Кристиана 1 page

Эти огромные веки приподнимаются, взгляд ищет меня. Невыносимый момент. Как будто дерево выдергивает из земли свои корни, чтобы пойти прогуляться. Как будто гора вдруг открывает рот, чтобы заговорить. Как будто огромная приливная волна набрасывается на торговую зону какого‑нибудь пустынного городка. Как может существовать человек столь огромный – гигантская статуя, форма рельефа с человеческими очертаниями? Но то, что он еще и живой, что он обращает на тебя внимание…

Саския у меня в голове задыхается от ужаса. Мой собственный пульс пускается вскачь, но не потому, почему ужасается Саския. Я не меньше, чем она, поражена тем, что гигант – живой и обращает на нас внимание, но, когда он открывает глаза и смотрит на меня, я его узнаю. Я знаю, кто он такой.

И это знание почти лишает меня чувств. У меня слабеют ноги, дрожат колени. Его взгляд притягивает, он тащит меня в огромный и непонятный мир, который лежит по ту сторону зрачка. Но веко медленно опускается, и вот глаз опять закрыт.

Я с облегчением вздыхаю. Мне все еще хочется к чему‑нибудь прислониться.

«Что это, Кристиана?» – спрашивает Саския.

«Что‑то тут не так», – отвечаю я.

«Это серьезно… Он такой огромный. И когда глаз открылся, мне показалось… не могу этого объяснить, но было такое чувство, как будто нас вот‑вот вытащат вон из твоего тела. Никогда не видела ничего более огромного и древнего».

«Это не дух Вордвуда».

«Ты о чем?»

Я поворачиваюсь к библиотекарю.

– Это довольно старый дух, – говорю я.

Он кивает:

– И очень могущественный.

Да‑а! Шутки в сторону.

– Он всегда был такой? – спрашиваю я.

– О нет, – отвечает Либрариус. – Как я вам уже говорил, до появления вируса он был невидимым. Он просто был везде.

– А когда появился вирус?

– Сначала появилась эта вода, которая съела несколько акров библиотеки. А потом он показался из воды и очень долго добирался до берега. Когда он наконец достиг его, это было что‑то вроде небольшого землетрясения. Я боялся, что ближайшие шкафы вот‑вот рухнут.

Я снова смотрю на поверженного гиганта.

«Что здесь происходит? – не отстает Саския. – И что ты имела в виду, сказав, что это не дух Вордвуда?»

«Это Левиафан», – отвечаю я ей.

Как бы мне хотелось, чтобы здесь оказался кто‑нибудь из Пограничных Миров, чтобы помочь мне выпутаться! Мамбо или Макси Роуз. А еще лучше – кто‑нибудь из тех, кто собирался на вечеринки в Хинтерленде, в черных одеждах, пошептаться и посплетничать по углам огромной бальной залы, обсудить темные предметы, о которых другие и не задумались бы, до которых никому, кроме них, дела нет. Именно их повышенного внимания к частностям и мелочам мне сейчас и не хватало.

«Ну хорошо, – говорит Саския. – Я знаю, что такое левиафан, но ты явно употребляешь это слово в контексте, которого я не понимаю. Если только ты не хочешь сказать, что это в буквальном смысле дух кита или какого‑нибудь морского чудовища».

«Нет‑нет. Настоящий Левиафан гораздо древнее и непостижимее, чем то, что значит это слово».

«Не понимаю тебя».

«Подумай о том, как образовался мир».

«Согласно какой версии?»

«Согласно истинной версии. Той, по которой мир сотворил Ворон».

«Разве кто‑нибудь знает истинную версию? То есть я хочу сказать, что каждая культура и религия смотрит на это по‑своему».

Я подавляю вздох. Интересно, что думает Либрариус, пока я веду этот разговор внутри головы. Потому что теперь‑то я знаю, что он вовсе не безобидный администратор, за которого хочет себя выдать. Но мне не хочется на него смотреть. Пусть думает, что я все еще под гипнозом Левиафана, пока тут беседую с Саскией.

«А кроме того, – говорит Саския, – какое все это имеет отношение к тому, что здесь происходит?»

«Левиафаны предоставили Ворону материал для строительства мира – куски… точно не могу сказать чего. Наверно, самих себя. Или тех мест, откуда они появились. Какой‑то вид энергии, которая может превращаться во что угодно».

«Похоже на многие концепции Бога».

«Наверное. Но левиафаны не с Небес и не из Нирваны. Они существуют в каком‑то другом месте. Они – чистый дух, и здесь их быть не должно».

«Разве что на этом сайте в Мире Духов».

«Что‑то вроде того. Что‑то лежащее сбоку, снизу, сверху любого мира, в котором может проявиться нечто физическое».

Во время этого разговора мне неожиданно приходят в голову обрывки наших бесед со схоластиками из Хинтерленда. Странно: ты иногда и не знаешь, что в памяти что‑то отложилось, а в определенной ситуации оно всплывает.

«Все дело в том, – говорю я Саскии, – что его не должно быть здесь».

«А собственно, почему ты решила, что это Левиафан?»

Я вспоминаю о том, что как‑то сказал мне Делиан Сент‑Клауд, когда он с братом Элвином пытались объяснить мне, что такое Левиафан.

«Если когда‑нибудь встретишь его, – сказал тогда Делиан своим внятным голосом ученого мужа и одновременно веселого бродяги, – а поверь мне, это в тысячу раз менее вероятно, чем то, что Элвин вдруг заинтересуется женщинами, – ты это сразу поймешь. Ты просто сразу поймешь, что перед тобой Левиафан».

Помню, тогда я подумала, что все это шутка, что никто из них двоих на самом деле ничего не знает, – но теперь я понимаю, что они имели в виду. Нет слов, чтобы описать то, что я увидела в глазах этого существа. Но ничего этого рассказать Саскии я не успеваю, потому что вдруг слышу у себя за спиной какое‑то шевеление.

Оглянувшись, я вижу, что к нам подходит Либрариус. За ним на полу, около одного из книжных шкафов, лежит тело Саскии. Неподалеку от него – стул Джексона. Бедный Джексон в совершенном смятении, он смотрит на Левиафана круглыми глазами. Мне очень неприятно, что он вынужден пройти через все это вот так – связанным, совершенно беспомощным и одиноким, но сейчас у меня нет времени нянчиться с ним. К тому же в глазах Либрариуса, как я вижу, зарождается подозрение.

Он пытается скрыть это, но я умею распознавать такие вещи. Почти так же хорошо умею, как прятать собственные мысли и эмоции. У меня идеальное лицо для игрока в покер, так что мне редко удается найти партнеров в карточной игре.

– Я кое‑что узнал, когда появился вирус, – говорит Либрариус, – один трюк.

Я качаю головой:

– Это меня не интересует. Мне хотелось бы узнать, как вы принесли сюда этого духа.

– Я же сказал вам, что он всегда был здесь. Но когда появился вирус, он проявил себя вот в таком обличье.

– Я этому не верю.

Он пожимает плечами:

– Это, в общем, не важно, чему вы верите, а чему – нет. Важно то, что я решил: вы не можете быть мне полезны, как я сначала думал. По крайней мере в вашем теперешнем состоянии.

Сначала мне кажется, что внезапно появившаяся золотисто‑голубая аура – это просто так, для понта, но через секунду до меня доходит, что это он начинает произносить некое заклинание. Он что‑то делает в воздухе руками, прищелкивая пальцами, как плохой фокусник, который старается отвлечь публику от того, что делает в действительности. Я делаю движение ему навстречу, готовая к активным действиям. Я уже прошла весь путь от страха перед ним до могучего желания врезать ему как следует. Но двигаться надо побыстрее. Он произносит слово на несуществующем, но известном мне языке – и молния ударяет прямо мне в голову.

Я стою, неспособная пошевелиться, и вибрирую, волосы дыбом, глаза закатились. Такое чувство, будто внутри меня, в грудной клетке, шарит чья‑то рука, ища мою душу, чтобы выдрать ее из тела.

А потом я узнаю, что этому трюку он научился у вируса. Он умеет изымать дух, не убивая тела. Думаю, он наблюдал, как вирус расправился с Саскией, а потом доставил сюда ее тело.

Но я себе даже представить не могу, на что ему мое тело… разве что…

Если только он не нуждается в нем, чтобы выбраться отсюда. Если он привязан к этому месту, но хочет вырваться…

А это так и есть. Я уверена.

Тело Саскии ему не подойдет, потому что она родом из Вордвуда. Хотя, не сомневаюсь, он пытался использовать его. Может быть, этим и объясняется вся эта история со стеклянным гробом. Он, верно, вообразил себя тем самым принцем, от поцелуя которого она должна проснуться, но проснуться с ним, принцем, внутри. Единственная причина, по которой он не добрался до нее раньше, – это вирус. Сначала ему нужно было разобраться с вирусом. А потом, вероятно, он понял, что это тело ему не подойдет.

Но я – другое дело. Я родилась вне Вордвуда и не изменилась, как все остальные, когда попала на этот сайт. Вероятно, он решил, что я – его обратный билет.

Есть только одна небольшая проблема, о которой он пока не знает: нас двое в моем теле.

«Пусть возьмет меня», – говорит Саския, и я понимаю, что она одновременно со мной все это просчитала.

«Но…»

«Сейчас не время обсуждать и спорить, – говорит она, – кроме того, это все‑таки твое тело – ты и оставайся в нем».

Итак, пока я изо всех сил сопротивляюсь заклинанию, которое хочет разорвать меня, она сама хватается за него. После короткого замешательства давление у меня в голове снижается. Либрариус завладевает духом Саскии и покидает мое сознание вместе с ним.

Я снова начинаю четко видеть, но притворяюсь, что заклинание сработало, и грациозно оседаю наземь, стараясь при этом не слишком сильно удариться головой. Не стоило беспокоиться. Либрариус предусмотрительно подхватывает меня, прежде чем моя голова успевает коснуться земли. Наверное, бережет свою «новую одежду».

Он склоняется ко мне. Я лежу на полу, пытаясь придумать, как бы отвлечь его внимание. Хоть бы Джексон сделал что‑нибудь. Но помощь приходит с самой неожиданной стороны, хотя, пожалуй, мне следовало ожидать чего‑то подобного теперь, когда Саския свободна. Мои глаза закрыты, я оставила только щелочки. Сквозь ресницы я вижу, как Либрариус поворачивается к Саскии, которая пошевелилась. Я‑то думала, это удивит его, но, оказывается, он к этому готов.

– Вот видите, – говорит он ей, – не такой уж я жестокий. Будь я действительно жесток, я бы не обеспечил вашей душе временное жилище.

Я не знаю, что делает Саския. Села ли она, ведет ли себя нормально и адекватно. Или полностью дезориентирована.

Это не важно. Сейчас важно, что она отвлекает его внимание.

Я открываю глаза, бесшумно поднимаюсь на ноги и вижу, что библиотекарь стоит ко мне спиной. Вот тут‑то и пригождается моя природная храбрость. Не раздумывая ни секунды, я подхожу к нему сзади и бью ногой ему между ног, туда, где больнее всего.

И знаете, что оказывается? Он не евнух!

Он сгибается пополам и вопит от боли – еще как! Я его сильно ударила, по‑настоящему. Но он все не выбывает из игры. Несмотря на ужасную боль, которую он сейчас испытывает, его золотисто‑голубая аура расширяется. Он все еще прищелкивает пальцами. И пытается что‑то сказать.

Этого нельзя допустить.

Я снимаю с ближайшей полки добротный тяжелый том – «Золотой Сук», как я успеваю прочесть, – и обрушиваю его библиотекарю на голову. Мне приходится ударить трижды, прежде чем он оседает на пол и затихает. Я отрываю от него взгляд и вижу, что Саския сидит, привалившись спиной к книжному шкафу.

– Как ты? – спрашиваю я.

Она не отвечает, только губы слегка изгибаются. Ее взгляд еще только ищет мое лицо, ее слух ловит мой голос.

– Ты уже там, внутри, да? – спрашиваю я. – Все нормально, все функционирует?

– Сейчас… м‑минутку…

Голос у нее хрипловатый от долгого молчания. Наверное, у нее перед глазами все плывет.

– Да сколько угодно, – разрешаю я.

А я пока отвязываю Джексона от стула.

– А ты как? – спрашиваю, ослабив веревки. – Можешь стоять?

– Н‑не… не знаю…

Кажется, он тоже не в лучшей форме, но постепенно приходит в себя. Я распутываю последние веревки, и он начинает, пока сидя, растирать себе руки и ноги.

– Он… он умер? – спрашивает Джексон.

Мне не приходится переспрашивать – кто.

– Не знаю, – отвечаю я.

Я не останавливаюсь, пока не отвязываю веревки от самого стула. Я беру их, иду к распростертому на земле Либрариусу и принимаюсь за работу: связываю ему запястья за спиной, еще одной веревкой крепко прикручиваю руки к туловищу, а третью – обматываю вокруг щиколоток. Оторвав кусок от рукава его рубашки, делаю из ткани кляп и затыкаю ему рот, а последний кусок веревки использую, чтобы этот кляп закрепить.

– Думаешь, это его удержит? – спрашивает Джексон.

Я пожимаю плечами:

– У тебя есть идея получше? Кажется, чтобы сотворить что‑нибудь волшебное, ему нужно шевелить руками и говорить.

– Но ты ведь сказала, что он бог.

– Нет, я сказала, что он могущественный дух – действительно что‑то вроде бога, но я употребила это слово лишь для того, чтобы стал ясен масштаб.

– Но ведь даже могущественный дух…

– Да знаю, знаю, – отвечаю я ему. – Он для нас недосягаем. Но пока мы не можем придумать для него ничего понадежнее, пусть полежит так.

– Бросьте его в озеро, – подает голос Саския.

Я смотрю на нее. Кажется, она уже здесь, пришла в норму, но, видно, у нее в голове помутилось, раз она сделалась такой кровожадной. Может быть, она просто слишком много времени провела у меня в голове.

– Он еще может нам понадобиться, – говорю я.

– Зачем? В нем причина всех наших неприятностей.

Я качаю головой:

– Не думаю, что он все это спланировал. Он только воспользовался тем, что вирус все здесь покорежил.

– Ты так и не объяснила, зачем он может нам понадобиться.

Прежде чем я успеваю обдумать ответ и тем более произнести его, мы слышим какой‑то отдаленный шум. На гром это не похоже, скорее, так лед на озере ломается. Джексон возбужденно мотает головой.

– Что это? – тревожно спрашивает он.

Не понимаю, почему они думают, что я знаю ответы на все вопросы.

– Понятия не имею, – отвечаю я.

Я подхожу к Саскии и помогаю ей подняться. Закидываю ее руку к себе на плечо, сама обнимаю ее за талию – в общем, поддерживаю ее. Сначала она просто висит на мне мертвым грузом, но постепенно начинает передвигаться все лучше и лучше.

– Господи, как я хочу пить! – говорит она.

– Здесь целое озеро, – отвечает Джексон.

В его голосе даже больше чем истерика.

– Отсюда я пить не стану.

Этот странный звук, похожий одновременно на треск и на гул, слышится опять. На этот раз он где‑то довольно близко, хотя наверняка сказать нельзя. Здесь такое эхо! Я оставляю Саскию в полусидячем положении около стула, на который можно опереться, и обращаю наконец внимание на великана.

– Надо что‑то делать с Левиафаном, – говорю я.

Саския и Джексон удивленно смотрят на меня.

– Ему нельзя здесь быть, – объясняю я.

У меня в памяти звучит голос одного из братьев Сент‑Клауд. Он отвечает на мой невинный вопрос, что будет, если Левиафан появится в физическом мире. Они говорили о нарушении космического равновесия и дырах в пространственно‑временном континууме. И тогда я поняла не больше, чем могу понять сейчас. Я запомнила только, что это будет очень, очень плохо.

– Вообще‑то, нам тоже здесь не место, – замечает Джексон.

Он прав. Но мы пока не можем уйти отсюда, даже если бы знали как. Мы должны решить проблему с Левиафаном, удостовериться, что Либрариус не затевает какую‑нибудь очередную гнусность, наконец, собрать всех людей, которых затянуло на этот сайт, и найти способ отправить их по домам.

Гул все приближается. Эхо множится под потолком, где‑то в темноте над нами. О, на этот раз за гулом следует какой‑то странный клокочущий звук. Мы, как по команде, поворачиваемся к озеру и видим, что каменистый берег разрезала трещина. В нее тут же хлынула вода.

Скорее всего, первое, чем нам стоит заняться, – это сделать что‑нибудь, чтобы все здесь не разлетелось на куски.

Кристи

Аарон все‑таки удивляет меня. Он ведет себя совсем не похоже на циничного эгоиста Аарона Гольдштейна, которого я знал, и остается лишь поражаться тому, как Сюзи удалось создать эту новую, улучшенную версию. Или, может быть, само ее присутствие оказывает на него такое сильное корректирующее действие.

Взять хотя бы эту историю со сказочным человечком, спасать которого он отправился. Или то, что вот сейчас он вызвался пойти и посмотреть, что там, за стеной тумана. Прежний Аарон даже не стал бы рассматривать такой возможности. Он бы даже не остановился, чтобы подумать об этом, а не то что совершить что‑нибудь подобное. Он и пальцем не пошевелил бы, если из этого нельзя было извлечь никакой пользы для себя.

– Не думаю, что это хорошая идея, – говорит Боджо в ответ на предложение Аарона. Он отрывает взгляд от тропинки, теряющейся в тумане, и поворачивается к нам. – Самое худшее, что мы можем сейчас сделать, – это разделиться.

– Значит, рисковать придется всем? – спрашивает Аарон.

Жестянщик вздыхает:

– Подумайте. Мы не знаем, что там, по другую сторону тумана. И что важнее, мы даже не знаем, сможем ли вернуться обратно, если пройдем сквозь него. А если и сможем, то вернемся ли мы в то же самое место. Так какой прок в вашей разведке, если вы не вернетесь, чтобы рассказать нам, что увидели?

– Но мы не знаем точно, что не сможем вернуться.

– Мы также не знаем, опасно это или нет, – возражает Боджо. – Вот поэтому я и сказал, что надо подумать: ищем обходной путь или продолжаем идти по тропе сквозь туман. Но что бы мы ни выбрали, идти надо всем вместе. И мое предложение – остаться на тропе.

Все долго молчат. Наши взгляды притягивает лес по другую сторону тумана. Я вспоминаю камешки, которые бросал Боджо и которые так и не долетели до другой стороны. Я не горю желанием узнать, куда подевались камешки, но если таков путь в Вордвуд, то этот путь я должен пройти. Ведь там Саския. А уж если мне все равно суждено идти, то лучше идти со всеми. Особенно если среди этих всех – Боджо, ведь он единственный из нас обладает опытом пребывания в Других Мирах.

– Я с вами, – говорю я ему. – Я тоже за то, чтобы идти всем вместе и не сходить с тропы.

– Запишите и меня, – говорит Аарон.

– И меня, – нахмурившись, подает голос Сюзи и толкает Аарона в плечо. – Неужели ты бросил бы меня?

– Это вряд ли.

– А вы, Рауль? – спрашивает Боджо.

– Если уж я зашел так далеко, – говорит Рауль, – то какой смысл теперь отступать?

Мы с ним на секунду встречаемся взглядами, и я понимаю, о чем он думает. У него, так же как и у меня, там любимый человек.

Мы снова смотрим в туман. Так странно – видеть этот лес на той стороне, зная, что, как только мы перешагнем границу, тут же окажемся в каком‑то ином мире.

– Всем держаться за руки, пока мы идем сквозь туман, – командует Боджо. – Это чтобы быть уверенными в том, что все попадем в одно и то же место.

Мне вдруг приходит в голову несвоевременная, нелепая мысль о гранках, которые я вычитывал перед тем, как все это началось, и о том, что я так и не дал знать Алану, что задержу их.

– Кристи… – вдруг обращается ко мне Сюзи.

Я вздрагиваю и возвращаюсь в настоящее. Левую руку протягиваю Сюзи, правую – Раулю. Теперь мы соединены, как бусинки в ожерелье.

– Держитесь друг за друга крепко, – говорит Боджо.

Пальцы Сюзи все сильнее сжимают мою ладонь. По одному, вслед за жестянщиком, мы проходим сквозь туман. Я чувствую, что и сам изо всех сил стискиваю руки Сюзи и Рауля.

Проход сквозь слой серого тумана – одно из самых странных ощущений, какое я когда‑либо испытывал. И может быть, один из самых храбрых в моей жизни поступков – следовать за остальными, видя, как они исчезают за стеной тумана. Не могу даже описать панику, которая охватывает меня, когда я вижу, как они уходят. Боджо, Аарон, Сюзи. Я вижу только руку, которая парит в воздухе и за которую я держусь, и, значит, моя очередь.

Мне не хочется туда идти, и, чтобы дать задний ход, мне достаточно лишь выдернуть свою руку у Сюзи. Но я заставляю себя, и вот уже и рука Сюзи исчезла, и постепенно исчезает моя собственная.

Туман практически не касается моей кожи, он, скорее, проходит сквозь кожу. На какое‑то мгновение я сам становлюсь туманом, наши молекулы смешиваются. Я слышу у себя в голове странные звуки, напоминающие радиопомехи. Температура падает градусов на десять. Я ожидал приступа дурноты, такого как после перехода границы с Миром Духов, но ничего подобного не происходит. Вместо этого я чувствую острое, всеобъемлющее одиночество. Глубокое понимание, что, сколькими бы людьми я ни окружил себя, я одинок во Вселенной.

И вот я прошел, за мной последовал Рауль.

Кажется, мы очень долго стоим на другой стороне, не разнимая рук, пытаясь разглядеть хоть что‑нибудь сквозь мглу. Мне кажется, что надо заново учиться дышать, но, по крайней мере, это ужасное чувство одиночества отступило. Воздух какой‑то затхлый, как в подвале. Ощущение сырости.

– Да, как‑то не хочется проделывать такое часто, – говорит Боджо.

Его голос словно отменяет какое‑то заклинание, сцепившее наши руки. Мы отпускаем друг друга и осматриваемся.

Освещение слабое, но, когда глаза приспосабливаются, оказывается, что вокруг вовсе не так темно, как показалось вначале.

– Вы знаете, где мы находимся? – спрашивает Рауль у Боджо.

– Где‑то под землей, – качает головой жестянщик.

Как только он говорит это, я начинаю внимательно рассматривать то, что нас окружает. Оказывается, мы в широком коридоре или туннеле. Стены из кирпича, надежно склеенного цементом. Под ногами – мусор: камни, осколки битого кирпича, обрывки газет – в общем, всякий сор. Я поднимаю ближайшую ко мне газету и пробегаю глазами строчки. Либо освещение хуже, чем я предполагал, либо это написано на неизвестном мне языке.

Я поднимаю голову, пытаясь сообразить, откуда идет свет. Высоко на стенах я замечаю фосфорное свечение. Потолка не вижу. Если бы не застоявшийся, неподвижный воздух, я бы решил, что его и нет.

– Посмотрите, – говорит Сюзи.

Она прошла немного вперед и указывает на грубую постройку на опорах из необтесанных бревен, крытую толем.

За ней – целая деревня таких же строений, тянущихся вдоль стены, насколько мы можем видеть.

– Здесь люди живут? – спрашивает Рауль.

– Скорее, жили, – отвечает Боджо. – Похоже, что здесь давно никто не был.

– Напоминает канализацию.

– Скорее, заброшенную линию метро, – говорю я, ковыряя носком ботинка в мусоре под ногами. – Мне кажется, если бы мы разгребли этот мусор, то докопались бы до рельсов. А может, это что‑то вроде Старого города в Ньюфорде.

– Только в Старом городе никто не живет, – уточняет Аарон, – с тех пор как землетрясение загнало все постройки под землю.

– Ты в этом уверен? – спрашиваю я.

Аарон устало и раздраженно смотрит на меня:

– Да ладно! Ты, конечно, будешь рассказывать про всяких там гоблинов – как бишь ты их окрестил?

– Скукинсы.

– Точно. Ты и правда считаешь, что они живут в Старом городе?

– Так мне говорили.

– А ты их видел?

– Нет, – отвечаю я, – но я видел бездомных людей. Там безопаснее, чем в Катакомбах, потому что меньше преступных элементов – всяких сумасшедших и байкеров.

– А ты‑то что там делал?

Я улыбаюсь ему в ответ:

– Искал гоблинов.

Аарон качает головой.

– Итак, что дальше? – спрашивает Рауль. – Идти по туннелю?

Боджо кивает:

– Тропа все еще продолжается. Ее не видно, но я чувствую, что она есть под всем этим мусором.

Я знаю, что у всех нас есть вопросы, начиная с того, как этот туннель вообще мог оказаться здесь, если все, что мы видели сквозь туман, было старым дремучим лесом, но Боджо отправляется, мы следуем за ним, как тогда, когда в первый раз перешли границу Другого Мира. На этот раз Сюзи и Аарон идут за жестянщиком, а мы с Раулем замыкаем шествие.

– Думаете, мы и правда найдем их, – спрашивает Рауль через некоторое время, – всех этих людей, которые пропали?

Разумеется, он хочет спросить, найдем ли мы его Бенни.

Я бросаю на него быстрый взгляд.

– Мы должны их найти, – отвечаю я. – Иначе я сойду с ума.

– Мне кажется, я уже сошел, – говорит он, обведя рукой все, что вокруг. – Все это… все эти миры…

– Да, это выглядит несколько иначе, чем я ожидал.

– Вам страшно?

Я киваю:

– Но не столько за себя, сколько за Саскию. Что мы ее не найдем. Или найдем, но…

Я не в силах закончить фразу.

– Я всю жизнь боялся, – говорит Рауль. – Боялся почти всего. Мира вообще, мальчишек, которые стали бить меня, когда я подрос. Я был тощим заморышем, меня всегда больше интересовало рисование, чем спорт, девочки и тусовки. – Он невесело улыбается. – Меня называли слабаком и пидором задолго до того, как я осознал свою сексуальную ориентацию.

Я вспоминаю Джимми Брауна, мальчика в начальной школе, про которого пели дразнилку «Голубой, голубой, не хотим играть с тобой», и она преследовала его все школьные годы. Я его не дразнил, но и не сделал ничего, чтобы это прекратить. И никто не сделал. Разумеется, у меня в те годы своих проблем хватало, взять хотя бы отношения с родителями. Они обращались со мной и Джорди немногим лучше, чем дети в школе.

– Я понимаю, о чем вы, – отвечаю я. – Я и сам вовсе не считаю детство золотым временем, кроме разве что тех моментов, когда был предоставлен сам себе.

– Да, так спокойнее – быть самому по себе, – соглашается Рауль. – Но ты так одинок, когда растешь без друзей, когда ты выброшен из мира. Я тогда, кажется, все отдал бы за то, чтобы испытать эрекцию, глядя на девушку.

Я не могу удержаться от улыбки:

– У меня с этим проблем не было. А вот насчет заговорить с ней…

– Ах вот что вам нужно было? – улыбнулся Рауль в ответ. – А как насчет необходимости бредить футболом?

Рассуждать о любви? Одно неверное слово или взгляд – и они думают, что ты за ними ухаживаешь.

– Однажды меня побил футболист‑полузащитник, – сказал я, – но только за то, что я пытался подцепить его девушку, которая пользовалась успехом.

– Это нормально. То есть вы, конечно, нарушили правила, но вы молодец – и почему бы вам было не отомстить ему, отбив его девушку?

– Эти ребята влюблялись только в тех девушек, которых хотели все.

Рауль кивнул:

– А теперь представьте себе, что сделал бы с вами полузащитник, если бы вы попытались поухаживать за ним, а не за его девушкой.

– То, что вы этого не пытались делать, не было страхом. Это просто здравый смысл. В те времена…

– Не думаю, что сейчас что‑то сильно изменилось.

– Может, и нет, к большому сожалению.

Рауль пожимает плечами:

– Но самое странное – сейчас‑то я не боюсь. Наверное, это потому, что впервые я чувствую, что нужен. Нужен Бенни. Впервые мы поменялись ролями, и теперь он рассчитывает и надеется на меня. Надеюсь не подвести его.

– Мы делаем все, что в наших силах.

– Я знаю. И все‑таки, похоже, этого далеко не достаточно.

Я вполне разделяю его мнение.

Туннель действует на нервы. Трудно идти мимо этих построек и сознавать, что людям приходилось здесь жить. Конечно, кое‑где и сейчас так живут, и в еще худших условиях. Боджо не может объяснить нам, где именно находится этот туннель – где‑то между мирами, в пограничной области, – но он говорит, что это место всего лишь отражение какого‑то места в нашем Условном Мире.

Мы бредем по туннелю еще с полчаса, пока не видим свет где‑то далеко впереди. Пройдя еще немного, мы слышим какой‑то звук. Мне требуется несколько секунд, чтобы сообразить, что это за звук. Это дождь.

Еще через несколько минут мы оказываемся в конце туннеля и довольно долго стоим у выхода, глядя на промокший до нитки лес. Не знаю, тот ли это лес, который мы видели сквозь туман с той стороны, или какой‑то другой. Дождь сильный и затяжной, такой может промочить до нитки за считаные секунды. С ветвей течет и капает. И такой прекрасный запах – влажной земли! Тропинка, которую мы так долго не видели, появляется из‑под мусора и уходит петлять между стволами.

– Это Вордвуд? – спрашивает Сюзи.

Боджо кивает:

– Или, по крайней мере, имеет к нему отношение. Давайте отдохнем здесь несколько минут. Может быть, если нам повезет, дождь кончится.

Мне не очень нравится эта идея – у меня в голове словно часы тикают, – но все остальные, кажется, не прочь передохнуть, и я молчу. Но когда мы останавливаемся, я чувствую, что мой организм меня подводит: сидение за компьютером – не самая лучшая тренировка перед длительным переходом, который мы предприняли сегодня. Ноги болят. С огромным облегчением скидываю со спины рюкзак и сажусь на землю.

Мы устраиваемся у выхода из туннеля, достаем наш походный паек и запиваем его минеральной водой из бутылок. Разговариваем мало. В основном смотрим на дождь, слушаем, как капли стучат по земле. Глядя на темный, мокрый лес, я вспоминаю рассказы Джилли о том, что символизируют путешествия сказочных персонажей. Так, если они бредут через дремучий лес – это аналогия трудностей, которые человек должен преодолеть, чтобы достигнуть цели.