Молебен

…ещё помолимся за тех, кому не надо

ни наших слов, ни понимающего взгляда,

ни прочих глупостей, которым грош цена, ‑

пусть будет участь их поюнна и вабна.

И пусть никто и никогда их не поймёт,

пожмёт плечами и проходит стороною ‑

так, как случается с грозою и с войною,

и пусть подольше не настанет их черёд.

Ещё помолимся, чтоб их не поминать ‑

тем паче если на ходу, тем паче всуе:

пусть, никого на свете не интересуя,

они свершают свой хрустальный променад ‑

свою прогулку по‑над схваткой, по‑над тайной…

И Бог, помахивая палочкой хрустальной,

пусть дирижирует их поступью, пока

под их ногами проплывают облака

и в этом мире нету им другой опоры.

За них помолимся, за этих мотыльков,

за долголетие их лёгких облаков

и за бесстрашье неопасной их рапиры.

… ещё помолимся за тех,

кого не жалует успех,

к кому не прилетает слава,

кто говорит: «Нас Бог забыл ‑

и все приглашены на бал,

а нам не сказано ни слова».

Помолимся за то, чтоб им

не ел глаза жестокий дым ‑

слезоточивый дым курений,

и чтоб грохочущий обоз

и в этот раз им не привёз

в подарок скипетра с короной.

За лёгкий плот, за горький пот,

за ночь, когда они корпят

над маленьким, над лучезарным,

единственным своим трудом ‑

да не наполнится их дом,

их бедный дом, жульём базарным!

И да свершат они свой труд,

да не собьют их, не сожрут,

не растерзают людоеды!

Дай им, Господь, в свой час, в свой срок

в горшочке вырастить цветок ‑

неведомый цветок победы.

…ещё помолимся за тех, кто стиснул зубы,

кто стиснул зубы и молчит и так живёт ‑

не из гордыни, упаси вас Бог, а дабы

идти вперёд.

За тех помолимся, кому идти вперёд:

чтоб им идти вперёд, зубов не разжимая,

и чтобы жизнь их – неуклюжая, хромая ‑

вдруг не свершила слишком резкий поворот.

Они как дети – и не видят ничего:

приди возьми их просто голыми руками,

их собирает колокольчик кочевой,

их за собою тащит время на аркане.

Они не помнят, как зовут их, где их дом,

они не делали привала много суток ‑

и золотой их, их сияющий рассудок

навек пленён несуществующим плодом,

который ждёт их вдалеке, который жжёт…

И, Боже правый, светозарный, златокрылый,

Ты вразуми их, и спаси их, и помилуй,

и пощади, и дай им в руки этот плод.

…ещё помолимся за беглых ‑

помолимся за этих бедных,

у коих ни пространства нет,

ни времени, куда прибиться:

их кормит небом голубица,

когда они летят на свет.

Дай им, Господь, счастливый путь,

а нет – так просто что‑нибудь:

попутчика с весёлым нравом,

окрестность с храмом златоглавым,

пылинку в солнечном луче

или синичку на плече ‑

всё ладно им, всё благодать,

что бы ни дать.

Помолимся за их несомость

попутным ветром, за их самость,

их отрешённость от земли…

за недоступность всех чертогов

и за бессмысленность побегов ‑

куда они бы ни вели.

…ещё помолимся за тех, кто не достиг

и не достигнет этой жуткой высоты,

где виться стяг перестаёт, но вьётся стих

и разбиваются все планы и мечты.

Им повезло – кто не достиг, кто не достал,

кто не сумел, – помолимся за малых сих,

кого не встретил огнедышащий портал,

где виться страх перестаёт, но вьётся стих.

Да будет счастлив опоздавший на сто лет

и не успевший поселиться в тех местах,

где раздаётся только звон небесных лат

и виться прах перестаёт, но вьётся стих.

Да будет счастлив и доволен тем, что есть,

и награждён чередованием простых

и смирных слов, которых мы не знаем здесь,

где виться вздох перестаёт, но вьётся стих.

Будь милосерден к ним, далёкий произвол,

пошли им пение ручья и пенье птах ‑

и не зови туда, куда ты нас позвал,

где виться бог перестаёт, но вьётся стих.

…ещё помолимся за тех,

кому известно только имя

любовь: дай Бог, чтобы и с ними

случился этот смертный грех ‑

дай Бог, чтоб их настигла вдруг

такая страшная погибель,

хотя бы пару чистых капель

и им даруй – от наших мук…

Ещё помолимся за нас ‑

живущих под высоким игом,

трепещущих над каждым мигом,

над пламенным – чтоб не угас,

и распевающих псалмы

под сводом чьей не помню кисти ‑

где улыбается из тьмы

Архиепископмирликийский.

* * *

Воздух жизни непонятной ‑

вот и тает… или нет,

или да – во рту твой мятный,

твой зелёный леденец.

Это – есть, и это снится

(снится Вам или другим):

на пустом окне больницы

две синицы и снегирь.

Это есть, и это мнятся

в мире тайны без конца,

и у тайны привкус мятный,

зимний привкус леденца.

Никогда не открывая,

что в душе, что между строк, ‑

со стихом летит за вами

тот зелёный холодок.

Только вспомнишь, как гудело,

как смеялось всё кругом!..

И всегда не в этом дело ‑

и всегда совсем в другом.

* * *

Что ты скажешь теперь, ученик небосклона,

отстающий по всем дисциплинам земли,

жизнь промчалась почти – где ж твоя Барселона,

неужели же всё ещё где‑то вдали?

Так зачем нам размахивать веткой зелёной ‑

нас не видно оттуда, с туманных земель!

Бог с тобою и с нею, с твоей Барселоной,

это вздор, это бред, это сон, это хмель.

А с другой стороны, ученик небосклона,

отстающий по всем дисциплинам земли,

что ещё на душе, если не Барселона,

может так раскачать лодки и корабли,

может так расколоть вековые устои,

так разрушить границы, обуглить края,

как не это волшебное слово пустое ‑

Барселона твоя…

* * *

И вдруг закрутилась весёлая прихоть,

весёлая прихоть – в шальную спираль:

прервать разногласья, собраться и ехать

кривыми дорогами в город Февраль ‑

неважно, куда заведёт нас кривая

его мостовая, а важен полёт:

на дрожках, в санях, на подножках трамвая,

чтоб синие тени ложились на лёд!

Летимте со мною, Несносная Дама,

давайте блаженствовать на вираже ‑

летимте под крышу несносного дома,

в котором однажды мы жили уже,

который когда‑то казался нам раем,

а нынче сараем покажется нам,

в котором мы с места в карьер проиграем

минувшее – по месяцам и по дням…

и пусть всё пойдёт вкривь и вкось и обратно ‑

тряхнём стариной и рискнём головой!

Кто знает, когда там ещё повторятся

кривые дороги и город кривой!

* * *

Забери мою свободу ‑

журавля твоих небес,

чтоб ночному пешеходу,

времени наперерез

не нестись, людей сбивая,

и тревоги не нести ‑

на далёкий зов трамвая,

на кошачий взгляд такси.

Вот тебе слепое знамя ‑

положи его в карман.

Я – какую ночь, не знаю ‑

то ли болен, то ли пьян:

то ли плачу, то ли вою,

поперхнувшись пустотой,

и тоскую по конвою,

по тюрьме по золотой.

За несчастную попытку

не мешать (и не мешал!)

привяжи себе на нитку

ты моей свободы шар:

в невесёлую погоду

ей на нитке веселей

плыть с тобой по небосводу ‑

нежной пленницей твоей.

* * *

А вот и ветер – лёгкий, молодой ‑

в плаще бордовом (шёлковом, бредовом!)

насвистывает, пахнет резедой,

и бредит далью, и враждует с домом,

поскольку дом… на то ведь он и дом,

чтоб враждовать с ним – чаще без причины ‑

и, за щеку засунув валидол,

бежать оттуда в сторону пучины

и говорить: я больше не вернусь,

сюда я не ездок… и всё такое.

Летуча радость и сыпуча грусть ‑

и горсть песка не удержать рукою.

Из мирозданья выглянув на треть,

над космосом висеть, как над болотом,

и наконец спокойно рассмотреть,

что совершается за поворотом:

откуда ненавязчиво блестит

какая‑нибудь милая планета,

откуда припеваючи летит

чужая птичка дальнего привета.

* * *

Шляпы японской соломенный кров ‑

каждый под ним навсегда беспризорен,

горсточка мелких каких‑нибудь слов,

горсточка рисовых зёрен…

Этого хватит на целый октябрь:

жить‑поживать, изучая затишье,

этого хватит с остатком – хотя б

на золотое трёхстишье!

Жанр называется хокку, но жизнь,

может быть, даже короче, чем хокку:

как ни любезничай с ней, ни кружись,

а не прибавишь ей сроку ‑

и ни за что не удержишь в горсти

больше, чем эти вот крохи:

больше, чем сможешь с собой унести

по журавлиной дороге.

* * *

Этот образ – он не образ,

а всего лишь тусклый абрис

Положения Вещей.

Хоть ослепни, хоть оглохни ‑

философствуя на кухне,

ты профессор кислых щей,

ты магистр хлебной крошки,

бакалавр столовой ложки ‑

и, куда б ни долетал

твой могучий разум птичий,

перед каждой встречной тучей

ты дитя и дилетант.

Согласишься ли… нередко

в мире вовсе нет порядка ‑

там сумбур, там разнобой.

Что ж ты светлыми глазами

смотришь в тёмное безумье,

бедный школьник… Бог с тобой!