Письмо девятое

Отправлено 22-го декабря
по адресу: Москва, Старый Арбат, 4.
Евгению Молокану.
Милый Евгений!
Читала ваше письмо и плакала в некоторых местах, так я за вас счастлива! Я роняла слезы на бумагу, и буковки вашего письма растекались чернилью по строчкам.
Милый мой, славный Евгений!
Я смотрю сейчас на вашу фотографию, на ваши глубокие добрые глаза и хочу их целовать!.. Вы уж простите мои неожиданные бредни, но я не в силах справиться с желанием обнежить вас всего, замучить ваши волосы ласками пальцев, зашептать ваши уши любовностями!..
Ах, Господи! Сейчас пишу вам такие откровения, а сама боюсь, что, как только опущу письмо в почтовый ящик, тотчас могу пожалеть о том, ведь женщине не должно писать о чувстве вперед мужчины!.. Хотя смею надеяться, что я правильно поняла строки вашего письма, обращенные ко мне, и я вовсе не первая открыла кое-какие мои дверки!..
Так счастливо я себя ощущала, что почувствовала необходимость поделиться с кем-нибудь непременно, а может быть, и посоветоваться. Я связалась с нашим санаторием, пытаясь отыскать толстую Асю, но она выбыла в неизвестном направлении, так и оставив мою жажду выговориться без желающего ее утолить. Ну что ж делать, мне не привыкать советоваться самой с собой, впрочем, наверное, как и вам, Евгений.
Вспоминаю, как впервые увидела вас возле входа в Главный корпус. Какие у вас сильные руки! Мне приятно, и я горда за вас, что, искалеченный, вы не бросили бороться за красоту своего тела, компенсируя тонкость безжизненных ног мощью бицепсов и совершенством грудной клетки.
Я рада за вас еще и потому, что вы получили возможность испытать то чувство, на которое не смели надеяться в вашем положении. Одновременно я признательна, что, достигнув наивысшего наслаждения, вы вызвали в своем воображении мой образ, и он помог испытать вам то, что обычно мужчина испытывает именно с женщиной!
Одновременно немножко завидую, что мне не подарено, как вам, вспыхнуть животом. Но я не отчаиваюсь и пылаю фантазиями.
Прошу вас, молю! Не ведите себя с жуком так вызывающе! Вполне вероятно, что он вовсе не враг вам, а даже наоборот – драгоценный подарок судьбы! Может быть, Hiprotomus послан вам самим Богом, дабы вы не соскучились без собеседника и могли поверять свое тело чувствами и ощущениями. Не нервируйте насекомое, а то может произойти ужасное – вас парализует, и вы не сможете писать мне. А ваши письма – единственное, что есть в моей жизни!
Не прекословьте жуку, слушайте его рассказы, не выказывая иронии и своего превосходства хотя бы вслух, и тогда он, глядишь, будет радовать вас возбуждением на природу, а я буду завидовать вам.
Итак, в прошлый раз я остановилась на том, что непременно решила известить полицию о своей страшной находке. Я уже было собралась свезти футляр в ближайший отдел, как вспомнила блеснувшее золотом кольцо на отрубленной руке. Мне показалось, что драгоценность не рядовой работы, что выполнена она десятки лет назад и украшена каким-то камнем.
Должна вам признаться, что по природе своей я законченная ворона и что все блестящее волнует мою кровь много сильнее игристого вина, а потому колечко бередило мои фантазии непрерывно.
Я совершенно не собиралась снимать с пальца кольцо. Мне просто хотелось рассмотреть его хорошенько, а уж потом расстаться с находкой окончательно и навсегда.
Я стянула чехол до конца, от кисти до плечевого сустава, обнаруживая под брезентом еще и полиэтиленовую обертку, туго обтягивающую руку, как целлофан обтягивает длинный парниковый огурец.
Как я уже говорила, ладонь была сжата в кулак и представляла, по всей видимости, из себя прекрасный ударный экземпляр. Огромный, с голову трехлетнего ребенка, крепкие костяшки пальцев были испещрены легкими и давними шрамами – явным доказательством того, что рука частенько использовалась в драке.
На безымянном пальце руки находился тот предмет, ради которого я отложила сдачу своей находки органам полиции. Это было великолепное кольцо старой работы. Составленное из золота трех цветов, оно представляло из себя умело свитое гнездо, откуда выглядывала змеиная головка, выточенная из сапфира. Змейка смотрела на меня бриллиантовыми глазками и, казалось, готова была в любое мгновение выстрелить из своего гнезда и укусить меня в бровь.
– Ах, какая прелесть! – не удержалась я от восклицания. – Какая изящная вещица!
Наверное, мои восторги может понять только такая же ворона, как я. Держать в руках отрубленную руку и восхищаться кольцом, принадлежавшим мертвому человеку, которого разрубили на части, – со стороны выглядит не очень-то привлекательно… Но что поделать, тяга к блескучему порой затмевает разум, оставляя лишь частицу его, способную только на любование драгоценностью.
Я попыталась разжать кулак, дабы снять кольцо и повертеть на свету безделушку во всех ракурсах, но мешала полиэтиленовая обертка. Я было принялась стаскивать ее с руки, как перчатку, но она не поддавалась, туго обтягивая мертвую плоть, и неприятно морщила, теребя бледную бескровную кожу.
Я отправилась на кухню за ножом, вовсе не задумываясь о том, как буду объяснять полиции надобность расчехления ужасной находки, а просто поддела острым концом тесака полиэтилен и разрезала его от плеча до кисти. Рука выскользнула из обертки и шлепнулась локтем на мои колени. Белая, словно намелованная, она была совсем прозрачная и удивляла количеством голубых вен, бегущих под кожей, словно реки на карте. Без сомнения, рука знавала силовые упражнения и не чуралась физической работы. В ее бицепсе угадывался великолепный рельеф, и, согнув руку в локте, я в этом смогла убедиться. Под кожей образовался весьма значительный шар, не уступающий по крепости бильярдному.
Рука была правой, и ее срезали точно по плечевому суставу. Орудие, по всей видимости, было заточенным, как бритва, так как место обреза было очень аккуратным и из него не торчали ошметки мяса и сухожилий. Не заметно было и кровяных пятен, из чего я заключила, что рука могла содержаться некоторое время в ванне с формалином, после чего ее, обескровленную, высушили и упаковали в полиэтилен.
Я вновь попыталась разжать кулак, но сильные пальцы врезались ногтями в ладонь, и казалось, никакая сила не способна разогнуть их.
Меня охватило раздражение оттого, что никак не удается добраться до кольца. Тщетные усилия только разгорячили меня, так что пот выступил на лбу. Я чувствовала себя мародером, обирающим труп, с той лишь разницей, что я вовсе не собиралась присваивать драгоценность, а просто хотела наглядеться на нее и вновь нацепить на мертвый палец.
Из ящика шкафа я вытащила скалку, которой обычно раскатывают тесто для пирога, и попыталась засунуть один ее конец между сжатыми пальцами, используя ее как рычаг для разжимания.
– Отдай! – приговаривала я, вкручивая скалку. – Отдай!..
Одновременно я думала о том, что делаю что-то совсем нехорошее, что надо взять себя в руки и остановиться, пока не поздно. Но все мои мысли на эту тему помещались в каком-то самом отдаленном углу мозга и совершенно не могли справиться с настойчивым "отдай!". Я с упорством маньяка корежила чужую ладонь, пока она наконец не поддалась и пальцы, треснув суставами, не разжались.
Именно эта рука издавала щелчки, пугая меня, – почему-то решила я. – Это она щелкала пальцами в призыве… Какая чушь!
Из разжатой ладони на пол выпала какая-то бумажка. Но не она интересовала меня в тот момент, а только кольцо, сияющее сапфиром с безымянного пальца, манило меня, как стрелку компаса притягивает Северный полюс.
Господи! – молила я. – Лишь бы оно не вросло в кожу! А то ведь в раже я не смогу остановиться… и ножом!.. Не допусти, Господи!..
Я взялась пальцами за кольцо и потянула его. Кольцо не двигалось.
Главное – не нервничать! – успокаивала я себя, вертя кольцо в разные стороны, раскачивая его на холодной коже. – Вот так, вот так!
И колечко пошло! Сначала с трудом, потом все уверенней, перевалило через первую фалангу, а далее пошло как по маслу, пока наконец не оказалось у меня в руках. Я отпустила мертвую руку, и она с глухим стуком опустилась рядом с моей коляской.
Дважды крутанув колесами, я остановилась посреди комнаты, как раз в самом ярком световом пятне от люстры, подняла кольцо на ладони и залюбовалась сапфировой змейкой и сиянием ее бриллиантовых глаз. Затем я попробовала украшение на своей руке, но кольцо было чересчур велико для любого моего пальца.
Мужское, – утвердилась я и, вновь сняв драгоценность с пальца, завертела ею перед глазами.
– Ах, какое великолепие! – приговаривала я, заглядывая в самые бриллиантовые глазки змейки. – Какая тончайшая работа!
На внутренней стороне кольца я увидела какие-то буквы и решила, что это проставленная проба, но, присмотревшись внимательно, разглядела, что ошиблась, что это вовсе не проба, а нечто, похожее на иероглифы.
А колечко-то – азиатское! – догадалась я, и вдруг мне показалось, что в змеиной головке что-то переменилось. То ли сапфир поменял свой цвет, то ли бриллианты загорелись по-новому, но что-то неуловимое случилось с драгоценностью. Вдобавок от золота произошло тепло, металл неожиданно нагрелся, сапфировая головка змейки вдруг дернулась, будто в броске, и мою щеку что-то укололо. Укол был не сильным, как комар укусил, но некая странность нашла на мое тело мгновенно. Я вдруг ослабела всеми членами, ощутила непреодолимое желание спать, тут же закрыла глаза и, прежде чем отпустить сознание в глубины сна, подумала:
– Яд! Колечко-то японское оказалось, с секретом!..
Украшение выпало из рук, покатилось по полу, и я отключилась.
Не знаю, сколько времени я провела без сознания, но когда пришла в себя, то обнаружила, что день за окном в полном разгаре и что солнце полощется в занавесках моих окон, забрасывая стены комнаты причудливыми тенями.
Ах, как некстати электрический свет вперемешку с солнечными лучами! – подумала я и, щелкнув выключателем, погасила люстру.
На полу, в солнечном квадрате, лежала рука с растопыренными пальцами. Увидев ее, окрашенную зимним золотом, я вспомнила, что неожиданно потеряла сознание от японского кольца, и порадовалась, что не умерла, став жертвой азиатской изощренности. Яд, должно быть, испортился.
А где же кольцо? Вероятно, выпало, когда я находилась вне реальности.
Оглядевшись по сторонам, я не обнаружила драгоценности ни рядом с коляской, ни под столом, ни где-либо еще на полу.
Вот незадача! – огорчилась я. – Куда же оно могло запропаститься?
Колыхнулись на окне занавески, и световой квадрат, в котором лежала рука, переместился в сторону. Что-то блеснуло на одном из пальцев, и я, безмерно удивляясь, поняла, что это то самое кольцо, которое я безуспешно разыскиваю на полу.
А как оно туда попало? – поинтересовалась я у самой себя, будучи абсолютно уверенной, что не надевала его на палец. – Мистика какая-то!
Мне все это очень не понравилось, я было уже окончательно решила сдать футляр в полицию, как под колесом своей коляски заметила сложенную квадратиком бумажку розового цвета, выпавшую давеча из разжатой мною ладони.
Может быть, в ней написана разгадка смерти? – подумала я, дотягиваясь до бумажки. – Имя преступника начертано?
Еще я подумала, что все это не мое дело, что я уже и так много напортачила, что надо наконец перестать заниматься самодеятельностью и, пока меня не обвинили во всех смертных грехах, немедленно сдать отрубленные руки куда положено. Но увы! Женское любопытство поистине непреодолимо! Оно, словно удар в солнечное сплетение, заставляет закоротить дыхание и сделать то, что делать совсем не нужно.
Нетерпеливыми руками я развернула бумажку. На ней были начертаны крупными печатными буквами два слова: ЛУЧШИЙ ДРУГ.
Так вот кто убийца – ЛУЧШИЙ ДРУГ! – догадалась я. – Это он расчленил тело!
Под крупными буквами было написано что-то еще, но гораздо более мелко. Приблизив бумажку к глазам, я с трудом разобрала:
"Переверните переводную картинку обратной стороной и приложите ее к предплечью руки. Затем возьмите смоченный теплой водой кусочек ваты и осторожными движениями трите бумагу до тех пор, пока изображение не отслоится, приклеившись к руке".
Что за чушь! – подумала я. – Какая переводная картинка?!.
Зазвонил дверной звонок, и в полном недоумении от прочитанного я отправилась в коридор открывать. На пороге, празднично улыбаясь, стояла почтальонша Соня.
– Забыла вам гарантию от телевизора отдать! – сообщила она, протягивая пакет с бумагами. – А сегодня гляжу – лежит в сумке! Вот тебе на! Думаю, а что, если у вас телевизор сломается! Так что держите!
Она вручила мне гарантию, а также еще один пакет, в котором лежало что-то увесистое.
– Вот, Владимир Викторович вам передает!
Я заглянула в пакет и обнаружила в нем здоровенную рыбину с красными плавниками.
– Накануне поймал, – пояснила Соня. – Очень он вас жалеет. Говорит – такая красивая женщина, а без движения! Пусть хоть рыбкой порадуется!
– Ну что вы! – благодарила я, смущаясь. – А как же вы?
– Он много поймал, – махнула рукой Соня. – Он каждый день ловит. Давайте чаю попьем! – и попыталась протиснуться между коляской и дверью.
– С удовольствием, – согласилась я, но, вспомнив, что на полу комнаты валяются отрубленные руки, повернула коляску боком, перегораживая вход.
– Ой, совсем забыла! – воскликнула я театрально. – Только что натерла полы! Давайте к вечеру чаю! Я сама в холодном коридоре сижу!..
– Полы? – с недоверием переспросила Соня. – Как же вы?.. – Она скосила глаза и посмотрела на мои неподвижные ноги.
– Ага, – подтвердила я. – Взяла щетку, прикрепила ее к швабре и… Туда-сюда!
– Да?
– Да. Я давно уже приноровилась.
– Хорошо, – согласилась Соня. – Давайте вечером чай.
Конечно, она мне не поверила про полы, но будучи женщиной от природы деликатной, ничего не сказала, а просто ушла немного огорченная, впрочем спросив разрешения взять с собой на вечернее чаепитие Владимира Викторовича – брата. Я разрешила.
После нескольких минут на улице под ярким зимним солнцем все происходящее показалось мне еще более странным. Видимо, охлажденный кислород не прояснил мозги, хотя и заставил кровь бежать быстрее. Я представила, что мне нужно вернуться домой в компанию трех отрубленных рук, и от этого мне вовсе не стало веселее. Может быть, обо всем нужно было рассказать Соне? Мы бы, женщины, все-таки посоветовались с Владимиром Викторовичем, а он, человек в прошлом военный, непременно бы нашел из сложившейся ситуации выход. Я обернулась вслед Соне, но ее проворные ножки уже унесли хозяйку по всяческим надобностям.
Все три руки по-прежнему валялись на полу. Две в чехлах, одна – обнаженная со скрюченными пальцами.
Лучший Друг! – подумала я про руку и еще раз удивилась прочитанному. – Зачем на мертвую руку приклеивать картинку?

И еще несколько вопросов у меня появилось. Почему я не тороплюсь сдать этот проклятый футляр в полицию? – первый вопрос. Почему копаюсь с этими отрубленными руками? – второй. И третий – нет ли во мне каких-нибудь патологических влечений, до сей поры скрывавшихся в глубинах подсознания?
Я задала себе три вопроса, но отвечать однозначно хотя бы на один не спешила.
Вероятно, мне интересно, что за руки скрываются в двух остальных чехлах, – подумалось мне.
Как только я допустила такую возможность, любопытство завладело мною безраздельно. Тело затрясло от возбуждения, ладошки рук зачесались, и я, более не борясь с собой, наклонилась над вторым чехлом.
Вторая рука принадлежала женщине. Это была изящная ручка с тонкой кистью, маленькой ладошкой и очень длинными пальцами. Принадлежала она, по всей видимости, молодой особе до тридцати, не трудившейся физически. Кожа на руке была идеально гладкой. Ни единый прыщик не портил ее ровности. Никаких лопнувших сосудиков, а уж тем более шрамов, лишь несколько крохотных родинок притягивали к себе взгляд. Подушечки пальцев мягенькие, а линии на ладошке такие длинные и ровные, что любой хиромант определил бы жизнь длинную, ничем не омраченную.
Ах, сколько мужских усов щекотало тыльную сторону этой ладони, целуя ее ритуально и вожделенно, – подумала я с некоторой завистью. – А сколько кудрявых и буйных голов ласкали эти тонкие пальцы!.. Но вот тебе на! Лежит у меня на столе эта любвеобильная рука, а тело неизвестно где!
А еще мне подумалось, что зачастую руки бывают красивыми, а тело или лицо – уродливыми. Так что еще неизвестно, сколь счастлива была эта рука.
Ах, как неумно ревновать к мертвым, – ответила я сама себе. – Как нехорошо злобничать по отношению к покойным! Вероятно, во мне действительно притаилось и живет до времени что-то низменное!..
Женская рука, так же как и первая, сжимала в ладошке розовую бумажку, развернув которую, я прочитала: ЛУЧШАЯ ПОДРУГА. А в скобочках – МАССАЖИСТКА. Ниже, мелким шрифтом, объяснялось, как перевести эти названия на руку с помощью обыкновенной ваты и воды.
Бред какой-то! – решила я. – Если исходить из теории, что в бумажках начертаны имена убийц, то такого вовсе не может быть! Не бывает таких совпадений, что одного прикончил лучший друг, а вторую – лучшая подруга, которая к тому же по профессии массажистка. И зачем все это приклеивать к рукам? Нет, я окончательно запуталась. Чушь!
Женская рука, как и мужская, была отрезана с помощью очень острого предмета и бледна, словно вымоченная в формалине, и, к сожалению, ни на одном из ее изящных пальцев не помещалось какого-нибудь кольца.
Третья рука принадлежала старику. Это было сразу понятно по дряблой мускулатуре, обвисшей складками с предплечья. К тому же при жизни старик, вероятно, страдал болезнью суставов.

Локоть руки был раздут и бугрился под кожей солевыми наростами. Тыльная сторона большой ладони была вся в пигментных старческих пятнах, словно ее закапали йодом. Пальцы были, как и у женщины, очень длинными, но с грубыми толстослойными ногтями. Ногти, вероятно, росли медленно и желтели вследствие возраста или курения. Рука, правая, как и в двух предыдущих случаях, тоже прятала в своем кулаке розовую бумажку, содержание которой и вовсе повергло меня в недоумение.
ГОРЬКИЙ – было написано в ней.
И тут, как мне кажется, я поняла. В этих бумажках совсем не имена убийц начертаны, а имена их хозяев!
Я засмеялась. Может быть, на нервной почве родился мой смех, а может быть, он был самым здоровым и естественным в этой ситуации. Ну пусть еще у меня обнаружилась рука какого-то Лучшего Друга или Массажистки, но рука Горького, которого уже Бог знает сколько лет нет на этом свете!.. Это действительно смешно!.. Кстати, я тут же вспомнила одно из первых ваших писем, в котором вы сообщаете, что купили чернильный прибор, принадлежавший Горькому и из которого он написал роман "Отчаяние".
Хотя фамилия Горький может быть и не только писательской. В школе, в которой я когда-то училась, был мальчик по фамилии Горький, совсем не являвшийся родственником классику. Так что фамилия Горький не эксклюзивная!..
А еще я подумала, что Горький, может, и совсем не фамилия, а обозначение вкусового ощущения, антоним слову "сладкий".
На старческой руке, ни на одном из ее пальцев, также не было ни единого кольца.
Последнее, что мне осталось осмотреть, так это футляр, в котором помещались руки.
Он был, как я описывала ранее, продолговатой формы, обитый черным бархатом, с тремя ячейками внутри, в которые укладывались руки, как я понимаю, для транспортировки. Их привязывали кожаными ремешками, чтобы при кантовании футляра не причинить багажу ущерба.
Также в футляре я обнаружила тоненькую брошюрку, сложенную вдвое, с надписью на титуле: ИНСТРУКЦИЯ ДЛЯ ПОЛЬЗОВАТЕЛЯ.
Видимо, хозяин после покупки забыл выбросить инструкцию или решил оставить ее для памяти, так как у футляра хитрые замки. Вдруг забудет, как они открываются, а тут под рукой инструкция…
Уже через секунду я поняла, какую глупость сморозила! Ведь если хозяин забыл, как открываются замки его футляра, а инструкция лежит внутри футляра, то, не открыв его, он не достанет инструкцию, а следовательно, не выяснит, как открываются замки! Слава Богу, что мой мозг не подводит меня в сложные моменты и не отказывается мыслить логически!
Я открыла брошюру и на первой странице прочитала следующий текст:
"Уважаемый владелец футляра!
Книжечка, которую вы в настоящий момент держите в руках, поможет вам в дальнейшем использовать Руки по их прямому предназначению, которое, впрочем, определил Производитель. Производитель смеет вас заверить, что Продукция отвечает всем требованиям и запросам Заказчика, а также является уникальным творением, произведенным когда-либо человечеством. Производитель отнюдь не отождествляет себя с человечеством и не считает себя частью такового.
Производитель не несет ответственности за неожиданный выход из строя части Продукции или всего целого, так как Руки являются биологическим продуктом, с момента их производства живущим по собственному календарю жизни".
Далее шел пункт № 1:
«ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ РУК И ИХ ФУНКЦИИ».
Начинался он со слов:
"Каждая рука предназначена для определенных функций. Настойчиво предупреждаем вас, что, требуя от руки несвойственной ей функции, вы укорачиваете ее биологический цикл… Итак, рука Лучший Друг предназначена"…
Я собралась читать дальше, и каково было мое огорчение, сколь было неприятным изумление, когда я поняла, что после второй странички идет не третья, а сразу тридцать вторая, которая описывает не предназначение рук, а способ управления ими. Я обшарила дно футляра, все его закоулки, надеясь, что страницы книжки с инструкциями разброшюровались и завалились куда-нибудь, но надежды мои были тщетными. Футляр был абсолютно пуст, лишь несколько каких-то черных зерен застряли в бархате.
А как же я узнаю, что мне делать с руками? – возопила я в вечность и вновь сама себе ответила:
– В полицию их, дорогуша! Пусть там ломают головы над их предназначением!
Но, конечно, я уже понимала, что не потащу футляр ни в какую полицию, пока сама не разберусь в таинстве этих рук и не утолю своего гипертрофированного любопытства.
В конце концов, Евгений, уж вы меня поймете наверняка! В нашем с вами положении людей, прикованных к инвалидным коляскам, имеющих ограниченную подвижность, а вследствие этого недостаток информации, а также обделенных во всем другом, что здоровым людям кажется вполне естественным и легко достижимым, нам ли с вами, Евгений, запросто отказываться от того, что посылает неожиданно судьба! Пусть подарок этот и сомнительного содержания, но, как говорится – не до жиру!
Нет! Я не собираюсь сдавать своей находки в полицию, пока не исследую сии предметы самостоятельно!
Итак, мне пришлось довольствоваться тем, что есть. Коли после второй страницы идет сразу тридцать вторая, так нечего делать! И я принялась читать дальше:
"СПОСОБ УПРАВЛЕНИЯ РУКАМИ
1. Достаньте руку из футляра. Если вы собираетесь использовать руку впервые, то предварительно удалите с нее полиэтиленовую пленку.
2. Если рука находилась в футляре неподвижно более семи дней, то, прежде чем начать пользование, тщательно промассируйте ее от кисти к плечу, чтобы при работе сухожилия и мускулатура не были подвержены судороге и неожиданным разрывам.
3. Убедитесь в том, что выбрали именно ту руку, которую хотели, прочитав ранее переведенную на кожу картинку с названием.
4. Также убедитесь, что поставленная задача соответствует выбранной вами руке.
5. Положите руку на ровную поверхность ладонью вниз и в зависимости от выбранной задачи нажмите на костяшку одного из пальцев, пока не услышите конкретный щелчок. После этого рука начнет действовать самостоятельно.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Если рука после нажатия на костяшку отказывается действовать, попробуйте нажать на костяшку еще раз, но никак не более двух раз.
2. Если рука и после этого не функционирует, возьмите иголку, продезинфицируйте ее и уколите руку в ложбинку между безымянным пальцем и мизинцем. Следите за тем, чтобы игла не проникала слишком глубоко под кожу, иначе существует вероятность повреждения внутренностей.
3. Если же рука и в этом случае не подает признаков жизни, то возьмите шприц, наполнив его на полпальца адреналином, и введите лекарство в вену, следя за тем, чтобы вместе с ним в систему не попал воздух.
4. Если после процедуры, описанной в пункте № 3, рука остается неподвижной, значит, ее биологический цикл окончился.
5. В случае окончания биологического цикла руку следует похоронить в землю или сжечь".
И последняя фраза инструкции:
"Производитель желает вам успешного использования Продукта!"
Более в книжечке я ничего не нашла.
Включив телевизор, под программу о классической музыке я принялась обдумывать факты, которые у меня имелись на данный момент.
Итак, волею судеб мне достались три руки, которые имеют определенное предназначение. Также руки могут выполнять различные функции по желанию владельца. Я знаю, как приводить руки в действие, но не знаю самого главного – каково их предназначение и для чего они служат. То есть, по сути дела, я не знаю ничего.
К тому же мне неизвестно, когда были произведены эти руки, и вполне вероятно, что их биологический цикл давно окончен.
В размышлениях я провела почти целый день, но так и не решилась что-то предпринять. Безусловно, Евгений, вы как мужчина предложили бы выяснить все опытным путем, но какая-то маятная неопределенность останавливала меня, доставляя некоторое удовольствие от оттяжки самого интересного момента. Так любовник истомляет себя созерцанием обнаженного тела любимой, отодвигая момент полного соития, дабы потом насладиться стократ. Так гурман долгие минуты втягивает в себя запахи деликатесных блюд и не спешит положить в рот первый кусочек. И только тогда, когда желудок спазмирует, крича о пощаде, когда слюна водопадом устремляется по лабиринту кишок, только тогда, только в этот момент на язычок кладется крошечный ломтик, ну, например, кекса, намазанного тончайшим слоем паштета из гусиной печенки с вкраплениями прозрачного желе.
Серьезным испытанием для меня стал вечерний приход почтальонши Сони и ее брата Владимира Викторовича. Беседа с ними и чаепитие явились самой трудной оттяжкой перед решительным шагом.
Я сложила руки обратно в футляр и засунула находку в шкаф так, чтобы ни Соня, ни ее брат не могли ее лицезреть.
К чаю я поджарила рыбу, подаренную мне Владимиром Викторовичем, и подала на большом блюде с картофелем.
– Да что вы! Зачем! – сетовал рыболов. – Я же эту рыбину вам презентовал!
– Вот мы ее вместе и съедим! – отвечала я, раскладывая куски по тарелкам. – Еда простая, но сытная!
Судя по выражению лица Сони, она была вовсе не в восторге от предложенного угощения, но, удачно воспитанная, не показывала виду, вяло ковыряя вилкой рыбий хребет.
– Говорят, что рыбу потреблять полезно, – завязал разговор Владимир Викторович, рассматривая мою шею и поэтому немного краснея. – Что-то в ней такое содержится, что предохраняет щитовидную железу от болезней!
– Это в морской рыбе! – уточнила Соня.
– Разве?
– Именно, – подтвердила сестра.
– Пусть будет в морской, – согласился Владимир Викторович, и его взгляд переместился с моей шеи чуточку ниже, засверлив буравчиком толстый свитер.
Того гляди, просверлит до самого тела! – усмехнулась я. На вид саперу было лет сорок пять, он находился в хорошей форме и было в его лице что-то азиатское.
Соня перехватила взгляд брата, блуждающий по моему свитеру, вершок за вершком исследуя топографию моей груди. Глаза почтальонши сверкнули, она отщипнула вилкой большой кусок рыбы и отправила его в рот, расстреливая брата глазами.
А сестра ли она ему? – озадачилась я и под прицелом Владимира Викторовича слегка выгнулась, натягивая свитер на груди. Мне было приятно, что мужчина разглядывает меня и что это нехитрое занятие доставляет ему удовольствие. Также мне нравилось, что это раздражает Соню; я ощущала некоторое соперничество и, кажется, выигрывала в нем.
– Ешь! – чуть громче, чем надо, произнесла Соня и дернула Владимира Викторовича за рукав.
Конечно, он ей вовсе не брат! – окончательно уверилась я, глядя на то, как почтальонша отчаянно работает челюстями, пережевывая рыбу. – Просто они официально не расписаны и, чтобы про них не говорили всякого, назвались братом и сестрой. К тому же в физиономии сапера угадывается замес азиатских кровей, тогда как в лице Сони кровь преимущественно одна – легкая, славянского окраса.
– Я ем, – ответил Владимир Викторович и, как показалось, еле заметно мне подмигнул. Одним коротким взмахом ресниц.
Ишь, какой негодяй! – с некоторым восторгом изумилась я.
– А что ваш ящик? – спросил сапер, слизывая с губ масляную каплю.
– Какой ящик? – сыграла я удивление.
– Который вам кто-то подкинул?
– Ах, футляр!.. – продолжала я прямо по Станиславскому. – Так нашелся хозяин и забрал его!..
– Нашелся?! – почему-то обрадовался Владимир Викторович. – Ой, как хорошо!.. А что в нем было?
– Так, музыкальный инструмент в нем помещался.
– Что вы говорите! А какой?
И тут я соврала мгновенно, и сколько потом ни размышляла над тем, почему ответила именно так, вразумительного объяснения не находила. Может быть, потому, Евгений, что вы стали для меня чем-то очень важным, и я думаю о вас большую часть своего времени?..
– Саксофон! – ответила я. – И принадлежит он известному московскому музыканту Евгению Молокану!
– Слава Богу, что вещь вновь обрела своего хозяина! – подытожил Владимир Викторович и подмигнул мне так явно, что заметила Соня. Лицо ее в мгновение ока набрякло кровью, она нависла над столом, багровея носом, глаза выкатились из орбит, почтальонша пыталась было вздохнуть, но в горле что-то встало преградой, как будто сама смерть перегородила гортань. Соня заколотила по столу руками, взбрыкнули в конвульсиях ноги, и смешалась речная рыба с жасминовым чаем.
– Она подавилась! – закричала я. – Помогите же ей!
Владимир Викторович поглядел на сестру с недоумением, как на хамелеона, меняющего свой окрас. И действительно, лицо Сони, ее шея в этот миг меняли свой цвет с багрового на синий с очагами желтизны, обещая в дальнейшем определиться в радикально черный.
– У нее кость в горле! – паниковала я. – Она сейчас умрет!
Судорожно припоминая первые уроки медицины в институте, я тараторила Владимиру Викторовичу о том, что нужно вооружиться вилкой и сделать прокол чуть ниже щитовидной железы, освободив воздуху естественный проход. За это время судороги Сони из отчаянных сделались угасающе умеренными, и я поняла, что, если что-то срочно не предпринять, в моем доме случится трагедия.
– Колите!
– Да как же я ее вилкой по горлу?! – удивлялся Владимир Викторович. – Человек все-таки!
Во всем его облике не было ровным счетом никакого волнения. Казалось, что происходит вещь совершенно естественная и его спутнице ничего особенного не грозит. В довершение я увидела, как сапер вновь подмигнул мне, на этот раз нарочито, подчеркивая подмигивание всей гладко выбритой щекой.
– Не могу я ее по горлу! – повторил Владимир Викторович с нежностью.
Неожиданно он распрямил ладонь лопатой, вытянул руку, развернул плечо на сорок пять градусов и со всего маху шарахнул Соню ручищей по спине. Рот у Сони открылся, словно рыбий, кость вылетела из синего зева, как первобытное копье из пещеры. Вслед за этим раздался протяжный стон, почтальонша со свистом задышала, захлопала быстро-быстро глазами и пролила на порозовевшие щеки слезы возрождающейся жизни.
– Зачем же вилкой! – улыбнулся сапер. – Так на чем мы остановились?
– На чем!.. – Я решительно была не способна вернуться в русло предыдущей беседы. – Простите… Может быть, ее отвести домой?
Я с жалостью смотрела то на Соню, то на ее брата или кем он там ей приходится.
– Да все уже в порядке! – отказывался Владимир Викторович. – Она в порядке.
И на самом деле, личико Сони стало почти таким же розовым, как и до косточки. Она даже пыталась улыбаться, хотя дышала пока чаще обычного.
– Вы сказали, что в футляре был саксофон и что принадлежал он известному музыканту Евгению Молокану? Правильно я понял?
– Да-да, – подтвердила я.
– Ну, очень хорошо, что все так благополучно завершилось! – успокоился сапер и попросил еще чаю. – Музыкальный инструмент для музыканта – вещь чрезвычайно важная! – продолжал он, прихлебывая из кружки ароматный напиток. – Это как руки для сапера! Нет инструмента, нет и музыканта!
Владимир Викторович глотал жасминовый чай, смотрел на меня во все глаза, и казалось, приоткрылось в его взгляде что-то до этой секунды спрятанное потаенно, что-то холодное и безжалостное. Или же все это действительно мне казалось.
– Это уже третий раз за неделю! – сказала Соня слабеньким голоском.
– Что – третий раз? – не поняла я.
– Подавилась она в третий раз, – пояснил сапер. – Постоянно, когда ест рыбу – давится.
– А я ему говорю – не лови ты больше эту рыбу! Она уже поперек горла стоит!
– А я люблю рыбу!
– А я через нее когда-нибудь умру! – трагично сообщила Соня.
– А вы не ешьте ее, – предложила я. – Пусть сам питается!
– Он заставляет.
– Зачем? – удивилась я.
– Затем, что полезно от щитовидной железы! – ответил Владимир Викторович.
– Да не помогает речная рыба от щитовидки! – вскричала Соня. – Только морская! Сколько раз повторять!
– А кость-то, смотрите! В дверь шкафа воткнулась! – указал сапер.
Мы с Соней поворотили головы и увидели действительно торчащую из дверки шкафа рыбью кость.
– Сейчас вытащу.
С этими словами Владимир Викторович поднялся со стула, прошел через всю комнату и, схватив кость за кончик двумя пальцами, дернул ее на себя. Каково же было наше удивление, когда, вместо того чтобы выдернуться, кость потащила за собой дверь и открыла на четверть содержимое шкафа. И тут я вспомнила, что в нем лежит футляр с руками, про который я так убедительно врала гостям.
– Закройте немедленно шкаф! – сказала я грубо. – Сейчас же!
Владимир Викторович обратил ко мне удивленное лицо, все еще продолжая держаться за кость:
– Да я вовсе не нарочно его открыл. Он сам!
– Закройте же! – настаивала я, надеясь, что никто не разглядел сокрытого в шкафу футляра.
– Хорошо-хорошо! Вы только не волнуйтесь! – замахал руками сапер и медленно притворил дверь. – Уже закрыл. Вот и нечего волноваться!..
Когда опасность миновала, я попыталась исправить неловкость, намекая, что в шкафу содержатся мои интимные вещи, принадлежности, не предназначенные для мужского постороннего взгляда.
– Там кое-что из женского шелка, – пояснила я кокетливо.
После моих оправданий глаз Владимира Викторовича разгорелся бенгальским огнем, и я опять испытала некую радость победы женского начала над мужским. Теша себя мыслью, что даже в таком недвижимом состоянии представляю интерес для противоположного пола, я проводила гостей до дверей с настойчивым предложением сделать чаепитие нашей доброй традицией и встречаться как можно чаще. Гости заверили в своих искренних симпатиях и обязались трижды в неделю навещать меня. Совсем уже на прощание сапер как бы ненароком положил свою ладонь мне на бок, пытаясь протиснуть ее между спинкой коляски и моей спиной к бедру, но я вся напряглась, напружинилась, и ему это не удалось.
– Ой, простите! Всего хорошего! – распрощался Владимир Викторович.
– До свидания, – ответила я и пожала Сонину влажную ладошку.
Наконец наступило настоящее время. Продолжительные моменты оттяжек закончились, и я подкатила к шкафу. Рыбья кость по-прежнему торчала из дверцы, и, потянув за нее, я открыла мебель, откуда нерасторопно выпорхнула на комнатный свет моль, которую я ловко уничтожила двумя хлопками ладош. Бабочка оставила на моих руках цвет дешевого серебра. Я вытянула из шкафа черный футляр.
Какую же из рук мне использовать для начала? – задалась я вопросом. – Лучшего Друга, Лучшую Подругу или Горького?
Буду делать все по порядку, – пришло решение. – Лучший Друг был первым, с него и начну.
Достав из футляра мускулистую руку со сверкающим на безымянном пальце кольцом, я уложила конечность на стол, как было сказано в инструкции – ладонью вниз, и, помолясь, нажала на костяшку между указательным и средним пальцами. Раздался щелчок, как будто обломилась сухая ветка…
Милый Евгений! Милый!.. Вот и ваше письмо подоспело! Уже держу в руках мой ножичек-пилочку для распечатывания корреспонденции…
Целую нежно. Чиркая губами по вашей щеке!.. С наступающим Рождеством Христовым!
Ваша Анна Веллер