Двухтысячные. «День, другой, дерьмо все то же» – так, кажется, у моего любимого Кинга в «Ловце снов»

«День, другой, дерьмо все то же» – так, кажется, у моего любимого Кинга в «Ловце снов». День‑то наступил другой, а вот проблемы остались прежними. Труп Славы, папа в полном неведении… Черт.

Я не стала завтракать, сразу пошла в комнату отца. Он уже не спал, полусидел в постели и читал газету.

– Привет, Кнопка, – улыбнулся он, когда я вошла.

– Доброе утро, папуль, – я поцеловала его в выбритую щеку – личный телохранитель Вася уже побывал здесь раньше меня и привел отца в порядок. – Как чувствуешь себя?

– Ты знала? – вдруг сильно сжав мою руку чуть выше локтя, требовательно спросил отец.

– Знала – что?

– Не туфти, Александра! Про то, что Славка тендер слил – знала?

О, черт… дерьмо‑то реально все то же.

– Узнала буквально сутки назад.

– Сутки?! – взревел папа, отталкивая меня. – Сутки – и молчала?!

– А что бы это изменило? Тендер уже проигран.

– Ты не понимаешь, да?! – с усилием отец встал с кровати и схватился за костыль, стоявший у спинки, – Фо привез его специально, чтобы папа мог начать передвигаться. – У меня в собственной семье бардак – разве ты не понимаешь, что это такое?!

– Успокойся, пожалуйста. Уже все равно ничего не исправишь…

– Где?! Где этот поганец?! – бушевал отец, хромая по комнате.

– Этот поганец мертв, Фима, – раздался от двери голос Акелы, и папа, точно наткнувшись на препятствие, остановился и развернулся к нему:

– Что… как ты сказал?!

– Слава убит.

– Кем, когда?! – на глазах становясь беспомощным стариком, пробормотал папа.

Я кинулась к нему, поставила плечо, давая опору. Он тяжело дышал и растерянно смотрел на Акелу. Тот стоял, скрестив руки на груди, и его лицо ничего не выражало – ужасная маска с черным кружком вместо левого глаза.

– Его застрелил снайпер вчера вечером. Тело только что увезли в морг.

– Почему… как вы смели не сказать… вчера?! – захрипел отец, раздирая рукой майку, как будто она душила его. Прореха обнажила синюю «звезду» под правой ключицей и верхнюю часть наколотой ниже церкви. Три купола с крестами – по количеству отсиженных сроков.

– Фима, ты не в том состоянии…

– Не в состоянии?! – загремел вдруг отец, отталкивая меня и устремляясь к Акеле. – Это тебе решать, что ли?! У меня сына убили – первенца моего! А ты… ты… падла, урою!!!

Ему удалось перехватить костыль и с размаху ударить им Сашу по плечу. Мой муж уклонился, но удар все равно вышел ощутимый.

– Папа, папа, прекрати немедленно! – кричала я, пытаясь отобрать костыль у разъяренного родителя, но тщетно.

В папу словно бес вселился и теперь гонял его по комнате, заставляя крушить все.

– Ну что ты стоишь?! – крикнула я, обращаясь к мужу. – Сделай что‑нибудь!

– Ни хрена… ни хрена он не сделает… не сделает!!! – орал отец, размахивая костылем и обрушивая его на все, что видел, – стол, кресло, стена, с которой он сшиб картину, сама картина, большая напольная ваза, разлетевшаяся на черепки. – Не сделает – как не смог… не смог уберечь, защитить…

Этот гнев был страшен, я никогда прежде не видела, чтобы папа так выходил из себя. Он обвинял моего мужа в том, что Сашка не смог защитить Славу, и никакие резоны сейчас не дошли бы до воспаленного ненавистью и болью разума.

– Зато я уберег тебя, – вдруг резко бросил Акела, и отец замер, тяжело дыша и совершенно оглушенный словами. – Киллер приехал за тобой.

– За мной?! Тогда… какого хрена… какого, спрашиваю тебя, хрена, я жив – а мой мальчик в морге?! – снова заорал папа, замахиваясь костылем.

– Я не мог позволить, чтобы в морге оказался ты.

– Поэтому ты, паленая сволочь, решил распорядиться жизнью моего сына?! – Он изо всех сил заколотил костылем по спинке кровати, и я про себя подумала – хорошо, что кровать кованая, иначе разлетелась бы в щепки, а так только издает противный металлический звук.

– Если ты выслушаешь меня спокойно, то поймешь, почему я так сделал, – спокойно, точно не слыша оскорблений, проговорил Саша.

Я боялась вмешаться, хотя чувствовала – пора, иначе сейчас они наговорят и наделают такого, что потом не расхлебаешь за половину жизни.

– Заткнись! Заткнись лучше! – гремел папа, в бессильной злобе размахивая костылем. – Ты позволил кому‑то застрелить моего мальчика! Кто дал тебе право… как ты посмел…

– Фима, твой мальчик был в сговоре с тем, кто заказал тебя.

Это бабахнуло громом среди зимы. Я даже дышать перестала – если то, что сказал Саша, правда… Я не знаю, что тогда будет дальше. И откуда он узнал? И главное – кто заказчик?

Папа, похоже, был не меньше моего шокирован этими словами. Он тяжело опустился на кровать, отшвырнул костыль и, опустив голову, произнес:

– Если ты… если только ты сейчас… если ты прогнал мне порожняк, чтобы выгородить себя… Акела, запомни – я тебе сам глотку перегрызу, без всяких киллеров. Славка – мой сын.

– Он забыл об этом уже давно.

– Рассказывай, – велел отец, забираясь под одеяло, – его ощутимо знобило, это было видно даже так, на глаз, и я приблизилась, чтобы укрыть его.

– Аля, выйди, – бросил муж, подвигая к кровати кресло, но папа вдруг воспротивился:

– Нет! Она останется. Она оказалась более мужчиной, чем мои сыновья. – И у меня по спине побежали мурашки – неужели кто‑то донес ему о Семене и его пристрастиях?

– Хорошо. Но я не хотел бы, чтобы моя жена оказалась в большей опасности, чем уже существует.

– Мы все умрем, – с усмешкой проговорила я, забираясь с ногами на кровать и прислоняясь к стене. – Выкладывай.

Саша помолчал пару минут и начал:

– Твой сын, Фима, был последним, кого я мог начать подозревать. Последним – потому что он твой сын, хоть и пьет уже давно, и характером слаб. А потом мне в руки попала долговая расписка. Угадай чья. Твоей невестки. Она брала в долг под большой процент у какого‑то Рамзеса. Конечно, по кличке, я перевернул все, однако найти его не смог. Потом в Славкиных телефонных разговорах начало проскальзывать это имя – и опять никаких зацепок, ни номера, ничего. Я приставил и к Юлии, и к Славе людей, но ничего, никаких контактов. Никаких – кроме как с целью отдать деньги. Славка передал большую сумму кому‑то, оставил в ячейке на вокзале кейс, а в нем – почти полтора миллиона. Ты понимаешь теперь, почему ему не хватило на залог? Потому что он рассчитался с долгами жены.

– С какими долгами?! Куда такая куча денег этой запойной дуре?! – взревел отец, и Акела предостерегающе поднял руку:

– Не кричи, давай по порядку. Ты знал, что она играет в казино? Напивается и играет? А когда долг сделался сказочно большим, она начала брать у этого самого Рамзеса под залог. И Славка рассчитался деньгами, приготовленными на тендер. А кредит взять уже не успел.

– С‑с‑суки ненасытные! – прошипел отец, сжимая руки в кулаки, но Акела словно не замечал этого, рассказывая дальше:

– Потом снова разговор – странный, с экивоками, с недомолвками – как будто люди прекрасно понимают, что их слушают. И только одна открыто сказанная фраза – «Долги надо отдавать, и ты молодец, что стараешься заплатить, но ты знаешь, что мне не деньги нужны. Сделай, как я прошу, иначе останешься вдовцом». – Он пожал плечами: – Фима, ты ведь знаешь, я в этом профессионален. Но тут даже моих умений оказалось мало. И вдруг мне повезло. На днях я случайно столкнулся в городе с человеком. На первый взгляд – человек да и человек, что такого. Кроме одного: я знаю, на кого он работал и в качестве кого. Это был любимый наемник моего первого хозяина, его вызывали только для специальных дел – убрать кого‑то. Больше он ничего не умел, только стрелять, не промахиваясь.

– И что? – тяжело вывернул папа, не глядя в лицо моего мужа. – Какое отношение это имело ко мне?

– А такое, что я решил проверить, прав ли. Только с моей приметной рожей близко не подойдешь, ведь так? – усмехнулся Саша и потер рукой левую щеку. – Пришлось воспользоваться услугами одной знакомой.

Будь я не уверена в себе или ревнива, тут же испортила бы ему вторую половину лица. Но вот чего‑чего, а бабской мелочности я лишена начисто, а потому даже бровью не повела. У Акелы собственная, не хуже милицейской, сеть информаторов и «платных помощников», которые оказывали ему разного рода услуги.

– В общем, подослал я к нему проститутку одну, Лесю Барабанщицу. Приехали они в гостиницу, в номер вошли, а следом курьер с чемоданчиком. Паренек чемоданчик взял да в шкаф засунул, подальше. Ну, пока то‑се, Леся ему клофелина капнула, он и уснул. А Леся вещички обшарила и нашла в том чемоданчике, что с курьером приехал, фотографию. Знаешь чью? – Саша резанул отца взглядом, и тот совсем сник, но продолжал цепляться за соломинки, отказываясь верить.

– На ней было написано, что ее дал Славка?

– Такая была только у Славки. Вспомни – он тебя как‑то на коне на телефон снимал. Больше ни у кого.

Я тоже помнила этот момент – папе подарили жеребца, и гордый отец решил продемонстрировать его нам во всей красе. И Славка действительно тогда снимал его телефоном. Смотри‑ка…

– А ты‑то как это фото увидел? – Этот вопрос меня стал занимать сразу, едва я услышала о наличии снимка.

– Леся мне позвонила, я внизу ждал. И тогда я сделал проще – заменил твою, Фима, фотографию Славкиной. У меня тоже в телефоне кое‑что имелось, а автоматы для печати снимков в любом торговом центре стоят. Так и вышло, как я просчитал.

– Никто не знал, что папа у нас, откуда киллеру было знать? – угрюмо спросила я, грызя косточку указательного пальца.

– То, что Славку застрелили здесь, никак не связано с присутствием в доме отца. Киллер видел только одно фото, Славкино, и следил только за ним. Оборудовать «слежку» – дело недолгое, а при наличии деревьев вокруг и вовсе без проблем. Влез на сосну, дождался выхода клиента – и шмаляй.

– Выходит, ты все знал… – проговорил папа после долгого молчания. – Знал…

– Что мне было делать, скажи, – с вызовом бросил Саша. – Выбирая между двумя людьми – кого я должен был выбрать? Кого бы выбрал ты?

– Ты не имел права… Не имел права решать судьбу моего сына – только я! – взревел снова отец, и я успокаивающе положила руку на его колено. – Только я мог решить, что с ним делать!

– У меня не было времени, Фима. Ни секунды.

Я решила, что пора вмешиваться. Да, Славка был моим братом, но то, что рассказал муж, безоговорочно убедило меня в том, что Сашка просто не мог поступить иначе. Я бы сделала то же самое, узнай об этом раньше. И папа сто раз не прав, обвиняя его в самоуправстве.

– Папа, ты ведь сам говорил – все можно простить, кроме предательства. Славка нас предал – всю семью, тебя!

– Замолчи! Что ты‑то знаешь об этом! «Семья»! А она есть у тебя – семья‑то? – вдруг взорвался отец и с какой‑то ненавистью посмотрел в мою сторону. Я сжалась – о чем это он? – Твоя семья теперь – вот этот урод, посмевший решить, кому жить, а кому умереть!

Я встала с кровати и пошла к двери, но потом передумала и вернулась, подошла к отцу совсем близко и проговорила тихо, хотя мне лично казалось, что ору во всю глотку:

– Да, он – моя семья! Он – потому что готов умереть, голову подставить, но только чтобы мне было хорошо! Он не думает о себе и своей выгоде – он думает о твоей семье, о твоих интересах! И он – мой родной человек! А ты можешь остаться совсем один, если оттолкнешь еще и меня, как Семена и Славку.

Развернувшись, я вышла из комнаты и пошла вниз, в кухню, к Гале. После таких напряженных всплесков всегда ужасно хочется есть.