Девяностые

Пока ехала до города, успела припомнить историю знакомства с человеком, чьими услугами сейчас планировала воспользоваться. Произошло это не так давно – года полтора назад.

Мне было шестнадцать лет. Я только научилась водить старый «Урал», чем гордилась страшно. Оставалось только обмундироваться хоть чуть‑чуть – ну, в самом деле, не ездить же в стеганой куртке и джинсах!

Как раз в это время в городе открылся первый (и единственный) магазин байкерской одежды, и я, естественно, рванула туда после школы.

Долго бродила по подвальному помещению, перебирая на вешалках куртки‑косухи, тяжелые от их заклепок, кожаные брюки, комбинезоны и банданы. Одна беда – на мой крошечный рост и размер тут не нашлось ничего. Хотелось плакать.

И тут ко мне подкатил толстый парень, экипированный как раз в том стиле, какой хотелось бы иметь и мне. Под распахнутой курткой виднелась черная футболка с эмблемой моей любимой «Металлики».

– Что, все жмет‑давит‑не подходит? – сочувственно спросил парень, и я кивнула. – Ну, не беда. Бабки есть?

Деньги были. Но говорить об этом первому встречному я не собиралась.

– Тебе зачем?

– Могу помочь подогнать все по размеру – ты все равно на себя фиг че найдешь.

Ну это очевидно, я уже и сама убедилась. А парень продолжал:

– Сделаем так. Ты бери тут все, что надо, я тебя подожду и отведу к чувихе одной, она по коже работает. За три дня все подгонит.

– И почем нынче услуги? – поинтересовалась я.

– Тридцать баксов найдешь?

Тридцать баксов проблемы не составляли, лежали в кошельке. Но что‑то мне уже не нравилось. Ладно, поглядим.

Я выбрала куртку и брюки, расплатилась и вышла из подвальчика. Толстяк меня ждал, покуривал вонючий «Бонд», сидя на заборчике.

– Ну че, валим, че ли? – Он отбросил окурок и пошел в подворотню.

Я двинулась за ним, уверенная в том, что мои «оруженосцы» видят меня. В подворотне толстяк неожиданно прижал меня к стене и зашипел, приставив к горлу что‑то острое:

– Бабки гони, живо, а то почикаю!

Ну, это мы уже проходили… С тех пор я стала взрослее и изворотливее, к тому же кое‑чему научилась, а потому резко подняла колено ноги, стоявшей как раз между расставленных толстых ляжек нападавшего, и как следует врезала ему аккурат туда, куда мужчины не любят. Толстяк тонко пискнул и схватился за ушибленное место, выронив маленькую тонкую финку‑перышко. Я быстро нагнулась, подняла ее, врезала коленом теперь уже в нос противнику, заставив его еще и на колени упасть, и прошипела, прижимая финку к его уху:

– Слышь, ты, борзый! Давай так: если хочешь, чтобы у тебя остались оба уха, – веди меня к своей чувихе и не рыпайся. Если же ты мне соврал… – Я угрожающе надавила на нож, и толстый взвизгнул от боли:

– Я отведу… не брехал, есть чувиха… в этом доме живет…

И тут решили вступить в действие мои охраннички, с интересом наблюдавшие за развитием событий. Башка без слов отнял у меня финку, а Гамаюн пнул парня в живот:

– Вставай, лишенец. Спасибо скажи, что мы добрые и не дали девочке тебя порезать. Саш, он чего хотел‑то?

– Хотел познакомить меня со своей приятельницей, правда же? – мило улыбнулась я, и толстяк закивал:

– Ага… это… мы к Тамарке…

– Веди! – приказал Башка, и несчастный толстяк, зажимая пальцами разбитый нос, повел нас в коммуналку на пятом этаже, где в самой дальней комнате ютилась молодая девушка Тамара, прекрасно работавшая с кожаными изделиями. Она встретила нас равнодушно, даже, кажется, не удивилась моей «группе поддержки». Взяла куртку и брюки, сделала отметки и сказала, что через три дня я могу забрать вещи.

– Только задаток оставь, баксов десять.

Я протянула ей две бумажки, и Тамара сунула их в старенький буфет.

Уходили из квартиры, как и пришли, вчетвером.

– Слышь, а тебе зачем куртка кожаная? – спросил толстяк.

– На мотоцикле ездить удобнее.

– Так ты че – гоняешь? – удивился он.

– Бывает.

– А что у тебя?

– «Урал».

Он присвистнул:

– И че – удерживаешь?

– Научилась. Тебя как зовут‑то?

– Ну, ты реальная телка, – хохотнул он. – Сперва шнобак расквасила, а теперь имя спрашиваешь. Холера меня зовут.

– А меня Саша.

– Санча, значит? Ну, со знакомством, – он пожал мне руку и предложил: – Слышь, ты если реально гоняешь, так подваливай в субботу вечером на «пятак». Я тебя с братвой познакомлю.

– Хорошо, приеду.

Я уже не думала, под каким предлогом уеду из дома, мне важно было попасть туда, где собирались такие же, как я, любители скорости и ночного ветра. Так с помощью Холеры и его горячей рекомендации я попала в байкерскую тусовку, ставшую мне родной на целых полтора года.

По дороге домой я поинтересовалась у охраны, почему они не вмешались сразу, и получила исчерпывающий ответ:

– А ты этого хряка на раз сама так загасила, что мы не стали мешать. А потом поняли, что спасать парня надо, пока ты себе его ухо на шнурок не повесила.

Я посмеялась и попросила не рассказывать отцу.

Холера на меня не обижался и считал едва ли не родной сестрой, которая в случае чего постоит не только за себя, но и за него тоже.

Вот к нему‑то – толстому и вечно засаленному Холере – я сейчас и ехала. Это прозвище вполне отражало и его характер, и внешний вид. У него была комната в коммуналке – в той самой, куда год с небольшим назад он и водил меня ушивать куртку. Хозяйку, Тамару, посадили за торговлю наркотиками, и комната оказалась в пользовании Холеры. Ключ от комнаты был, кажется, у всех – на экстренный случай вроде моего. Правда, могло оказаться, что в ней кто‑то уже зависает, но ребята свои, потеснятся, если что.

Повезло – комната пустовала. Правда, видок наверняка будет еще тот, да и чего ждать от помещения, куда заходят, чтобы выпить, переночевать или провести ночь‑другую с девушкой. Я появилась в квартире ночью, в боевой раскраске – успела дома наложить макияж из серии «мертвецы восстали». Пока ковырялась в замке, из соседней комнаты в темном коридоре выкатилась патлатая старуха в засаленном халате и злобно прошамкала:

– Опять на ночь глядя проститутки сюда! Вот сейчас милицию вызову!

– А ну‑ка, шасть в койку! – велела я, резко выкинув в бабкину сторону руку в кожаной митенке, и бабка с матом скрылась в своей пещере.

Из открытой наконец двери на меня пахнуло застарелым перегаром, чем‑то кислым и давно не вынесенными пепельницами. Я зажала нос и вошла, сразу кинулась к окну и открыла его настежь. Через десять минут стало легче дышать – холодный осенний воздух заполнил помещение, вытесняя застоявшиеся запахи. Я прошлась по комнате, отодвигая ботинком пустые бутылки к одной стене. Вот сейчас еще окурки вытряхну из миллиона банок и пепельниц, и станет совсем нормально. Найдя в углу пакет, я осуществила очистку помещения от бычков и выставила пакет за дверь – завтра выброшу в мусорку по дороге в институт.

В моем объемном рюкзаке нашлась простыня и пододеяльник, которые я постелила на продавленный диван, полотенце и теплая пижама. Ну, и по мелочи – белье, пара чулок, две футболки и прочие необходимые вещи. В общем, проживу. Главное теперь – встретиться завтра с ребятами из тусовки и попросить пока в комнату не приходить.

Мысли о том, что можно жить у Акелы, я не допускала – не хотела рисковать его жизнью. Завтра позвоню из института и все объясню.

Но утром я не смогла встать – видимо, ночная поездка в расстегнутой куртке не прошла даром. Я кашляла, разрывая горло и грудь, голова болела, страшно знобило – в общем, простуда. Мобильный телефон у меня был, но я предусмотрительно отключила его, справедливо полагая, что папа, хватившись, начнет меня отслеживать. Нужно было как‑то встать и позвонить хотя бы Акеле, но силы покинули совсем.

Я промучилась до вечера, то проваливаясь в сон, то снова садясь на диване и вытирая полотенцем мокрую от пота грудь. Близилась ночь, и это пугало меня еще сильнее – вдруг мне станет хуже? И никто не знает, где я.

Я собрала в кулак волю, кое‑как оделась и побрела на улицу, планируя заодно зайти в аптеку и в магазин за молоком. В телефонной будке я прислонилась к стене и набрала номер Акелы.

– Ты где? – сразу спросил он, и я поняла – отец поднял бучу.

– Неважно… я не появлюсь, пока он не одумается. Ты просто знай, что я жива, со мной все в порядке.

– Аля, скажи, где ты! – потребовал он, но я уперлась:

– Саша, не нужно тебе знать. Со мной все в порядке… – и тут я предательски захлебнулась кашлем, сползая по стене вниз.

– Ты больна! Скажи мне, где ты! Аля, ты слышишь?! – заходилась трубка голосом Акелы, но я, прокашлявшись, повесила ее на аппарат и вышла.

Все, теперь Сашка в курсе, что меня никто не убил. Можно идти в аптеку.

Накупив антибиотиков и средств от кашля, я завернула в ближайший продуктовый магазин и купила бутылку молока, пару булочек и шоколадку. Теперь осталось только решить, куда убрать байк, прикованный цепью к заборчику у гаражей.

Мне повезло – один из боксов был открыт, и около него копошился владелец. Я подошла и, кашляя, спросила, не могу ли поставить к нему в гараж мотоцикл на недельку.

– Я заплачу, как за стоянку машины, – хрипло пообещала я, и владелец бокса кивнул:

– Загоняй, места хватит. Ты откуда сама‑то?

– Я комнату снимаю, вон в том подъезде, – я указала на соседний с моим.

– А‑а. Ну, хорошо. Меня дядя Витя зовут, я в седьмой квартире живу. Если что – заходи, когда мотоцикл понадобится.

Я перегнала «Харлей» в бокс, отдала дяде Вите деньги за три дня и побрела к себе, дождавшись, пока он скроется в подъезде.

В квартире стоял дым коромыслом – ругались соседи, по кухне плавал запах подгоревшего молока, орал чей‑то ребенок, кто‑то долбил в дверь туалета с криком «да сколько можно заседать» – в общем, коммуналка жила каждодневной привычной жизнью. Мне это было дико, и в другое время я непременно удивилась и ужаснулась бы, но не сегодня. Заперев дверь своей комнаты, я выпила таблетки, отпила молока прямо из бутылки и упала на диван, не раздеваясь.

К моему великому счастью, назавтра с утра в комнату вломился сам ее владелец – Холера. Жутко обрадовался, обнаружив меня:

– О, Санча! А ты чего тут? – Но потом подошел ближе, и голос его изменился: – Ты чего это… красная, как рак. Захворала? – Он прикоснулся к моему лбу, и на лице отразилась паника: – Мля… да у тебя температурища… может, того – в аптеку? Или «Скорую», а?

– Не надо… сходи купи водки… в кармане куртки деньги возьми, – прохрипела я.

– Ты че – бухать собралась? – изумился Холера. – Нельзя же…

– Да не бухать, дурак ты… обтираться… от температуры…

– А‑а‑а! – понимающе закивал Холера. – Это я быстро.

Он ушел, громыхая ботинками и поскрипывая кожей куртки и брюк. Я подумала, что надо было попросить его купить еды, но даже мысль вызвала тошноту.

Холера вернулся с бутылкой водки, двумя пакетами сока и упаковкой бульонных кубиков:

– Надо пить много, а бульон – он питательный.

– Особенно этот – химия одна… – саркастически прохрипела я, но потом устыдилась – Холера, выросший рядом с пьяницей‑бабкой, вряд ли знал, что бывают дома, где такие «блюда» на стол не подаются. Зато заботу проявил…

Скинув куртку, кожаный шлем с очками и намотанный вокруг шеи черный расписной платок‑бандану, Холера пошел в кухню, и через пару минут я услышала его мат, грохот чего‑то, звон посуды и тонкий ответный писк какой‑то женщины. «Что‑то делят», – равнодушно подумала я, закрывая глаза.

Холера появился довольно скоро, принес большую белую чашку, над которой поднимался пар. Я с трудом села и взяла ее. Пахло вполне пристойно, да и выглядело тоже не настолько ужасно, и я сделала глоток. Внутри стало разливаться тепло. Бульон оказался вполне пригодным, хоть и слегка соленым. Если не питаться этим каждый день – вполне можно.

– Спасибо. Чего орал‑то?

– Да соседи… вот люди, а? Хуже крыс! – с возмущением произнес Холера, растягиваясь в старом кресле. – Стол у меня в кухне стоит – ну, так положено, у каждого жильца свой столик, в нем посуду можно хранить, мелочь всякую. Ну, стоило не показаться тут месяц – нате, держите – соседка уже обжила территорию, наставила там своих хохоряшек! Убирай, говорю, а она ни в какую – мол, не живешь тут, и нечего.

– А ты что?

– А я – кардинально. Взял да сгреб все на пол, ну, она и понесла.

Мы посмеялись немного, и я спросила:

– Слушай, тебе, наверное, комната нужна?

– Не, я так зашел – проверить, – беспечно отмахнулся Холера. – А ты‑то как тут?

– С отцом повздорила, – уклонилась я. – Если можно, я тут поживу пока?

– Да живи – делов‑то.

Так я осталась в комнате Холеры, а он стал выполнять при мне функции ординарца – съездил в институт, сказал в деканате, что я заболела, покупал продукты и варил какие‑то чудовищные супы или жарил покупные котлеты. Но мне было легче от его заботы и присутствия. Кроме того, он притащил откуда‑то старую игровую приставку и кучу картриджей, подключил к телевизору, и мы часами рубились в «Марио». В общем, не скучали. Ночевал Холера тут же, вытащив из‑за старого, рассыхающегося шкафа раскладушку. Мне, признаться, так было даже лучше – я не боялась ночных шорохов, которыми всегда полна коммунальная квартира. Все‑таки живой человек рядом.

Больше всего меня угнетало отсутствие Акелы. Мне не хватало его рук, его объятий, голоса. Ночью я часто выла в подушку, проклиная отца – ну какое ему дело, за кого я собираюсь замуж?!

Однажды Холера пришел домой с известием – в институте кто‑то из отцовской охраны интересовался моими пропусками и адресами возможных подруг в группе.

– Откуда ты узнал?

– Увидел «девятку», которая тебя всегда провожала, дождался, пока уедут, и купил девчонке в деканате коробку конфет, – ухмыльнулся он.

– Молодец…

Я не беспокоилась – об этой квартире никто не знал, и вряд ли отцу придет в голову, что я могу жить в таких условиях. Волновал только Акела. Выйти и позвонить ему я пока не могла – сильная слабость после температуры не давала возможности. И тогда я попросила Холеру это сделать. Просто набрать номер и сказать, что, мол, Аля просила передать, что у нее все в порядке. Кто бы знал, что работающий в службе безопасности банка Акела запросто вычислит, откуда был звонок, и засядет в машине у дома, где располагался автомат, чтобы понаблюдать…

Второй раз Холера по моей просьбе пошел звонить через два дня и вернулся не один. Он ввалился в комнату в крайне неудобной позе – с рукой, завернутой до предела за спину. За ним вошел Акела и, толкнув Холеру в угол, кинулся ко мне.

– Санча, я не хотел, – проскулил из угла Холера, оправдываясь, но я его не слышала.

Рядом со мной сидел мой любимый мужчина.

– Алька, как ты меня напугала! Почему не приехала ко мне?

– Ты с ума сошел. Там стали бы искать сразу. – Я забралась к нему на колени и потерлась щекой о воротник куртки.

– Отец чуть снова в больницу не слег, весь город на уши поставил, – рассказывал Акела, прижимая меня к себе. – Ко мне так раз пять приезжал – и сам, и Бесо присылал, мол, если у тебя, скажи, не трону. А что мне говорить? Сказал, что ты звонила – и все. Собирайся, в общем. Поехали отсюда.

– Я домой не поеду! – категорично заявила я. – Даже не пытайся – сбегу из города.

– Мы поедем ко мне – оттуда не сбежишь, я надеюсь?

– А… отец?

– А что отец? Позвоню, скажу, что нашел тебя.

– Ну он тут же отряд своих безголовых пришлет, квартиру твою подожгут, а меня отвезут папеньке, – усмехнулась я.

– Не говори глупости, в твоем возрасте уже стыдно. Ты его напугала так, что он не станет больше идти поперек. Ну, я так думаю, – улыбнулся он и поцеловал меня. – Как же я скучал по тебе…

– И я…

Он встал с дивана, держа меня на руках, и повернулся к Холере, тихонько сидевшему на полу у кресла:

– Спасибо тебе, друган.

– Не… не за что, – бормотнул Холера, все еще с легким испугом посматривая на моего избранника.

– Давай, Аленька, собирай вещи. Ты поможешь нам мотоцикл перегнать? – снова обратился Акела к Холере, и тот закивал. – Отлично. Потом тебя отвезут.

– Да я сам…

– «Сам» ты на «Мерседесе» не уедешь, – хохотнула я. – Пользуйся моментом.