Усыпальница

Люгер не успел сделать и десяти шагов среди могил, как увидел тень человека, стоявшего между деревьями. Густые кроны превращали аллею в черный коридор, и фигура незнакомца оставалась неразличимой, пока Слот не подошел поближе. Стервятник не сразу заметил его появление; казалось, что этот человек находится здесь уже очень долго. Его непоколебимое спокойствие почему-то раздражало Люгера.

Он сделал знак Сегейле, и она остановилась поодаль. Газеус исчез в кустарнике, которым были обсажены могильные плиты, и бесшумно возник из темноты уже позади незнакомца, готовый в любую секунду прыгнуть тому на спину и впиться зубами в шею.

– Я Шаркад, здешний сторож, – сказал вдруг человек. Его голос был глухим и бесцветным. – Давно жду тебя, Люгер, и тебя, Тенес.

Равнодушно произнесенные слова упали в темноту. Стервятник повернулся к женщине.

– Он назвал тебя Тенес.

– Он ошибся, – сказала Сегейла и вышла из тени.

Шаркад засмеялся.

На нем был темный плащ с капюшоном, скрывавшим верхнюю часть лица.

Подбородок торчал вперед, бесцветные губы почти не шевелились, когда сторож говорил или смеялся. Его морщинистая кожа имела желтый оттенок, а скулы покрывала густая многодневная щетина. Он не внушал симпатии, но пока не внушал и опасений.

– Откуда ты меня знаешь? – спросил Люгер на всякий случай, почти не надеясь получить правдивый ответ.

– Я видел твой портрет в усыпальнице Гадамеса.

Слот насторожился. И хотя сейчас ему было не до старых тайн, ум его напряженно заработал. Это не помешало ему заметить, что Газеус ведет себя как-то странно. Пес принюхивался к чему-то, а потом начал тоскливо подвывать. Шаркад остался невозмутим и неподвижен.

Люгер понимал, что теряет время, однако душа его уже была во власти старика с желтым лицом.

– Итак, ты долго ждал меня… – сказал Стервятник, раздумывая, не пришло ли время воспользоваться своим кинжалом.

Шаркад улыбнулся. Люгер пытался увидеть отблески света в его зрачках, но тщетно.

– Наверное, ты был бы не прочь узнать, почему тебя хотели убить прошлой ночью?.. – спросил сторож.

Слот поймал на себе встревоженный взгляд Сегейлы. Если она и играла роль влюбленной, то ее игра до сих пор была безукоризненной.

Люгер широко улыбнулся сторожу одной из своих самых многообещающих улыбок и сказал ядовито:

– Я рассчитывал, что ты расскажешь мне об этом, старик.

Внешне Стервятник оставался расслабленным, однако завывания Газеуса действовали ему на нервы. Тем более что он впервые не понимал, чем вызвано необычное поведение пса.

Шаркад сдвинулся с места и подошел к одной из могил. Верхнюю часть его лица по-прежнему скрывала глубокая тень. Подбородок казался высеченным из грязно-желтого камня… Сторож долго стоял, уставившись в темное пространство между надгробиями, потом сказал, едва шевеля губами:

– Ты все узнаешь в усыпальнице Гадамеса. Иди за мной.

* * *

…Глаз Дьявола ярко сиял среди звезд. Долгий вой Газеуса внезапно оборвался. Шаркад быстро уходил прочь по одной из боковых аллей. Его темный силуэт пересекал освещенное ночным светом пространство…

Некоторое время Стервятник никак не мог понять, что кажется ему странным в ночном стороже, и испытывал от этого мучительное неудобство. Потом суеверный ужас пригвоздил его к месту.

Он увидел, что фигура Шаркада не отбрасывает тени…

* * *

Где-то в глубине кладбища завыли бродячие собаки, и Люгер заметил, что Газеуса одолевает искушение ответить им… До этого пес ходил вокруг Слота, низко опустив голову, и тихо повизгивал. Стервятник и сам еще не пришел в себя после сделанного открытия. Шаркад растворился в темноте, а Люгер все стоял, раздумывая над тем, принять ли ему приглашение ночного сторожа.

В нем боролись страх, осторожность и сильнейшее любопытство, не сулившее, как он сам прекрасно знал, ничего хорошего. Он посмотрел на Сегейлу и прочел на ее лице одну лишь усталость. Самого Стервятника к тому времени переполняло дьявольское чувство, уже не раз заводившее его на кривую дорожку. Он понял, что разыщет склеп Гадамеса, как бы плохо ни закончилась для него эта ночь. Заодно он собирался выяснить, кем была Сегейла на самом деле.

…Ему пришлось почти насильно убрать с дороги Газеуса, путавшегося под ногами и старавшегося помешать Люгеру осуществить свое намерение. Обычно Стервятник доверял инстинктам пса, однако сегодня его не могли остановить даже собственные дурные предчувствия. Перед тем как подчиниться его воле, Сегейла сделала только одну вещь.

– Ты не забыл, что нас преследуют? – спросила она, кротко глядя на него. Люгер прекрасно понимал, что эта кротость могла быть наигранной, и все же получил удовольствие от доверчивого, почти детского выражения, появившегося при этом в ее глазах.

– Успокойся… Серой Стае все равно не пробраться на кладбище. У нас еще есть время… до утра.

Исчерпав этим весь запас имевшихся у него утешений, он взял Сегейлу за руку, и они направились в боковую аллею, по которой несколько минут назад прошел ночной сторож. Опустив голову, Газеус уныло поплелся за ними. В его зрачках не было ничего, кроме злобы.

* * *

Шаркад или тот, кто называл себя Шаркадом, бесследно исчез…

Глаз Дьявола, равнодушно висящий над миром, лил на землю свой призрачный свет, и в этом свете Люгер, охваченный лихорадкой поиска, рыскал от склепа к склепу, пытаясь прочесть надписи, высеченные на стенах или крышках саркофагов.

Стервятник уже начинал склоняться к мысли, что целью ночного сторожа было попросту задержать его здесь, но вот узрел наконец имя Гадамеса на уродливом сооружении с куполообразной крышей и низкой дверью, словно придавленной к земле тяжестью нагроможденного сверху темного камня.

Дверь начала слабо светиться, когда Люгер и Сегейла приблизились к ней, и это было верным признаком того, что усыпальницу охраняют магические силы. Свечение не имело ничего общего с обыкновенным огнем или лучами дневного света; скорее оно напоминало сгущающееся облако, состоявшее из множества мельчайших светящихся насекомых.

Газеус предупреждающе заворчал. Какие-то твари, которых Слот не мог увидеть снизу, в тревоге забегали по крыше склепа, постукивая когтями. Это место не нравилось Стервятнику, и при других обстоятельствах он ни за что не вошел бы в усыпальницу.

В его памяти всплыли слова Слепого Странника. Люгер действительно оказался среди мертвых и, согласно предсказанию, должен был остаться в живых. А Слепой Странник никогда не ошибался. То, что случится после, не слишком интересовало Люгера – его жизнь теперь не стоила в Валидии и гроша.

Он протянул руку и коснулся светящегося облака, прошептав одно из древних заклинаний, которыми в Элизенваре ублажали духов подземелий. Он ощутил, как его рука погрузилась во что-то теплое и вязкое, будто кисель. Потом на поверхности облака появились три отростка и протянулись к людям и псу.

Усилием воли Люгер подавил в себе инстинктивное желание отпрянуть и удержал за руку Сегейлу. Газеус взвизгнул и исчез в темноте. Отросток, протянувшийся к нему, некоторое время извивался в воздухе, словно сомневался в чем-то, а затем, медленно сокращаясь, вернулся в светящееся облако.

Два других, похожих на бесплотные руки, коснулись человеческих лиц. Люгер почувствовал, как его голову обволакивает всепроникающая субстанция, мягко и приятно покалывающая кожу. С глазами тоже происходило нечто странное – он видел кладбище сквозь дневное голубое небо, в котором миллионами вспыхивающих искр были рассыпаны звезды…

Слот повернул голову в сторону Сегейлы. Она стояла с закрытыми глазами, а громадная прозрачная рука ощупывала ее лицо, как будто изучая каждую его черточку.

Потом, словно удовлетворившись осмотром, мерцающее облако погасло, и глазам Люгера понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к темноте. Он позвал Газеуса и услышал в ответ только долгий протестующий вой. Сомнение закралось в его душу, склонную к авантюрам, но только на краткий миг. Теперь ничто не мешало ему войти в усыпальницу Гадамеса, и он сделал это.

* * *

На двери не было даже засова. Люгер распахнул ее, втайне все еще надеясь застать здесь Шаркада. Склеп был темен, только узкая полоса ночного сияния падала от двери внутрь помещения. На этой полосе чернильным пятном лежала тень Слота.

Он вошел и повернул направо, скользя пальцами по стене. Его рука наткнулась на холодный металлический предмет. Люгер ощупал его и понял, что это светильник, намертво закрепленный между камнями. Стервятнику повезло – в светильнике осталась восковая свеча. Он вытащил огарок и занялся почти безнадежным вне стен своего родового дома делом – добыванием огня при помощи магии.

Против ожидания, ему не пришлось прилагать для этого слишком много усилий – после первого же заклинания слабое пламя возникло на конце фитиля и вскоре усыпальница была кое-как освещена колеблющимся светом.

В ней находилось четыре саркофага, поставленных в ряд; один из них значительно превосходил размерами остальные. Но Люгера не интересовали надгробья – он рассматривал стены и сводчатый потолок склепа…

Шаркад не обманул его – здесь имелось множество портретов в рамах и без оных, написанных на дереве, шелке, металле, и располагавшихся в глубоких нишах, перед каждой из которых возвышалось что-то вроде алтаря. Стервятник поразился тому, что увидел, – эта мрачная галерея портретов показалась ему вначале совершенно бессмысленной.

Он позвал Сегейлу. Усыпальницу Гадамеса Люгер счел безопасной. Под потолком еле слышно шевелилась какая-то темная масса, может быть, стая летучих мышей. Инстинкт подсказывал Слоту, что они не представляют собой угрозы. Он не ошибся – его невидимый враг остался снаружи…

Едва Сегейла переступила порог усыпальницы, обитая металлом дверь заскрипела за ее спиной и стала закрываться, будто от порыва ветра. Люгер с воплем бросился к двери и ударил в нее всем своим телом. Результат был таким же, как если бы он ударился о стену.

Дверь закрывал не ветер и не человек – какая-то неумолимая сила поворачивала ее вокруг петель, даже не заметив сопротивления Люгера… Спустя несколько мгновений щель между краем двери и каменной стеной стала уже слишком узкой для человеческой руки, и Стервятник воткнул туда кинжал, отчаянно налегая на рукоятку.

Это ни на секунду не задержало того, кто расставил ему ловушку. Звякнул металл, и в руках у Слота остался лишь обломок клинка. Дверь полностью закрылась; в почти незаметных щелях между ее краями и каменной кладкой засиял голубой свет.

Стервятник едва не взвыл от ярости. На этот раз он попался основательно. Люгер не вчера появился на свет и не однажды был весьма близок к смерти. Иногда, в спокойные периоды жизни, она являлась ему в его снах, и всегда – в разных обличьях. Он ненавидел любое из них, но меньше всего ему хотелось сдохнуть вот так – среди чужих мертвецов, сидя взаперти в каменном мешке вместе с любимой женщиной и даже не имея возможности действовать.

Он ощутил неприятную леденящую пустоту в груди над желудком – предвестницу будущего ужаса, раскаяний и абсолютного бессилия. Внезапно одна неизбежная мысль пришла ему в голову. Люгер взял в руки свечу и поднес ее к лицу Сегейлы. Потом вздохнул с облегчением, потому что на этом лице было написано все что угодно, кроме злобы.

Слот не был наивным и чересчур чувствительным, но именно поэтому доверял тому, что видел. Его сердца коснулась внезапная боль, может быть, оттого, что в прозрачных глазах Сегейлы было столько муки.

* * *

Люгер обошел усыпальницу по периметру, держа в руке свечу и подолгу осматривая реликвии рода Гадамесов. Впрочем, здесь были не только реликвии и семейные портреты. Большую часть ниш занимали изображения людей, малознакомых или вообще незнакомых Слоту, а также небольшие скульптуры, бюсты, пряди волос, полуистлевшие пергаменты, страницы древних книг и даже восковые фигурки размером с человеческую кисть, выполненные с редким мастерством и изяществом.

Все они находились в более чем странных сочетаниях друг с другом и с предметами темного варварского культа, о котором Люгер знал только понаслышке. Они внушали ему необъяснимый трепет. Он с отвращением разглядывал их, чувствуя, что прикоснулся к вещам, среди которых уже бессилен его разум, а в игру вступают суеверия и магия самого черного свойства.

Он видел внутренности каких-то животных и, может быть, не только животных, засушенные птичьи лапки, пятипалые кисти рук, рыбьи кости, зеркала, неуловимо искажавшие отражения, мертвых змей, плававших в маслянистой жидкости, эфемерные изображения из черной смолы и волос, магические фигуры, выложенные из человеческих зубов и ногтей…

Он взял в руки одну из восковых фигурок, в глаза которой были воткнуты две острые рыбьи кости, и принялся внимательно рассматривать ее со всех сторон. На спине фигурки имелся какой-то оттиск, сделанный, может быть, нагретой печаткой. Приглядевшись, Люгер узнал миниатюрное изображение волчьей головы.

Догадка вспыхнула в его мозгу как молния, но после наступил еще больший мрак. Без сомнения, его окружали предметы земмурского культа Гангары, но это было настолько невероятно и чудовищно, что он поначалу счел увиденное всего лишь гигантской мистификацией. Магическая лаборатория оборотней в самом центре валидийского кладбища – это разрушало все его представления о дозволенном и возможном… Люгер ошеломленно бродил от ниши к нише, пока наконец не убедился в том, что ему придется свыкнуться с изменившейся реальностью.

Теперь ему казалось самым важным найти здесь свое собственное изображение, и он вскоре наткнулся на него в одной из дальних ниш. Это был небольшой портрет, написанный маслом на холсте. Люгер узнал себя в отрочестве; на нем был боевой костюм традиционных цветов его рода, но Слот не мог припомнить случая, чтобы он когда-либо позировал для этого портрета. Тем не менее он взирал на портрет с большим облегчением, потому что восковые фигурки внушали ему леденящий ужас.

Перед портретом лежала таинственным образом мумифицированная человеческая кисть, темная и ссохшаяся до детских размеров. Впрочем, это были только его догадки. Преодолевая отвращение, он осторожно взял кисть в свою руку, опасаясь, что она рассыпется в пыль при его прикосновении. Однако дьявольский предмет оказался прочным и даже упругим, словно живая плоть.

Люгер перевернул кисть ладонью вверх и от неожиданности чуть не выронил ее из рук. Рисунок немногочисленных линий на темно-коричневой ладони в точности повторял рисунок линий на его собственной правой руке, но самое главное – на ней тоже был зловещий знак, предвещавший Люгеру насильственную смерть в возрасте тридцати пяти лет…

Стервятник стоял, пытаясь справиться с тошнотворной волной страха, накатившей на него, и некоторое время колебался. Затем он положил кисть на место и срезал холст с подрамника. При ближайшем рассмотрении оказалось, что портрет покрыт тонкой вязью линий из смолы и пепельно-серых волос, наложенных на изображение. Несомненно, это были его собственные волосы… или волосы его отца.

Мысль об отце пришла ему в голову не случайно, но пока что-то мешало Слоту связать воедино предметы в усыпальнице Гадамеса, Сегейлу, оборотней из Серой Стаи, таинственную смерть старшего Люгера и исчезновение его тела, ночного сторожа и неведомых служителей культа Гангары, распространивших свое кошмарное влияние на многих жителей королевства.

С помощью стилета Люгер счистил с портрета волосы и смолу, свернул холст в трубку и спрятал его в кармане рубашки, надетой поверх защитного жилета.

Вопрос о том, зачем Шаркаду понадобилось заманивать Стервятника в усыпальницу, был праздным, и Слот отложил его решение до лучших дней, хотя сильно сомневался в том, что они наступят. Теперь у него было много свободного времени – до тех пор, пока его не убьют жажда, голод… или хозяева склепа. С этими невеселыми мыслями он продолжал бродить по гробнице, изредка прислушиваясь к завываниям Газеуса, которые доносились снаружи…

Сегейла, быстро осмотрев усыпальницу, обессиленно опустилась на пол возле одного из саркофагов и теперь апатично наблюдала за Люгером. Слот избегал встречаться с нею взглядом. Впрочем, изучение здешних достопримечательностей настолько захватило его, что вскоре он забыл даже о безвыходном положении, в котором находился. Он прикоснулся к весьма щекотливым тайнам – это ему подсказывал инстинкт человека, искушенного в разного рода интригах и авантюрах…

Люгер понимал, что другого такого случая у него может и не быть, поэтому старался запомнить как можно больше, одновременно проясняя для себя некоторые темные страницы истории королевства. Прежде всего он припомнил, что Галит Гадамес, именем которого Шаркад, очевидно, и называл усыпальницу, был министром при королеве Сомар, а затем – генералом ордена Святого Шуремии в Адоле. Отсюда могла тянуться первая нить, связывавшая Галита и род Люгеров.

Дело в том, что сейчас генералом ордена был Алфиос, старинный друг отца Слота, когда-то обучавший Стервятника магии и боевому искусству. Поясной портрет, на котором Алфиос был изображен в генеральской мантии, также имелся здесь – в обрамлении венка из черных и фиолетовых цветов, испускавших удушливый аромат. Увидев венок, Люгер вздрогнул, настолько мрачной показалась ему эта живая и далеко не благоухающая рама…

Внезапное превращение Алфиоса из любителя острых ощущений, авантюриста, придворного повесы, тратившего унаследованные деньги на многочисленных любовниц, редкое оружие, лошадей и содержание трех роскошных домов в Элизенваре, не считая загородного поместья, в смиренного последователя Шуремии, канонизированного церковью еще в 2696 году, удивило даже юного Люгера, а при дворе короля Хетмека произвело настоящую сенсацию, однако пути ордена, как и пути самого святого Шуремии, были неисповедимы, и Алфиос довольно скоро обзавелся генеральской мантией, несмотря на интриги своих противников в Валидии и Адоле.

Люгеру были известны как минимум две версии, по-разному объяснявшие произошедшее. В соответствии с первой из них Алфиос вынужден был бежать в западное королевство Адолу после того, как попал в весьма неприятную историю, в которой оказались замешаны несколько министров, два высокопоставленных члена Серой Стаи, сама королева Ясельда и посол Морморы Бавул.

Быстрое продвижение Алфиоса вверх по иерархической лестнице ордена объясняли его давними связями с богатейшими фамилиями Адолы и самой верхушкой ордена, однако Люгеру казалось, что этого все-таки недостаточно для того, чтобы получить генеральский сан. Слот был свидетелем нескольких тайных встреч Алфиоса с неизвестными ему людьми еще в Элизенваре и позже вынужден был признать, что знает о друге отца смехотворно мало. Да и был ли тот другом? Порой Стервятник сомневался и в этом…

Согласно второй версии, Алфиос, пресытившись жизнью, которую вел в Валидии, добровольно отправился в изгнание и был обращен в истинную веру в Фирдане, столице Адолы, странствующим проповедником по имени Хемис, оказавшимся тогдашним генералом ордена Святого Шуремии.

Чуть позже Хемис был похищен группой разорившихся ренегатов, требовавших у баснословно богатого ордена выкуп за освобождение генерала. Поговаривали о том, что Алфиос сам подстроил это похищение, и Люгер не исключал такого варианта событий.

Офицеры ордена не спешили платить за похищенного генерала, и, видимо, потом кто-то намекнул Хемису на это обстоятельство, сыгравшее немаловажную роль в дальнейшей судьбе Алфиоса. Во всяком случае, именно Алфиос спас жизнь Хемису, воспользовавшись своими связями с преступным миром Фирдана, и, кроме того, захватил похитителей.

Все они бесследно исчезли еще до прибытия генерала в тюрьму ордена, а Хемис, человек строгих правил и, наверное, немного наивный, проложил Алфиосу путь к унаследованию своего положения. Конечно, наступившая вскоре смерть Хемиса могла вызвать кое-какие сомнения у непредвзятого наблюдателя, но если бы таковой и нашелся, он счел бы смертельно опасным искать подтверждение своим подозрениям…

Люгер остановился перед крайней нишей, в которой находилась только одна восковая фигурка, заключенная в сложный многоугольник, обозначенный на камне золой. Он увидел, что у фигурки нет лица. Что-то неодолимо притягивало к ней его внимание. Потом он понял, почему так заинтересовался ею. Фигурка была раскрашена в цвета его рода…

Стервятник долго стоял, испытывая почти детский страх перед тьмой, клубившейся в углах склепа. У него почти не было сомнений в том, что восковая скульптура изображает не его, но тогда кого же?

Слот смотрел на нее, запоминая пропорции, форму головы, тщательно изображенную одежду, давно вышедшую из моды… Потом он протянул к фигурке руку, но пальцы наткнулись на невидимую преграду, твердую как сталь. Люгер выругался и почувствовал, что горячий воск, стекавший со свечи, коснулся его кожи…