Проект Рози 5 page

* * *

Днем в субботу мы прибыли в резиденцию доктора Имонна Хьюза, предполагаемого отца. Ему заранее позвонила Рози.

Имонн выглядел старше, чем я ожидал, – лет шестьдесят, а ИМТ, по моим прикидкам, составлял двадцать три. Белинда, жена Имонна (возраст – пятьдесят пять, ИМТ двадцать восемь), приготовила нам кофе, как и рассчитывала Рози. Это был чрезвычайно важный момент, поскольку мы решили, что ободок кофейной чашки – идеальный источник слюны. Я устроился рядом с Рози на правах ее друга, Имонн с Белиндой сели напротив – и я поймал себя на том, что никак не могу оторвать взгляд от чашки Имонна.

К счастью, обошлось без досужей болтовни. Имонн был кардиологом, и у нас завязалась интереснейшая дискуссия о генетических маркерах заболеваний сердца. Имонн наконец допил свой кофе, и Рози встала из‑за стола, чтобы отнести чашки на кухню. Там она могла бы снять пробу с чашки, и у нас появился бы отличный образец. Когда мы обсуждали этот план, я опасался, что все это может быть против правил этикета. Но Рози заверила меня в том, что знает Имонна и Белинду с детства и ей, как младшей, позволят вымыть чашки.

В кои‑то веки мое представление о нормах поведения оказалось более верным. К сожалению.

Как только Рози встала из‑за стола, Белинда сказала:

– Оставь, я потом сама все уберу.

– Да нет уж, позволь мне, – ответила Рози и схватила чашку Имонна.

Белинда взяла наши чашки и сказала:

– Ну, хорошо, помоги мне.

Они вместе вышли на кухню. Очевидно, что Рози будет трудно сделать что‑нибудь с чашкой Имонна в присутствии Белинды – но я не мог придумать, как отозвать хозяйку с кухни.

– Рози рассказывала, что я учился на медицинском вместе с ее матерью? – спросил Имонн.

Я кивнул. Будь я психологом, возможно, мне удалось бы сделать какие‑то логические выводы, беседуя с Имонном и наблюдая за его мимикой и жестами, – и понять, скрывает ли он свое отцовство. Быть может, мне даже удалось бы направить наш разговор так, чтобы поймать его на слове. Но здесь рассчитывать на мои умения не приходилось. Вот если бы Рози справилась со своей задачей и взяла пробу, то я представил бы ответ куда более убедительный, чем тот, что основан на наблюдениях.

– Просто чтобы вы знали, – продолжил Имонн, – скажу, что мать Рози в молодости была довольно непредсказуема. Очень умная, симпатичная, она могла бы заполучить в мужья кого угодно. Все студентки‑медички выходили замуж за врачей. – Он улыбнулся. – Но она удивила нас всех и выбрала парня совсем из другой оперы. Он был настойчив и постоянно крутился возле нее.

Хорошо, что я не пытался искать какие‑то намеки. Выражение моего лица, должно быть, передавало полное отсутствие осведомленности в подробностях личной жизни матери Рози.

– Боюсь, что Рози пошла по стопам матери, – сказал он.

– В каком смысле? – Лучше было уточнить, что он имеет в виду: беременность от неизвестного сокурсника или смерть. Это было все, что я знал о матери Рози.

– Думаю, вы слишком хороши для нее. А ей пришлось туго в этой жизни. Можете сказать, что это не мое дело, я не обижусь. Но она чудесная девочка.

Я понял, к чему этот разговор, хотя следует заметить, что Рози трудно назвать девочкой. Имонн решил, что я бойфренд Рози. Что ж, он не виноват в этой ошибке. Я не стал исправлять ее – рассудив, что это повлечет за собой новую ложь. И тут мы услышали звон разбившейся посуды.

– Вы там в порядке? – крикнул Имонн.

– Это чашка, – донесся голос Белинды.

Бить чашки не входило в наши планы. Наверное, Рози уронила ее от волнения или в попытке отобрать у Белинды. Я разозлился на себя за то, что не предусмотрел запасной вариант – как этого требует серьезное полевое исследование; верх непрофессионализма. Теперь именно мне надо искать – и найти – выход.

Прибегать к обману не хотелось – я, признаться, и не силен в этом деле. Поэтому я решил получить ДНК законным путем.

– Вы что‑нибудь слышали о генографическом проекте?

– Нет, – сказал Имонн.

Я объяснил, что по образцу ДНК человека можно вычислить его далеких предков. Имонн воодушевился. Я предложил ему прислать мне образец, взятый с внутренней стороны щеки.

– Давайте сейчас это сделаем, а то я забуду, – сказал Имонн. – А кровь подойдет?

– Кровь – идеальный образец для ДНК‑теста, но…

– Я же врач, – сказал он. – Минутку.

Имонн вышел из комнаты, и я смог услышать разговор Белинды и Рози на кухне.

Белинда спросила:

– Что, так и не видела отца?

– Давай следующий вопрос, – сказала Рози.

– Дон производит приятное впечатление. – Вместо вопроса Белинда выступила с утверждением.

Ура. Кажется, я неплохо справляюсь со своей ролью.

– Он просто друг, – сказала Рози.

Если бы она знала, сколько у меня друзей, то наверняка догадалась бы, какой щедрый комплимент только что отвесила в мой адрес.

– Ага, – сказала Белинда.

Рози и Белинда вернулись в гостиную одновременно с Имонном, который принес докторский чемоданчик. Белинда резонно предположила, что кому‑то нехорошо, но Имонн объяснил ей суть генографического проекта. Белинда была медсестрой, так что забор крови прошел по высшему разряду.

Я передал пробирку Рози, чтобы она убрала ее в сумочку, и заметил, что у нее дрожат руки. Ее волнение, полагаю, связано с предстоящим подтверждением отцовства. Меня не удивило, когда она спросила, можем ли мы немедленно приступить к анализу ДНК. Для этого следовало открыть лабораторию в субботу вечером, но, по крайней мере, наше дело можно было бы завершить.

В лаборатории – никого. Устаревшая идея работы с понедельника по пятницу воплощается в возмутительном недоиспользовании дорогостоящих экспериментальных площадей. Университет имеет уникальное аналитическое оборудование, которое позволяет очень быстро определить отцовство и материнство, – а у нас есть идеальный образец ДНК. Конечно, ДНК можно получить из многих источников, и для анализа нужно всего несколько клеток, но подготовка отнимет много времени и сил. С кровью все куда проще.

Новейший аппарат стоял в закутке, где когда‑то была комната для чаепитий. С той поры здесь остались мойка и холодильник. В какой‑то миг я пожалел о том, что всё выглядит совсем не солидно; откуда вдруг такое тщеславие? Я открыл холодильник и достал пиво. Рози громко кашлянула. Я распознал кодовый сигнал и откупорил бутылку и для нее.

Готовясь, я попытался объяснить Рози суть процесса. Это было нелегко, поскольку она не умолкала ни на минуту – даже когда скребла внутреннюю сторону щеки, чтобы дать мне образец своей ДНК:

– Просто не верится, что все так просто. И так быстро. Где‑то в подкорке я всегда подозревала об этом. Когда я была маленькой, Имонн приносил мне подарки.

– Это многофункциональное и очень сложное оборудование для такой простой задачи.

– Однажды он принес мне шахматы. Фил дарил мне всякую девичью ерунду – шкатулки для украшений и прочее барахло. Странно для фитнес‑тренера, если подумать.

– Вы играете в шахматы? – спросил я.

– Не так чтобы. Но я не к тому. Имонн уважал во мне человека с мозгами. У них с Белиндой нет детей. У меня такое чувство, что он все время рядом. Возможно, Имонн даже был лучшим другом моей матери. Но я никогда не думала о нем как о своем отце.

– Ну так он вам и не отец, – сказал я.

На мониторе высветился результат анализа. Дело сделано. Я стал запаковывать аппарат.

– Ого, – воскликнула Рози. – Никогда не думали о том, чтобы стать консультантом по снятию стресса?

– Нет. Я всерьез рассматривал несколько профессий, но все они были связаны с наукой. Навыки межличностных отношений – не самая сильная моя сторона.

Рози расхохоталась:

– Тогда начнем ускоренный курс самоутешения.

Как оказалось, это была шутка: подход Рози к самоутешению строился на употреблении алкоголя. Мы отправились в бар «Джимми Ватсон» на Лайгон‑стрит, в нескольких минутах ходьбы. Как всегда по выходным, бар был заполнен ученой братией. Мы устроились за стойкой. Я с удивлением обнаружил, что Рози, профессиональный бармен, слабо разбирается в винах. Несколько лет назад я узнал от Джина, что вино – идеальная тема для непринужденной светской беседы, и исследовал этот вопрос. Я был знаком с происхождением всех вин этого бара. Да и выпито их было немало.

Рози в связи с ее никотиновой зависимостью пришлось выйти на улицу подымить. Время было выбрано крайне удачно, поскольку мимо как раз проходила парочка – и мужчиной оказался Джин! А вот женщиной была вовсе не Клодия, но я узнал ее: Оливия, Индуистка‑Вегетарианка из «Столика на восьмерых». Никто из них меня не заметил, да и прошли они так быстро, что я не успел рта раскрыть.

Видимо, замешательство, вызванное этим зрелищем, и подтолкнуло меня к следующему решению. А пока ко мне подошел официант и сообщил:

– Снаружи как раз освободился столик на двоих. Хотите отужинать у нас?

Я кивнул. Что ж, придется заморозить купленные на сегодня продукты до следующей субботы, смирившись с неизбежной потерей их питательных свойств. Инстинкт снова вытеснил логику.

Впрочем, Рози, вернувшись после перекура, одобрила это решение. Видимо, ей хотелось есть. Но мне было приятно сознавать, что я не оплошал – как часто бывает в ситуациях с участием противоположного пола.

Еда была отменной. Мы взяли свежих очищенных устриц (органические), сашими из тунца (выбор Рози и, вероятно, без оглядки на экологическую чистоту), баклажаны с моцареллой (Рози), сладкое мясо[15](это мне), сыр (на двоих) и одну порцию мусса из маракуйи (тоже на двоих). Я заказал бутылку марсана; это белое вино стало прекрасным дополнением к нашему меню.

За едой Рози все пыталась объяснить мне, почему ей так хочется разыскать биологического отца. Меня ее доводы не убеждали. В прошлом это, возможно, и было бы полезно с точки зрения определения риска генетических заболеваний, но сейчас для этого достаточно анализа ДНК Рози. Отчим Фил, похоже, отлично справился с ролью отца, хоть и не без претензий со стороны Рози: он чересчур мнил о себе, был непоследователен в своем отношении к Рози и вообще часто менял настрой. К тому же Фил резко выступал против алкоголя. Я счел это вполне оправданной позицией – но, как выяснилось, она‑то и вызывала трения между ними.

Доводы Рози показались мне чересчур эмоциональными. Я не силен в психологии, но смог догадаться, что вопрос отцовства исключительно важен для нее.

После десерта Рози отлучилась «попудрить носик». Я смог предаться раздумьям и вдруг поймал себя на мысли, что замечательно провожу время за ужином с женщиной. Серьезное достижение, которым мне не терпелось поделиться с Джином и Клодией.

Я пришел к выводу, что отсутствие проблем в общении с Рози обусловлено тремя факторами.

Привычное заведение. Прежде мне никогда не приходило в голову пригласить женщину – да и вообще кого‑нибудь – в «Джимми Ватсон», в бар, который я всегда рассматривал лишь в качестве источника выпивки.

Наш ужин вовсе не был свиданием. Рози я заранее отверг по многим пунктам как потенциальную спутницу жизни, и мы встретились исключительно по делу. Это было скорее совещание.

Я был слегка пьян, а значит, расслаблен. Потому и не обращал внимания на возможные просчеты.

В конце ужина я заказал два бокала самбуки и спросил:

– И кто у нас следующий в очереди на ДНК‑тест?

Кроме Имонна Хьюза Рози знала лишь двоих «друзей семьи», сокурсников матери. Маловероятно, чтобы случайный любовник ее матери сохранил с ней связь – при наличии Фила. Однако нельзя было сбрасывать со счетов и эволюционный довод: мужчиной могло двигать желание убедиться в том, что его потомство получает должный уход и заботу. Собственно, от этого отталкивалась и Рози.

Первым кандидатом был доктор Питер Энтикотт, местный житель. Другой – Алан Макфи, скончавшийся от рака простаты. Неплохая новость для Рози – ведь, за неимением предстательной железы, она не могла унаследовать эту болезнь. Как выяснилось, Алан был онкологом, но выявить рак у себя самого не сумел. Обычное дело: людям свойственно не замечать того, что находится рядом и очевидно для окружающих.

К счастью, у доктора Макфи была дочь, с которой Рози некогда общалась. Рози договорилась о встрече с Натали через три дня – чтобы посмотреть ее новорожденного ребенка; хороший повод.

Я вернулся к своему обычному расписанию, но проект «Отец» не шел из головы. Теперь я достаточно подготовился к сбору образцов ДНК – мне не хотелось повторения истории с разбитой чашкой. На фоне этих забот у меня состоялась очередная стычка с деканом, на этот раз по поводу Случая с Камбалой.

Помимо всего прочего, я преподаю генетику студентам‑медикам. На семинаре в предыдущем семестре студент, который не назвал своего имени, поднял руку вскоре после того, как я показал свой первый слайд – потрясающе красивую диаграмму эволюции от одноклеточных организмов до многообразия современных форм жизни. Только моим коллегам с физического факультета под силу изобразить нечто столь же впечатляющее. Я не могу понять, почему для многих интереснее счет на футбольном табло или вес какой‑нибудь актрисы.

Этот студент, однако, явно принадлежал к другой категории:

– Профессор Тиллман, вы употребили слово «эволюционный».

– Совершенно верно.

– Думаю, вам следовало бы подчеркнуть, что эволюция – это всего лишь теория.

Я не в первый раз слышал вопрос – или утверждение – такого рода. Опыт показывал, что мне не удастся переубедить студента, взгляды которого наверняка основываются на религиозных догмах. Зато я мог сделать так, чтобы его коллеги – молодые врачи не приняли всерьез подобную галиматью.

– Вы правы, – ответил я, – но на вашем месте я бы не стал употреблять слова «всего лишь». Эволюция – это теория, подкрепленная серьезной доказательной базой. Как микробная теория болезней, например. Раз уж вы выбрали профессию врача, вам следует опираться на науку. Если же вы хотите стать целителем и практиковать лечение силой веры, то, наверное, вы ошиблись с курсом.

В аудитории раздались смешки.

– Я говорю не о вере, – возразил мне Целитель. – Речь идет о креационистской науке.

Раздались чьи‑то стоны. Несомненно, многие студенты воспитаны в системе, где критика религии не приветствуется – взять хотя бы нашу австралийскую культуру. После одного инцидента, имевшего место ранее, мне уже запретили высказываться по вопросам религии и веры. Но сейчас мы обсуждали науку. Я мог бы продолжить этот спор, но мне хватило мудрости не дать увести себя в сторону. Мои лекции точно рассчитаны по времени, и я всегда укладываюсь в пятьдесят минут.

– Эволюция – это теория, – продолжил я. – Единственная теория происхождения жизни, принятая на вооружение всеми учеными и имеющая непосредственное отношение к медицине. Посему мы тоже будем придерживаться ее в рамках нашего курса.

Мне показалось, что я ловко вышел из положения. Злило только то, что у меня не было времени разбить в пух и прах псевдонаучный креационизм.

Несколько недель спустя, обедая в университетской столовой, я нашел способ донести свою мысль в наглядной и предельно сжатой форме. Мое внимание привлекла камбала на тарелке у одного из коллег. После сбивчивых объяснений мне удалось заполучить скелет рыбины с головой. Я завернул добычу в салфетку и убрал ее в свой рюкзак.

Через четыре дня у меня снова была лекция в той же группе. Отыскав глазами Целителя, я задал ему вводный вопрос:

– Вы верите в то, что рыбы в их нынешнем виде были созданы высшим разумом?

Похоже, он был удивлен этим вопросом, учитывая, что после нашей дискуссии прошло семь недель. Но согласно кивнул.

Пришло время развернуть камбалу. Она приобрела довольно резкий запах, но студенты‑медики должны быть готовы к встрече с самыми разными органическими объектами. Я указал на рыбью голову:

– Обратите внимание, что глаза не симметричны.

На самом деле глаза и вовсе разложились, но расположение глазниц еще просматривалось.

– Причина в том, что камбала эволюционировала от обычной рыбы с симметричными глазами. Один глаз медленно мигрировал по всей поверхности головы, пока не нашел ту точку, в которой он может функционировать достаточно эффективно. Эволюция не потрудилась убрать глаз на место. Но согласитесь, что высший разум не допустил бы существования рыбы с таким дефектом. – Я передал скелет рыбы Целителю, чтобы он смог изучить его, и продолжил лекцию.

Целитель ждал до начала следующего учебного года, прежде чем подать на меня жалобу.

Я был вызван на ковер к декану, которая упрекнула меня в том, что я пытался унизить Целителя, в то время как я всего лишь хотел доказать научный тезис. Поскольку студент использовал термин «креационистская наука», не упоминая о религии, меня нельзя было обвинить в нападках на веру. Я всего лишь противопоставил одну теорию другой. В конце концов, студент тоже вправе предъявить классу свои доводы.

– Дон, – сказала декан, – как всегда, с формальной точки зрения ты не нарушил никаких правил. Но… как бы тебе это объяснить… если бы мне кто‑нибудь сказал, что преподаватель принес в класс дохлую рыбу и отдал ее студенту, выступившему с заявлением о религиозной вере, я бы сразу догадалась, что этим преподом был ты. И ты ведь понял почему?

– Вы хотите сказать, что из всех преподавателей факультета я в большей степени склонен к экстравагантным поступкам. А вам угодно, чтобы я держался в рамках общепринятых норм. Согласитесь, странная просьба к ученому.

– Я просто не хочу, чтобы ты обижал людей.

– Обижаться и жаловаться, потому что твоя теория оказалась несостоятельной, – это недостойно ученого.

Спор иссяк. Декан, как всегда, осталась недовольна мной, хоть я и не нарушил никаких правил; мне в очередной раз напомнили о необходимости «приспосабливаться». Когда я выходил из кабинета декана, меня остановила ее помощница Реджина:

– Профессор Тиллман, кажется, я еще не записывала вас на факультетский вечер. По‑моему, вы единственный, кто до сих пор не купил билеты.

Возвращаясь домой, я чувствовал какую‑то тяжесть на сердце. Видимо, это была физическая реакция на совет декана. Я понимал, что если не приспособлюсь к порядкам в родном университете, то не смогу это сделать вообще нигде.

Натали Макфи – дочь покойного доктора Алана Макфи, возможного биологического отца Рози, – жила в восемнадцати километрах от города. Туда вполне можно было добраться на велосипеде, но Рози решила, что надо ехать на машине. Я был поражен, когда она подрулила к моему дому на красном «Порше» с откидным верхом.

– Это машина Фила.

– Вашего «отца»? – Я жестом изобразил кавычки.

– Да, он сейчас в Таиланде.

– Я думал, у вас с ним сложно. Но это не помешало ему одолжить вам свою машину.

– А, это в его стиле. Никакой любви, хламом откупается.

«Порше» оказался идеальным вариантом автомобиля, который не жалко было дать покататься – тем более тому, кого не жалуешь. Начать с того, что машине исполнилось семнадцать лет. Соответственно нормативы по выхлопу устарели, топлива этот «Порше» жрал немерено, места для ног – в обрез, уши закладывало от ветра, а кондиционер и вовсе сломан. Рози подтвердила мои догадки насчет ненадежности авто и дороговизны его обслуживания.

Когда мы подъехали к дому Натали, я поймал себя на мысли, что всю дорогу занимался составлением списка дефектов автомобиля. Мне удалось избежать беседы ни о чем, но я не стал посвящать Рози в свой план по сбору образцов ДНК:

– Ваша задача – увлечь ее разговором, а все остальное я беру на себя.

Пожалуй, только так можно было наилучшим образом использовать навыки каждого из нас.

Сразу, однако, стало ясно, что придется воспользоваться резервным планом. Натали не хотела пить: от алкоголя она воздерживалась, поскольку кормила ребенка грудью, а для кофе было слишком поздно. Что ж, выбор разумен – но он исключал возможность взять пробу со стакана или чашки.

Я ввел в действие план Б:

– Можно взглянуть на вашего малыша?

– Он спит, – ответила Натали, – поэтому постарайтесь не шуметь.

Я поднялся, и она тоже.

– Просто скажите мне, куда идти, – сказал я.

– Я пойду с вами.

Чем больше я настаивал на том, что хочу посмотреть ребенка один, тем активнее она сопротивлялась. Мы отправились в детскую. Как Натали и говорила, ребенок спал. Весьма некстати. У меня в запасе было несколько совершенно безобидных способов взятия образцов ДНК у младенца – который, очевидно, тоже был родственником Алана Макфи. Но, к сожалению, я не учел такой фактор, как материнский инстинкт. Всякий раз, когда я под благовидным предлогом пытался выйти из комнаты, следом за мной увязывалась Натали. Мне было ужасно неловко.

– Вы что‑нибудь слышали о генографическом проекте? – задал я свой коронный вопрос.

Мало того что Натали ничего не слышала о проекте, так еще и не проявила к нему ни малейшего интереса, с ходу сменив тему:

– А вас, похоже, очень занимают маленькие дети.

Я ухватился за эту идею, увидев в ней еще одну возможность реализации своего плана:

– Да, меня интересует их поведение. Но только когда рядом нет родителей: их присутствие дает искажения.

– Вы что, работаете с детьми? – Натали как‑то странно посмотрела на меня. – Ну там бойскауты, или группы при храмах…

– Нет, – ответил я. – Вряд ли я подхожу на роль воспитателя.

Вернулась Рози, и малыш расплакался.

– Пора его кормить, – сказала Натали.

– Мы, наверное, поедем, – спохватилась Рози.

Полный провал! Мои навыки общения – вернее, их отсутствие – вновь создали проблему. Будь у меня хоть немного опыта в таких делах, я бы наверняка добился доступа к ребенку.

– Извините, – сказал я, когда мы возвращались к нашей нелепой машине.

– Да ладно, что уж там. – Рози полезла в сумочку и достала пук волос. – Вот, я собрала с расчески Натали.

– Нам нужны корни, – сказал я. Но волос было много. Как и шансов на то, что хотя бы один из них – с корешком.

Тем временем Рози снова полезла в сумку и вытащила оттуда зубную щетку. До меня не сразу дошел смысл содеянного:

– Вы украли ее?!

– В шкафчике была новая. Эту все равно пора было заменить.

Кража, конечно, шокировала – но зато мы имели вполне пригодный образец ДНК. Находчивость Рози достойна восхищения. И если Натали не меняла зубную щетку регулярно, то Рози определенно оказала ей услугу.

Рози не хотела тотчас приступать к анализу волос или щетки. У нее была идея получить ДНК у последнего кандидата, а потом протестировать оба образца вместе. Мне это показалось нелогичным: если образец Натали подтвердит отцовство, зачем собирать другие? Однако похоже, что последовательное решение задач с целью минимизации их стоимости и риска – концепция, чуждая Рози.

Неудача с доступом к ребенку заставила нас с особой тщательностью проработать тактику подхода к доктору Питеру Энтикотту.

– Скажу ему, что собираюсь изучать медицину, – решила Рози. Доктор Энтикотт преподавал на медицинском факультете Университета Дикина.

Рози собиралась пригласить его на кофе. Это позволило бы повторить процедуру с чашкой, хотя на текущий момент вероятность провала составляла сто процентов. Я подумал, что вряд ли барменша сможет убедить профессора в своих способностях к медицине. Рози, кажется, оскорбилась: она сказала, что в любом случае это не имеет значения и главное для нас – выманить его на встречу.

Но тут возникала другая проблема – как представить меня, поскольку Рози сомневалась в том, что справится в одиночку.

– Будете моим бойфрендом, – сказала она. – Типа вы собираетесь финансировать мою учебу, поэтому пришли не просто так, а как акционер.

Она строго посмотрела на меня:

– Только не переигрывайте.

В среду днем – Джин подменил меня на лекции в качестве компенсации за синдром Аспергера – мы отправились на чудо‑машине Фила в Университет Дикина. Прежде мне не раз доводилось бывать здесь – и приглашенным лектором, и на совместных исследованиях. Я даже знаком с некоторыми преподавателями медицинского факультета, хотя Питера Энтикотта среди известных мне коллег нет.

Мы встретились с ним в летнем кафе, оккупированном студентами‑медиками, вернувшимися с каникул. Рози меня поразила! Она очень толково говорила о медицине и даже о психиатрии – в которой, по ее словам, хотела бы специализироваться. Она заявила, что имеет диплом по бихевиоризму[16]и подумывает о написании диссертации.

Питера, казалось, больше занимало внешнее сходство между Рози и ее матерью – что не имело никакого отношения к цели нашей встречи. Три раза он перебивал Рози, чтобы напомнить ей о том, как она похожа на мать. Это навело меня на мысль о существовании некой особой связи между ними, что могло быть косвенным подтверждением отцовства. Как и в гостях у Имонна Хьюза, я присматривался к потенциальному отцу и дочери, но ничего общего не находил.

– Все отлично, Рози, – сказал Питер. – Правда, я не имею никакого отношения к поступлению в магистратуру, по крайней мере официально.

Явный намек на возможность неофициальной поддержки, вразрез с этикой. Семейственность? С намеком на то, что Питер – отец Рози?

– Твои академические успехи блестящие, но тебе придется сдать GAMSAT.[17]– Доктор Энтикотт повернулся ко мне. – Стандартный тест при поступлении на медицинский факультет.

– Сдала в прошлом году, – сказала Рози. – Семьдесят четыре балла.

– Ого. С такими баллами ты можешь поступить и в Гарвард. – Питер был впечатлен. – Но мы здесь учитываем и другие факторы. Так что если решишь подать заявку, обязательно дай мне знать.

Будем надеяться, что он не ходит в бар «Маркиз Куинсберри».

Официант принес счет. Как только он протянул руку, чтобы забрать чашку Питера, я машинально накрыл ее ладонью. Официант недружелюбно покосился на меня и резко выхватил чашку. Я проследил за ним взглядом и увидел, как он поставил чашку в тележку с грязной посудой.

– Мне пора, – сказал Питер, заглянув в мобильник. – Но теперь, когда мы встретились, больше не пропадай из виду.

Когда Питер ушел, я снова уставился на официанта, который маячил возле тележки.

– Вам надо отвлечь его, – сказал я.

– А вы просто подойдите и возьмите чашку, – посоветовала Рози.

Я направился к тележке. Официант наблюдал за мной, но, как только я подошел к грязной посуде, резко повернул голову в сторону Рози и быстрым шагом направился к нашему столику. Я улучил момент и схватил чашку.

Мы встретились на парковке неподалеку от кафе. По дороге к машине я успел осознать, что обстоятельства вынудили меня совершить кражу. Что теперь делать – прислать в кафе чек? И сколько может стоить эта чашка? Конечно, посуда пропадает, но наверняка это случается не каждый день. Если бы все воровали чашки, то кафе, вероятно, давно бы разорилось.

– Вы принесли чашку?

Я протянул ей свой трофей.

– Это та самая? – спросила она.

В невербальной коммуникации я не силен. Но, полагаю, мне удалось объяснить жестами, что, может, я и мелкий воришка, однако уж в отсутствии наблюдательности меня никак нельзя упрекнуть.

– Вы заплатили по счету? – спросил я.

– Ну, вот этим я его и отвлекла.

– Заплатив по счету?

– Нет, там надо платить у стойки. Я просто взяла и смылась.

– Нам надо вернуться.

– А на фига? – спросила Рози. И резко тронула с места.

Неужели все это происходит со мной?

Мы ехали в университетскую лабораторию. Проект «Отец» близился к финишу. Было тепло, хотя на горизонте сгущались тучи, и Рози подняла крышу. Мне не давала покоя кража.

– Дон, еще страдаете из‑за счета? – прокричала Рози сквозь шум ветра. – Чудной вы все‑таки. Мы воруем ДНК, а вас какая‑то чашка заботит.

– Брать пробы ДНК не противозаконно, – прокричал я в ответ. Это было правдой, хотя в Великобритании мы нарушили бы закон «О тканях человека» 2004 года. – Мы должны вернуться.

– Нерациональная трата времени, – произнесла Рози странным голосом, когда мы остановились на светофоре; это дало нам возможность пообщаться нормально.

Рози рассмеялась, и до меня дошло, что она снова передразнивает меня. Она была права, но здесь – вопрос морали, а я в таких делах чрезвычайно щепетилен.

– Расслабьтесь, – сказала она. – Смотрите, какой чудесный день. Сейчас мы выясним, кто мой отец, и я отправлю в кафе чек на сумму счета. Обещаю. – Она посмотрела на меня. – Вы вообще можете расслабиться? А просто веселиться?

Этот вопрос был слишком сложным, чтобы вот так сразу ответить на него. К тому же поиски веселья не обязательно приводят к общему удовлетворению. Результаты исследований постоянно это подтверждают.

– Вы пропустили поворот, – заметил я.

– Совершенно верно, – знакомым тоном произнесла она. – Мы едем на пляж.

Мои возражения ее ничуть не смутили.

– Ничего не слышу, ничего не слышу, – смеялась Рози.

После чего врубила музыку – и не что‑нибудь, а оглушительный рок. Теперь она действительно не могла меня слышать. Да это настоящее похищение! Мы ехали еще девяносто четыре минуты. Я не видел спидометра, но у меня было стойкое ощущение, что мы постоянно нарушали скоростной режим.