Проект Рози 1 page

Грэм Симсион

Проект Рози

Грэм Симсион

ПРОЕКТ РОЗИ

Роду и Линетт

Кажется, я нашел наконец решение проблемы «Жена». Как и бывает с научными открытиями, оно – если рассуждать впоследствии – может показаться очевидным. Однако я вряд ли смог бы найти его, если бы не череда непредвиденных событий.

Все началось с того, что Джин стал уговаривать меня прочесть лекцию о синдроме Аспергера.[1]Ту самую лекцию, которую должен был прочесть он. Крайне несвоевременная просьба. Допустим, подготовку к лекции еще можно было совместить с обедом. Но на тот вечер я уже запланировал уборку ванной комнаты общей продолжительностью девяносто четыре минуты. Соответственно мне надо было выбрать один из трех вариантов.

1. Сделать уборку в ванной после лекции – что неизбежно сократит время на сон и приведет к снижению умственной и физической активности.

2. Перенести уборку на следующий вторник – что чревато восьмидневным нарушением гигиены ванной комнаты и связанной с этим опасностью различных заболеваний.

3. Отказаться от лекции – и тем самым поставить под угрозу дружбу с Джином.

Ни один из этих вариантов меня не устраивал.

Все это я изложил Джину. Как всегда, у него нашлось альтернативное решение:

– Дон, а если я заплачу кому‑нибудь, кто уберет твою ванную?

Я – в очередной раз – объяснил Джину, что все уборщицы допускают просчеты, и единственное возможное исключение из этого правила может составить лишь венгерская девушка в короткой юбке по имени Эва. Ранее она убиралась у Джина и уволилась из‑за неких проблем, возникших из‑за нее между Джином и Клодией.

– Я дам тебе ее мобильный телефон. Только ни слова обо мне.

– А если она спросит? Как объяснить, не упоминая тебя?

– Просто скажи, что обратился к ней, поскольку она лучше всех. Если она вдруг спросит обо мне, ничего не говори.

Отличный выход из положения и лишнее подтверждение способностей Джина улаживать бытовые проблемы. Эва была бы обрадована признанием ее профессионализма – и, возможно, согласилась бы постоянно работать у меня. Что сэкономило бы мне приблизительно триста шестнадцать минут в неделю.

Проблема с лекцией возникла из‑за того, что Джину подвернулся шанс заняться сексом с профессоршей из Чили, которая приехала на конференцию в Мельбурн. У Джина есть цель: переспать с женщинами всех национальностей. Как профессора психологии его весьма интересует проблема сексуального влечения – которое, как представляется Джину, во многом предопределено на генетическом уровне.

Дело в том, что по первой специальности Джин – генетик. Через шестьдесят восемь дней после того, как он взял меня постдоком, Джину предложили возглавить кафедру психологии. В высшей степени противоречивое назначение, с помощью которого университет рассчитывал преуспеть в области эволюционной психологии.

Мы много и интересно спорили, пока работали вместе. Дискуссии продолжились и после того, как Джин пошел на повышение. Я удовлетворился бы и прежними отношениями, но Джин стал приглашать меня на ужины к себе домой и выказывал всяческое расположение, так что в итоге мы подружились. Его жена Клодия, которая занимается клинической психологией, тоже стала моим другом. Таким образом, у меня – двое друзей.

Одно время Джин и Клодия пытались помочь мне в решении проблемы «Жена». К сожалению, их подход строился на традиционной методике свиданий – той, от которой я давно отказался, поскольку вероятность успеха абсолютно не соответствует затраченным усилиям. Мне тридцать девять лет; я рослый, подтянутый и умный; на должности доцента имею относительно высокий статус и неплохой доход. Логично предположить, что я привлекателен для широкого круга женщин. В мире животных мне как самцу не было бы равных.

Однако во мне есть что‑то, сдерживающее женщин. Я не слишком общителен и трудно схожусь с людьми; где‑то здесь, видимо, и следует искать причину моих романтических неудач. Наилучший тому пример – Катастрофа с Абрикосовым Мороженым.

Однажды Клодия представила меня одной из своих многочисленных подруг. Элизабет – очень умная женщина, специалист в области теории вычислительных систем – носила очки, так как имела проблемы со зрением. Говорю об очках, потому что еще до знакомства Клодия показала мне фотографию и спросила, не имею ли я чего против них. Потрясающий вопрос, особенно от психолога. При оценке Элизабет как потенциальной спутницы жизни – с которой мне предстояло расти интеллектуально, проводить свободное время и, возможно, даже воспитывать общих детей – Клодию больше всего беспокоила моя реакция на очки! Те, которые она носит, скорее всего, не по своей прихоти, а по совету офтальмолога. И вот в таком мире мне приходится жить.

– У Элизабет очень твердые принципы, – сказала Клодия в конце. Как будто в этом тоже был какой‑то подвох.

– А они научно обоснованны?

– Думаю, да, – ответила Клодия.

Отлично. Просто моя копия.

Мы встретились в тайском ресторане. Для социально неадаптированных личностей рестораны – это минное поле. Я нервничал, как всегда в подобных случаях. Тем не менее начало нашего свидания было превосходным: мы оба прибыли ровно в семь вечера, как и договаривались. Опоздания – непозволительная трата времени.

Мы благополучно пережили трапезу – без замечаний по поводу возможных просчетов с моей стороны. Трудно вести беседу, когда все время думаешь, на правильную ли часть тела обращен твой взгляд. Но в этот раз я сосредоточился на глазах за стеклами очков, как мне советовал Джин. Правда, это вызвало некоторую неряшливость в процессе потребления пищи, но моя визави, кажется, ничего не заметила. Даже наоборот: у нас состоялась в высшей степени продуктивная дискуссия об имитационных алгоритмах. Какая собеседница! Забрезжила перспектива долгосрочных отношений.

Тут официант принес десертное меню.

– Я не люблю азиатские десерты, – сказала Элизабет.

Я почти уверен в том, что это было нездоровое обобщение, основанное на ограниченном опыте. Наверное, мне стоило распознать в нем тревожный знак. Но вместо этого я уцепился за возможность блеснуть изобретательностью:

– Мы можем съесть мороженое в кафе напротив.

– Отлично. Надеюсь, у них есть абрикосовое.

Решив, что пока все складывается удачно, я не увидел в данном предпочтении никакой угрозы. И ошибся. В кафе был огромный ассортимент мороженого, но вот абрикосовое – закончилось. Я заказал рожок для себя: шоколад и лакрица. После этого я попросил Элизабет обозначить свое следующее предпочтение.

– Если нет абрикосового, тогда я пас, – ответила она.

Я не поверил ушам. Все мороженое примерно одинаково на вкус, поскольку оно охлаждает вкусовые рецепторы. Особенно это относится к фруктовым ароматам. Я предложил ей манго.

– Нет, спасибо, все в порядке.

В некоторых подробностях я объяснил ей физиологию охлаждения вкусовых рецепторов. В частности, подчеркнул я, Элизабет не почувствовала бы никакой разницы, если бы я вместо абрикосового приобрел, допустим, манго и персик. В конце концов, и тот, и другой в нашем случае может считаться эквивалентом абрикоса.

– Они совершенно разные, – возразила она. – Если ты не можешь отличить манго от персика, то это твоя проблема.

Возникло простейшее объективное разногласие, которое можно было легко разрешить экспериментальным путем. Я заказал по одному шарику каждого вкуса – манго и персик. Через некоторое время продавец подал их мне, и я обернулся, чтобы попросить Элизабет закрыть глаза для чистоты эксперимента. Но ее уже и след простыл. И это называется ученый. С «научными обоснованиями»!

Уже потом Клодия отметила, что мне не стоило затевать этот эксперимент. Похоже на то. Но в какой момент я должен был остановиться? Когда был послан сигнал? Такие тонкости мне видеть не дано. Как не дано понять, почему для того, чтобы стать чьим‑то мужем, мне необходима обостренная чувствительность к выбору того или иного вкуса мороженого. Было бы разумно предположить, что не все женщины так привередливы. Однако процесс их поисков до сих пор доказывал свою неэффективность. Катастрофа с Абрикосовым Мороженым стоила целого вечера моей жизни. И эта потеря уравновешивалась разве что сведениями об имитационных алгоритмах.

Мне хватило двух обеденных перерывов, чтобы подготовиться к лекции о синдроме Аспергера. Благодаря вай‑фаю в кафе при медицинской библиотеке жертвовать собственным обедом не пришлось. Об аутистической психопатии я знал не много, поскольку она выходила за рамки моей специализации. Но тема меня захватила. Я решил сосредоточиться на генетических аспектах синдрома, посчитав, что моя аудитория с ними еще не знакома. Большинство болезней предопределено нашей ДНК, хотя во многих случаях это еще только предстоит доказать. Например, моя научная работа связана с генетической предрасположенностью к циррозу печени. Поэтому на работе я в основном спаиваю мышей.

Разумеется, симптомы синдрома Аспергера подробно описаны в различных книгах и статьях. Изучив их, я предположил, что к большинству этих симптомов надо относиться как к простым отклонениям в мозговой деятельности человека. Но этими отклонениями совершенно неоправданно занимается медицина – лишь потому, что они не вписываются в социальные нормы. Придуманные социальные нормы, отражающие наиболее распространенные модели человеческого поведения, а не весь его спектр.

Лекция была назначена на семь вечера в одной из пригородных школ. Я прикинул, что доберусь туда на велосипеде за двадцать минут, – и еще три минуты заложил на то, чтобы включить компьютер и соединить его с проектором.

Я прибыл по расписанию, ровно в восемнадцать пятьдесят семь, двадцатью семью минутами ранее впустив в свою квартиру Эву, уборщицу в мини‑юбке. У входа в аудиторию околачивалось человек двадцать пять. Я сразу же узнал Джулию – организатора лекции, которую Джин описал как «блондинку с большими сиськами». На самом деле диаметр ее груди лишь раза в полтора превышал норму, обусловленную пропорциями фигуры; так что размер как таковой едва ли можно было счесть определяющим признаком. В отличие от высоты и открытости груди, заданной выбором костюма – отлично подходившего для жаркого январского вечера.

Наверное, я чересчур долго проводил ее опознание, поскольку она как‑то странно посмотрела на меня.

– Вы, должно быть, Джулия, – сказал я.

– Чем могу помочь?

Отлично. Уважаю деловой подход.

– Пожалуйста, помогите мне найти видеокабель под разъем VGA.

– А, вы, видимо, профессор Тиллман, – воскликнула она. – Я так рада, что вы смогли прийти.

Она протянула мне руку, но я отвел ее:

– Найдите видеокабель, пожалуйста. Уже восемнадцать часов пятьдесят восемь минут.

– Не беспокойтесь, – сказала она. – Мы никогда не начинаем раньше четверти восьмого. Может быть, чашечку кофе?

Почему люди совсем не ценят чужое время? Передо мной со всей неизбежностью вставала перспектива разговора ни о чем. Я мог бы провести эти пятнадцать минут дома, практикуясь в айкидо.

Я сосредоточил все свое внимание на Джулии и проекционном экране в аудитории. Но потом я огляделся по сторонам и обнаружил, что помимо нас в классе за партами сидят еще девятнадцать человек. Это были дети, преимущественно мальчики. Видимо, жертвы синдрома Аспергера. Практически вся литература по этой теме посвящена детям.

Несмотря на недуг, они проводили время с пользой, в отличие от своих родителей, которые увлеклись праздными разговорами. Дети (возраст – от восьми до тринадцати лет, прикинул я) уткнулись в портативные компьютерные устройства. Я надеялся, что они так же усидчивы и на уроках, поскольку мой материал предполагал знание азов органической химии и структуры ДНК.

Тут до меня дошло, что я оставил без ответа вопрос о чашечке кофе:

– Нет.

К сожалению, из‑за моей задержки в ответе Джулия уже забыла свой вопрос.

– Кофе – не нужно, – объяснил я. – Я никогда не пью кофе после пятнадцати часов сорока восьми минут. Это мешает здоровому сну. Кофеин имеет период полураспада от трех до четырех часов, так что это безответственно – предлагать кофе после семи вечера, если только люди не планируют бодрствовать до полуночи. Что в свою очередь не позволяет им должным образом выспаться, если предстоит обычный рабочий день.

Я пытался с пользой провести время ожидания, предлагая нечто полезное. Но Джулия, судя по всему, была настроена на разговор о пустяках.

– С Джином все в порядке? – спросила она. Очевидно, это была вариация на тему наиболее известного типа взаимодействия – а именно «как поживаете?»

– У него все хорошо, спасибо, – ответил я, соблюдая принятую форму ответа.

– А я подумала, что он заболел.

– У Джина отменное здоровье, если не считать шести килограммов лишнего веса. Мы вместе бегали сегодня утром. Вечером у него встреча, и если бы он был болен, то не смог бы выйти из дома.

Судя по всему, Джулию разочаровали мои пояснения. Позже, прокручивая в голове этот разговор, я подумал, что Джин скорее всего скрыл от нее истинную причину своего отсутствия. Наверное, не хотел, чтобы у Джулии сложилось впечатление, будто лекция не важна для него, и потому Джин с чистой совестью прислал куда менее значимую замену. Анализировать столь щекотливые положения, замешанные на обмане, предвидеть чужие реакции – а потом еще и сочинять собственную ложь, когда от тебя ждут ответа на тот или иной вопрос, – все это очень сложно для меня. Но почему‑то все вокруг уверены, что эти задачи – из разряда «раз плюнуть».

Наконец я подключил свой компьютер, и мы начали – с опозданием на восемнадцать минут. Мне было необходимо повысить скорость подачи материала на сорок три процента, чтобы уложиться по расписанию к двадцати ноль ноль. Но это было заведомо недостижимо. Все шло к тому, что мой график на остаток вечера полетит в тартарары.

«Генетические предикторы расстройств аутистического спектра» – так я назвал свою лекцию, подобрав в качестве наглядного материала великолепные диаграммы структуры ДНК. Я проговорил всего девять минут – чуть ускорив темп, чтобы наверстать упущенное время, – когда меня перебила Джулия:

– Профессор Тиллман, большинство присутствующих – не ученые. Так что, если можно, не углубляйтесь в технические подробности.

Ничто так не раздражает, как вот это. Люди могут часами обсуждать вымышленные характеристики рожденных под знаками Близнецов или Тельца. Или по пять дней подряд смотреть одну и ту же игру в крикет. Но при этом у них нет ни времени, ни желания изучить основы того, из чего они сами – как человеческие особи – построены.

Я продолжил лекцию в прежнем режиме. Что‑либо менять на ходу было поздно. К тому же наверняка кто‑то из слушателей был сколько‑нибудь сведущ в предмете, чтобы понять, о чем идет речь.

Я не ошибся. Вот поднялась рука – мальчика лет двенадцати:

– Вы говорите, что влияние лишь одного генетического маркера маловероятно. Что в процессе участвуют несколько генов и совокупный результат зависит от их сочетания. Так?

– Да, это так, и еще отметим факторы окружающей среды. Ситуация аналогична биполярному расстройству, которое…

Снова вмешалась Джулия:

– Итак, для нас, не гениев, профессор Тиллман разъясняет, что с синдромом Аспергера рождаются. Ничьей вины в этом нет.

Я пришел в ужас от слова «вина» с его негативными коннотациями – тем более что оно прозвучало из уст человека, наделенного властью над большинством присутствующих. Я не хотел отклоняться от вопросов генетики, но мне пришлось это сделать. Меня настолько зацепила эта реплика, что, кажется, я даже повысил голос:

– Вина? Аспергер – это не вина. Это разновидность. И, возможно, серьезное преимущество. Синдром Аспергера ассоциируется с организованностью, сосредоточенностью, инновационным мышлением и рациональным расчетом.

В дальнем ряду подняла руку женщина. К тому времени я уже был в запале и поэтому допустил небольшой просчет – тут же, впрочем, исправленный:

– Пожалуйста, толстая… полная женщина в конце зала.

Она сделала паузу, огляделась по сторонам, но тут же освоилась и задала вопрос:

– Рациональный расчет – это эвфемизм для «отсутствия эмоций»?

– Синоним, – ответил я. – Эмоции ведут к большим неприятностям.

Я решил, что пример эмоционального поведения, которое приводит к катастрофическим последствиям, никому не повредит.

– Представьте себе, – начал я. – Вы прячетесь в подвале. Враг разыскивает вас и ваших друзей. Все должны замереть и молчать, но ваш ребенок плачет.

Для пущей убедительности – так обычно поступает Джин – я наглядно изобразил это:

– Уа‑уа.

Затем выдержал паузу.

– У вас есть пистолет.

Взметнулись десятки рук. Джулия вскочила с места, а я тем временем продолжал:

– С глушителем. Враг подбирается ближе. Вас всех хотят убить. Что вы будете делать? Ребенок кричит…

Детям не терпелось поделиться со мной своими соображениями. Кто‑то крикнул: «Убить ребенка!» – и все тут же подхватили: «Убить ребенка, убить ребенка».

Мальчик, который задавал вопрос по генетике, призвал «убить врага», «Устроить засаду» – вторил ему другой голос.

Предложения сыпались одно за другим:

– Использовать ребенка как приманку.

– А сколько у нас стволов?

– Заткнуть ему рот.

– Сколько времени младенец протянет без воздуха?

Как я и ожидал, все идеи исходили от «страдающих» синдромом Аспергера. Родители не внесли ни одного конструктивного предложения; некоторые даже пытались подавить творческий порыв своих чад.

Я поднял обе руки:

– Время вышло. Отлично. Все рациональные решения исходили от «аспи».[2]Остальным же помешали эмоции.

Кто‑то из мальчишек выкрикнул: «Аспи рулят!» Мне уже встречался этот лозунг в литературе, но для детей он, похоже, был внове – и, кажется, пришелся им по душе. Потому что вскоре они стояли на стульях, потом на партах, сотрясали кулаками воздух и скандировали: «Аспи рулят!» Насколько я понял из медицинских учебников, на публике детям с синдромом Аспергера зачастую не хватает уверенности в себе. Их нынешний успех мог бы стать неплохим лечением от этого, если бы в очередной раз не помешали родители. Они начали кричать на детей и даже пытались стаскивать их с парт. Очевидно, их больше интересовали нормы поведения, а не шаг вперед, сделанный их детьми.

Я чувствовал, что весьма доходчиво донес свою мысль, и Джулия решила, что нет необходимости продолжать разговор о генетике. Родители явно задумались о том, чему научились их дети. Они покинули класс, не спрашивая меня ни о чем. Девятнадцать часов сорок три минуты. Превосходно.

Я упаковывал свой лэптоп, когда Джулия вдруг прыснула от смеха.

– О боже, – сказала она. – Мне надо выпить.

Я так и не понял, почему она решила поделиться этой информацией с человеком, которого знала всего сорок шесть минут. Сам я тоже планировал употребить немного алкоголя по возвращении домой, но не видел причин ставить об этом в известность Джулию.

Между тем она продолжала:

– Знаете, мы никогда не употребляем это слово – «аспи». Мы не хотим, чтобы они думали, будто это какой‑то клуб.

Очередной выпад со стороны ответственного лица – которому, должно быть, еще и платили за помощь и моральную поддержку.

– Как гомосексуализм? – предположил я.

– Точно! – воскликнула Джулия. – Но тут другое. Если они не изменятся, у них никогда не будет настоящих отношений. Я имею в виду – партнеров.

Это был здравый аргумент. Здравый и понятный мне, с моими собственными трудностями в этом вопросе. Внезапно Джулия сменила тему:

– Но вы говорите, что в каких‑то полезных делах аспи оказываются успешнее, чем, так сказать, не‑аспи. Ну, помимо убийства детей.

– Конечно. – Я сдержал свое недоумение от того, что человек, занятый обучением людей с отклонениями в психике, не до конца понимает и совсем не ценит преимущества этих отклонений. – Скажем, в Дании есть компания, которая нанимает аспи для проверки компьютерных программ.

– Я этого не знала, – ответила Джулия. – Вы действительно на многое открыли мне глаза.

Она задержала на мне взгляд.

– У вас есть время посидеть где‑нибудь?

Джулия положила руку мне на плечо.

Я инстинктивно поморщился. Вот уж поистине неуместный контакт! Если бы я поступил так с женщиной, то наверняка возникла бы проблема – не исключено, что в виде жалобы декану. С обвинением в сексуальном домогательстве и неприятными последствиями для моей карьеры. Но, разумеется, ее никто бы не осудил за столь фривольный жест.

– К сожалению, у меня на сегодня запланированы другие мероприятия.

– Их нельзя перенести?

– Точно нет.

Я не собирался снова ввергать свою жизнь в хаос, так удачно наверстав упущенное время.

До того как я познакомился с Джином и Клодией, у меня было еще двое друзей. Моя старшая сестра – первый из них. Она преподавала математику, но интереса к научному развитию у нее не наблюдалось. При этом она жила по соседству и навещала меня дважды в неделю, а иногда и вовсе просто так. Мы вместе ели и болтали о разных пустяках – например, о событиях в жизни наших родственников и об отношениях с коллегами. Раз в месяц мы ездили в Шеппартон на воскресный ужин с родителями и братом. Она была одинокой – возможно, из‑за стеснительности и непривлекательной по обычным меркам внешности. Моей сестры из‑за вопиющей, непростительной некомпетентности врачей уже нет в живых.

Вторым моим другом была Дафна. Наше общение немного захватило тот период, когда в моей жизни появились Джин с Клодией. Дафна поселилась в квартире надо мной после того, как ее муж, страдающий слабоумием, переехал в клинику. Дафна не могла сделать и нескольких шагов: проблемы с коленями, осложненные ожирением. Но она была очень умна, и я стал навещать ее. Ни ученых степеней, ни профессии – всю жизнь она провела как обычная домохозяйка. Бездарная трата себя – тем более что ее повзрослевшие отпрыски никак о ней не заботились. Ей было интересно то, чем я занимаюсь, – и мы запустили проект «Обучение Дафны генетике», очень увлекательный для нас обоих.

Дафна стала регулярно ужинать у меня: готовить одно блюдо на двоих намного экономнее, чем по отдельному блюду на каждого. По воскресеньям, ровно в пятнадцать ноль‑ноль, мы навещали ее мужа в клинике, которая находилась на расстоянии семи километров трехсот метров от нашего дома. Эту прогулку – протяженностью четырнадцать километров шестьсот метров – я совмещал с толканием инвалидной коляски и интересными беседами о генетике. А пока она общалась с мужем, я читал. Уровень его интеллекта трудно оценить, но то, что он был низким, сомнений не вызывало.

Дафну назвали в честь растения, которое зацветает в день ее рождения, двадцать восьмого августа. Каждый год в этот день муж дарил ей цветущие веточки дафны,[3]и она находила это в высшей степени романтичным. Дафна жаловалась мне, что приближающийся день рождения будет первым за пятьдесят шесть лет, когда этот символический ритуал не состоится. Решение напрашивалось само собой, и за ужином в моей квартире – ужином по случаю ее семьдесят восьмого дня рождения – Дафна получила от меня букетик из веточек дафны. Она с порога узнала этот запах и расплакалась. Я подумал, что, должно быть, допустил страшную ошибку, но она объяснила, что плачет от радости. На нее произвел впечатление и мой шоколадный торт, но уже не до такой степени.

За ужином она вдруг заявила:

– Дон, из тебя получится замечательный муж.

Это настолько противоречило моему опыту общения с женщинами, что я на мгновение лишился дара речи. Придя в себя, я изложил ей сухие факты – историю своих попыток найти спутницу жизни. Начиная с детской веры в то, что я женюсь, когда вырасту, и заканчивая полным отказом от этой идеи – ибо доказательств моей непригодности к браку накопилось достаточно.

Довод Дафны прост: у каждого есть своя половинка. С точки зрения статистики это почти бесспорно. К сожалению, вероятность того, что я найду свою, была ничтожно мала. Тем не менее эта мысль беспокоила ум – как математическая задача, у которой обязательно есть решение.

В следующие два дня рождения Дафны мы повторили цветочный ритуал. Эффект оказался не таким сильным, как в первый раз, но я укрепил его дополнительными подарками, книгами по генетике, – и Дафна пришла в восторг. Она сказала, что для нее день рождения – самый любимый день в году. Всегда полагая, что такая логика скорее присуща детям – из‑за подарков, конечно, – я удивился тому, что и взрослым она не чужда.

Через девяносто три дня после третьего ужина по случаю дня рождения мы отправились привычным маршрутом в клинику – обсуждая по дороге статью о генетике, которую Дафна читала накануне. Вдруг оказалось, что она не может вспомнить некоторые очень важные моменты. За последние недели ее не раз подводила память. Я сразу же организовал обследование. Диагноз – болезнь Альцгеймера.

Интеллектуальные способности Дафны истощались с пугающей скоростью. Вскоре мы уже не могли вести привычные разговоры о генетике, но совместные ужины и прогулки в приют продолжались. Теперь Дафна говорила в основном о прошлом, о муже и семье, так что я мог составить общее представление о том, какой бывает супружеская жизнь. Она по‑прежнему настаивала на том, чтобы я нашел себе достойную женщину и познал семейное счастье – то, которое было у нее. Дополнительные исследования подкрепляли доводы Дафны доказательствами: женатые мужчины счастливее холостяков и живут дольше.

Однажды Дафна спросила: «Когда у меня снова будет день рождения?» Я понял, что она перестала ориентироваться во времени. Решив, что в данном случае ложь – во спасение, я озаботился организацией праздника. Правда, я не знал, как достать цветущую дафну не в сезон, но мне неожиданно повезло. Я обратился к одному коллеге‑генетику, который работал над коммерческим проектом по изменению сроков цветения. Коллега снабдил мою цветочницу несколькими ветками дафны, так что мы изобразили праздничный ужин. Я проворачивал эту операцию каждый раз, когда Дафна спрашивала о своем дне рождения.

И все‑таки час, когда Дафна была вынуждена присоединиться к своему мужу в клинике, настал. По мере того как ее память угасала, мы праздновали дни рождения все чаще. Закончилось это тем, что я стал навещать ее ежедневно. В цветочной лавке мне вручили карту постоянного покупателя. Я подсчитал – по количеству отмеченных дней рождения, – что Дафне стукнуло двести семь лет к тому моменту, как она перестала узнавать меня, и триста девятнадцать, когда она уже не реагировала на цветы; после чего я и прекратил свои визиты.

Я не рассчитывал на продолжение знакомства с Джулией. И ошибся в своих прогнозах – как всегда, когда речь идет о людях и их поступках. Через два дня после моей лекции в пятнадцать часов тридцать семь минут высветился незнакомый номер; эсэмэс от Джулии с просьбой перезвонить. Я предположил, что, должно быть, оставил в классе что‑то из своих вещей. И снова ошибся.

Джулия захотела продолжить наши дискуссии по синдрому Аспергера. Мне было приятно, что мой доклад так повлиял на нее. Она предложила встретиться за ужином в ресторане. По мне – не совсем подходящее место для дискуссии, но, поскольку я всегда ужинаю в одиночестве, спланировать время встречи было легко. С остальным оказалось сложнее.

– Какие именно аспекты вас интересуют?

– Ну‑у‑у‑у, – ответила она, – я думала, мы могли бы просто поговорить… познакомиться поближе.

Расплывчато.

– Мне надо знать хотя бы в общих чертах, о чем пойдет речь. Что в моей лекции вас так заинтересовало?

– Ну… наверное, то, что в Дании «аспи» привлекают для проверки компьютеров.

– Для проверки компьютерных программ. – Мне определенно нужно было подготовиться к разговору по этой теме. – Что именно вы хотели узнать?

– Мне интересно, как их находят. Ведь большинство взрослых с синдромом Аспергера даже не подозревают о своей болезни.

Кстати, тут есть, о чем подумать. Опрос случайных претендентов на вакансии – крайне неэффективный способ выявить синдром Аспергера, который обнаруживается лишь у трех десятых процента населения. Я рискнул предположить:

– Думаю, они используют вопросник в качестве предварительного фильтра.

Я еще не договорил, когда у меня в голове что‑то щелкнуло – не в буквальном смысле, конечно.

Вопросник! Какое очевидное решение. Специализированный, научно обоснованный, действенный инструмент. Тот самый, который позволит отсеять всех непунктуальных и безалаберных, привередливых в выборе мороженого, чувствительных к харассменту, любительниц гаданий на «магическом кристалле» и гороскопов, жертв моды, религиозных фанатичек, вегетарианок, спортивных болельщиц, креационисток,[4]курящих, научно безграмотных – ну, и еще верующих в гомеопатию. И в итоге оставить одну (в идеале) правильную кандидатуру. Или – что более реалистично – хотя бы шорт‑лист претенденток.

– Дон? – Джулия терпеливо ожидала моего ответа. – Когда вам будет удобно встретиться со мной?

Всё изменилось. Прежде всего – приоритеты.