Кристиана. Я медленно прихожу в себя после второго обморока, выплывая из полного беспамятства в дремотное состояние

Я медленно прихожу в себя после второго обморока, выплывая из полного беспамятства в дремотное состояние, в котором еще не вполне контролирую свое тело. Я даже не уверена в том, что у меня оно есть. Словом, то, что есть я, плывет над лугом с изредка встречающимися деревьями. С краю – густой темный лес. Это очень странное место, потому что все состоит из… слов.

Трава и полевые цветы – фразы, качающиеся на ветру. Бутоны знаков препинания. Кусты гласных. Деревья – целые параграфы, полные описаний, которые, переходя от ствола к ветвям и листьям, истончаются в отдельные предложения и слова. Глаголы и существительные скапливаются в кронах или в корнях деревьев. Другие части речи сидят на верхних ветках, издавая сладкие трели, или порхают вокруг на крыльях стихов.

Пейзаж очень странный, но я совершенно его принимаю, как это обычно бывает во сне. Мне радостно и легко.

Я не знаю, давно ли нахожусь здесь, но пейзаж начинает постепенно уплывать – или я от него уплываю. Меня пронзает острая боль разочарования. Мне было здесь спокойно, я была счастлива здесь даже притом, что в тени, под деревьями, на краю леса легенд и сказок, разглядела несколько страшных историй.

Потом я ощущаю слабую пульсацию в руках и ногах. Так я понимаю, что у меня есть руки и ноги. У меня снова есть тело. Я успеваю услышать еще одну, последнюю песенку желтогрудого глагола, угнездившегося в параграфе толстого дуба: «Лови, лови, лови что можешь…» – и тут все пропадает. Я просыпаюсь.

Открыв глаза, я обнаруживаю, что мир кружится. Лица, глядящие на меня, сливаются в одно сплошное пятно, размытое и бесцветное. Но когда вращение прекращается, лица все еще здесь, хотя по‑прежнему нечетки и лишены цвета. Эта бесцветность – просто шок после ярких красок мира слов, в котором я только что была.

Я сажусь и обнаруживаю, что лица приставлены к телам, контуры которых тоже едва намечены. Тела не в фокусе, как и головы. Они уплывают от меня, стоит мне только попытаться рассмотреть их получше, а те, что вне моего поля зрения, тем временем подбираются поближе ко мне.

– Прочь! – говорю я им.

Я встаю на колени и отмахиваюсь от них. Они слушаются меня, отходят подальше и наблюдают издали. От бесплодных попыток настигнуть их меня начинает подташнивать, но я заставляю себя поставить одну ногу на землю и оттолкнуться. Мне удается встать. Нельзя, правда, сказать, что я стою, – скорее, качаюсь.

– Я сказала: прочь! – прикрикиваю я на призрачные фигуры, которые снова начали подбираться ко мне.

Вот тогда‑то я и понимаю, что я‑то не бесцветна. Поднимаю одну руку, потом другую. Они такого же медно‑коричневатого оттенка, как всегда. Смотрю на свои джинсы и свитер. Я гораздо более здесь, чем все эти люди. Я даже гораздо реальнее, чем само это место. Бледно‑розовый свитер, голубые линялые джинсы, потертые коричневые туфли – все это просто вибрирует реальностью, цветом.

Еще бы! В этом‑то мире светотени, где все либо черное, либо белое, либо какого‑нибудь оттенка серого. Я здесь точно цветное пятно на черно‑белой фотографии.

Но это еще не самое странное. Декорации почти такие же, как и в моем сне про Лес Слов, но только луг переходит в лес, состоящий из какого‑то металлолома: деревья, ветки, листья, подлесок и все остальное. Все это – из микросхем, проводов и ошметков бог знает чего.

Я наклоняюсь и дотрагиваюсь до травы под ногами. Она как будто из крошечных проводков, но мягких и податливых, как травинки.

Больше всего меня достает бесцветность.

Мне случалось раньше бывать в бесцветных мирах – или в мирах с настолько ослабленным цветом, что это все равно что его нет. Множество оттенков сумеречного. На всем сероватый отпечаток. Но такого, как здесь, я раньше никогда не встречала. Здесь что‑то такое в воздухе, какая‑то тяжесть. И мне тоже становится тяжело. Может быть, из‑за черно‑белой гаммы. Может, из‑за этих металлических зарослей. Но скорее всего, из‑за неясных фигур, плавающих вокруг как в тумане.

Но даже если это самое странное место из всех, в которых я бывала, это все‑таки место. Я не знаю, где оно находится – где‑нибудь в Мире Духов, наверное, – но раз я здесь, значит, я не умерла.

– Странно, правда? – обращаюсь я к Саскии.

Не получив никакого ответа из собственной головы, я вдруг понимаю, что некоторое давление, вызванное ее присутствием в моем сознании, исчезло.

Ну вот. Не успел появиться хоть кто‑нибудь, с кем я могу поговорить, хотя бы и в моей собственной голове, – как он тут же находит кого‑нибудь другого, чтобы поселиться в нем. А может, она просто осталась там, когда я… ну, в общем, когда я каким‑то образом переместилась сюда?

Я пытаюсь вспомнить, и все медленно возвращается ко мне. Буря, которой не могло быть. Черный ливень, который повалил меня на землю…

Наверное, Саския была права. Может быть, мне стоит научиться быть не такой упрямой. Хотя я не представляю, как это возможно. Если Мамбо не удалось повлиять на меня в этом смысле за столько лет, вряд ли кому‑нибудь удастся.

Я еще некоторое время изучаю призраков, пытаясь понять, чего они от меня хотят. Может быть, они просто из любопытства собрались вокруг меня, пока я была без сознания. Они не кажутся мне опасными. И теперь они держатся на расстоянии. Хотя интереса ко мне все‑таки не потеряли. Мне кажется, та тяжесть, которую я ощущаю, еще усугубляется тем, что они наблюдают за мной.

Сначала мне показалось, что они все одинаковые, но теперь я вижу, что нет. Даже притом что они не в фокусе, если приглядеться получше, заметно, что у каждого собственное лицо. Женщины и мужчины разных рас и возрастов. Подростки, старики и всё, что между.

Так как до сих пор они не предприняли ничего угрожающего, я решаюсь попробовать наладить контакт.

– Итак, – обращаюсь я к ближайшей ко мне группе призраков, – как называется это место?

Группа немедленно отступает. От них исходит странный шум, похожий на радиопомехи. После еще нескольких попыток заговорить с ними я понимаю, что этот шум – их голоса. Да, трудно налаживать контакт с аборигенами.

Тогда я отвлекаюсь от них и пытаюсь осмотреть окрестности. Лужок, на котором я нахожусь, лежит между лесом и полями, простирающимися до невысоких холмов, которые видны на горизонте. Возможно, там есть впадины и долины, но с того места, где я стою, все это выглядит как огромная плоская пустая поверхность.

В этом направлении ничего хорошего не предвидится, так что я опять поворачиваюсь к лесу. Чувствую, придется войти в него, но что‑то мне не очень хочется. Мне не улыбается оказаться в закрытом пространстве, да еще с этими странными призрачными существами, которые продолжают виться вокруг меня.

Я хватаюсь за это слово: призраки. Может, я в стране мертвых? Я‑то, судя по всему, жива. Но они запросто могут быть душами умерших. Или заблудшими душами.

Я тотчас же снова вспоминаю о Саскии.

Заблудшая душа – это словосочетание как нельзя лучше подходило к тому состоянию, в котором я ее в последний раз… мне хочется подумать «видела», но ведь ее физическое существование было выражено еще меньше, чем у этих призраков, которые плавают вокруг меня. Может быть, она – одна из них? И может быть, именно поэтому я здесь? Ее пригнало сюда и меня с ней заодно?

Я зову ее по имени. Один раз, два раза, снова и снова. Я кричу громко, как могу, звонким голосом, но единственное, чего добиваюсь, – распугиваю призраков, наблюдающих за мной. И то хорошо. Избавилась от их давящего внимания.

Изо всех сил прислушиваюсь, надеясь на ответ, но ответа нет.

И тогда я сдаюсь. Бросив последний взгляд в сторону полей, я медленно поворачиваюсь к лесу. В поле не может быть ничего для меня интересного, а вот в лесу… в лесу вполне может кто‑нибудь скрываться. Как разные неприятности, так и возможный выход из этой ситуации. Это неизвестное что‑то, таящееся среди деревьев из металлолома, может оказаться как опасным, так и полезным. Не стоять же тут столбом, ничего не предпринимая.

Я делаю глубокий решительный вдох. Как человек, отправляющийся в путь, не важно, долгий или короткий. И шагаю вперед.

Я успеваю сделать дюжину шагов, когда что‑то вдруг бьет меня по голове и бросает на проволочную траву. Быстро на четвереньках отползаю в сторону и начинаю озираться в поисках того, кто меня ударил.

Никого.

Я поднимаю руку и ощупываю голову. Никакой шишки. Крови тоже нет. Ничего. Только голову как будто распирает изнутри. Очень знакомое ощущение…

– Саския? – спрашиваю я. Потом повторяю свой вопрос мысленно: «Саския, это ты?»

«Кристиана?»

Кажется, она удивлена.

«Ты появилась, потому что я тебя звала?»

«Так это была ты?»

«Я здесь больше никого не вижу. Где ты была?»

«Потерялась, – отвечает она. – Потерялась где‑то в киберпространстве. Я пыталась держаться этого URL, но меня закрутило и…»

«Притормози‑ка. Что такое URL?»

«Что‑то вроде адреса. В Интернете».

«О‑о боже…»

«Да это не важно. Просто меня вертело, вертело… пока я не услышала, как кто‑то зовет меня по имени, наверное… – Голос ее на мгновение замирает, потом она продолжает: – А потом я поняла, что снова очутилась у тебя в голове… – Еще одна пауза. – Извини, что так неуклюже приземлилась».

«Ничего. Я рада, что опять есть с кем поговорить».

«Я так понимаю, что уже дважды обязана тебе жизнью – если, конечно, это можно назвать жизнью».

«О, только, пожалуйста, не так мрачно! Это местечко и так не из веселых. Кстати, где мы, собственно говоря, находимся? Ты не знаешь?»

«Вообще‑то, я метила в сайт „Вордвуд“…»

«Мне кажется, я была там», – говорю я и рассказываю ей о сне, приснившемся мне перед тем, как я пришла в себя.

«Не знаю, что это было за место, – говорит она, – но не думаю, что „Вордвуд“. Я думаю, что вот здесь – „Вордвуд“».

«Здесь? Да ты что? Это какая‑то помойка – не простая, конечно, это уж точно, но все равно помойка. А там все состояло из слов. Даже животные и птицы. Они одновременно были и самими собой, и словами, если такое вообще возможно».

«Вряд ли. Но вот это, кажется, то самое. Я ведь родилась тут».

«Так ты узнаёшь это место?»

«Нет, это просто ощущение. К тому же тут явно произошло что‑то очень неправильное».

«Хорошо, предположим, это и есть „Вордвуд“. И куда, как ты думаешь, мы отправимся отсюда дальше?»

«Не знаю. Что тебе удалось выяснить, пока меня не было?»

«Почти ничего», – отвечаю я и излагаю ей все, что случилось со мной с тех пор, как я проснулась на проволочной траве.

«Эти призраки так и не заговорили с тобой?» – спрашивает она, когда я заканчиваю.

«Кажется, они довольно пугливы. Я думаю, эти радиопомехи, которые они издают, и есть их язык, но я не поняла ничего».

«Возможно, это потому, что мы из двух разных операционных систем».

«Чего‑чего?»

«Ну, понимаешь, это как если бы Windows PC попробовала пообщаться с iMac».

«Я понятия не имею, о чем ты».

«Это как жители разных стран, которые не понимают друг друга».

«Даже если шум, который я слышала, действительно язык, – мысленно передаю я ей, – только ли тебя дух послал в Условный Мир?»

«Куда?»

«Туда, где мы с тобой встретились, – в тот мир, который Кристи называет Миром Как Таковым. Я просто думаю, не послал ли дух туда еще кого‑нибудь, кроме тебя?»

«Я никогда не задумывалась об этом. Они мне были бы как братья и сестры. – Она замолкает на несколько секунд, потом говорит: – Но если „Вордвуд“ и послал еще кого‑нибудь, надеюсь, что их он подготовил лучше, чем меня».

«Если ты была первой, то он, возможно, набирался опыта, пока ты… что? Пока ты не перестала снабжать его информацией?»

«Это двусторонняя связь, – отвечает Саския. – У меня тоже был доступ ко всему, что есть в „Вордвуде“. Это было странно и жутковато, но очень полезно. Я, например, могла рассказать все‑все о шоколаде, но не знала, каков он на вкус».

«Сейчас нам бы это пригодилось».

«Ты о шоколаде?»

«Да нет, я о подробной информации».

«А‑а‑а».

Я снова бросаю взгляд на лес:

«Слушай, нам надо двигаться. Ты готова отправиться на разведку?»

«Пожалуй…»

Я иду вперед, разгоняя взглядом какие‑то тени между деревьями. Должно быть, опять призраки. Чувствую опасность.

Что‑то меня беспокоит.

Подлесок негустой – этот лес слишком старый, чтобы сквозь толщу его крон проходил хоть какой‑то свет. И тут… я не могу удержаться от смеха. Дотронувшись до коры одного из деревьев, я обнаруживаю, что она состоит из сросшихся микросхем. Неужели эта штука растет?

Я уже собираюсь спросить у Саскии, что она думает по этому поводу, как вдруг краем глаза замечаю какое‑то шевеление – как будто кто‑то юркнул за дерево. Похож на человека – тоже черно‑белый, конечно, но все‑таки обладающий большей плотностью, чем те призраки, которых я видела раньше.

«Ты видела?» – спрашиваю я и тут же понимаю, что это дурацкий вопрос.

Разумеется, она видела. Она видит все, что вижу я.

«Похоже на человека».

«Если мне удастся поймать его, может, он расскажет нам что‑нибудь об этом месте…»

«Осторожно, – говорит Саския. – Вспомни, к чему привел твой последний храбрый поступок».

«Помню, помню. Но ведь теперь нам терять нечего, верно?»

«Но…»

«Не волнуйся. Что‑что, а это я делать умею».

Это правда. Я веду активный образ жизни, и это удивляет многих, кто, подобно Кристи, видит во мне хрупкое существо. Я всегда была скорее сорванцом, чем скромницей. Может быть, потому, что начала свою жизнь мальчиком.

Я продолжаю идти вперед, как будто ничего не заметила, а сама постепенно и осторожно меняю курс, пока не оказываюсь наконец у того дерева, за которым он прячется. Он стоит спиной ко мне, но чует меня и хочет повернуться. Слишком поздно. Я бросаюсь на него, толкаю плечом, валю на землю и падаю сверху.

Я, конечно, сильнее, чем кажусь, но он, безусловно, крупнее меня. Ему удается меня сбросить. Он пятится на четвереньках, пока не упирается в очередное дерево из микросхем.

– Не бейте меня! Не бейте меня! – кричит он.

Я поднимаю руки ладонями наружу.

– Я вовсе не собираюсь тебя бить, – говорю я. – Почему ты решил, что я собираюсь бить тебя?

– Ты прыгнула на меня, разве не так?

– Да, но ты следил за мной.

– Я не следил, я… просто наблюдал.

– То есть, иначе говоря, следил.

– Я просто пытался вычислить, кто ты, – быстро говорит он. – Понять, опасна ли ты.

– Ну и как? – спрашиваю я. – Опасна?

– Боже мой, откуда я знаю!

Судя по его глазам, ему кажется, что опасна, и я пока не намерена разубеждать его.

Он состоит из плоти и крови, но тоже бесцветен. По чертам лица и более темному, чем у меня, оттенку кожи я понимаю, что в нем течет африканская кровь. Лет двадцать пять, симпатичный. Немного дерганый, но, думаю, это от неожиданности всего происходящего. В спокойной обстановке он, может быть, совсем не таков.

«По крайней мере, мы его понимаем», – говорит Саския.

«А ты не заметила, что когда он говорит, то немного фонит? Как будто ты вот‑вот поймаешь станцию, но еще не нашел нужной частоты».

«А у других призраков тоже так было?»

«Нет, я ни слова не могла разобрать из того, что они говорили, – если, конечно, они что‑нибудь говорили. И к тому же этот парень гораздо… плотнее их».

– Кто ты? – спрашиваю я громко.

– Меня зовут Джексон. Джексон Харт.

– Ты здесь живешь, Джек?

– Я предпочитаю, чтобы меня называли Джексон.

– Ладно, Джексон. Так ты живешь здесь?

Он мотает головой.

– Тогда откуда ты?

– Я из Ньюфорда. Я…

Звук его голоса слабеет, когда он поворачивает голову, чтобы прислушаться к чему‑то. Я тоже слышу это.

«Какой странный звук», – говорит Саския.

«Да, по‑моему, тут что‑то серьезное».

Не могу понять, что это такое. Звук не очень высокий, но есть в нем нечто от скрипа ногтя о стекло плюс… какое‑то влажное подвывание, если можно так выразиться. В общем, это надо слышать. И еще некоторое шипение, как будто вода закипает.

– О господи! – говорит Джексон. – Это пиявки.

Еще когда я толкнула его, в его глазах появилась паника, а теперь в них был настоящий тихий ужас.

– Пиявки?

– Я так их называю, – говорит он. – Земляные пиявки. – Он бросает еще один тревожный взгляд туда, откуда доносится звук, потом опять поворачивается ко мне. – Я не знаю, кто ты и что здесь делаешь, но ты точно не захочешь встретиться с ними. А учитывая, как ты выглядишь, они сразу на тебя набросятся.

– Что значит – как я выгляжу?

Он вытягивает вперед свою черно‑белую руку и указывает на мою:

– Ты – в цвете и этим выделяешься в этом черно‑белом мире.

– Да, но…

– Нет времени объяснять. Просто делай как я.

И он вцепляется руками в проволочную траву, вырывает целые пригоршни свалявшихся проводов, микросхем и того, что очень напоминает тонкие маленькие листы металла, но только гораздо гибче.

– Я не шучу, – говорит он, видя, что я все еще продолжаю стоять на месте.

Звук приближается, начинают болеть уши.

«Может, нам стоит послушаться его, Кристиана?»

«Пожалуй, стоит».

Джексон тем временем успевает выкопать себе ямку, и тут мы обнаруживаем нечто еще более странное, чем видели до сих пор. Под всем этим мусором, по которому мы ходили, обнаруживаются… слова! Целый слой спутанных слов, похожий на толстую подстилку из листьев и стеблей. Я разом переношусь обратно в мир слов, который видела во сне. Но эти слова – другие. На вид они напоминают грязь и пахнут чем‑то металлическим и еще – чернилами.

Джексон ложится на слова и начинает закапываться.

«Кристиана!»

Я вздрагиваю от вопля Саскии.

«Да, да, сейчас!» – успокаиваю я ее.

Не так‑то это быстро. Я роюсь в этом железном мусоре, под ногти мне набивается даже не хочу думать что. Стараюсь докопаться до слоя слов. Они такие странные на ощупь! Теплые и сухие, а выглядят как раз влажными. Мне становится почти уютно, когда я ложусь на них и укрываюсь металлическим мусором. Я оставляю себе лишь маленькую дырочку, чтобы выглядывать наружу. Саския и та, похоже, задыхается у меня в голове, а ведь у нее даже легких нет. Но я ее понимаю.

Трудно описать мир, в котором мы оказались. Звук, который издают приближающиеся к нам существа, описать еще труднее. Но когда речь заходит об этих тварях, даже не знаешь, с чего начать. Вообразите омерзительную помесь змеи с садовым слизнем, да еще с акульим плавником на спине. Они плотные, черные, быстрые и склизкие, и я прекрасно понимаю, почему Джексон окрестил их пиявками. Они действительно похожи на пиявок, хотя плавают не в воде, а на суше. Они просто скользят по поверхности, но при этом не извиваются, и ног у них нет. По их маслянистым шкурам то и дело пробегают электрические разряды.

Я не знаю, сколько их. Я вижу двух, трех, потом отвожу взгляд, опасаясь, что они почувствуют, что за ними наблюдают.

Я уверена: они знают, что мы где‑то здесь. Они излучают угрозу, у них спереди – подобие глаз, которые находятся в постоянном движении, обзор – на триста шестьдесят градусов.

Зарываюсь поглубже и стараюсь не дышать.

«Здесь ничего и никого нет, – повторяю я про себя. – И незачем тут рыскать».

Они так близко, что издаваемый ими звук заставляет меня скрипеть зубами. И еще запах! Перегоревшей проводки, серной кислоты и еще гниющих органических останков.

Не знаю, как давно я уже лежу здесь. Мы с Саскией даже не переговариваемся, но через некоторое время, которое кажется мне вечностью, я слышу, как что‑то шевелится неподалеку от моего укрытия. Я уже готовлюсь к схватке и вдруг понимаю, что звук, издаваемый пиявками, постепенно ослабевает и запах тоже.

«Ну, что ты думаешь?» – спрашиваю я Саскию.

Но прежде чем она успевает ответить, я слышу голос Джексона.

– Эй, – шепчет он, – ты как, ничего?

Продравшись сквозь микросхемы, спутанную проволоку и прочий мусор, я сажусь.

– Ушли? – спрашиваю я.

Он кивает.

«Слава богу», – говорит Саския.

«Вот именно», – отвечаю я ей.

– Что это были за твари? – спрашиваю я Джексона.

– Я думаю, это последствия вируса.

– Какого вируса?

– Того, который завладел сайтом, – отвечает он. – Сайтом «Вордвуд».

– Так, значит, это – «Вордвуд»?

Он пожимает плечами:

– Вероятно. Я решил, что это «Вордвуд», когда попал сюда. Это проклятое место не давало мне покоя целую неделю с тех самых пор, как сайт вырубился.

Кажется, он собирается сказать что‑то еще, но раздумывает, а я не настаиваю. Сейчас он единственный, кто имеет хоть малейшее понятие о том, что здесь происходит, так что пусть выдает свою информацию, когда сам захочет. Не следует давить на него. По крайней мере пока.

Я смотрю туда, куда улетели пиявки, и вижу, что они оставили после себя следы. Они еще дымятся, как это бывает с металлом, если на него капнуть кислотой.

– Как ты сообразил, что от них можно вот так спрятаться? – спрашиваю я.

Вообще‑то, я понимаю, что и это не помогло бы, если бы твари оказались прямо над нами.

– Я был в полном отчаянии, – отвечает он. – Впервые, когда я их услышал, я не понял, кто издает этот звук. Просто почувствовал опасность. Они застигли меня на открытой местности, иначе я залез бы на одно из этих чертовых деревьев. Пришлось зарыться в землю. Сначала я просто хотел лечь, чтобы трава скрыла меня с головой, но потом наткнулся на эту подстилку с кодом.

Он выгребает немного мусора из ямы, в которой прятался, выбрасывает его и вынимает несколько слов.

– Код? – спрашиваю я.

Он кивает:

– Да. Хотмейл. Код, который используется, чтобы создать веб‑страницу. Понимаешь?

Он держит в руке нечто, напоминающее прозрачную ленту со словами на ней. Там написано:

<b> Диккенс Чарлз </b>

– И так на много метров вглубь, и всё на бинарной основе, – говорит он. – Сплошной клубок нолей и единиц.

– Не понимаю ни слова, – говорю я.

«Это он о языках программирования, которые объясняют компьютеру, как он должен работать. Это то, что позволяет нам общаться с машинами».

– Это место – как старая досовская программа, – объясняет Джексон. – Все элементарно, никаких графов и скриптов, которые применяются сегодня. Думаю, это вирус вернул здесь все в такое первобытное состояние.

Я с умным видом киваю, как будто и правда понимаю, о чем он говорит.

– Как ты попал сюда? – спрашиваю я.

– Я и сам точно не знаю. Сижу это я перед компьютером – и вдруг из монитора начинает хлестать липкая черная жидкость, и я в ней тону. Или мне показалось, что я утонул. Наверное, я просто отключился на время, а очнулся уже здесь. – Он слабо улыбается. – Если только, конечно, это уже не жизнь после смерти.

Липкая черная жидкость. Похоже на тот дождь, который сбил меня с ног в Пограничных Мирах. Получается, что я попала сюда так же, как он. Единственная разница между нами – я не стала бесцветной. Первое приходящее на ум объяснение этого факта не радует: должно быть, это оттого, что я тень. Наверное, я наслушалась Саскии и теперь постоянно буду чувствовать некоторую свою ущербность. Если я действительно не существую в Условном Мире, то почему здесь должно быть иначе?

– Сколько времени ты уже здесь? – спрашиваю я.

«Может быть, дело вовсе не во мне, – думаю я. – Может быть, это вопрос времени и здесь постепенно теряешь цвет, потом плотность, пока не превратишься наконец в один из призраков, которых я видела тут».

– Этого я не знаю, – говорит Джексон. – Мне кажется, уже целую вечность.

– Мы… – начинаю я, но вовремя спохватываюсь. Незачем ему знать, что у меня в голове еще один человек. – Я попала сюда только что. И эти призраки…

– Они тоже, как и мы, не здешние. По крайней мере, как я. Это люди, которых засосало в их компьютеры. Кажется, дело обстоит так: попав сюда, становишься призраком и остаешься им до тех пор, пока не начинаешь что‑то соображать. По крайней мере, чем больше я узнавал о том, как здесь все устроено, тем плотнее и реальнее я становился, – он с некоторой завистью смотрит на меня, – и тем не менее я черно‑белый.

Значит, все не так, как я думала, а как раз наоборот.

– И эти остальные – такие же, как ты? – спрашиваю я.

Он кивает:

– Но они держатся обособленно. И что самое странное – некоторые из них не говорят по‑английски. Даже интересно: зачем они полезли в базу данных на английском языке?

«„Вордвуд“ – не только англоязычный, – объясняет мне Саския. – Он автоматически переводит текст на твой родной язык».

Я повторяю это вслух – для Джексона.

Он качает головой:

– Это невозможно.

– Мы же говорим не о программе, – возражаю я. – Мы говорим о духе. О ком‑то, кто живет в… в общем, там, где мы находимся. В киберпространстве, наверное. Он общается с нами через Интернет. Во всяком случае, общался.

– Но…

– Ладно, может быть, все проще. Помнишь классическую мифологию – бог или богиня всего?

– Смутно, – признается он, но все же кивает, что понимает, о чем речь.

– Так вот, сайт «Вордвуд» был жилищем бога книг в электронном виде. Преобразованных в цифровую форму слов.

– Бога?

– Я просто пытаюсь объяснить так, чтобы тебе было понятно, – поясняю я.

– Но… бог…

– Ну, возможно, это не самая лучшая аналогия.

– И он, этот бог, решил покончить со мной…

– Может быть, это и она, – говорю я, подумав о Саскии. Дух мог создать ее по своему образу и подобию. Потом до меня наконец доходит, что именно он сказал. – А с чего бы ему или ей злиться на тебя?

– Хочешь знать правду?

– Нет, вообще‑то, я предпочитаю, когда люди мне врут.

«Кристиана! – предостерегает меня Саския. – Не отпугивай его. От него можно кое‑что узнать».

«Так ты теперь – мое подсознание?»

«Извини, но…»

«Да нет, ты права. Нехорошо, что я сержусь на него, и на тебя тоже».

– Итак, с чего бы вдруг духу Вордвуда злиться на тебя? – спрашиваю я как можно ласковее.

Джексон качает головой.

– В общем, это можно просчитать, – говорит он. – Я всегда боялся леса, не доверял ему, так что если я и рассердил какое божество, так, видимо, то, которое живет в лесу. Даже если это условный лес. Каким бы странным ни выглядело это место, оно вполне настоящее.

– Джексон, – я пытаюсь вернуть его к тому, с чего мы начали, – это не бог. Это просто дух. Да, они могут быть могущественными, но они тоже всего лишь существа, только другого вида. Они отличаются от нас примерно так же, как медведь отличается от комара. Нет, тоже плохое сравнение, – спешу добавить я, когда вижу выражение его лица.

«Да помоги же мне, Саския».

«Скажи ему, что с ними можно договориться».

«Ага, прямо! Тебе приходилось встречать кого‑нибудь из старых…»

«Да знаю, знаю! Но он‑то не знает. Ему так будет легче».

И я говорю ему то, что она велела, и весьма уверенным тоном. Саския права. Он сразу немного успокаивается.

– Может, мне удастся ему объяснить, что все это – ошибка? – говорит он. – Ну, не то чтобы совсем уж ошибка, но… у меня просто не было выбора.

– Вот отсюда поподробнее, – прерываю я. – Не понимаю, о чем ты.

– Во всем этом, – он обводит рукой вокруг, – виноват я.

– Пожалуй, тебе стоит начать с самого начала, – говорю я.

И он рассказывает нам плачевную историю о взломанном банковском компьютере и о том, как Аарон Гольдштейн шантажом добился от него, чтобы он заслал вирус на сайт «Вордвуд». Как его терзали видения об этом лесе и ветер, похожий на радиопомехи. Как он потерял счет времени и наконец однажды оказался здесь.

Мы слушаем его, не прерывая и даже не переговариваясь между собой, кроме разве что того момента, когда он впервые упоминает Аарона.

«Это тот самый тип, который…»

«О боже, как я его ненавижу! – восклицает Саския, прежде чем я успеваю закончить свой вопрос. Итак, можно считать, она на него ответила. – Разумеется, это вполне в его духе – устроить такое».

– Он здесь? – вслух спрашиваю я.

– Кто, Аарон? Сомневаюсь. Не думаю, что он проводит много времени за компьютером. И уж конечно, не на сайте «Вордвуд». То есть, если бы он ему был нужен, какого черта он велел бы мне его разрушить? Я так понимаю, что попались в основном книжные черви: библиографы, запойные читатели…

«Я вообще сомневаюсь, что Аарон Гольдштейн любит книги», – говорит Саския.

«Но ведь он же почему‑то стал редактором».

«Наверное. Но не думаю, что он все еще любит книги. Кристи говорит, что он ненавидит писателей, потому что когда‑то пытался писать сам и ничего у него не вышло».

«Ну, вообще‑то, нельзя сказать, что Кристи очень симпатизирует Гольдштейну».

«А что, ему кто‑нибудь вообще симпатизирует?»

«Я только хотела сказать, что мы многого о нем не знаем, то есть не знаем, почему он стал таким, каков он есть».

«А что это ты его защищаешь?»

«Вовсе не защищаю. Просто хочу иметь объективную картину».

Джексон не подозревает о разговоре, который сейчас ведется у меня в голове, и продолжает рассказывать.

– Прости, что ты сказал?

– Я говорю, что те немногие, с кем мне удалось поговорить, когда я оказался здесь, сказали, что сидели за компьютерами и пытались зайти на сайт, когда… когда случилось то, что случилось.

Я киваю, и он продолжает. Он рассказывает нам, как послал имейл веб‑мастеру – «Наверное, я общался с самим духом, да?» – и объяснил ему, как наладить сайт и ликвидировать последствия вируса. – «И вот после этого – бум! – и я здесь».

«Бум! – комментирует Саския. – В моем случае это, скорее, напоминало фейерверк».

У нее такой несчастный голос, что я начинаю горько сожалеть о том, что защищала Гольдштейна. Да и вовсе я его не защищала, но она‑то, конечно, подумала именно так.

«Когда все это закончится, – обещаю я ей, – мы найдем способ ему отплатить».

Но теперь ее черед быть благоразумной.

«Мне не нравится идея отмщения. Я считаю, что зло, которое ты причиняешь, оборачивается против тебя, какие бы у тебя ни были веские оправдания», – говорит она.

«Нам вовсе не обязательно делать что‑то самим. Мы просто можем сообщить духу Вордвуда, где искать истинного виновника».

«Ну, не знаю…»

– Боже мой! – прерывает наш молчаливый разговор Джексон. – Ты хоть понимаешь, что здесь происходит?

Джексон мне, конечно, симпатичнее, чем Гольдштейн, но, выслушав его рассказ, я понимаю, что, пожалуй, не склонна испытывать жалость ни к одному из них.

– Ага, знаю, – отвечаю я. – Вы играли в компьютерные игры и подставили целую кучу народу.

– Да нет же! То есть да, конечно, это так… Но он ведь вынудил меня!

– Ты мог отказаться.

– И отправиться в тюрьму.

– Я только говорю, что всегда есть выбор.

По его глазам я вижу, что он слишком хорошо это понимает. Что все это время он ел себя поедом. Не за то, что произошло лично с ним, а за то, что пострадало так много ни в чем не повинных людей.

– Ладно, мне не стоило этого говорить.

Он пожимает плечами:

– Почему? Это же правда.

– Ну хорошо. Это правда. Но теперь надо что‑то делать. Ну так что именно, ты говорил, здесь происходит?

Ему требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя и сосредоточиться.

– Дело в том, что если «Вордвуд» не только и не столько веб‑сайт, сколько живое существо, то мой вирус поразил его, как поражает болезнь. Я сделал так, чтобы он разрушил все HTML‑связи. Но если речь идет о существе, то у него начнет твориться черт знает что с обменом веществ. Части его тела не смогут «общаться» друг с другом. Он не сможет, например, додумать до конца ни одной мысли, во всяком случае такой, которая была бы связана с его предыдущим опытом.

«Возможно, он прав».

«Возможно».

– Ну и что это нам дает? – спрашиваю я.

– Не знаю. Но если бы у меня сейчас был под рукой компьютер… – Он озирается по сторонам, и его воодушевление сразу проходит. – Что я говорю! Мы же внутри этого чертова компьютера!

Он наклоняется и вырывает пригоршню слов, которыми мы маскировались от скользящих тварей. И вдруг меня осеняет: этот двоичный код, единицы и ноли, сменяющие друг друга с такой скоростью, что не уследить.

– Что нам действительно нужно, – говорю я ему, – так это разыскать кого‑нибудь из этих людей. Или… ты не заметил ничего, что могло бы указать, где находится этот дух?

Он вздыхает и смотрит на лес.

– Тут есть развалины, – говорит он.

– Развалины? Что за развалины? И где они?

– Там, в глубине леса. Похоже на фундамент какого‑то древнего здания. И еще – стеклянный гроб с девушкой.

– Что?!

– Тебе надо посмотреть на это. Это прямо как «Белоснежка и семь гномов». Пока не появилась ты, это было единственное цветовое пятно здесь.

– Цветной гроб?

Он мотает головой:

– Да нет! Мертвая девушка в нем. А может, она и не мертвая. Может, она просто спит. Все, что можно сказать наверняка, – она не шевелится. Руки сложены на груди, глаза закрыты. Пробраться внутрь гроба невозможно, и разбудить ее – тоже. Я пробовал.

– Ну‑ка, покажи мне ее, – говорю я.

Понятия не имею, сколько времени мы бредем по лесу. Освещение не меняется. Вообще ничего не меняется, кроме того, что земля под ногами приобретает некий уклон. Это пологий, постепенный подъем, так что больших усилий, чтобы идти, прилагать не нужно, но трудно сообразить, где ты находишься и куда направляешься. Несмотря на то что подлеска как такового в этом лесу из микросхем нет, смотреть вдаль не получается, потому что деревья слишком толстые и слишком густо растут.

Это нам на руку. Конечно, в случае чего, мы не сможем издалека заметить воздушных пиявок, но ведь и они нас не смогут заметить. Мы зато можем их услышать.

По пути к развалинам нам еще дважды приходится прятаться от мерзких тварей. В первый раз мы по звуку безошибочно узнаём об их приближении. Я даже не жду, пока Джексон подаст мне знак. Просто останавливаюсь и начинаю копать яму.

Мне приходилось видеть много странного, путешествуя в Мире Духов и в Пограничных Мирах, но это было страшнее всего, что я видела. Может быть, оттого, что я точно знала, что с этими тварями невозможно договориться, нельзя перехитрить их, а это единственные два способа действия, которые я применяю, имея дело с существами сильнее себя. Ну как ты станешь разговаривать с подобным существом?

Итак, я следую примеру Джексона. Как только слышу их приближение – зарываюсь как можно глубже. Я видела дымящийся след, который они оставляют после себя! А Джексон рассказывал, как на его глазах они пожирали призраков, которые оказывались недостаточно расторопны и попадались у них на пути. Нет уж, это не для меня, спасибо.

Однако через некоторое время лес начинает редеть, стволы деревьев становятся тоньше, а уклон – круче. И наконец мы выходим из леса в поле. Здесь тоже эта проволока, притворяющаяся травой, растениями и еще бог знает чем. Мы все поднимаемся и поднимаемся. Куда ни поверни голову – со всех сторон лес до самого горизонта. Иногда то тут, то там из‑за верхушек деревьев видны голые вершины.

Я пытаюсь уловить в их расположении какую‑то систему – так от компьютера ждешь какой‑то логики, – но горы расположены совершенно беспорядочно. Тут – две рядышком. Там – три группой. И между ними – ничего, кроме леса.

Хорошенько осмотревшись, я продолжаю подъем.

Я, конечно, несколько беспокоюсь насчет пиявок. Здесь, на открытой местности, где нам негде спрятаться, они нас достанут в два счета. Но их не видно, а Джексон уверяет меня, что траву здесь рвать так же легко, как и ковер из металлолома в лесу. Я, конечно, верю ему, но все‑таки надо попробовать. Да, он прав. Под слоем проволочной травы я снова обнаруживаю темные слова, они и тут, видимо, вместо почвы.

Когда мы достигаем одной из вершин, я наконец вблизи могу разглядеть камни, из которых, состоит фундамент. Не могу точно сказать, что это, но, по‑моему, какой‑то металл, бесцветный, по фактуре напоминающий обыкновенные камни, какие встречаются в поле.

– Она здесь, – говорит Джексон.

Стена слишком высока, чтобы я могла увидеть что‑либо, так что я следую за Джексоном туда, где, вероятно, должно быть окно. Вскарабкаться на подоконник довольно просто, и я спрыгиваю в какую‑то растительность. Под ногами что‑то губчатое и еще нечто вроде лишайников.

За стеной – целый лабиринт комнат. Стены, коридоры, но ни пола, ни потолка, ни обстановки.

«Интересно, кто здесь жил?» – спрашивает Саския, когда мы выглядываем в то самое окно, через которое залезли.

«Может, ты сама и жила, – отвечаю я, – прежде чем родилась в обычном мире».

«Возможно…»

Джексон ведет нас по комнатам: поворот направо, еще один, потом налево, потом опять направо, потом он останавливается на пороге огромной комнаты и пропускает нас вперед. Я останавливаюсь рядом с ним. Мне в глаза бросается яркое пятно – мертвая девушка, о которой он говорил. Гроб – посредине комнаты.

Несколько секунд я ничего не могу разобрать. Такое многоцветье после того, как мои глаза уже привыкли к монохромной гамме. Глаза начинают болеть, как будто я взглянула прямо на солнце, перед ними пляшут цветные пятна. Но через некоторое время зрение восстанавливается.

Действительно, все это похоже на сцену из сказки – светловолосая женщина лежит на спине в стеклянном гробу, руки сложены на груди, – правда, она в джинсах, белой футболке, кроссовках, и это несколько снижает романтический эффект. Потом я перевожу взгляд на ее лицо и бледнею.

«Да это же…»

«Ты», – соглашаюсь я.

«Я».