ПЕРВАЯ: Заимствован ли грузинский мужской «Лекури» у дагестанцев?

ВТОРАЯ: Можно ли гипотетически признать, что сам грузинский «Лекури» (внешне столь схожий с танцами народностей Кавказа) мог быть заимствован у грузин другими народами?

ТРЕТЬЯ: Следует ли исключать версию, что танец мог представлять собой обобщенный общекавказский танцевальный образ?

И наконец, ЧЕТВЕРТАЯ: Нужно ли признавать его, как обобщенный грузинский национальный танцевальный образ?

Прежде, чем приступить к основным, намеченным нами целям, следует дать общую характеристику грузинскому мужскому танцу «Лезгинка». По форме он свободный, импровизационный, экспрессивный танец с характерными национальными танцевальными движениями. В нем имелись технически сложные приемы: резкие прыжки, падения на колени, подскоки в воздухе, вращения, прыжки на пальцах (по-грузински именуемые «церзе») и т.п.

В целом, форма танца – это соревнование между юношами-танцорами. Выходит один танцор, исполняет некоторые движения. Его сменяет другой, затем следующий. Соперничая, каждый добавляет новые движения. Так раз за разом приемы движений усложняются. Исполнялся танец под звуки доли (барабана) и зурны (дудочки). Как видим, стремительный, энергичный «Лекури» строился на убыстрении темпа и технически усложняющихся рисунках движений, что, в целом, и создавало характерный национальный танцевальный мужской образ.

Исследуем ПЕРВУЮ версию. Предположим, что грузинский народ заимствовал его у леков. Возможно ли, что мог сыграть фактор заманчивости перенять «чужое»? Допустим, что танцорам могла приглянуться «чужая» пляска «Лезгинка». Заимствовав её у лезгин или леков, танцоры переняли их пластику. Не изменив общего рисунка, но обогатив его привнесенными грузинскими движениями, таким образом, они придали ему национальный оттенок и характер, который так явно в нем ощущался. Однако сохранили за ним название первоначально «Лезгинка», а затем «Лекури». Допустим в честь самого народа, или же их высокого танцевального искусства.

Думается, эту версию следует сразу исключить, как беспочвенную и лишенную логики. Разумно ли было при существующем в Грузии богатом и многообразном танцевальном арсенале брать инородное, к тому же переделывать, т.е. «огрузинивать». А затем, что уже и вовсе не понятно, в честь чужеродного танца, давать ему название «лекский»? Не будем также забывать, что речь идет именно о той самой народности, которая в различные времена столь «досаждала» Грузии (в большей мере в Картли и Кахети) своими набегами!?..

Имеются ли у нас основания согласно ВТОРОЙ версии, утверждать обратное? То есть, что грузинские танцевальные движения вполне могли приглянуться дагестанцам, в частности лекам, и они могли внести их в свой танец. Предположительно, доводом тому могло послужить следующее. Как известно, Грузия в период позднего средневековья, когда она была сильным и могущественным государством, в основном начиная с царствования Давида Агмашенебели (Строителя) и включая годы царствования Тамары, с целью насаждения христианства строила христианские церкви в Дагестане и Северном Кавказе. В них, разумеется, проводились храмовые празднества, не обходившиеся без грузинских плясок.

Возможно, стоит также вспомнить мнение теоретиков грузинской хореографии Лили Гварамадзе и Автандила Татарадзе, что по мусульманским обычаям запрещались игрища и пляски. Исходя из этого, можно допустить что, это могло явиться поводом для заимствования понравившегося грузинского танца самими дагестанцами. К тому же, принимая во внимание вышеназванный запрет на национальные пляски и присущее во все века у всех народов тяготение к ним, э то также могло дать повод считать эту версию возможной.

Мы часто сталкиваемся с литературным описанием дагестанского парного мужского танца «Лезгинка», который имеет разновидность и сольного исполнения. В своей книге Илия Зурабишвили приводит описание мужской парной дагестанской «Лезгинки». Танцорами являются двое хорошо сложенных юношей из Анцухи, одного из лекских племен, славившихся своими исполнителями «Лезгинки», в честь места своего происхождения называемой «Анцухской лезгинкой».

Двое исполнителей в черкесском ахалухи, обутые в цуга-мести, немного пройдутся и останавливаются. Затем, один обойдет небольшой круг, взявшись левой рукой за кинжал, чтобы не мешал во время движений. Ритмическое гасма всей подошвой исполняется настолько мастерски, что оставляет впечатление, будто ноги не отрываются от земли, а весь корпус неподвижен. И двигается только часть ног, ниже колен. После чего, он делает антраша, или пируэт, т.е. становясь на пальцы, делает поворот или же делает высокий прыжок и внезапно останавливается, бросая вызов противнику, мол, а теперь ты.

Второй танцор повторяет все движения первого, а под конец добавляет что-то новое; вроде того: кладет одну ступню на другую и резво прыгает на одной ноге, а затем, сменяет ноги и скачет на другой. После чего, обращается к сопернику, приглашая продолжить.

Так в последующие разы, каждый добавляет в своем выходе какую-нибудь фигурацию, пока не иссякнет весь запас имеющегося у них репертуара. После всего, оба напоследок обходят круг. Встают на носки и танец завершен…». Затем, И. Зурабишвили продолжает уже свои замечания и комментарии, сопоставляя их танец с грузинским: «в танце не имеется ни широкого давла, ни выразительной мимики, ни какого-либо пластического движения. У них нет привычки, красиво раскрывать в стороны руки. Весь танец заключен лишь в гасма ногами, т.е. весь танец – это сплетение приемов ногами».

Думается, не считая известного танцора и педагога Алекси Алексидзе, Илия Зурабишвили один из первых, кто затронул болезненную для каждого из нас тему об утверждении, что «Лекури» грузинский танец, и он вовсе не является лекским. Притом, продолжая свои рассуждения, мудро высказывается о схожих и подобных танцевальных элементах, утверждая, что не существует таких танцев, которые хотя бы чем-то не напоминали какой-либо танец другой национальности, и это вовсе не означает, что их кто-то от кого-то «присвоил».

Мы многим благодарны писателю, за столь подробное профессиональное описание, дающее картину происходящего, и материал для сравнительного анализа. Действительно в грузинском танце также присутствует фактор импровизационного танцевального «диалога-состязания» между храбрыми танцорами, состязающимися в технических возможностях, восхищающих своей виртуозностью. В этих вариационных выходах каждого, в основе имеется аналогичная тенденция усложнения сменяющих друг друга приемов: то смелые воздушные прыжки, то неожиданные партерные вращения на коленях, замысловатые движения на полупальцах и на пальцах и т.д. Но, как мы убедились, главное различие у грузинского танца с дагестанским, мы видим в использовании рук. В дагестанских танцах юноши держат руки за поясом, где висит кинжал, и при этом, поигрывают плечами. Подобное имеется и у грузинского горского народа – сванов в «Церули» (танце на пальцах), где танцоры держатся за рукоятку кинжала, находящегося за поясом. А в «Лекури» руки танцоров одновременно с ногами создают движениями своеобразные рисунки, дополняя динамику.

Несомненно, не может быть и речи о заимствовании танца сванами у дагестанцев, или наоборот. Всем известно о значительной этнической изоляции в горных зонах Грузии. Хевсуры, туши, пшавы, как сваны, это грузинские горские народы, имеющие своеобразные природные условия и «языковую дифференциацию».

Разумеется, в какой-то степени природные процессы отразились и создали схожий облик у горских народов: сванов дагестанцев – технически сложные приемы, прыжки, присядки, неожиданные повороты вокруг своей оси, приседание на колено, ходы на пальцах (церзе) и быстрые движения ног. Разобрав отдельные танцевальные приемы движений дагестанских и грузинских танцев, мы обнаружили отсутствие фактора заимствования грузинским народом дагестанских танцевальных движений, или же наоборот. Тем самым смогли исключить эту гипотетическую вторую версию.

сточник: 18) http://www.gtu.edu.ge/

http://olegek3.ucoz.ru/