Проспект Обсерватории, Четырнадцатый квартал, Париж, 21 апреля, 21:02

Черная решетчатая шахта лифта, окруженная каменными лестницами, напоминала полый ствол выгоревшего дерева. С усилием открыв дверцу, Дженнифер шагнула в кабину, и из‑за сквозняка дверца захлопнулась. Цифры на латунной панели почти стерлись за давностью лет, но она все‑таки смогла разглядеть дату выпуска: 1947 год. Выглядел лифт старше.

Она нажала на кнопку с цифрой «пять», и через секунду подъемник пополз вверх, зловеще громыхая и скрипя. Этажи проплывали мимо подобно горным пластам породы, и у агента Брауни внезапно возникло ощущение, что ее поднимают на самый верх скалы в плетеной корзине.

Анри Бессон, эксперт, которого порекомендовал Коул, ждал ее на лестничной площадке. Точнее, Дженнифер предположила, что это он. По мере того как лифт выползал на нужный этаж, она увидела сначала босые ноги, затем яркие шорты по колено и, наконец, расстегнутую гавайскую рубашку, открывающую волосатую грудь. Он сразу протянул ей руку для приветствия, развеяв все сомнения.

– Mademoiselle Browne? Enchante. Henri Besson a votre service[16].

Загар прекрасно сочетался со свободным стилем одежды, на небритом и неожиданно молодом лице – а ведь ему должно быть около пятидесяти – сверкали темно‑голубые глаза. Только вьющиеся волосы, поседевшие на висках и поредевшие на затылке, указывали на его настоящий возраст.

– Доброе утро, – улыбнулась Дженнифер. – Спасибо, что согласились помочь по столь лаконичному запросу.

– Чем крупнее клиент, тем меньше он говорит.

Эксперт усмехнулся, и через несколько мгновений Дженнифер поняла: вся левая сторона его лица парализована. Одна щека была дряблой и тяжелой, другая – подтянутой и упругой; один глаз полуприкрыт. Видимо, Бессон перенес инсульт.

– Пожалуйста, входите. Все уже собрались.

Хадсон и Коул настояли, чтобы при экспертизе присутствовали их французские представители. Дженнифер подозревала, что причиной было не только желание удостовериться в том, что тесты проведены в условиях, удовлетворяющих обе стороны, но и холодная война между двумя гигантами. Ни один из аукционных домов не желал уступать конкуренту даже в самой малости.

Бессон провел Дженнифер в небольшой кабинет, самым выделяющимся предметом в котором было огромное, от пола до потолка, позолоченное зеркало, и познакомил с Майлсом Кингом и Каролиной Вернин, представителями «Сотбис» и «Кристис». Оба были молоды, модно одеты и отличались хищными взглядами – такие Дженнифер видела у риелторов, в первый раз пытаясь снять квартиру на Манхэттене.

– Картины доставлены благополучно? – спросила она, заметив шаткие стопки аукционных каталогов на другом конце помещения и балансирующие на них бокалы с пеплом.

– Наша прибыла вчера вечером, – кивнула Вернин.

– Я удостоверился, что картины, прибывшие тем же рейсом, что и вы, агент Брауни, были доставлены из аэропорта сразу же после прохождения всех таможенных формальностей, – немедленно среагировал Кинг.

– Все готово, – заверил Бессон. – Скажите, вы когда‑нибудь принимали участие в подобных мероприятиях?

– Это похоже на аутопсию? – улыбнулась Дженнифер в ответ. – Там я была не раз.

– Precisement![17]– всплеснул руками Бессон. – Художественная аутопсия. Правда, у нас никто не умер.

Перед глазами Дженнифер всплыли пустые глазницы Хэммона, окровавленный рот адвоката. Она даже хотела поправить эксперта. Кое‑кто умер, и для того чтобы назвать причину его смерти, аутопсия не требовалась.

– Venez[18]. Я вам все расскажу.

Открыв двойные двери, он провел всех из кабинета в большую комнату. Пережитый инсульт подтверждало и то, что Бессон приволакивал левую ногу.

Было темно, сквозь закрытые жалюзи пробивались яркие солнечные лучи. Дженнифер все же удалось разглядеть затейливую лепнину девятнадцатого века под потолком – вероятно, раньше здесь была гостиная. Сейчас мебели не было – все пространство занимала камера, изготовленная из плотной полимерной пленки, оставляя только узкий проход по периметру. Она напомнила Дженнифер палатки криминалистов, расставленные на месте преступления, только стенки были прозрачные. Слабое внутреннее свечение отбрасывало причудливые тени на полупрозрачный материал словно на экран.

– Чистая комната, – объяснил Бессон, уловив недоумение Дженнифер. – Позволяет мне контролировать чистоту воздуха, температуру и влажность.

Он натянул белый халат, который доставал как раз до нижнего края его шорт, и надел на ноги ярко‑желтые башмаки – прежде Дженнифер видела такие только на скотобойнях и в моргах. Теперь стало ясно, почему эксперт ходил босиком. Всем троим посетителям Бессон также вручил по халату и паре бахил.

– Пожалуйста, ничего не трогайте, – предупредил он, натягивая хирургические перчатки и повесив на шею очки в квадратной оправе.

Когда все оделись, Бессон слегка отодвинул одно из полотен, составляющих стену камеры, и пропустил всех внутрь. Они оказались в маленьком закутке, из которого попали в основное помещение, пройдя сквозь занавеску из тяжелых полос того же материала, что и стены камеры. Температура здесь была заметно ниже. Датчики движения включили лампы наверху, окрасив все вокруг в синеватый цвет благодаря ультрафиолетовым фильтрам.

Центр камеры занимал большой круглый стол. На нем лежали все четыре картины, извлеченные из рам и натянутые на металлические каркасы, – это позволяло двигать и поворачивать их, не касаясь холста.

Впервые увидев все четыре полотна вместе, Дженнифер осознала, что Шагал ей нравится больше. В его работах была страсть, немного наивный вихрь цвета и движения, – это волновало ее больше, чем полные точного расчета картины Гогена.

На одной стороне стола лежало устрашающее количество разнообразных манипуляторов, усыпанных видеокамерами и лампочками, и множество других приспособлений, угрожающе нависших над картинами, словно полотна были пациентами, нервно ерзающими в стоматологическом кресле. По стенам камеры мигало светодиодами разное оборудование, издавая мерное гудение.

– Обычно аутентификация предполагает два типа анализа. – Бессон нацепил очки и повернулся к Дженнифер, обращая свое объяснение именно к ней. – Криминалистический анализ и анализ Мореллиана.

– Мореллиана?

– Говоря простыми словами: выглядит ли картина так, как должна, согласуется ли с любимыми сюжетами, стилем, композицией и техникой автора. Зачастую этого бывает достаточно. Просто смотришь на картину – и все понимаешь.

– Думаю, в данном случае необходимо провести все возможные тесты, – вставила Вернин. – Если мне придется вернуться к клиентам с плохой новостью, их наверняка будут интересовать все возможные доказательства.

– Моих тоже, – быстро добавил Кинг.

– Мне необходимо взять образцы.

– Только мазки, – твердо сказала Вернин.

– В таком случае я не смогу провести ААС[19]и распределенную обработку изображения, – возразил Бессон.

– Но вы можете сделать рентген, инфракрасное сканирование, исследование в ультрафиолете и РФС, – перечислила она. – Этого хватит.

– РФС? – переспросила Дженнифер.

– Рентгенофлюоресцентная спектроскопия при полном отражении, – объяснил Кинг. – Только не спрашивайте меня, что это значит.

– Для ААС и распределенного исследования необходимо отскрести частицы краски и сжечь их, чтобы исследовать смолы, – пояснил Бессон, настраивая что‑то в центральном компьютере. – Обычно люди не соглашаются на это, но всегда стоит спросить.

Один из манипуляторов ожил, опустившись к первому полотну Гогена и заскользив вдоль его поверхности. Дженнифер затаив дыхание следила за тем, как с мерными движениями курсора на экране стало появляться изображение картины. Когда сканирование было завершено, стол повернулся, подведя под манипулятор второе полотно Гогена. Процедура повторилась.

Отсканировав обе картины Гогена, Бессон вывел их изображения на другую группу мониторов и поставил манипулятор сканировать работы Шагала. Настроив экраны так, что был виден мельчайший мазок кисти, Бессон стал изучать каждый дюйм картин, сравнивая один экземпляр с другим.

– Ну как? – с надеждой спросил Кинг минут через пятнадцать.

Не отвечая на вопрос, Бессон перешел к столу и повернул обе картины на правую сторону. Несколько минут он стоял возле них, положив левую руку на живот, а правой подперев подбородок, словно рассматривая полотна. Наконец, кивнув, подошел к лежащей справа картине и положил на нее ладонь.

– Вот эта.

– Что?

– Неправильная.

– В каком смысле? – спросила Дженнифер.

– Она хороша. Прекрасна. Но мазки кисти, наложение красок и цвета гораздо более натуральны в другой картине. Этой не хватает… души.

Кинг шагнул вперед и посмотрел на маркировку, прежде чем торжествующе усмехнуться.

– Это ваша. Не повезло.

Дженнифер кивнула. Хадсон оказался прав: Рази был обладателем подлинника.

– Мне нужно заключение, – мрачным тоном оповестила Бессона Вернин. – И я запрошу вторую экспертизу.

– Конечно, – кивнул он. – Рекомендую Институт Вильденштайна. Эксперт по Гогену – Сильвия Дюкрок.

– А что с Шагалом? – напомнила Дженнифер.

Бессон повторил все те же действия, что и раньше, только заняло это вполовину меньше времени.

– Без сомнения, это оригинал, – объявил он, указывая на картину справа. – Вторая не подходит по времени. Цвета слишком яркие, краски слишком новые. Эта подделка хуже, чем под Гогена. Думаю, ее сделали в Китае. Они все еще преподают традиционную технику письма маслом.

– Пятьдесят евро на то, что это тоже ваша, – улыбаясь, предложил Кинг.

– Какой же ты ребенок, – вздохнула Вернин, посмотрев на маркировку картины и оглядевшись с тоской в глазах.

– Не ваш день сегодня, да? – злорадствовал Кинг.

Дженнифер не слушала. Она пыталась понять значение того, что обе подделки пришли со стороны японского клиента «Кристис».

– Полные отчеты будут готовы в течение одного‑двух дней, – сказал Бессон, стягивая с рук перчатки с громким хлопком. – Я отправлю их вам по электронной почте сразу же. Предлагаю до тех пор клиентам ничего не сообщать.

– Договорились, – радостно заключил Кинг, еле сдерживая эмоции. Определенно это была битва при Чаттануге мира искусств. – Спасибо за помощь, Анри, – пылко пожал он руку эксперту.

– Мы сами найдем выход, – бросила Вернин, стягивая халат и направляясь к выходу из чистой комнаты.

– Я верну вам картины, как только закончу с ними, – сказал вслед представителям аукционных домов Бессон, прежде чем повернуться к Дженнифер. – Предполагаю, вы хотели бы, чтобы то, что вы привезли с собой, было отправлено к вам в гостиницу, мадемуазель Брауни?

– Отель «Георг Пятый», – подтвердила она. – Спасибо.

Дженнифер пожала ему руку и собиралась выйти вслед за Вернин и Кингом.

– Mademoiselle Browne. Un moment, s’il vous plait[20], – окликнул Бессон, снимая очки. – Не хотел говорить при всех, – произнес он, понизив голос, – но вы должны знать кое‑что об этих картинах. В частности, о Гогене.

– Слушаю.

– Это не просто подделки. Это превосходные копии.

– Что вы имеете в виду?

– Я хочу сказать – у того, кто написал их, был доступ к оригиналу. Из этих двух копий Гоген, несомненно, выполнен лучше, но обе картины содержат мелкие детали, о которых фальсификатор мог узнать, только глядя на подлинник. Возможно, он – или она – оказался чересчур умным.

Дженнифер тяжело вздохнула. Теперь она не могла сконцентрироваться на двух подделках и их истории, приходилось включить в расследование и оригиналы. Дело не упростилось, а она вновь оказалась там, откуда начала.

– Это не тот ответ, который вы искали?

– Тогда было бы слишком просто, – грустно улыбнулась она.

Эксперт проводил ее до двери, но как только Дженнифер ступила на лестничную площадку, она вспомнила, что хотела задать еще один вопрос. Вытащив из сумки лист бумаги, она протянула его Бессону:

– Это вам о чем‑нибудь говорит?

Он снова нацепил на нос очки и внимательно изучил номер, который она переписала с факса Хэммона.

– Похоже на инвентарный номер Лувра, – нахмурился он. – Обычно он состоит из даты приобретения и серийного номера, но в Лувре своя система. Им нравится быть оригинальными. Хотя я не уверен… Хотите, чтобы я выяснил?

Она колебалась пару мгновений. Если это был инвентарный номер Лувра, она жаждала попасть туда лично. С другой стороны, не было никакой гарантии того, что с ней захотели бы встретиться.

– Было бы хорошо.

– Я могу оставить это?

– Конечно. Скажите мне, если что‑то выяснится.

Закрыв за ней дверь, Бессон постоял некоторое время в коридоре, постукивая ногтем по зубам.

– Так что, это была она? – спросил он по‑французски, заметив приближающегося к нему человека.

– Да, – вздохнул Том. – Она.