Сознание и я-ось

Как известно, сознание теснейшим образом связано с Я в человеке. И поскольку Я-ось, на мой взгляд, формируется как средство компенсации центробежных тенденций в структуре человека, постольку и сознание, на мой взгляд, может рассматриваться как средство решения той же задачи только на другом уровне: Я-ось компенсирует доминирование центробежных тенденций на уровне структурной организации человека, сознание выполняет компенсаторную функцию в мыслительной сфере. А в основе – одно: человек формирует сам, буквально выделяет из себя, собственную силу, не уступающую по мощи универсальным, которая призвана обеспечить равновесие структуры “человек” в новых, необычных и непривычных для него условиях. Вот эта-то противостоящая распаду человека и продуцированная им самим сила и предстает на уровне структурной организации как Я-ось, а на уровне мышления как сознание. В своей же основе это одно – сила, призванная обеспечить сохранение стабильности структуры в новых условиях преобладания тенденций к распаду.

Таким образом, еще раз подчеркну, что я различаю две формы употребления термина “сознание”: с одной стороны, как универсальной силы, которая участвует в создании структур, воплощающихся на уровне физического мира, и с другой, – как силы, продуцированной самим человеком в процессе его эволюции с целью приспособления к специфическим новым условиям. Второе можно рассматривать как этап эволюции первого.

И вот какую цепочку взаимосвязей я здесь вижу: сознание, как универсальная сила, участвовавшая в формировании человека как вида, несла в себе оба вида энергии – инь и ян. По преимуществу, я думаю, ян, поскольку именно эта разновидность энергии рассматривается как обладающая наибольшим творческим потенциалом, активностью, жесткостью, проникающей способностью. Но и инь, скорее всего, была в ней представлена, хотя бы и в виде зародыша, поскольку любое гармоничное образование содержит в себе оба вида энергии. По мере продвижения к воплощению в физическом мире представленность инь нарастает, поскольку именно этот вид энергии выполняет функцию овеществления, наполнения чем-то осязаемым, вещественным, плотным. Это приводит к тому, что, воплощаясь в физическом мире, структура “человек” предстает как единство и пропорциональная представленность обоих вариантов энергии – инь и ян.

В результате проживания в себе добра и зла внутренняя природа человека трансформируется, распадаясь на составляющие: теперь в нем сосуществуют и борются нематериальное сознание и несознающая материя. В качестве “вместилища” нематериального сознания начинает выступать телесный верх – голова, а несознающей материи – телесный низ. Вот это нематериальное сознание, возникшее в результате диссоциации первоначальной гармоничной универсальной силы, на мой взгляд, и есть предпосылка собственно человеческого сознания, или, говоря по-другому, той силы, которая продуцируется самим человеком с целью обеспечения адаптации к новым условиям окружающей среды.

Здесь хотелось бы обратить внимание на следующий аспект: т.н. “нематериальное сознание” возникает без преднамеренных усилий человека, как спонтанный результат проживания им внутри себя противоположных начал. Сознание же, которое я иногда называю “собственно человеческим”, возникает преднамеренно, как следствие стремления адаптироваться к условиям, в которых прежние средства освоения мира оказались утраченными.

Когда я говорю “преднамеренно”, я не имею в виду, что человек сидел и размышлял, что бы такое ему предпринять, чтобы развить способность сознания, а нечто совсем иное: что человек искал какое-то средство, какой-то противовес той драматичной ситуации, в которой он вдруг себя обнаружил. И этим средством не могло быть ничто иное, кроме сознания, поскольку: а) узнавание сути предметов теперь было возможно лишь опосредованно, через выстраивание цепочки причинно-следственных связей, ведущих от внешнего к внутреннему, т.е. через мыслительную сферу, через голову, а именно там оказалось локализованным т.н. “нематериальное сознание”; и б) эта сила должна была выполнять функцию компенсации центробежных тенденций, т.е. быть связанной с “Я” в человеке, с самостью.

Именно эти особенности мы и обнаруживаем в человеческом сознании. Во-первых, оно выступает для нас как полностью нематериальная сила. Во-вторых, оно позволяет нам нащупывать путь, ведущий к сущности объектов внешнего мира. В-третьих, в современной культуре именно сознание удерживает внутренне диссоциированную природу человека, включающую множество субличностей (которые нередко конфликтуют между собой) от распада. Отсюда, собственно говоря, все методики психотерапевтического воздействия, связанные с расшифровкой бессознательных психических содержаний и перевода их в сферу сознания.

Итак, характеристики сознания: а) оно позволяет получать информацию о сущности объектов, располагая возможностями непосредственного взаимодействия лишь с поверхностными их оболочками; и б) оно позволяет сохранять целостность личности в условиях диссоциированного внутреннего мира человека.

За счет чего оказывается возможным использование сознания в подобной компенсаторно-адаптивной роли?

Дело, на мой взгляд, здесь в следующем. Сознание – это сила, продуцируемая самим человеком, как своего рода ответ на вызов жизненной ситуации, в которой он оказался. Это иная форма проявления того же самого начала, которое на уровне структурной организации предстает как самость, как Я-ось. Что это за сила? Это резкое увеличение интенсивности воздействия ценой такого же резкого уменьшения объема восприятия. Человек катастрофически ограничивает поток воспринимаемого, но за счет этого колоссально усиливает давление на отобранный в результате такого ограничения (ставший объектом внимания) предмет. В результате субъект получает возможность как бы “ вломиться ” в него, “ пробить” ту внешнюю оболочку, которая отделяет его от предмета. Это, безусловно, средство насилия, агрессии. Но поскольку прежних средств ненасильственного постижения сути человек лишился, у него просто нет другого способа приспособиться и выжить в теперь уже враждебном ему мире.

Разумеется, сами мы воспринимаем это по-иному: для нас это привычная, рутинная процедура, в которой мы не чувствуем ни насилия над окружающим, ни агрессии по отношению к нему. Ведь соответствующего эмоционального заряда мы не ощущаем. Так действительно ли способность сознания связана с насилием и агрессией, с принудительным “взламыванием” внешней оболочки, которой предметы отгорожены от нас? Почему я так думаю?

Вообразим, какими должны были быть параметры ситуации, в которой человек оказался вынужден развить эту способность, и каким должно было быть его внутреннее состояние в это время.

В соответствии с моим представлением об эволюции человека как вида, потребность в развитии способности сознания формируется тогда, когда человек утрачивает прежние средства адаптации и обнаруживает себя в незнакомом, непонятном и враждебном мире. Вспомним характеристики неофобии, сопутствующие такой ситуации: одно из проявлений – возрастание агрессивности. Причем этот фактор будет не временным, а постоянным, ведь человек оказывается в ситуации, где отныне появление новых объектов и новых обстоятельств будет всегда происходить не до его появления в этом мире, а после. (Вспомним: наименьший страх новое вызывает тогда, когда привносится до того, как существо помещается в новое для него окружение, и наибольший – когда существо уже успевает привыкнуть к окружающей обстановке.) А ведь именно такова отныне ситуация взаимодействия мира и человека.

Именно поэтому, на мой взгляд, человек как вид обладает более высоким уровнем агрессии, чем другие живые существа и, как мне думается, даже чем человек на ранних стадиях эволюционного развития, а именно до проживания в себе добра и зла, до диссоциации его внутренней природы на противоположности. Просто мы срослись, сроднились с этим уровнем агрессивности настолько, что не воспринимаем его как повышенный. Мы способны ощутить, если он по каким-то причинам оказывается еще более высоким, но наш постоянный уровень агрессии – слишком привычен, чтобы быть замечаемым. (Как мы помним, человек замечает изменение привычного, но отнюдь не само привычное.) Таким образом, повышенная агрессивность оказывается естественным фоном, на котором разворачивается как само человеческое поведение, так и формирование новых способностей (в том числе, разумеется, и когнитивных). Поэтому, по самой природе сложившейся ситуации, способность сознания будет базироваться на возросшей агрессивности человека.

Далее. Как мы установили, сознание играет компенсаторно-адаптивную роль в эволюции человека как вида. А точнее, именно эта способность призвана обеспечить проникновение в суть окружающего в условиях, когда возможность непосредственного постижения утрачена. Что такое непосредственное постижение? Это проживание происходящего как составной части самого себя, когда совершающееся, где бы и в ком бы оно ни происходило, переживается как собственные внутренние процессы человека. Таким образом, это знание оказывается действительно настолько полным, насколько это вообще возможно, и настолько точным, насколько это допускается природой человеческих органов чувств и ощущений. Совершенно очевидно, что подобный способ получения знания не требует ни размышлений, ни реконструкций, ни предположений, ни их проверок. Это значит, что мыслительная сфера, связанная со всеми этими процедурами, не могла развиваться, пока существовал эволюционно ранний способ постижения, поскольку в этом просто не было необходимости. Зачем развивать окольные сложные пути, если есть прямой и надежный, к тому же и привычный способ?

Но вот этот способ утрачен. Что теперь делать? Развивать окольные сложные способы – других-то нет. Но почему они окольные и почему сложные? Потому что теперь человек может узнавать о сути предметов лишь опосредованно, начав с внешней их оболочки и постепенно продвигаясь по направлению к глубинным причинам, выстраивая цепочки предположений, проверяя их, размышляя и оценивая. Предположения могут быть ошибочными, и даже их подтверждение не гарантирует, что на каком-то следующем этапе не окажется, что неверным было все с самого начала. Таков этот новый путь узнавания истины. И какая роль в нем отведена сознанию?

Дело в том, что снятие любого слоя оболочки не обходится без пусть и незначительного, но все же проникновения вглубь предмета. Иначе говоря, сама эта процедура выстраивания причинно-следственных связей уже включает в себя момент прохождения за внешний барьер, разделяющий человека и объект. Ведь когда мы ищем причину какого-либо следствия, мы а) очерчиваем некоторый круг событий, игнорируя все остальные; и б) предполагаем, что одно из них относится к более глубокому пласту проявлений существа предмета, а другое – к более поверхностному, причем всегда, когда появляется первое, наступает и второе. Что мы при этом делаем? Мы вступаем в определенный род внутреннего взаимодействия с тем пластом объекта, который – независимо от того, таков ли он, как мы предположили, или нет – находится ближе к глубинной сущности объекта. Мы не можем его пережить как составную часть самих себя, но мы можем вообразить, каким он может быть, если то, что доступно нашему непосредственному восприятию, имеет известные нам параметры.

Таким образом, наше воображение оказывается тем средством, которое нам заменяет непосредственное переживание лежащего за поверхностью. Мы измысливаем некое гипотетическое положение вещей, которое может обусловливать то, что оказывается доступным для нас. И дальше возможны два варианта: 1) придуманное нами, воображенное нами действительно соответствует тому, каков объект, и 2) не соответствует этому. Как мы узнаем о том, что верно, первое или второе? Опять же только косвенно – через сопоставление того, что должно было бы быть, если бы наше предположение было верным, и того, что есть на самом деле. Если эти два описания совпали, мы делаем вывод о том, что не ошиблись в своем предположении, и что глубинная природа объекта именно такова, как мы думали. (Обратим внимание: думали, а не чувствовали, видели, ощущали, переживали.) Таким образом, наше сознание оказывается тем средством, с помощью которого мы строим реальность, которой на самом деле нигде не существует. Поэтому называть ее реальностью вообще-то не очень правильно. Скорее, это мир, созданный нашими собственными усилиями для того, чтобы компенсировать нашу неспособность взаимодействовать с действительно реальным миром, миром объектов, каковы они сами по себе, в своей глубинной сути.

На самом деле, это очень важный момент: именно мы создаем альтернативную реальность, квазиреальность. Подлинная же реальность совершенно никак не меняется от наших усилий ее мысленно реконструировать. Поэтому, когда обычно говорят о восприятии альтернативной реальности в измененных состояниях сознания, – это вообще-то не очень правильно. В случае галлюцинаций она оказывается действительно придуманной, воображенной. А в случае расширения сознания – как раз подлинной, хотя и предлагает картину, отличную от той, к которой все мы привыкли.