Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Часть первая 7 page





– А почему бы не у меня?

И, пригласив его прийти в одно из ближайших воскресений, Аннета умчалась, не дожидаясь ответа...

Ах, как красноречив мог бы он быть сейчас, а ее уже не было!.. Жюльен стал припоминать все сначала, восторгался добротой Аннеты. И так как этот человек с уравновешенным умом не способен был соблюдать меру в делах сердца, то от уверенности, что любви его суждено остаться неразделенной, он без всякой последовательности перешел к надежде, что, быть может...

Аннета не догадывалась о том, что происходит в душе Жюльена. Невзрачная наружность ее нового приятеля казалась ей верной порукой, что она в него не влюбится, и у нее даже возникла смешная уверенность, будто и Жюльену это обстоятельство мешает влюбляться. Она его уважала, она жалела его, а жалость рождала чувство симпатии. Отрадно было сознавать, что она делает добро другому человеку, и от этого он был ей еще приятнее. Ей и в голову не приходило подозрение относительно истинных чувств Жюльена, а тем более своих чувств к нему.

Она забыла о своем приглашении, но в следующее воскресенье Жюльен напомнил ей о нем, придя навестить ее, и она встретила его с удивлением и непритворной радостью. А Жюльен, всю неделю ожидавший этой минуты, думавший только о ней, не заметил удивления Аннеты – он видел одну только ее радость, и эта радость его воодушевила. В этот день была скверная погода, и Аннета не собиралась выходить из дому. Она не ждала, что кто-нибудь придет, и была одета небрежно, по-домашнему. В комнате царил беспорядок – об этом постарался малыш. Как бы вы ни любили порядок, дети заставят вас отказаться от этой привычки, точно так же, как от многих прекрасных планов, которые вы строили без них. Жюльен, все относя к себе, увидел в этом живописном беспорядке, конечно, не искусственный эффект, а доказательство, что его принимают запросто, как друга, как своего человека. Он вошел с бьющимся сердцем, но, твердо решив на этот раз произвести выгодное впечатление, напустил на себя важность и апломб. Это к нему совсем не шло. Притом Аннете было неприятно, что он ее застал в таком виде, и она досадовала на нежданного гостя, на его бесцеремонное вторжение. Как только Жюльен заметил холодность Аннеты, его самоуверенность испарилась. Наступило неловкое молчание. Жюльен не решался больше вымолвить ни слова. Аннета ждала с надменно-иронической миной...

«Не воображай, мой милый, что я и сегодня буду тебя выручать!..»

Но, увидев уголком глаза, какой несчастный, пришибленный вид у «завоевателя», она вдруг почувствовала весь комизм положения и громко расхохоталась. Натянутость сразу исчезла, она заговорила с ним потоварищески.

Жюльен был озадачен – он ничего не понял, но с облегчением перешел тоже на естественный тон, и, наконец, дружеская беседа завязалась.

Аннета рассказывала о своей работе. Оба пришли к заключению, что не созданы для того дела, которым занимаются. Жюльен страстно увлекался наукой, которую преподавал, но...

– Они же не способны ничего понять! Сидят, как сонные мухи, и хлопают глазами. Разве только у двухтрех мелькнет иной раз что-то в глазах, остальные – это какая-то тяжелая глыба скуки! Бьешься с ней в поте лица, пока удастся (и то не всегда) сдвинуть ее на одно мгновение с места, а потом она опять падает на дно. Попробуйте-ка выудить ее оттуда! Учить их – все равно, что рыть колодец!.. Конечно, несчастные ребятишки не виноваты! Они, как и мы, – жертвы мании демократизма, в угоду которой требуется вдалбливать в головы всех детей одинаковое количество знаний, хотя они не достигли еще того возраста, когда могут что-нибудь понимать! И потом экзамены! Это нечто вроде сельскохозяйственных конкурсов – на них взвешивают результат трудов учителя, начиняющего детские мозги смесью исковерканных слов и сырых, бесформенных сведений, смесью, от которой большинство наших учеников спешит освободиться, как только сдаст экзамены, и которая на всю жизнь внушает им отвращение.

– А я детей обожаю, – сказала Аннета, смеясь. – Даже самых никудышных. Ни одного не могу равнодушно видеть, – так и хочется схватить и унести к себе... Но, увы, приходится довольствоваться одним! И этого хватит, как по-вашему?

(Она указала на разбросанные по всей комнате вещи, но Жюльен ничего не понял и только глупо ухмылялся.).

–...Да, жаль! Когда я встречаю малыша, который мне нравится, мне хочется его украсть. А нравятся мне все. Даже в самых некрасивых детях есть что-то такое свежее, весеннее... безмерность надежд! Но что я могу для них сделать? И разве мне дадут что-нибудь сделать? Ведь я и вижу-то их мельком. Мне их доверяют на час – потом бегу к другим. И мои маленькие ученики переходят из рук в руки. Что одна рука сделает, то другая уничтожает. Так ничего и не получается. Несформировавшиеся души, фигурки без души, умеющие танцевать бостон и падекатр. Взрослым некогда об этом подумать – ведь мы не живем, а мчимся. Все мчатся. Не жизнь, а скаковое поле! Никогда никаких остановок. Умирают на бегу, да они уже и так мертвецы, эти несчастные, не разрешающие себе ни единого дня передышки!

Они не дают передохнуть и нам, тем, кто этого хочет...

Жюльен очень хорошо понимал ее. Уж ему-то не надо было объяснять, как убийственна суета мирская и как прекрасны покой и уединение! Еще больше сблизило его с ней то, что она сказала затем: что, к счастью, среди этого потопа есть еще островки, где можно укрыться, – чудесные стихи, а главное – музыка. Поэзией Жюльен не увлекался: язык ее был ему недоступен, и он относился к ней с каким-то недоверием, как многие люди мысли, которые часто создают свою поэзию, но не чувствуют глубокой и трепетной музыки слов. Зато другая музыка, – язык звуков, – им доступна. Жюльен сказал Аннете, что он любит музыку, но, к несчастью, не имеет возможности ходить на концерты, – не хватает времени и денег.

– У меня тоже мало и того и другого, – заметила Аннета. – Но я все-таки хожу.

У Жюльена не было такого запаса жизненной энергии. После трудового дня он сидел дома, в четырех стенах. И он не умел играть ни на одном инструменте. В комнате Аннеты он увидел пианино.

– Вы играете?

– Да, но не так-то это легко! – сказала Аннета со смехом. – Разве он даст спокойно посидеть за пианино?

Удивленный и смутно встревоженный, Жюльен спросил, кто же ей мешает играть. Аннета насторожилась: на лестнице топотали детские ножки. Она бросилась открывать дверь:

– А вот и он! Сейчас увидите это чудовище! Она впустила Марка, – он прибежал от тетки.

Жюльен все еще ничего не понимал.

– Это мой мальчуган... Ну поздоровайся же, Марк!

Жюльен свалился с небес на землю. Аннета никак не думала, что это его так поразит. Она продолжала весело болтать, удерживая Марка, который пытался улизнуть:

– Как видите, я все же не теряла времени даром.

У Жюльена не хватило духу ответить что-нибудь – он только изобразил на лице вымученную и довольно глупую улыбку. Он всеми силами старался скрыть свое волнение. Марку удалось вывернуться из рук матери, так и не поздоровавшись с гостем. (Он находил эту церемонию нелепой и всегда от нее увиливал, предоставляя матери «говорить всякие пустяки», – он отлично знал, что через минуту она забудет о его проступке и заговорит о чем-нибудь другом: "Эти женщины такие бестолковые!.. ") Спрятавшись в складках портьеры, в четырех шагах от Жюльена, мальчик стоял, крутя в пальцах шнур, и сурово разглядывал «чужого». Он очень быстро, на свой детский лад (и не так уж неверно), оценил положение. Жюльен ему не понравился, и мнение это было бесповоротно. Дело было решено раз и навсегда.

Жюльена это упорное разглядывание еще больше смутило; он пытался поддерживать разговор с Аннетой и в то же время не переставал думать о своем. Из-за этого он только путался и в словах и в мыслях. Все-таки понемногу он успокоился. Правда, не совсем. Он ни минуты не сомневался, что Аннета замужем: она держала себя так уверенно! А где ж муж? Жив или умер? Аннета не носила траура... Нет, Жюльен не мог успокоиться!.. Куда же девался этот человек? Задать такой вопрос прямо он не решался. После всяких окольных маневров он, наконец, рискнул небрежно, как бы вскользь (ему, впрочем, казалось, что это было сделано очень ловко), ввернуть в разговор вопрос:

– И давно вы живете одна? Аннета возразила:

– Прежде всего я не одна. – И указала на своего мальчика.

Жюльен так ничего и не узнал. Но из ее ответа можно было заключить, что она живет вдвоем с ребенком, и говорила она об этом весело, поэтому Жюльен решил, что она овдовела давно, очень давно, и больше не горюет.

Логика человека пристрастного угодливо подсказывала ему как будто неопровержимый вывод:

«Итак, господин Мальбрук скончался...»

Что ж, царство ему небесное, этому мужу! Он уже не опасен! Жюльен бросил на его гроб горсть земли и, повернувшись к малышу, деланно улыбнулся. Теперь Марк начинал ему нравиться.

Но зато Марку он вовсе не нравился. Жюльену строение атомных тел было куда понятнее, чем детская душа. Марк сразу почувствовал, что ласковость его неискренна. Он повернулся к гостю спиной и проворчал:

– Не хочу, чтобы он надо мной смеялся! Аннету очень забавляли тщетные попытки Жюльена умилостивить ее сына. Она сочла своим долгом загладить невежливость Марка и стала расспрашивать Жюльена, как он живет, слушая его ответы сперва немного рассеянно, потом с живым интересом. И Жюльен, которому уютный полумрак всегда придавал смелости и уверенности, теперь рассказывал о себе откровенно. Он был простодушен, не рисовался никогда – почти никогда, несмотря на желание нравиться. Во всем, что он с такой искренностью говорил, чувствовалась чистота души, необычная для парижанина его лет. О том, что ему дорого, он говорил с большим душевным так-том, под которым угадывалось с трудом сдерживаемое волнение. В эти минуты полной непринужденности, ободренный сочувственным вниманием Аннеты, он раскрывал свое подлинное "я", и отблеск душевной красоты оживлял его лицо. Аннета смотрела на него пристально, с чувством, совсем не похожим на прежнее приветливое безразличие.

С этого дня они стали встречаться каждое воскресенье, а иногда и в будни, когда выдавались свободные часы. Предлогом для посещений Жюльену служили книги, которые он давал читать Аннете, объясняя ей то, в чем ей трудно было разобраться. Марку он делал довольно дорогие подарки, но выбирал их неудачно, и его маленький враг ничуть не был за них благодарен, – Марк находил, что эти игрушки слишком детские и унижают его достоинство. Однако ничто не могло поколебать великодушия и щедрости Жюльена, который твердо решил не замечать того, что его смущало. Так одинокие люди, которые раньше недоверчиво сторонились всех, с той минуты, как они кого-нибудь полюбили и отрешились от своего недоверия, уже не способны и не хотят ни в чем разбираться: они отдаются всей душой. Жюльен, изощряясь в самообмане, приукрашивал и толковал так, как ему было выгодно, те впечатления, которые он уносил с собой после каждой встречи с Аннетой, – все, что она говорила, все, что ее окружало (при этом он бессознательно приукрашал и себя!). Невнимательность Аннеты, ее рассеянные реплики, даже ее молчаливость, когда ей бывало с ним скучно, – все делало ее в глазах Жюльена еще более желанной и трогательней. И, открывая в ней все новые и новые черты, он дополнял созданный им образ Аннеты. Он варьировал его десятки раз, и, хотя портрет уже почти совсем не был похож на первоначальный, Жюльен оставался верен своей любви: он готов был менять свой идеал столько раз, сколько раз менялся в его глазах облик любимой женщины.

Аннета угадала, наконец, чувства Жюльена. Сначала эта любовь ее смешила, потом тронула: Аннета была ему благодарна за нее, даже очень благодарна ("Самый красивый мужчина на свете может дать только то, что имеет... Спасибо тебе, мой милый Жюльен!.. "), но потом она стала ее слегка тревожить. Аннета честно предостерегала себя, что не следует допускать, чтобы Жюльен вступил на этот опасный путь... Но ему это доставляло столько радости, а ей не было неприятно!.. Аннета была чутка к нежности, живо и охотно откликалась на нее. Даже, пожалуй, слишком охотно. Она это сознавала. Любовь и восхищение, которые она читала в глазах Жюльена, были для нее как ласка, которую ей хотелось ощущать снова и снова... Да, она понимала, что, пожалуй, это не совсем хорошо с ее стороны. Но это так естественно! Ей было трудно лишить себя этой радости. Нужно было сделать некоторое усилие – и она его сделала, но ничего у нее не вышло.

Все, что она говорила для того, чтобы отдалить от себя Жюльена (вправду ли она говорила то, что нужно?), только еще больше привязывало его к ней. Она решила, что это судьба и против судьбы не пойдешь... Она смеялась над собой, а Жюльен с беспокойством спрашивал себя, не над ним ли она смеется...

«Лицемерка! Лицемерка! И тебе не стыдно?..»

Нет, ей не было стыдно. Можно ли противиться счастью другого сердца, безраздельно тебе преданного? Ведь это счастье скрашивает и твою жизнь.

И какой от него вред? Чем оно опасно, если она совершенно спокойна, владеет собой и хочет только добра, только добра другому человеку?

Аннета не знала, что одной из потайных дорожек, которыми любовь коварно прокрадывается в сердце, часто бывает гордое и радостное сознание, что ты нужен другому человеку. Такое чувство особенно легко покоряет сердце настоящей женщины, ибо оно удовлетворяет, во-первых, ее потребность делать добро (это она признает), во-вторых, ее тщеславие (это она отрицает). Оно настолько сильно, что женщина с благородным сердцем часто избирает не того, кто ей мил, но может обойтись без нее, а того, кто любим ею меньше, но нуждается в опеке, И разве не в этом сущность материнства? Ах, если бы взрослый сын всю жизнь оставался ее маленьким птенчиком!.. Женщина с материнским сердцем, – Аннета была именно такой, – любит наделять мужчину, чья любовь взывает к ней, воображаемыми достоинствами, которых у него нет. Она инстинктивно старается замечать только то хорошее, что есть в нем. У Жюльена было много достоинств, и Аннета радовалась, видя, как исчезает его робость и раскрывается подлинная душа, умиленно счастливая, как счастлив бывает выздоравливающий. Она твердила себе, что этого человека до сих пор никто не понимал, даже родная мать, о которой он постоянно говорил и к которой она уже начинала его ревновать. Да и сам он, бедный, не знал себя!.. Кто бы мог подумать, что под этой шершавой оболочкой скрывается такая нежность, такая тонкость чувств!.. (Аннета преувеличивала.) Ему нужна вера в других, вера в себя, а ее нет. Ему нужно, чтобы кто-то в него поверил, тогда придет и вера в себя. Ну хорошо, она, Аннета, в него верит! Она верила в Жюльена потому, что Жюльену это было необходимо. И в конце концов это стало нужно и ей... Жюльен расцветал на глазах, как цветок в лучах солнца. А быть для другого солнцем – приятно... «Расцветай, сердце!..» О чьем сердце она говорила – о сердце Жюльена или о своем? Она и сама уже этого не знала.

Ибо она тоже расцветала от сознания, что делает счастливым Жюльена. Душа, богатая любовью, умирает, если не может питать собой голодных... Отдавать! Вечно отдавать всю себя!..

Аннета отдавала себя даже слишком щедро. Перед нею нельзя было устоять. Жюльен уже не скрывал своей страсти. И Аннета поздновато спохватилась, что и ей грозит опасность...

Когда она увидела, что в ее жизнь готова вторгнуться любовь, она сделала попытку защищаться: решила не принимать всерьез чувств Жюльена. Но она уже не верила себе, а ее тактика сделала Жюльена настойчивее, и признания его становились все более пылкими.

Тут уже Аннета испугалась. Она умоляла его не любить ее, быть ей только добрым другом...

– Но почему? – спрашивал Жюльен. – Почему?

Она не хотела объяснять... Она инстинктивно боялась любви, потому что еще живо помнила пережитые страдания и предчувствовала новые муки. Она и призывала любовь и гнала ее прочь. Она жаждала ее – и бежала от нее. Она была искренна, когда противилась Жюльену, а в глубине сердца хотела, чтобы он сломил ее сопротивление...

Эта борьба длилась бы еще долго, если бы одно событие не ускорило развязку.

У Аннеты с мужем сестры установились простые и дружеские отношения.

Он был славный малый, хотя и грубоватый, но прямодушный и не лишенный других душевных качеств. Аннета его ценила, а Леопольд относился к ней с несколько даже преувеличенным уважением. С первых же дней знакомства он видел в Аннете существо иной породы, чем он сам и Сильвия, и робел перед нею. Тем более был он благодарен Аннете за ее дружеское расположение. В дни его ухаживания за Сильвией Аннета была его союзницей. Она не раз приходила к нему на помощь, когда его невеста, уверенная в своей власти, злоупотребляла ею и начинала над ним насмехаться. Да и теперь еще Аннета незаметным образом играла роль посредницы, когда между супругами бывали недоразумения или когда Сильвия от скуки изводила мужа неожиданными капризами, причудами и взбалмошными выходками. В таких случаях Леопольд, ничего не понимая, шел к Аннете поверять свои горести, и она брала на себя миссию образумить Сильвию. Во время этих бесед Леопольд рассказывал свояченице о себе многое такое, чего он жене не говорил. Сильвии это было известно, и она подшучивала над Аннетой, а та принимала ее шутки благодушно и весело. Отношения между этими тремя людьми были самые искренние и простые. Леопольд никогда не выражал недовольства тем, что сестра жены и ее мальчик, который часто очень мешал взрослым, занимали такое место в его доме. Он даже считал, что Сильвия недостаточно помогает сестре, восторгался мужеством Аннеты и баловал ее сына. Аннета знала от Сильвии о таком отношении к ней Леопольда и была ему за это благодарна.

Период беременности Сильвии был нелегким временем для всех окружающих, а в особенности для ее мужа. Частые ссоры отталкивали Леопольда от жены. Сильвия вовсе не хотела от него избавиться. Все дело было в том, что ее сильно тяготила беременность. Она нисколько не берегла себя и не хотела ничего менять в своем образе жизни. Но от этого ей становилось еще хуже. Долгие месяцы беременности проходили у нее совсем не так, как у Аннеты: для той они были нескончаемой грезой, тихим блаженством, которое слишком скоро кончилось. Сильвия же не способна была предаваться мечтам. Она стала раздражительна, не желала отказываться от своих обязанностей, прав, удовольствий. В конце концов сильное нервное переутомление расстроило ее здоровье и, естественно, отразилось на характере.

Когда человек мучается, у него является потребность мучить других.

Сильвия мучилась, страдала, и ее возмущало, что муж не страдает вместе с ней. Она старалась этого добиться: изводила его злобными и вздорными придирками, постоянными сменами настроения и даже – вот так неожиданность! – ревнивою влюбленностью, которая, однако, не мешала ей постоянно осыпать его попреками. Бывали дни, когда Леопольд просто терялся и не знал, что делать.

Аннета была всегда рядом, всегда готова выслушать его жалобы. Он поднимался к ней наверх, чтобы излить душу. Терпеливо выслушав его, она всегда умела его утешить и развеселить, так что он сам часто смеялся над своими маленькими неприятностями. Эти беседы создавали между ними сообщничество, как между людьми, связанными только им известными тайнами. И в присутствии Сильвии они иногда лукаво переглядывались. Оба были честны и потому ничуть не остерегались возникшей между ними близости, хотя и невинной, но небезопасной. Аннета находила удовольствие в этом дружеском поддразнивании и невинном кокетстве, не видя в нем ничего рискованного.

А Леопольду только того и надо было – он давно испытывал на себе обаяние силы и жизнерадостности, исходившее от Аннеты. Она же в то время была вся поглощена открытием, что Жюльен ее любит; эта любовь сладко волновала ее, и весь остальной мир был для нее словно в тумане. Когда после встречи с Жюльеном она слушала Леопольда и даже что-то ему отвечала, улыбка ее предназначалась Жюльену. А Леопольд, конечно, этого не мог знать.

Он знал, чего ему хочется. И, как порядочный человек, боролся с собой. Но и порядочный человек – только человек, и ему не следует играть с огнем.

В одно майское воскресенье они отправились вчетвером – Сильвия, Аннета, Леопольд и маленький Марк на прогулку в сторону Со. Походив не дольше часа, Сильвия утомилась и, сев у подножия холма, сказала:

– Ну, вы, молодежь, карабкайтесь наверх, если есть охота. А мы подождем вас здесь.

Она осталась внизу с мальчиком, а Леопольд и Аннета бодро пошли дальше. Аннета была весела, оживленна, держала себя с Леопольдом, как добрый товарищ... С этим простым человеком она отдыхала от душевного напряжения, в котором ее держала любовь Жюльена и его разговоры о высоких материях. Тропинка вилась вдоль длинного забора какой-то большой усадьбы, а с другой стороны тянулся откос, поросший цветущим кустарником. Поднимаясь, они видели сквозь просветы в изгороди сбегающие по склонам плодовые сады в белоснежном и розовом пуху цветов. Синева неба была необычайного, нежно-зеленого оттенка, и по ней пробегали суетливые облачка. Веселый ветер шаловливо кусался, как резвый щенок. Аннета шла впереди, напевая, и рвала цветы. Леопольд шагал за ней по пятам. Он видел, как – она нагибалась и ее крепкая грудь натягивала легкую ткань, видел ее голые руки, голую шею, порозовевшую от резкого ветра, и раковинку маленького уха в пене пушистых завитков. Кончик уха алел, как капля крови. Справа от них тянулся крутой откос, а дорога впереди была похожа на узкий коридор, откуда вырывался сильный ветер и бил им прямо в лицо. Аннета, не оборачиваясь, окликнула своего спутника. Леопольд не отвечал. Она, наклонясь, продолжала собирать цветы и что-то шутливо говорила ему. Но так как он молчал, Аннета вдруг в этом молчании почуяла опасность. Бросив цветы, она быстро выпрямилась, но не успела обернуться и вдруг чуть не упала: Леопольд сзади навалился на нее и грубо обнял.

Она почувствовала на затылке его учащенное дыхание, и жадные губы стали целовать ее в шею, в щеки. Она вмиг вся напряглась, изогнулась и – откуда взялись силы! – яростно оттолкнула обнимавшего ее мужчину. Он невольно разомкнул руки, и теперь они стояли лицом к лицу – она и ее обидчик. Глаза Аннеты сверкали гневом. Однако Леопольд не хотел выпустить из рук добычу. И между ними завязалась ожесточенная борьба двух животных, полных ненависти друг к другу, ожесточенная, но короткая. Аннета, которой инстинктивное возмущение придавало силы, так толкнула Леопольда, что он едва удержался на ногах. Он стоял перед ней, вдвойне униженный, побагровев и тяжело дыша. Они мерили друг друга сердитыми взглядами. Ни один не говорил ни слова... Аннета быстро вскарабкалась по откосу, пролезла через пролом в изгороди на другую сторону и побежала вниз. Леопольд, сразу отрезвев, стал звать ее. Но она держалась от него в двадцати шагах, не давая ему подойти ближе. Они спускались с холма, разделенные изгородью, поглядывая друг на друга недоверчиво, враждебно и смущенно. Леопольд не своим голосом умолял Аннету вернуться, простить его. Аннета делала вид, что не слышит, но она слышала, и смятение, звучавшее в его голосе, смягчило ее. Она пошла медленнее...

– Аннета! – умолял Леопольд. – Аннета! Не убегайте!.. Я вас не трону... Видите, я стою на месте, я не подойду ближе... Я вел себя как скотина. Мне стыдно, ужасно стыдно... Ругайте меня сколько хотите, но не убегайте! Ей-богу, я вас больше пальцем не трону!.. Я сам себе противен... Видите, я на коленях прошу у вас прощения!

И он неуклюже опустился на колени. Вид у него был жалкий и смешной.

Аннета, суровая, неподвижная, слушала, стоя к нему вполоборота и не глядя на него. Но, невольно посмотрев в его сторону, она увидела, как унижен этот человек, и была глубоко тронута. В ее горячем сердце чувства других людей находили такой отклик, как будто это были ее собственные чувства. Стыд, мучивший Леопольда, вызвал краску на ее щеках. Она повернулась к нему лицом и сказала:

– Встаньте! Леопольд поднялся, Аннета инстинктивно отступила на несколько шагов. Леопольд сказал:

– Вы все еще меня боитесь! Вы никогда мне этого не простите?

– Не будем больше говорить об этом, – сухо ответила Аннета.

Они сошли вниз, на дорогу. Аннета была нема и холодна. Но Леопольд не мог молчать: он был очень расстроен и пытался оправдываться. Однако бедняга красноречием не отличался, не умел выражаться изящно. Он все только повторял с досадой:

– Я – свинья! Аннета, все еще взбудораженная, подавляла усмешку.

Чувства ее с трудом приходили в равновесие. Ей было и противно и смешно вспоминать эту сцену. Она не простила ее Леопольду, но вместе с тем не могла не пожалеть этого человека, который, шагая рядом с ней, так униженно каялся и все бормотал бессвязные извинения. Аннета слушала его с раздражением, состраданием, иронией. Он всячески старался объяснить «это гадкое безумие, которое охватывает тело...» Да, ей такое безумие тоже было знакомо!.. Говорить это Леопольду, конечно, не следовало, но у него был такой несчастный вид, что она невольно сказала:

– Знаю. С кем этого не бывает! Ну да ладно, забудем!

Они шли дальше молча, с тяжестью на душе, хмурые и смущенные. Когда они уже подходили к месту, где оставили Сильвию, Аннета сделала движение, словно хотела протянуть Леопольду руку, но не протянула и только сказала:

– Я все забыла.

У Леопольда стало легче на душе, однако он все еще беспокоился. Он спросил, как нашаливший мальчишка:

– Вы ничего не расскажете? Аннета усмехнулась с легкой жалостью.

Нет, она ничего не сказала, но зоркие глаза Сильвии с первого взгляда все прочли на их лицах. Она не задала ни одного вопроса. На обратном пути во время шумной болтовни, которой все трое старались прикрыть свое смятение, Сильвия внимательно наблюдала за сестрой и мужем.

С этого дня Аннета и Леопольд не оставались больше наедине. Ревнивая жена следила за ними. Да Аннета и сама теперь остерегалась Леопольда.

Она не умела скрыть своего недоверия, и обиженный Леопольд затаил молчаливую злобу.

У Аннеты открылись глаза. Нельзя было больше по-прежнему доверять людям, доверять самой себе. Нельзя было идти в жизни своей дорогой весело, как бывало, не обращая внимания на то, что невольно будишь в других желания, которых сама не разделяешь. В современном обществе, при современных нравах ее положение одинокой, молодой и свободной женщины не только обрекало ее на приставания мужчин, но и оправдывало их в глазах всех.

Никто не допускал, что она, так смело порвав с условностями, хочет замкнуться в своем мнимом вдовстве, храня верность неизвестно кому. Сама она, обманывая себя, видела цель своей жизни в материнстве. И материнское чувство, несомненно, горело ярким пламенем в ее душе. Но и другой огонь по-прежнему горел в ней. Она старалась о нем забыть, потому что боялась его. При этом она воображала, что никто другой его не увидит. Но она ошибалась: огонь, помимо ее воли, вырывался наружу. И если не она сама, так другие рисковали стать его жертвами. Случай с Леопольдом только что доказал это. Это было противно, это возмущало! Не ослепленные миражом глаза того, кто не любит, видят в акте любви нелепое и отвратительное скотство. Именно таким было покушение Леопольда в глазах Аннеты.

Но совесть ее была неспокойна: ведь это она разожгла в нем похоть. Она припоминала свое необдуманное кокетство, поддразнивания, всякие женские уловки... Что ее толкало на это? Та подавленная сила желаний, тот внутренний огонь, который надо либо питать, либо угашать в себе. Угашать его мы не можем, не должны! Ведь он – солнце жизни, без него она была бы погружена во мрак. Но пусть же это солнце не уподобляется колеснице Аполлона, отданной в неумелые руки Фаэтона, пусть не губит того, что оно должно живить! Пусть свершает в небе положенный ему путь!..

Значит, брак? Аннета долго отстраняла от себя этот вывод, но сознание угрожавших ей опасностей привело ее к мысли, что брак, основанный на любви и уважении, на спокойной дружбе, будет той плотиной, которая сдержит демонов страсти и защитит ее от преследований мужчин. И чем больше она убеждала себя в этом, тем слабее противилась мольбам Жюльена. Да и все, словно сговорившись, склоняло ее к этому браку: перспектива материальной обеспеченности и душевного покоя, потребность в семейном очаге, влечение сердца. Ей хотелось уступить мольбам Жюльена, и она находила все новые основания полюбить его. Впрочем, ей не нужны были никакие основания – она уже и так его любила. Уже шла в ней созидательная работа, превращающая избранника сердца в дивное видение мечты. Жюльен ее в этом опередил. Но у Аннеты и воображение было богаче, и душа страстнее, она очень скоро зашла дальше, чем он.

Не сдерживая себя больше, она дала волю своей непосредственной и горячей натуре. Она не прибегала к хитростям, которыми другие женщины, более ловкие, прикрывают свое поражение, делая вид, что сердце их не покорено. Аннета открыто принесла свое сердце в дар – она сказала о своей любви Жюльену. И с этого дня Жюльен утратил покой.

Он мало знал женщин. Женщины его и влекли к себе и смущали. Не стараясь их узнать, он позволял себе смело судить о них. Одних идеализировал, других строго осуждал. А те, что не подходили ни под одну из этих категорий, не возбуждали в нем никакого интереса. Люди очень молодые (Жюльен оставался таким благодаря своей неопытности) всегда скоры на выводы. Поглощенные собой и своими желаниями, они видят в других только то, что им хочется видеть.

В любви духовной, как и в плотской, всякий мужчина, простодушный или хитрый, думает только о себе и никогда – о любимой женщине. Он не хочет знать, что она живет своей отдельной жизнью. Он мог бы это понять именно через любовь. И любовь действительно учит этому тех немногих, кто способен усвоить ее уроки, но и то лишь на горе им и тем женщинам, которых они любят, потому что истина открывается им всегда слишком поздно. Веками люди наивно удивляются и сетуют на неизбывное одиночество души человеческой, постигаемое на горьком опыте любви. Несбыточная мечта о слиянии сердец – извечная ошибка людей. Ибо разве «любить» не значит «любить другого»? Жюльен был не такой эгоист, как Рожэ Бриссо, но, не испытав настоящей любви, он так же мало, как и тот, способен был отрешиться от себя. И еще меньше знал женщин. В этот мир Жюльена нужно было осторожно ввести за руку.

Date: 2015-09-03; view: 277; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.004 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию