Символистская критика

Символизм как литературное направление в России сформировался на стыке XIX и XX вв. под влиянием французских символистов. И так же, как и у французов, у их русских собратьев поэтическая критика шла об руку с теорией, художество – с саморефлексией, напоминая, в особенности своими метафизическими интересами, эпоху романтизма. Литературная критика, таким образом, включалась непосредственно в процесс формирования новой литературы (сопутствующая ей критика также стала называть себя новой). В этой связи отметим одно частное, но характерное для символизма явление – совмещение в одной книге художественных и критических жанров (по давнему примеру «Опытов в стихах и прозе» К. Батюшкова): «Стихи и проза» И. Коневского, «Горные вершины» К. Бальмонта, «Лики творчества» М. Волошина… Далеко не случайно также, что все ведущие писатели-символисты активно работали в критическом жанре. Символизм не выдвинул ни одного профессионального критика, литература перешла на «самообслуживание». Это было продолжение богатой традиции писательской критики, однако совместительство «новой» литературы с критикой приобретало не разовый, но, можно сказать, тотальный характер. При этом следует учесть ещё одно обстоятельство: символистская критика вся сплошь писана поэтами. Поэзия внутри символизма доминировала и определяла собою все остальные литературные роды (проза, драматургия), точно так же и критику. Своеобразие поэтической личности в большей или меньшей степени, но всегда ощущалось в критических выступлениях Д. Мережковского, В. Брюсова, З. Гиппиус, К. Бальмонта, Вяч. Иванова, А. Белого, А. Блока, И. Анненского, Ф. Сологуба, М. Волошина…

Вдумавшись в этот список, можно вообразить, какая подобралась разношёрстная компания. Французский поэт и критик Поль Валери дал полушутливое определение символизма (разумеется, французского, но и к русскому это подходит) как совокупности людей, поверивших, что в слове «символ» есть смысл. Интересно, что сам термин, давший имя всему направлению, далеко не нов. Он ведёт нас в эпохи эллинизма, средних веков и романтизма, когда формировалось представление об искусстве не как подражании видимой реальности, но как символизации – овеществления в словах, звуках, красках иного бытия, незримого «обыкновенными» очами.

Символизм ощущал себя наследником всего мирового искусства, лишь акцентирующим его идеалистические начала. Вместе с тем новое направление формировалось как реакция на торжество позитивизма в конце XIX века, выступавшего под флагом реализма или натурализма. К. Бальмонт представил ситуацию в предельно заострённом виде: «Реалисты схвачены, как прибоем, конкретной жизнью, за которой они не видят ничего, – символисты, отрешённые от реальной действительности, видят в ней только свою мечту…» («Элементарные слова о символистской поэзии», 1900). Представленная Бальмонтом чистая антиномия («ничего»/«только») сильно упрощает реальную картину, но в конце концов слово «мечта» не так уж далеко от истины. Правда, В. Брюсов предпочёл бы сказать: «общие идеи», Вяч. Иванов – «миф», А. Белый – «музыка души».

Символизм, в целом обращённый к высшим, идеальным темам (красота, творчество, религия, внутренний мир художника), формировал и соответствующий тип критики. Она соединяла в себе две известные нам традиции – эстетическую и религиозно-философскую. В итоге образовалась философско-эстетическая критика (своими учителями символисты считали Ф. Ницше и Вл. Соловьёва) с доминированием эстетической. Известный исследователь русского символизма З. Г. Минц говорила о его панэстетизме, т.е. «эстетизации тех или иных этических, религиозных, политических и даже социальных или научных ценностей». Художник, поэт для символистов был, безусловно, ключевой фигурой мировой истории:

Быть может, всё в жизни лишь средство

Для ярко-певучих стихов…

(В. Брюсов. «Поэту», 1907)

В этой вере, что истинная реальность только та, которую создают художники, заключалась и сила, и слабость символизма. В значительной степени именно эта вера, со всеми её противоречиями (наиболее глубоко осознанными Блоком), вызвала к жизни гениальные творения и вместе с тем подвела искусство к последней черте, за которой начинается, может быть, прекрасная, но утопия.

Литературная критика символистов во всём разнообразии её индивидуальных проявлений, внутренней борьбе и эволюции, – последняя в истории литературы критика от имени Больших Идей. Такова идея высшей природы искусства, поэтического слова. Очень скоро явившиеся ниспровергатели символизма (акмеисты, футуристы, формалисты) так или иначе оказались его наследниками.