Часть первая 4 page. - Видите ли, я не предупредил своего ээ соседа

- Сегодня… но… я…

- Вы что?

- Видите ли, я не предупредил своего…ээ… соседа…

- Понимаю. Пусть тоже приходит, это не проблема.

- Он? Нет, только не он, в смысле я не знаю, насколько он сможет соответствовать… Я… Поймите меня правильно, я не имею в виду его поведение, даже если… э-э-э… даже если оно не слишком нравится мне… нет… видите ли, я, скорее… Да и вообще, сегодня вечером его не будет дома. Он никогда не сидит дома по вечерам…

- Итак… - Камилла раздражалась все сильнее. - Вы не можете прийти, потому что не предупредили соседа, который никогда не бывает дома вечерами… Я правильно поняла?

Он повесил нос и крутил пуговицы на своем пальто.

- Эй, я ведь вас не заставляю? И вы не обязаны соглашаться…

- Дело в том…

- В чем?

- Нет, ничего. Я приду.

- Сегодня вечером или завтра. В другие дни я работаю в ночную смену.

- Хорошо, - прошептал он, - я согласен, завтра… Вы… Вы будете дома?

Она покачала головой.

- Да-а, с вами не соскучишься! Ну конечно, я буду дома, раз я вас приглашаю!

Он застенчиво улыбнулся.

- Значит, до завтра?

- До завтра, мадемуазель.

- Часам к восьми?

- Ровно к восьми, так и запишу. Он поклонился и повернулся.

- Эй!

- Да?

- Подниметесь по черной лестнице. Я живу на восьмом, квартира № 16 - третья слева…

Он махнул шапкой, в знак того, что все понял.

- Входите, входите! Боже, вы просто великолепны!

- О, - покраснел он, - это всего лишь канотье… Оно принадлежало моему двоюродному деду, и я подумал, что для пикника…

Камилла не верила своим глазам. Канотье - это был всего лишь последний штрих. На нем был светлый костюм с красной бабочкой, под мышкой он держал трость с серебряным набалдашником и протягивал ей огромный плетеный чемодан.

- Это и есть ваша «корзинка»?

- Да, но подождите, у меня есть для вас кое-что еще… Он удалился куда-то в глубь коридора и вернулся с букетом роз…

- Как мило…

- Знаете, это ненастоящие цветы…

- Простите?

- Они уругвайские, кажется… Я бы предпочел цветы из сада, но среди зимы это… это…

- Это невозможно.

- Вот именно! Невозможно!

- Да входите же, будьте как дома.

Он был таким высоким, что ему пришлось сразу сесть. Он с трудом подыскивал слова, на сей раз не потому, что заикался, а потому, что был совершенно ошеломлен.

- Как… Как здесь…

- Тесно?

- Нет, я бы сказал… изящно. Да-да, изящно и очень… оригинально, вы согласны?

- Очень оригинально! - со смехом повторила Камилла.

Он немного помолчал.

- Вы правда, правда здесь живете?

- Ну-у… да…

- Постоянно?

- Постоянно.

- Весь год?

- Весь год.

- Здесь тесновато, не находите?

- Меня зовут Камилла Фок.

- Ну конечно, я очень рад. Филибер Марке де ла Дурбельер, - сообщил он, поднимаясь, и немедленно ударился макушкой о потолок.

- Так длинно?

- Да…

- А как вас зовут покороче?

- Пожалуй, даже не знаю.

- Вы видели мой камин?

- Простите?

- Вон там… Мой камин…

- Ах, так вот как он выглядит! Прелестная вещь… - добавил он, усаживаясь и протягивая ноги к пластиковому огню. - Просто изумительно… Как в английском коттедже, не правда ли?

Камилла была довольна. Она не ошиблась. Псих, конечно, но отличный парень…

- Хорош, правда?

- Просто великолепен! А греет?

- Безупречно.

- А где вы берете дрова?

- Ну, когда на улице такое творится… После всех этих ураганов с дровами проблем нет… Стоит только наклониться…

- Как я вас понимаю! Видели бы вы подлесок во владениях моих родителей… Настоящая катастрофа… Что это? Дуб? Я не ошибся?

- Браво!

Они обменялись улыбками.

- Бокал вина?

- С удовольствием.

Камилла пришла в восторг от содержимого его чемоданчика. Тут было все: фарфоровые тарелки, серебряные приборы и хрустальные стаканы, солонка, перечница, графинчик для масла и уксуса, кофейные и чайные чашки, льняные салфетки с вышивкой, салатник, соусник, компотница, коробочка для зубочисток, сахарница, рыбные приборы и кувшин для шоколада. На каждом предмете был выгравирован фамильный герб ее гостя.

- Никогда не видела ничего красивее…

- Теперь вы понимаете, почему я не мог прийти вчера… Если бы вы знали, сколько времени мне понадобилось, чтобы все это вымыть и почистить!

- Почему вы мне не сказали?

- Вы всерьез полагаете, что, скажи я: «Сегодня не могу, мне нужно освежить чемоданчик!» - вы не приняли бы меня за безумца?

Она воздержалась от комментариев.

Они расстелили скатерть на полу, и Филибер Кто-то-там сервировал стол.

Они уселись по-турецки - возбужденные, веселые, как два ребенка, решившие поиграть «в гости» и опробовать новый кухонный сервиз, которые вовсю манерничают и при этом стараются ничего не сломать. Камилла, не умевшая готовить, побывала в магазине Губецкого и набрала ассорти из тарамы, семги, маринованной рыбы и луковой запеканки. Они старательно переложили еду в маленькие салатнички двоюродного дедушки Филибера и соорудили занятный тостер из старой крышки и листа фольги, чтобы разогреть блины. Водка стояла в водосточном желобе, и им достаточно было приоткрыть окно, чтобы добавить по маленькой. В комнате сразу становилось холоднее, но у них был камин, в котором плясало веселое пламя.

Камилла, как обычно, пила больше, чем ела.

- Ничего, если я закурю?

- Прошу вас, не стесняйтесь… А я, если не возражаете, хотел бы вытянуть ноги, у меня совершенно затекло все тело…

- Ложитесь на мою кровать…

- Ни… ни в коем случае… об этом и… не может быть и речи…

Стоило ему занервничать, и он начинал запинаться и совершенно терялся,

- Да бросьте вы эти церемонии! Кстати, это диван-кровать…

- В таком случае…

- Может, перейдем на ты, Филибер? Он побледнел.

- О нет, я… Что касается меня, я не смогу, но вы… Вы…

- Стоп! Отбой! Трубите отбой! Я ничего не говорила! Беру свои слова назад! И вообще, я нахожу разговор на «вы» очаровательным, очень…

- Оригинальным?

- Вот именно!

Филибер тоже не отличался волчьим аппетитом, но ел он так медленно и деликатно, что наша образцово-показательная маленькая хозяйка мысленно похвалила себя за то, что составила меню из холодных закусок. На десерт она купила молодой сыр: долго стояла перед витриной кондитерской, не в силах сделать выбор. Она достала свою итальянскую кофеварку, а потом пила ее нектар из чашечки - такой тонкой, что ее можно было разбить, случайно задев зубами.

Они были немногословны. Привыкли есть в одиночестве. Так что протокол не соблюдался, и оба с трудом поддерживали общение… Но они были воспитанными людьми и делали над собой усилие, чтобы сохранить лицо. Веселились, чокались, обсуждали свой квартал. Кассирш во «Franprix» - Филибер предпочитал блондинку, Камилле больше нравилась крашеная, с волосами темно-фиолетового цвета, обсуждали туристов, игру огней на Эйфелевой башне и собачьи какашки на газонах Марсового поля. Против всех ожиданий, ее гость оказался великолепным собеседником и дивным рассказчиком: он легко поддерживал разговор, у него в запасе была тьма забавных и приятных тем. Филибер обожал французскую историю и признался Камилле, что проводит большую часть своего времени в застенках Людовика XI, в передней у Франциска I, за столом средневековых вандейских крестьян или в тюрьме Консьержери с Марией-Антуанеттой - к этой женщине он питал истинную страсть. Камилла задавала тему или эпоху, а он сообщал ей массу пикантных деталей. О том, как одевались, как интриговали при дворе, какую пошлину платили или каким было подлинное генеалогическое древо Капетингов.

Это было очень забавно.

Ей казалось, что она вошла в интернет, на сайт Алена Деко.

Вопрос. Ответ.

- Вы преподаватель или что-то в этом роде?

- Нет, я… Я… Я работаю в музее…

- Вы хранитель?

- Какое величественное слово! Нет, я заниме коммерческими аспектами…

- Конечно… - Она кивнула. - Наверное, очень увлекательно… В каком же музее?

- Я, так сказать, мигрирую… А вы?

- О, я… Увы, моя работа далеко не так интересна, просиживаю время в конторе…

Заметив, что эта тема ей неприятна, Филибер тично замолчал.

- Как вы относитесь к творогу с абрикосовым джемом?

- С превеликим удовольствием! А вы?

- Спасибо, пожалуй, нет, все эти русские закуски оказались такими сытными…

- Вы совсем не толстая…

Испугавшись, что произнес нечто обидное, он же добавил:

- Но вы… э-э… очень изящны… Лицом вы напс наете мне Диану де Пуатье [6]…

- Она была красива?

- О! Больше чем красива! - Он покраснел. - Вы… Вы никогда не были в замке д'Анэ?

- Нет.

- Вам стоит туда съездить… Это дивное место, мок подарил Диане ее любовник, король Генрих II.

- Как интересно…

- Это своего рода гимн их любви. Повсюду - в камне, мраморе, дереве и на ее могильной плите переплетены их вензеля. Там чувствуешь такое волнение… Если я не ошибаюсь, баночки с кремами и щетки для волос так и сохранились в туалетной Дианы. Однажды я отвезу вас туда…

- Когда?

- Может быть, весной?

- Устроим там пикник?

- Само собой разумеется…

Они немного помолчали. Камилла пыталась не смотреть на дырявые башмаки Филибера, а он делал вид, что не замечает пятен плесени на стенах. Оба маленькими глоточками потягивали водку.

- Камилла…

- Да?

- Вы и правда постоянно здесь живете?

- Да.

- Но, э-э-э… а как же, э-э… Я имею в виду… Я говорю о… об удобствах…

- На площадке.

- Как?

- Хотите посетить?

- Нет-нет, я просто хотел узнать.

- Вы обо мне беспокоитесь?

- Нет… то есть… да… Здесь такая… спартанская обстановка, что…

- Какой вы милый… - Но волноваться за меня не стоит… Правда… К тому же у меня теперь есть дивный камин!

Если она хотела успокоить его, то ей это явно не удалось.

- Сколько вам лет? Не сочтите мой вопрос за дерзость…

- Двадцать шесть. В феврале будет двадцать семь…

- Как моей младшей сестре…

- У вас есть сестра?

- Не одна - целых шесть!

- Шесть сестер!

- Да. И один брат…

- И вы живете один в Париже?

- Да… Вернее, не совсем один… У меня есть сосед по квартире…

- Вы хорошо ладите?

Филибер не ответил, и Камилла переспросила:

- Что, у вас не все гладко?

- О нет… все в порядке! И потом, мы почти не видимся…

- То есть?

- Скажем так: это не замок д'Анэ. Она рассмеялась.

- Он работает?

- Только это он и делает. Работает, спит, работает, спит. А когда не спит, приводит девиц… Любопытный персонаж, разговаривать вообще не умеет, только орет. Мне трудно понять, что эти девицы в нем находят. У меня, конечно, есть кое-какие предположения.

- Чем он занимается?

- Он повар.

- Да ну? Но он хоть подкармливает вас вкусненьким?

- Никогда. Я ни разу не видел, чтобы он что-то делал на кухне. Разве что утром, когда он терзает мою бедную кофеварку…

- Он ваш друг?

- Боже, конечно, нет! Я нашел его по объявлению, у кассы в булочной, что напротив, висел листочек: Молодой повар из ресторана «Vert galant» снимет комнату, чтобы отдыхать там днем во время перерыва. Сначала он действительно приходил всего на несколько часов в день, а потом… в общем, он теперь тут живет.

- Вас это раздражает?

- Вовсе нет! Я даже сам это предложил… Понимаете, квартира несколько великовата для меня… И потом, он все умеет. Я даже лампочку поменять не могу, так что… А он мастер на все руки и отъявленный прохвост, клянусь честью… С тех пор как он здесь поселился, моя плата за электричество тает, как зимний снег на весеннем солнце…

- Он подкрутил счетчик?

- Да ему это раз плюнуть… Не знаю, какой он повар, но руки у него золотые. А поскольку в моем доме все давным-давно пришло в негодность… Нет… Он мне действительно очень нравится… Мы никогда толком не разговаривали, но у меня создалось впечатление, что он… Впрочем, я ни в чем не уверен… Порой у меня возникает ощущение, что я живу под одной крышей с монстром…

- Как в «Чужом»?

- Что, простите?

- Неважно. Проехали.

Поскольку Сигурни Уивер [7]никогда не имела дела с королем, Камилла предпочла не углубляться…

Убирались они вместе. Увидев крошечную раковину, Филибер начал умолять Камиллу позволить ему самому вымыть посуду. Его музей по понедельникам закрыт, и делать ему завтра совершенно нечего…

Они церемонно распрощались.

- В следующий раз поужинаем у меня…

- С удовольствием.

- Увы, у меня камина нет…

- Неважно! Не всем повезло заиметь коттедж в Париже…

- Камилла…

- Да?

- Будьте осторожны, хорошо?

- Я постараюсь. Но и вы, Филибер…

- Я… Я…

- Что?

- Я должен вам признаться… Знаете, я ведь работаю не совсем в музее… Скорее, рядом с музеем… В магазинчике, так сказать… Я… Я продаю открытки…

- А я, знаете ли, работаю не совсем в офисе… И тоже, скорее, рядом… Я уборщица…

Они обменялись понимающими улыбками и расстались совершенно сконфуженные.

Оба были смущены, но на душе у каждого полегчало.

Этот ужин а la russe очень удался.

- Что за звуки?

- Не обращай внимания, это старина Дюдюш…

- Да что он там делает? Можно подумать, собрался на кухне потоп устроить…

- Говорю тебе: плюнь, нас это не касается… Иди-ка сюда, поближе…

- Нет, оставь меня.

- Да ладно тебе… Не дуйся… Ты чего майку не снимаешь?

- Холодно.

- Ну иди, не ломайся.

- Какой он странный.

- Совсем чокнутый… Видела, как оделся «на выход»? Трость и шляпа эта клоунская… Я даже подумал, он на маскарад намылился…

- И куда же он шел?

- По-моему, на свидание…

- С девушкой?!

- Вроде, хотя я не уверен… Забудь… Давай повернись, черт…

- Отвянь.

- Эй, Орели, ты меня достала…

- Аурелия, а не Орели.

- Аурелия, Орели - один черт. Ладно… А носки ты тоже на ночь не снимаешь?

Наплевав на строжайший запрет strictly forbidden, - Камилла складывала одежду на ригеле камина, валялась в постели до упору, одевалась под одеялом и согревала пуговицы на джинсах в ладонях, прежде чем натянуть их на себя.

Пластиковый уплотнитель мало чем помог, и ей пришлось перетащить матрас на другое место, чтобы уберечь голову от чудовищного сквозняка. Теперь она спала у самой двери, так что выйти и войти было проблемой. Она то и дело тягала тюфяк туда-сюда, если требовалось сделать три шага по комнате. Что за убожество, думала она, ну что за убожество… В конце концов она все-таки сломалась и начала писать в умывальник, держась за стену, потому что не рисковала трогать эту рухлядь. А уж о ее «турецких омовениях» лучше вообще умолчать…

Итак, она ходила грязной. Ну, может, грязной это сильно сказано, но не такой чистой, как обычно. Один или два раза в неделю она отправлялась к Кесслерам - когда была уверена, что их нет дома. Она знала расписание их экономки, которая всякий раз с тяжелым вздохом выдавала ей большое махровое полотенце. Все всё понимали. На прощанье ее всегда одаривали чем-нибудь вкусным или вручали еще одно теплое одеяло… Но однажды Матильда поймала ее на месте преступления, когда она сушила феном волосы.

- Не хочешь вернуться и пожить здесь какое-то время? Твоя комната свободна…

- Нет, спасибо, спасибо вам обоим, у меня все хорошо. Правда…

- Ты работаешь? Камилла закрыла глаза.

- Да, да…

- Над чем? Тебе нужны деньги? Дай нам что-нибудь, Пьер заплатит аванс, ты же знаешь…

- Не могу. У меня нет ничего готового…

- А те картины, которые хранятся у матери?

- Не знаю… Их нужно разобрать… Не хочется возиться…

- Может, автопортреты?

- Они не продаются.

- Что именно ты сейчас делаешь?

- Так, всякие пустяки…

- Ты ходила на набережную Вольтера?

- Пока нет.

- Камилла…

- Да?

- Не хочешь выключить этот проклятый фен? Чтобы мы друг друга слышали…

- Я спешу.

- Чем ты на самом деле занята?

- Что ты имеешь в виду?

- Твою жизнь, конечно… Что за жизнь ты сейчас ведешь?

Чтобы никогда больше не отвечать на подобные вопросы, Камилла кубарем скатилась по лестнице и толкнула дверь первой попавшейся на пути парикмахерской.

- Побрейте меня, - попросила она молодого парикмахера, глядя на его отражение в зеркале.

- Не понял…

- Я хочу, чтобы вы побрили мне голову.

- Под «ноль»?

- Да.

- Нет. Я не могу этого сделать…

- Конечно, можете. Берите машинку - и вперед.

- Нет. Здесь вам не армия. В нашем заведении такого не делают… Так, Карло?

Карло за кассой читал «Tierce Magazine» [8].

- Чего тебе?

- Вот, девушка хочет побриться наголо…

Карло махнул рукой, что означало «А мне плевать, я только что потерял десять евро в седьмом заезде, так что не доставайте…».

- Пять миллиметров…

- То есть?

- Я оставлю пять миллиметров, иначе вы за порог выйти не сможете.

- У меня есть шапочка…

- А у меня - принципы.

Камилла улыбнулась ему, кивнула в знак согласия и почувствовала, как лезвие со скрипом скользнуло по затылку. Пряди волос падали на пол, а она смотрела, как в зеркале появляется довольно странная личность. Она ее не узнавала и уже не помнила, как она выглядела минутой раньше. Плевать она на это хотела. Зато теперь будет меньше проблем с душем на лестничной клетке, и это единственное, что имеет значение.

«Ну что, - окликнула она свое отражение в зеркале, - ты этого хотела? Избавиться от проблем, пусть даже изуродовав и потеряв саму себя, лишь бы никогда и никому ничем не быть обязанной?

Нет, серьезно… Так обстоит дело?»

Она провела ладонью по своему колючему черепу, и ей захотелось плакать.

- Нравится?

- Нет.

- Я вас предупреждал…

- Знаю.

- Они отрастут…

- Выдумаете?

- Уверен.

- Еще один ваш принцип…

- Могу я попросить у вас ручку?

- Карло…

- Ммм…

- Девушке нужна ручка…

- Мы принимаем чеки начиная с пятнадцати евро…

- Да нет, ей для другого…

Камилла взяла свой блокнот и нарисовала то, что отражалось в зеркале.

Лысая девица с жестким взглядом, держащая в руке карандаш разочарованного любителя скачек, за которой с любопытством наблюдает опирающийся на ручку метлы парикмахер. Она поставила под рисунком дату и встала, чтобы расплатиться.

- Это я, вот там?

- Да.

- Черт, вы классно рисуете!

- Пытаюсь…

Санитар - не тот, что приезжал в прошлый раз, Ивонна бы его узнала - как заведенный болтал ложечкой в своей чашке с кофе.

- Слишком горячий?

- Простите?

- Кофе… Он что, слишком горячий?

- Нет-нет, все хорошо, не беспокойтесь. Я должен составить отчет…

Полетта замерла в прострации на другом конце стола. Ее песенка была спета.

- У тебя были вши? - поинтересовалась Мамаду.

Камилла надевала халат. Разговаривать ей не хотелось. Внутри опять булыжники, собачий холод на улице, все как-то зыбко.

- Ты что, дуешься на меня?

Она помотала головой, достала из подсобки свою тележку и направилась к лифтам.

- Ты на шестой?

- Топ-топ…

- А почему на шестом всегда убираешься именно ты? Это неправильно! Нельзя поддаваться! Хочешь, я поговорю с главной? Сама знаешь, мне плевать, пусть орет сколько влезет. Меня не проймешь.

- Спасибо, не стоит! Мне все едино - что шестой, что любой другой.

Девушки не любили убираться на шестом потому, что там находились кабинеты начальства и закрытые офисы. В других помещениях - Бредарша называла их «открытыми пространствами» - порядок наводился быстрее и проще. Достаточно было выбросить мусор из корзинок, расставить кресла вдоль стен и пройтись разок пылесосом. Там даже можно было особо не церемониться с мебелью - ей все равно место на свалке.

На шестом же этаже для каждой комнаты существовал набивший оскомину ритуал: выбросить мусор, вымыть пепельницы, освободить бумагорезки, протереть столы, не сдвигая при этом ни одной хреновины, да еще убрать прилегающие комнаты и секретарские предбанники. Эти девицы клеили куда ни попадя листочки с пожеланиями-повелениями, как будто обращались к собственной прислуге, хотя вряд ли у себя дома могли позволить себе такую роскошь… Сделайте то, сделайте сё, в прошлый раз вы передвинули лампу и кое-что сломали, и ля-ля-тополя… Подобные замечания страшно раздражали Карину и Самию, но абсолютно не колыхали Камиллу. Если тон записки был слишком уж резким, она делала внизу приписку: Моя не понимать по-французски - и приклеивала бумажку на экран компьютера.

На нижних этажах обитатели кабинетов - «белые воротнички» - худо-бедно, но наводили у себя порядок, а на шестом, очевидно, считалось особым шиком разбрасывать вещи, демонстрируя крайнюю степень усталости и нежелание покидать рабочее место и вместе с тем как бы напоминая, что хозяева могут в любой момент вернуться за свой стол, к исполнению своих обязанностей у Штурвала Управления Миром. Что ж, семь футов вам под килем, ребята, вздыхала Камилла. Пусть так… У каждого свои заморочки… Но один из этих типов, сидевший в последнем по левой стене кабинете, начал ей надоедать. Может, он и был большим начальником, но при этом оставался порядочной свиньей. Не кабинет, а настоящий свинарник, демонстрирующий полное презрение к окружающим.

Десятки, а может, и сотни раз она автоматически выбрасывала бесчисленные стаканчики, где плавали окурки, и собирала с пола огрызки недоеденных бутербродов, но сегодня вечером она решила, что хватит. Собрав все «отходы жизнедеятельности» этого типа - полоски использованного пластыря с прилипшими волосками, сопливые бумажные носовые платки, старую жвачку (он приклеивал ее к пепельнице), горелые спички и обрывки бумаги, - она сложила все в кучку на дивной красоты бюваре из кожи зебу и оставила записку: Мсье, вы свинья! Я настаиваю, чтобы отныне вы соблюдали в кабинете чистоту.

Р. S: Взгляните под ноги, и вы увидите столь удобную вещь, которую называют корзиной для мусора… Она дополнила текст злой карикатурой, на которой поросенок в костюме-тройке заглядывал под стол, выясняя, что же под ним такое спрятано. Закончив, Камилла спустилась вниз помочь подругам в холле.

- Ты чего так развеселилась? - удивилась Карина.

- Да так.

- Чудная ты девка…

- Что у нас на очереди?

- Лестницы В…

- Опять? Да мы же их только что вымыли! Карина пожала плечами.

- Ну ладно… Так что, идем?

- Нет. Нужно дождаться СуперЖози, она сделает сообщение…

- На тему?

- Без понятия. Вроде как мы слишком много материала расходуем…

- Надо же… На днях, помнится, она говорила прямо противоположное… Я пойду покурю на улице, присоединишься?

- Слишком холодно…

Камилла вышла одна, прислонилась к фонарю.

«…02-12-03… 00.34… -4°С…» Светящиеся цифры бежали по верху витрины «Оптики» на противоположной стороне улицы.

Тут-то она и поняла, что ей следовало ответить Матильде Кесслер, когда та с ноткой раздражения в голосе спросила, на что похожа ее нынешняя жизнь.

«…02-12-03… 00.34… -4°С…»

Вот.

Именно на это.

- Да знаю я! Прекрасно все знаю! Зачем вы так драматизируете? Ведь ничего страшного не случилось.

- Послушай-ка меня, малыш, для начала смени тон, не тебе меня учить. Я почти двенадцать лет ею занимаюсь, прихожу проведать по несколько раз в неделю, отвожу в город, забочусь. Двенадцать лет, понимаешь? До сегодняшнего дня ты не слишком стремился поучаствовать… Ты мне даже спасибо ни разу не сказал. Тебе и в голову не пришло меня поблагодарить, даже в тот раз, когда я нашла твою бабушку и отвезла ее в больницу, а потом навещала каждый день. Хоть бы раз позвонил, хоть бы один цветок прислал… Ладно, в конце концов, я делаю это не для тебя, а ради Полетты. Твоя бабушка - замечательная женщина… Она хороший человек, понимаешь? Я тебя не осуждаю, мой мальчик, ты молод, у тебя своя жизнь, ты далеко живешь, но знаешь, иногда мне бывает очень трудно. У меня ведь семья, свои заботы и проблемы со здоровьем, и вот я говорю открытым текстом: пора тебе взять ответственность на себя…

- Хотите, чтобы я изуродовал ей жизнь, сдав на живодерню только потому, что она кастрюльку забыла на огне, да?

- Прекрати! Ты говоришь о ней так, словно она не человек, а собака!

- Да не о ней я говорю, не о ней, и вы прекрасно все понимаете! Сами знаете: если я помещу ее в дом престарелых, она этого не перенесет! Черт! Забыли, какой спектакль она устроила в последний раз?!

- Разве обязательно быть таким грубым?

- Извините, мадам Кармино, извините меня… У меня в голове все перепуталось… Я… Я не могу так с ней поступить, понимаете? Это все равно что убить ее…

- Если Полетта останется одна, она сама себя убьет…

- Ну и что? Может, так будет лучше?

- Ты смотришь на это по-своему, но я с тобой согласиться не могу. Не появись почтальон, дом сгорел бы, и проблема в том, что в следующий раз почтальона рядом может не оказаться… Как и меня, Франк… Как и меня… Дело зашло слишком далеко… Ответственность слишком велика… Всякий раз, направляясь к вам в дом, я со страхом спрашиваю себя, что меня там ждет, а в те дни, когда я у вас не бываю, мне не удается заснуть. Когда я звоню ей, а она не подходит, мне становится плохо, и я в конце концов всегда еду проверить, все ли в порядке. То, что с ней случилось, совсем выбило ее из колеи, она стала другим человеком. Весь день ходит в халате, не ест, молчит, не читает почту… Вчера я обнаружила ее в саду в одной комбинации… Бедняжка промерзла до костей… Я не живу, я все время жду беды… Нельзя оставлять ее в таком положении… Нельзя. Ты должен что-нибудь предпринять…

- …

- Франк? Ты слышишь меня, Франк? - Да.

- Ты должен смириться, мой мальчик…

- Нет. Я помещу ее в богадельню, потому что у меня нет выбора, но не просите меня смириться, этого я сделать не могу.

- Псарня, умиральня, богадельня… Почему бы тебе не называть это место «пансионом»?

- Потому что я знаю, чем все закончится…

- Не говори так, есть очень хорошие дома для престарелых. Мать моего мужа…

- А вы, Ивонна? Не могли бы вы взять уход за ней на себя? Я буду вам платить… Сколько скажете…

- Спасибо, мальчик, но я слишком стара. Я просто не могу взвалить на себя такую ответственность, мне ведь нужно ухаживать за Жильбером… А потом, Полетта должна быть под наблюдением врача…

- Я думал, вы подруги.

- Так и есть.

- Она ваш друг, но вы не моргнув глазом толкаете ее в могилу…

- Немедленно возьми свои слова назад, Франк!

- Все вы одинаковы… Вы, моя мать, да и все остальные! Говорите, что любите, но как только доходит до дела, линяете…

- Прошу тебя, не ставь меня на одну доску со своей матерью! Только не это! Какой же ты неблагодарный, мой мальчик… Неблагодарный и злой!

Она повесила трубку.

Было всего три часа дня, но Франк знал, что не заснет.

Он выдохся.

Он стукнул кулаком по столу, долбанул по стене, пнул все, что оказалось в пределах досягаемости…

Надел спортивный костюм и отправился бегать, но вынужден был приземлиться на первую же скамейку.

Сначала он слабо вскрикнул, будто его ущипнули, и вдруг почувствовал, что разваливается на части. Задрожал весь с головы до ног, в груди что-то защемило и прорвалось громким рыданием. Он не хотел, не хотел, будь все трижды проклято, но справиться с собой не мог. Он плакал, как ребенок, как несчастный дурак, как человек, собравшийся закопать в землю единственное в этом гребаном мире существо, любившее его. И которое любил он сам.

Он весь съежился, раздавленный горем, весь в слезах и соплях.

Когда он наконец понял, что ничего не может с собой поделать, он обмотал свитер вокруг головы и скрестил на груди руки.

Ему было больно, холодно и стыдно.

Он стоял под душем, закрыв глаза и подставив лицо, пока не кончилась горячая вода. Он боялся взглянуть на свое отражение в зеркале и порезался, бреясь вслепую. Он не хотел ни о чем думать. Не сейчас. Ему с трудом удалось взять себя в руки, и стоит хоть чуть-чуть дать слабину, как снова тысячи воспоминаний хлынут в голову. Свою бабулю он никогда в жизни не видел ни в каком другом месте, кроме этого дома. Утром в саду, все остальное время - на кухне, а вечером - сидящей у его кровати…