Вырисовывается следующий сокровенный путь России и русских как метанации в последние примерно триста лет

В России в системе власти к XVIII веку сформировалась ситуация, в истории не новая. Нечто похожее произошло при формировании Хазарского каганата.

Каганат начинался с воспетой поэтами, любимцами толпы, страстной любви. Отпрыски семейств хазарской знати страстно влюблялись в евреек (следовательно, дамы были ярко некрофиличны, во всяком случае ярче, чем хазарки, и своих будущих мужей втайне презирали и ненавидели), женились на них, затем, естественно, рождались дети, которые, возможно, были иногда похожи на номинальных отцов внешне, но по духу, естественно, были “внутренниками”; хазарской толпой воспринимались по номинальному отцу — хазарами. Мальчикам, рожденным в этих браках, естественно, нравились еврейки, они были обречены жениться только на них, рождались дети, те влюблялись, естественно, не случайным образом, и так далее. Словом, через несколько поколений в низовьях Волги воспроизвелся все тот же Карфаген: правящей элитой были одни только “внутренники”, в данном случае евреи, а коренное хазарское население впало в нищету и рабство. Яркие “внешники” — потомки древних хазар, не смешавшихся с евреями-“внутренниками”, — из каганата вышли, отошли западнее, назвались “бродниками”, приняли в IX веке православие, за несколько сот лет вобрали в себя психологически близких к ним выходцев из самых разных народов, переняли от Черниговского княжества русский язык, и ныне называются донскими казаками (см. в кн.: Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. М.: Мысль, 1993. С. 213).

Нечто похожее произошло и в России. Только Петр I из-под другого садо-мазохиста вынул не еврейку, а немку, причем такую, в которую страстно влюблялись все. История сохранила и такую вполне закономерную деталь: совокуплялась она, не чувствуя различия, со многими. Своей страстной любовью германо– и проститутофил Петр I, не гнушавшийся педерастии, и положил начало онемечиванию верхушки российской правящей иерархии — и без того “внешнической”. Естественно, что его потомки (фактические или номинальные — неважно) хотели в жены непременно “мать” — мать же была немкой, что со временем и привело к полной потере и следов русской крови в представителях династии Романовых (все это без учета валабиянства — а ведь эти выросшие среди немцев и родившиеся от немцев немки в вопросах воспроизводства должны были предпочитать немца, пусть даже конюха!).

Дело ставилось солидно. На века. Подправленная Петром I православная церковь — в прежние времена запятнавшая себя духовными прелюбодеяниями с захватчиками — с курением ладана и фимиама воспевала немцев как русских. Более того, сообщалось, что на это воля Божья, а скоты на престоле — самые Божьи из всех Божьих людей, надо за них всем миром молиться.

И народ “стоял и смотрел”.

Опасность для Романовых и немецкого генералитета исходила в России не от “внешников” любого рода, но от “внутренников” и неугодников. “Внутренников” ограничивали в том смысле, что, хотя внутри своей субстаи они могли составлять идеальную иерархию, но ее как целое ни к административной, ни к военной, ни к полицейской власти не допускали. Неугодников же выцеживали в рекруты, высылали на границы, подчас, как и неблагонадежных 41-го, безоружными, и пытались их там тем или иным способом уничтожить — тем поддерживая в России благополучие крысиной стаи.

Эта политика “внешников” продолжалась из десятилетия в десятилетие — отсюда и такое количество войн при миролюбивом характере русских вообще! — однако дело уничтожения неугодников доведено до конца не было — неугодные вымирать упорно не хотели, в лучшем случае уходили за Волгу или в Сибирь.

Свидетельства сохранения неугодников: паранойяльный бред Наполеона, восстание декабристов (явно не “внутренников”), превращение Гитлера в развалину всего за несколько месяцев…

На смену сославшему декабристов Николаю I пришел Александр II, такой же “внешник”, ему на смену — Александр III, тоже такой же, — Россия все расширялась, якобы в интересах веры и отечества.

Но на рубеже XX столетия для “внешников” произошло несчастье. Николай II, хотя в выборе жены от предков не отличался — как и положено Романову, он страстно влюбился в немку, поражавшую даже некрофильский петербургский свет своими злобно поджатыми губами, — однако, по силе некрополя напоминал скорее пехотного офицера (об этом сохранились мемуары), да и стал заглядываться, возможно в пику супруге, в сторону “внутренников” — тем расшатывая правящее положение “внешников”. Подобные “заглядывания” на российском престоле не новость — такой урод-параноик, как Иван Грозный, хотел даже эмигрировать в Англию.

Но, как бы то ни было, субвождь Николай II совершил величайшее преступление против “внешников” — завел демократию торгового пошиба, перешел ко всеобщей воинской повинности (побочный эффект: перестал изничтожать склонных к неугодничеству), а в 1914-м даже посмел объявить войну Германии, стал слать колоссальные деньги в Америку (в ущерб России отправил три тысячи лучших русских инженеров в Америку для организации там военной промышленности), — словом, оказался не тот.

Недовольны оказались многие — и “внутренники”, и “внешники”.

“Внешникам” (типа “обрусевших” немцев, которые на потеху людям мыслящим из Гансов Вильгельмовичей переименовывались в Иванов Васильевичей) нововведения понравиться не могли; “внутренникам” же не нравилось, что реформы идут слишком медленно. Все бы ничего, но у Николая II, любящего порассуждать, не было вождистских качеств, за что его как монарха не могли не покарать — смертью.

“Внутренники”, разумеется, рвали одеяло зубами в свою сторону — в этом смысл Февральской революции, во главе поставили “адвокатов”, которые и объявили, что война с Германией будет идти, естественно, до победного конца: “внутренники” немецкие “внешнические” порядки на дух не переносят. В хаосе перестройки конца 1916-го — начала 1917-го в тылу и столицах стали побеждать “внутренники”, и эта их временная победа естественна: “внешников” повыбивало на фронтах Первой мировой войны, недобитые сидели в окопах.

Стало очевидно, что для победы “внешников” надо вынуть их из окопов. И вот в запломбированном немцами вагоне (а сейчас уже никто не сомневается в истинности слухов о немецком золоте) в Россию приезжает яркий вождь Ленин — фронт рухнул, солдаты ринулись в столицы. Немцы стали занимать большие территории, “внутренническое” правительство адвоката-“внутренника” Керенского было арестовано.

Потом — Вторая мировая война, “внешники” были перебиты, и когда культ фронтовиков, обеспечивающий им власть, выдохся в связи с одряхлением последних представителей, началась та вакханалия “внутренничества”, которую не без основания называют демократией.

Демократы, однако, наворовав, из не нравящейся им России постепенно стекают в страны “устоявшейся демократии”, тем увеличивая долю “внешников” в населении России…

***

Но есть и третья сила — неугодники. Тот, против Кого “внешники” и “внутренники” пытаются играть, все равно переигрывал их на несколько ходов.

Ибо до€лжно при противокачаниях маятника “„внешники”—„внутренники”” возрастать метанации — притягивающей к себе существенную часть народа Божия со всей земли…

Именно в формировании русского народа как метанации и заключена сокровенная суть бурных событий, происходящих в России. Одни должны уйти (освободительная борьба сначала против “внешников”, а затем и против “внутренников”), а вот неугодники должны собираться со всего мира.

Декабризм вбирал в себя вообще недовольных — солью его было освобождение Родины от “внешничества”.

Но Октябрьская революция была даже большим благом, чем логические мечтания декабристов, потому что вычищала из России многих — и “внешников”, и “внутренников”.

Ушли Романовы. Ушел немецкий генералитет. Ушли купцы. Ушли боготворившие графиню Софью Андреевну Толстую ее сыновья и многие родственники, “отец телевидения” Зворыкин…

Остались рекруты, граф Игнатьев, граф Толстой — в крови более других похожего на него сына — русские неугодники; из разных народов планеты пришли многие, о некоторых из которых речь впереди.