В чем все же отличие профессиональной психотерапии от «бытовой»?

В образовании. В нашей стране все любят заниматься са­молечением, самообразованием, самоутешением. Все, как им кажется, знают, как лечиться, если заболеешь, как воспи­тывать и учить детей, как помогать в случае душевных про­блем. Понятно, что такое заблуждение у нас выработалось не от хорошей жизни, а потому, что с профессионализмом в стране было неважно, да и с деньгами тоже. Но все же про­фессионал от любителя отличается в первую очередь на­личием специального образования, которое в случае меди­цины, психологии, педагогики (да и в других случаях тоже) будет системным, то есть будет рассматривать человека и процесс, в котором он находится, в некоей системной це­лостности. Это немаловажно. Если вы поранили руку, то вы можете помазать рану зеленкой, заклеить пластырем, и все будет в порядке. Но если вдруг ваша рука стала опухать или краснеть, начался озноб, поднялась температура, то совер­шенно очевидно, что ваша незначительная проблема стала системной. Ваш организм надо спасать в целом, чем и пред­стоит заняться врачу. Если же вы продолжите самолечение, то рискуете получить еще большие проблемы, возможно, даже потерять жизнь.

В психотерапии точно так же. На ваш непрофессиональ­ный взгляд, проблема может показаться незначительной, и вы можете дать совет, не согласующийся с ситуацией и лич­ностными особенностями того человека, которому вы хоти­те помочь. И тогда в лучшем случае вы не нанесете вреда. А если дело касается детей или людей, от вас зависящих, то ваши непрофессиональные действия могут быть причиной усугубления психологической травмы.

В особой позиции психотерапевта. Я уже писала о том, чем спасательство отличается от профессиональной психо­логической помощи. Хочу сказать об этом еще раз. Спаса­тельство — это, как правило, малоосознанное стремление решить свои собственные проблемы и задачи за счет друго­го человека. Спасатель всегда имеет некие бонусы за то, что спасает других людей. Например, он чувствует себя добрым, щедрым, сильным (в то время как спасаемый — слабым, за­висимым, подчиненным, обязанным). Или он наполняет свою жизнь смыслом, и тогда спасаемый часто становится залож­ником смысла жизни своего спасателя, и потому ему бывает так непросто спастись. Либо спасатель начинает увлеченно заниматься чужой жизнью и чужими проблемами, чтобы не решать свои. Неосознанность намерений делает это ме­роприятие очень неясным и размытым. Неблагодарность, зависимость, разочарование, виноватость, долженствова­ние — не только эти трудно перевариваемые эмоции начи­нают «гулять» в пространстве между этими двумя людьми. И ведь еще, согласно теории, есть третий — «преследователь» или «тиран», без наличия которого эта пара быстро теряет энергию. И вот тогда все усложняется настолько, что вскоре уже не разберешь, кто кого тиранит, спасает или рассчиты­вает на спасение.

Спасатель позиционно поначалу всегда немного сверху, «жертва» — снизу, это позволяет одному ощущать себя сильным и ресурсным, а другому использовать свой тради­ционный детский манифест. При этом никто не оказывается по-настоящему спасенным. Потому что «жертва» только от­тачивает свои инфантильные способы поведения, а «спаса­тель» — подпитывает собственную грандиозность, по сути, возвышаясь за счет неявного принижения другого.

Позиция психотерапевта не подразумевает спасательство. Психотерапевт учит своего клиента ощущать собствен­ные ресурсы и, опираясь на них, решать свои проблемы. Он расширяет взгляд клиента на мир и на самого себя, и это расширение дает ему возможности других выборов. Пози­ция психолога — обращение равного к равному. Психолог знает о людях вообще, знает законы развития психики, осо­бенности протекания тех или иных психических процессов, но он не знает об особенностях жизни клиента, о его персо­нальной истории, об уникальности его контакта со своими глубинными эмоциональными переживаниями. Этим знани­ем владеет только пришедший к нам клиент. И вот тогда эти два человека создают поле, сотканное из этих знаний, воз­никающих друг к другу чувств и эмоций, которое позволя­ет обнаружить закономерности, увидеть ранее невидимое, скрытое в глубинных слоях психики, найти первопричины, устранить препятствия, раскрыть нераскрытое.

В наличии четких границ. Нередко спасатели ощущают себя «съеденными», если их подопечные так и не начинают справляться сами, если они без конца висят на телефоне, требуют внимания, участия, поддержки. Сколько бы вре­мени уже спасатель ни потратил на спасение, стоит ему на­чать раздражаться или намекать на усталость, отказывать в помощи, уходить в собственные дела и проблемы, как его несчастные подопечные начнут чувствовать себя брошен­ными, обманутыми, незаслуженно обиженными. И вместо благодарности, которая должна была питать угасающие силы спасателя, он получит обиду, злость, разочарование. И это будет совсем не то, на что спасатель подсознательно рассчитывал!

Поэтому психотерапия задает определенные границы. Есть определенное время — час, два часа, пятьдесят, со­рок минут (каждый терапевт определяет этот отрезок для себя), которое длится психотерапевтическая встреча. Это время отдано клиенту, его жизни, его проявлению, истории, слезам. Время, которым он может распоряжаться. Но оно определено, а не безгранично. И наличие скорой оконча­тельности встречи подталкивает клиента к тому, чтобы ис­пользовать это время максимально эффективно.

Другая граница — это деньги, которые клиент платит психологу. Деньги актуализируют ответственность и того, и другого. К тому же являются простым способом измерить и возместить затраты психотерапевта на этот процесс. Это освобождает клиента от долженствования, он не чувствует себя обязанным как-то еще возмещать психологу его время и хлопоты. В то время как «жертва» классического спасателя вечно ему обязана и должна, но ни она сама, ни ее покрови­тель не могут измерить и не знают, как возместить время и участие, направленное на решение ее проблем.

В особенностях происходящих процессов. Между клиен­том и психотерапевтом заключается устный или письмен­ный контракт, который подразумевает и описывает меру ответственности каждого, оговариваются правила и усло­вия. В соответствии с этим психотерапевт не может сказать клиенту: «Слушай, мне надоело разгребать все твои пробле­мы», или «Мне сейчас не до тебя, у самой забот полон рот». Клиент вправе рассчитывать на то, что с ним будут столько, сколько потребуется. В крайнем случае психотерапевт мо­жет передать своего клиента коллеге, если по каким-то при­чинам он не сможет продолжить работу.

Само поле в случае возникновения хорошего рабочего альянса между этими двумя людьми создает ситуацию по­гружения, переноса, правильное обращение с которыми приводит к тому, что клиент обнаруживает и прорабатывает свои прежние, переставшие быть эффективными модели.

Клиент в процессе психотерапии делает именно то, что он делает в обычной жизни, проявляя себя точно так же, как он проявляет себя с другими важными для него фигу­рами: родителями, мужьями, женами, детьми. И если «спа­сатель» на проявленную клиентом злость, обиду, критику, обесценивание может прореагировать ответной критикой, злостью или саморазрушением, то задачей терапевта бу­дет выстаивание в любой клиентской буре, уважительная демонстрация клиенту его особенностей и происходящих процессов, поиск истоков такого поведения, залечивание «старых ран», приведших к тому, что теперь он по каким-то причинам реагирует именно так. Постепенно, когда раны залечатся, а внутри клиент станет более гибок, многогра­нен и степень его самопринятия возрастет, он перестанет реагировать разрушительно. Но для этого нужны знания, время и усилия, на которые «бытовой спасатель» просто не способен.