О пользе скорбей. Сознание скорбной души

На Ваше вчерашнее длинное письмо я не мог от­ветить сразу и по причине занятости, ибо от восьми до часа дня и от двух до шести вечера у меня были дела по должности, также и по расположению души моей, ко­торая, будучи пленницей во тьме, как заключенная невольница, в скорби, как уголовная преступница, не могла и как будто не хотела двинуться никуда, ни для чего.

Не прошла еще первая тяжесть — налегла дру­гая. Две, совокупившись, настолько стеснили жестокое сердце, что оно невольно уступило усилию или гнету­щим силам. Видно, так всегда бывает с упрямым серд­цем, так Господь милостиво творит смягчение.

Его посылки — иногда как огонь, иногда как мо­лот, иногда как бич, иногда как холод, иногда как ка­мень, бремя; иногда как вода — соразмеряются и бо­лее производят блага, нежели все наши высокие под­виги. Господи! Яви силу Твою и приди спасти меня (Пс.79, 3)! А от бессильного или мертвеца нечего ожидать движений к избавлению.

Теперь приступлю к оправданию, хотя и не могу искать оправдания. Лично к Вам я не относил ничего и никого из Ваших не осуждал. Никто из собеседников не раздражал моей осудительной мысли, но осуждения падали на лица посторонние, коих тут не было.

Кроме того, еще до Вашего письма раздражи­тельность моего сердца была приведена — не знаю чем и как — в такое состояние, что какая-то мгла покрывала ум и волю. Собственная греховность, известная мне, восстала на меня и закрыла все, охладила, кажется, са­мое последнее желание — искать блага души моей, ис­кать, как бы то ни было, Господа.

Вспомнив, что сия тяжесть легла на меня с момен­та выезда, я привел кое-что на память и, когда пришла Ваша записка, поспешил объяснить Вам действительно великую скорбь моей души. Видите, Ваши замечания производят не то действие, какое Вы ожидали.

Я осознаю сам и сознаюсь перед Вами — ибо не утаишь перед Господом Иисусом Христом — что гордость как соль осоливает все слова и дела мои, проходит даже в тончайшие измерения. Как же теперь смущаться Вашей истиной? Не смущаюсь, но воистину благодарю Вас. На страшном пути, там, где все — реки Вавилонские, где можно отдыхать только в сетовании и плаче о грехах своих, где все угодники — пленившие нас, где всякий путь есть Вавилонский путь древнего рабст­ва,— там открыть и воспомянуть хотя что-нибудь из Сиона, конечно, будет утешением.

Дочь Вавилона окаянная, гнусная душа моя! Бла­жен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о ка­мень (Пс.136, 8—9)! Все дела и мысли, как дети, рож­денные в плену, как чада Вавилона, ничего более не за­служивают, как только смерти — избиения о камень.

Сознавая свою гнилость и отпадение, прошу все­сильной помощи Небесного Врача, пришедшего не то­лько целить гнилых, но и воскресить мертвых,— про­шу Его прикрепить меня на лозу, растущую до небес, делатель коей есть Отец Небесный. Прошу Господа, да исцелит душу мою! Боюсь,— и это ли не гор­дость! — что открываю тайну, которую Ему Единому ведать должно. Простите: больше говорить — больше грешить.

Несмотря ни на что, покойтесь в Господе Иисусе Христе.

19 декабря 1819 г.