Из дневника Кристи Риделла

Если верить Юнгу, где‑то в шесть‑семь лет мы отделяем от себя и прячем те качества нашей личности, которые кажутся нам неприемлемыми, которые не вписываются в окружающий нас мир. И они, эти тайные стороны нашего «я», становятся нашими тенями.

Мне случалось читать, что полезно иногда представить себе человека, в которого могла бы превратиться твоя тень, если бы вышла на свет. И я попробовал. Сразу не получилось. Я очень долго просто разговаривал сам с собой. И когда наконец получил ответ, это был всего лишь призрачный голос, звучащий у меня в голове. Это мог быть и мой собственный голос. Но со временем моя тень обрела определенные физические свойства, так рассказ становится яснее и понятнее, когда вы то прибавляете к нему что‑то новое, то убираете лишнее, постепенно придавая ему законченную форму.

Не приходится удивляться, что моя тень оказалась противоположностью мне во многих смыслах. Она смелее меня, умнее, у нее лучше память, и еще она имеет склонность надевать маскарадные костюмы, маски и наряжаться. Малиновое платье для коктейля, например. Или маска смотрителя площадки для гольфа в зимний период. Она маленькая, в то время как я довольно высокого роста. Она смуглая, а у меня белая кожа. Она рыжая, а у меня темные волосы. Она была девочкой, пока я был мальчиком, и стала женщиной теперь, когда я стал мужчиной.

Если ее как‑нибудь и зовут, то мне она никогда не называла своего имени. Если она существует и тогда, когда мы с ней не вместе, то ей еще только предстоит мне об этом рассказать. Естественно, меня интересует, как она живет, но она не любит, когда ей задают вопросы, и мне пришлось научиться не давить на нее, потому что, едва я начинаю это делать, она просто уходит.

Иногда меня тревожит сам факт ее существования. Я думаю: а не болен ли я шизофренией, и начинаю искать у себя симптомы. Но даже если она и галлюцинация, то единственная у меня, в остальном я такой же нормальный человек, как и все, то есть так же, как все, пребываю в растерянности перед современным миром. Кто‑то говорил: «Я изо всех сил пытаюсь вникнуть в большое живописное полотно, но беда в том, что оно становится все больше и больше». Кажется, это была Ани ди Франко.

В общем‑то, я не слишком все это анализирую. Хотя кое‑чего полученного от нее в дополнение к моим собственным ресурсам мне хватит обдумывать до самой смерти.

Мы подолгу беседуем, обычно поздно ночью, когда на небо наползают облака и звезды пропадают, а темнота становится особенно глубокой. Большую часть разговора я ее не вижу – слышу лишь ее голос. Мне нравится думать, что мы друзья. Пусть мы иногда расходимся в мелочах, но обычно все же приходим к общему взгляду на то, как все должно быть.