий комок голубого желе колыхался на голени Кликсовых походных штанов. Должно быть, он вылез из троодона, которого я убил раньше, того, что валялся под шкафчиками с инструментами, рядом с которыми стоял холодильник. Кликс поспешно расстегнул пояс, выскочил из штанов и запустил ими в стену; комок ударился в стену с чмокающим звуком и прилип. Но хетам хлопчатобумажная ткань не помеха, и небольшое количество слизи осталось у Кликса на ноге. Он был близок к панике. Я схватил из анатомического набора скальпель и его рукояткой соскрёб остатки марсианина с его ноги. После каждого скребка я встряхивал скальпелем, сбрасывая голубую субстанцию в футляр от инструментов. Минутой позже я поднялся.

– Думаю, всё, – сказал я.

– Уверен, что всё? – спросил перепуганный Кликс.

– Ну… практически всё. Будем надеяться, что у тебя в организме осталось достаточно «избавления», чтобы справиться с теми, кто успел проникнуть.

– А с этим что делать, – спросил он, указывая на штаны.

Я взял альпеншток и с его помощью сбросил штаны со стены в стазис‑контейнер, потом кинул туда же футляр от анатомического набора и захлопнул серебристую крышку. После этого мы поднялись обратно в жилой модуль.

Внезапно корабль дёрнулся, и корпус прорвала пара белых трицератопсовых рогов. Хеты, должно быть, узнали во время краткого пребывания у нас в головах, что «Стернбергер», словно йо‑йо, мыл связан математической струной с генератором Чжуан‑эффекта, находящимся на 65 миллионов лет в будущем. Даже частично разрушенный, корабль времени послушно вернётся к точке старта в воздухе между летающим краном и землёй. Он не должен сохранять герметичность, но они в этот момент должны быть внутри его стен.

Корабль тряхнуло ещё раз, и на корпусе образовалась вмятина в том месте, где в него ударил рог второго трицератопса. Секунду спустя – ещё один удар, и ещё одна пара рогов пробила корпус, в этот раз меньше чем в полуметре от моей головы.

Рёв паразауролофа снова разорвал воздух. За окном гигантские тираннозавры, которые выглядели как сгустки крови размером с вагон, зарычали в ответ.

– Нам надо что‑то сделать, – сказал я.

– Отличная мысль, гений, – сказал Кликс. – Что мы можем сделать?

– Я не знаю. Но мы не можем позволить им проникнуть в будущее. Они же захватят всю планету! – Корабль шатнуло снова – ещё один трицератопс ударил в него. – Да чтоб тебя!.. – Я ударил кулаком в стену. – Если бы у нас было какое‑то оружие, или… черт, я не знаю, что‑нибудь, чтобы отключить эти их гравиподавители.

– Двоичный кодовый сигнал, – тут же отозвался Кликс. – 1010011010, повторить три раза.

– Что? Ты уверен?

Кликс постучал себя пальцем по виску.

– Марсианин, может, и мёртв, но память его живёт.

Двумя прыжками я подскочил к нашей радиостанции и нажал кнопку включения питания на чёрной с серебром консоли.

– Как по‑твоему, мы сможем послать сигнал на спутники?

Кликс, прищурившись, осмотрел консоль.

– Спутники, очевидно, до сих пор в хорошей рабочей форме, – сказал он. – И хеты пользуются радио так же, как и мы.

– А что с теми спутниками, которые под горизонтом?

– Сигнал отключения будет ретранслирован спутниками, которые его получат, – сказал Кликс. – Нам достаточно связаться с одним. Это имеет смысл, иначе ими бы было невозможно управлять из одной наземной станции.

– Нам не понадобится пароль для получения доступа к спутникам? – спросил я, изучая консоль и пытаясь вспомнить, что делает каждая клавиша.

– Ты же сам говорил, Брэнди. Хеты – ульевый разум. Концепция «пароля» лишена для них смысла.

Я потянулся к большой откалиброванной шкале.

– На какой частоте должен передаваться сигнал отключения?

Кликс закрыл глаза и немного склонил голову набок, внимательно прислушиваясь.

– Так‑так… три в тринадцатой степени циклов в…

– Циклов в секунду?

– Нет. Чёрт! Циклов в марсианскую единицу времени.

– И какова длительность этой единицы?

– Это… в общем, не слишком долго.

– Великолепно. – «Стернбергер» содрогнулся от очередного удара. Похоже, трицератопсы дырявили рогами корпус только на одной стороне корабля. И делали это чертовски эффективно.

– Может, ты бы мог запрограммировать перебор частот? – спросил Кликс.

Я посмотрел на консоль.

– Не напрямую. Но я могу подключить к радиостанции палмтоп. Только надо найти подходящий кабель.

Кликс взял в руки электронную камеру.

– Вот этот подойдёт? – спросил он, отцепляя от неё USB‑кабель, которым я подключал её к палмтопу.

– Ну, это нужный тип кабеля, но неправильной полярности. Для радиостанции нужен кабель типа «мама», а у этого «папа» на обоих концах.

– По‑моему я где‑то видел адаптер, когда подключал спектроскопы, – сказал Кликс. Он отошёл к мини‑лаборатории и начал её обшаривать. – Вот он. – Кликс отдал мне найденное приспособление, и мы подключили палмтоп к радиостанции. – Теперь ты сможешь послать сигнал?

– Да, но только на одной частоте за раз, и на то, чтобы послать даже коротенький сигнал на всех возможных частотах, может уйти весь день. – Я обескураженно покачал головой. А ведь это казалось такой хорошей идеей. – Кроме того, мы ведь даже не знаем, какой длительности должны быть бинарные сигналы.

– Одна единица измерения времени. – Кликс помолчал, обдумывая то, что только что сказал. – Из чего следует, что как только мы подберём правильную частоту, то сразу же получим и правильную длительность импульсов. – Он снова замолчал, прислушиваясь к внутреннему голосу. – И не беспокойся о модуляции несущей частоты. Просто прерывай передачу там, где нули.

– Хорошо. – Ах, если бы только нос перестал болеть. – Я напишу программку, которая перепробует разные значения длительности их единицы времени. – Кабель был короткий, и до моей кушетки его не хватало, так что мне пришлось программировать стоя, положив палмтоп на отделанный пластиком край радиоконсоли. – С какого значения, по‑твоему, лучше начать?

Кликс прикрыл глаза.

– Попробуй… попробуй четыре или пять секунд. Я не знаю, но чувствую, что это близко.

Радиостанция понимала только команды CURB, стандартного командного языка телекоммуникационных процессоров. Я не писал на нём ничего уже чёрт знает сколько лет. Я надеялся, что того, что я помню, мне хватит; у нас определённо нет времени рыться в хелпах. Мои пальцы заплясали над палмтопом. Я запустил калькулятор, посчитал, сколько будет три в тринадцатой степени – как сказал Кликс, количество циклов в марсианскую единицу измерения времени. Потом напечатал: Set Frequency = 1594323. Frequency = Frequency + …

Очередной трицератопс врезался в корпус, и в этот раз он треснул. Я услышал шум вытекающей из водяного бака воды у нас под ногами. Держу пари, они такого не ожидали.

Я решил начать с немного меньшего значения, чем догадка Кликса. Set Time‑unit = 3.000 s. Goto Send…

Корабль снова содрогнулся под ударом трицератопса.

– Брэнди, ты не мог бы поторопиться?

– Хочешь попробовать сам?

– Прости, – он отступил.

Рога уже проткнули корпус во многих местах и существенного его ослабили. Через бронестекло я видел, как трицератопс вразвалку удаляется от корабля.

Я напечатал последнюю строчку программы и запустил компиляцию. Одно, два, три сообщения об ошибке вспыхнули на экране, указав номер ошибочной строки. «Ожидается логическое выражение». «Несовпадение типа». «Зарезервированное слово». Чёрт!

– В чём дело? – спросил Кликс.

– Ошибки компиляции. Где‑то напортачил.

– Ты хотел…

– Заткнись и дай мне их исправить. Пожалуйста. – Я переключился в режим редактирования и перешёл к первой ошибке. Ага, первая проблемка совсем простая – опечатка, «adn» вместо «and»; вот что значит отключать автокоррекцию. Я исправил ошибку.

Хр‑р‑р‑рясь!

Меня качнуло. Пахицефалозавр ударил головой в многократно пробитый рогами участок корпуса. Теперь стало ясно, что делал хет в том головаче, которого мы препарировали – оценивал перспективы использования его в качестве тарана. Повезло им, применение тарану нашлось почти сразу.

– Он почти пробил, – крикнул Кликс.

Я щелкнул клавишей, и курсор перескочил к следующей ошибке. «Несовпадение типа». Что бы это значило в данном контексте? А, вижу. Я пытался выполнить математическую операцию над текстовой переменной. Вот дебил.

Полифонический сигнал от паразауролофа‑тромбониста разорвал воздух, предположительно давая команду головачу нанести второй удар.

Курсор прыгнул с третьей ошибке. «Зарезервированное слово»? Это означало, что выбранное мной название переменной – FREQUENCY[33]– было запрещено, поскольку использовалось в языке с какими‑то другими целями. Назовём её SAVE_ZAD, это уж точно ни с чем не совпадёт. Запуская компиляцию снова, я так сильно ударил по клавише, что корпус палмтопа едва не треснул.

Я не дышал, пока не увидел вспыхнувшее на экране сообщение: «Компиляция завершена успешно. Ошибок не обнаружено».

– Есть! – воскликнул я.

– Здорово! – закричал Кликс. – Запускай!

Я выбрал имя программы в списке и занёс палец над клавишей Enter.

– Нажми кнопку! – зарычал Кликс.

– Я…

– В чём дело?

– Ты знаешь, что сейчас произойдёт? – сказал я. – Потому что я не уверен, что могу…

– Если не нажмёшь ты, я сделаю это за тебя.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

– Нет, – сказал я. – Отказ принимать решение – это само по себе решение. – Я вдавил кнопку, и радиостанция начала передачу.

Хр‑р‑р‑рясь! Череп пахицефалозавра с синими и жёлтыми отметинами на макушке вбил ослабленную секцию корпуса внутрь. Круглый кусок металла метра полтора в диаметре свалился на пол с оглушающим грохотом. Прежде чем мы успели среагировать, костеголовый исчез, и в дыру просунулась голова трицератопса. Кликс вскинул ружьё. У этого динозавра был лишь один надглазный рог; второй, должно быть, обломался во время атак на корабль. Одним слитным движением Кликс упал на пол и снизу вверх выстрелил в мягкие ткани нижней части трицератопсова горла. Удачный выстрел: похоже, пуля перебила‑таки спинной мозг.

Через рваную дыру в корпусе мы могли видеть двух других трицератопсов, пытающихся отодвинуть труп в сторону. Кликс стрелял и стрелял, но они не повторяли ошибок своего собрата – головы пригибали к земле, защищаясь костяными воротниками. В короткое время путь был расчищен, и в поле зрения появился отряд троодонов. Они дождались, пока Кликс начнёт перезаряжать ружьё, и бросились в атаку – чешуйчатый вал зубов и когтей, неостановимо катящийся на нас.

Кликс попытался подняться на ноги, но вместо этого шлёпнулся обратно на пол. Мой желудок, казалось, провалился куда‑то в район ботинок. Ближайший из троодонов упал на брюхо, двое других повисли на зазубренных краях дыры в корпусе «Стернбергера», остальные неуклюже отступили на грязевую равнину. Чувствуя себя так, словно весил миллион кило, я побежал, как в замедленном кино, к дыре и выглянул наружу, перегнувшись через тела троодонов. Наверху в небе величественный кецалькоатль, закладывающий широкий вираж, смялся, как бумажная фигурка и камнем рухнул на землю. Рядом двенадцатиметровая шея зауропода с громовым грохотом грянулась оземь. Тираннозавры некоторое время держались, а потом один за другим попадали на колени – кости ног подломились под увеличившимся весом. Земля вибрировала и сотрясалась под моими ногами по мере того, как сила тяжести возвращалась к полновесному g. Внезапно грязевая равнина пошла волнами, словно Такомский мост; в воздух поднялись тучи пыли.

Я отошёл от дыры и улёгся на живот рядом с Кликсом. Землетрясение продолжалось, гром бил по ушам, от подъёмов и опусканий земли крутило в животе. Ветер хлестал изо всех отверстий в корпусе «Стернбергера». Постоянно сверкали молнии, но раскаты грома были почти не слышны, заглушаемые другими шумами, в том числе какофонией голосов животных.

Земля вздрагивала, поднималась и опускалась…

Полагаю, что по всей Земле возникали разломы, из которых выплёскивалась раскалённая магма, богатая иридием, мышьяком и сурьмой. Расплавленный камень зажигал бесчисленные лесные пожары и кипятил воду в океанах. Кое‑где земля выбрасывала облака ядовитых газов, и огромные цунами накатывали на берега, заливая солёной водой пресноводные мелководья и уничтожая прибрежные экосистемы. Земля под новообретённым весом слегка сжалась, и это давление сформировало ударный кварц и микроалмазы – два любимых доказательства астероидной теории в среде её сторонников.

Моя голова раскалывалась. Я приподнялся, чтобы ещё раз выглянуть в дыру в корпусе. Небо приобрело желчный зеленовато‑серый оттенок; по небу быстро неслись облака. «Стернбергер» подпрыгивал, словно яичница на сковородке. Каждый раз, как он падал обратно, мне в грудь больно впивались металлические застёжки моей куртки. У меня стучали зубы. Я боялся открыть рот, чтобы не откусить ненароком язык, когда он непроизвольно захлопнется. Кровотечение из носа не прекращалось.

Наконец, крики снаружи утихли, но подземные удары продолжались, земля колыхалась. С неба стеной падал дождь, словно всё вёдра внутри облаков перевернулись разом.

Прошёл час, потом другой – землетрясение не утихало. Кликс отключился, и его голова безвольно билась о дрожащий от подземных ударов пол. Я подумал, что теперь, когда тяготение Земли усилилось, Луна должна приблизиться к ней. К тому времени, как её орбита стабилизируется, она будет повёрнута к Земле той стороной, к которой мы привыкли. Крошечный Трик, как я полагал, никогда не сможет стабилизироваться на более низкой орбите и в конце концов рухнет на Землю.

Наконец, землетрясение прекратилось. Мы остались внутри «Стернбергера», ожидая повторных толчков. Они начались минут через двадцать и потом повторялись в течение всего оставшегося времени нашего пребывания в мезозое и, должно быть, в течение многих последующих лет.

Во время одного из затиший мы решились выбраться наружу. Небо затянутое тучами пыли, прояснилось достаточно, чтобы стало видно багровое, словно на закате, солнце.

Это был совсем другой мир. Мы с Кликсом были единственными крупными организмами, сохранившими способность передвигаться. Лежащие на брюхе динозавры были повсюду. Некоторые ещё цеплялись за жизнь. Сердца других уже давно отказали, не в силах работать при в 2,6 раза большей силе тяжести. Те, кто ещё был жив, в конце концов умрут от истощения, неспособные двигаться и питаться.

Мы видели нескольких хетов. Они выдавливались из своих мёртвых или умирающих носителей, но в повышенной гравитации их комья расплющивались в голубые лепёшки и едва могли двигаться. Похоже, им было тяжело оставаться в виде крупных, способных к мыслительной деятельности конгломератов. В нескольких местах мы видели три или четыре маленьких комочка, неспособные объединиться в один большой. Кликс сжигал их все, как только обнаруживал.

Мелкие животные – птицы, черепахи и несколько похожих на землероек млекопитающих, чувствовали себя при полной тяжести превосходно, однако все остальные умирали от переломов костей, разрыва внутренних органов или остановки сердца.

Всюду была смерть, и настал момент, когда я уже не мог её больше видеть. Нечеловечески уставший, я уселся в папоротниках возле бедняги утконосого – животное тихо поскуливало, умирая. Его замысловатый гребень, похоже, треснул, когда голова ударилась о скалу в момент отключения подавителей гравитации. Предсмертные вздохи животного с хриплым свистом проходили через раздавленные носовые пути; оно в ужасе глядело на меня, и в его взгляде не было ни малейших следов разума.

Это был конец эры.

Я погладил динозавра по бугристому боку и перестал сдерживать слёзы.