МОЛИТВА. Публикуемый текст представляет собой первую, незавершенную часть диссертации о молитве, которую Марсель Мосс собственноручно забрал из печати в типографии

ОТ РЕДАКТОРА ФРАНЦУЗСКОГО ИЗДАНИЯ

Публикуемый текст представляет собой первую, незавершенную часть диссертации о молитве, которую Марсель Мосс собственноручно забрал из печати в типографии издательства Феликс Алькан, где она была набрана в 1909 году. Несмотря на некоторые колебания, мы все же сочли более весомыми аргументы в пользу появления данного текста в этом сборнике. Даже в незаконченном и фрагментарном виде эта работа - одна из самых значительных в наследии Марселя Мосса. Он ссылался на нее в других трудах и распространял рукопись среди своих знакомых. Некоторые отсылки вперед, содержащиеся в тексте, позволяют считать, что автор к моменту сдачи рукописи первой части в печать далеко продвинулся в создании полного текста работы. Однако продолжение не обнаружено. Неизвестно, было ли оно написано вообще.

Книга первая МОЛИТВА

ВВЕДЕНИЕ

Среди всех религиозных феноменов немногие, подобно молитве, даже на первый взгляд, сразу производят впечатление жизненности, богатства и многообразия своих проявлений. История молитвы - история чудесного превращения: из изначально подчиненного положения она

постоянно возносится к самым вершинам религиозной жизни. Бесконечно гибкая, она облекалась в самые различные формы, оказываясь то почтительной, то принуждающей; то скромной, то угрожающей; сухой или изобильной в своей образности; окостенелой или изменчивой; механически повторяемой вслух или про себя. Она играла самые различные роли: тут грубое требование, там это приказ, иной раз договор, акт веры, исповедь, просьба, восхваление, осанна. Иногда однотипные молитвы последовательно проходили через все эти превратности: почти пустая вначале, одна молитва однажды оказывается полной смысла, а другая, утонченная и возвышенная изначально, шаг за шагом опускается до механического распевания.

Понятно, насколько интересно в ходе исследования проследить все изменения предмета столь сложного и изменчивого. Здесь нам представляется особенно благоприятная возможность показать, как один и тот же институт может выполнять самые различные функции, как одна и та же реальность может облечься в многочисленные формы, при всем этом оставаясь самой собою и не меняя своей природы.1 Эту двойственность явлений религиозных и социальных слишком часто недооценивают. То в них усматривают понятия весьма простые, простота которых абстрактна и вполне рациональна, то им приписывают безнадежную запутанность, которая исключает их рациональное постижение. На самом же деле все социальное одновременно и просто и сложно. Социологическая абстракция на законных основаниях может быть применима к конкретному и живому материалу. Изучение молитвы послужит полезной иллюстрацией этого принципа.

1 Об этих явлениях превращения в искусстве и о том, что называется "миф", см. остроумные примечания Вундта к

"Umwandlung der Motive. Volkerpsychologie", II, t. I, S. 430, 590.

Однако молитва должна привлекать внимание не только по этим внешним причинам, но и потому, что она действительно крайне важна. С разных точек зрения она действительно является одним из главных религиозных фактов.

В первую очередь, в ней сходится множество религиозных феноменов. Больше чем любая другая система она участвует как в природе ритуала, так и в природе верования. Молитва является ритуалом, поскольку она есть принятый образ действия, действие, совершаемое перед священными предметами. Она обращается к божеству и воздействует на него; состоит же молитва из физических действий, от которых ожидают результата. Но в то же время, в той или иной степени любая молитва - это Символ веры (Credo). Даже в ситуациях, когда ее смысл стирается в результате частого повторения, она, по крайней мере, выражает хотя бы минимальное количество идей и религиозных чувств. В молитве верующий и действует, и мыслит. При этом действие и мысль тесно связаны, проявляясь в одни и те же моменты религиозной жизни, в одно и то же время. Впрочем, такое слияние совершенно естественно. Молитва - это слово. Тогда как речь - действие, обладающее целью и результатом; в общем, это всегда инструмент воздействия. Это воздействие состоит в том, что, выражая идеи и чувства, речь переводит их во внешнюю сферу и наделяет независимым существованием. Говорить - это одновременно действовать и мыслить, поэтому молитва принадлежит как сфере верований, так и сфере культа.

Такая природа молитвы облегчает ее изучение. Известно, как трудно объяснить ритуал, который есть только ритуал, и более или менее чистый миф2. Ритуал обретает обоснование, лишь когда раскрылся его смысл, то есть понятия, лежавшие и лежащие в его основе, или верования, которым он соответствует. Миф действительно объяснен, только когда сказано, к каким ритуалам он относится, какие практики зависят от него. С одной стороны, миф не имеет ни грана реальности без связи со строго определенным культом, с другой, ритуал не имеет ценности, если он не вовлекает в игру некоторые верования. Религиозное понятие, оторванное от практик, в которых оно функционирует, туманно и расплывчато; смысл же практики, источник которой неизвестен, для науки состоит лишь в механической серии традиционных действий, о роли которых можно судить лишь теоретически. Тем не менее сравнительные науки о ритуалах и мифах обычно изучают их в отрыве друг от друга. Исследование фактов, в которых репрезентация и действие тесно связаны, только начинается, анализ таких фактов может быть крайне плодотворным. Именно к этому кругу явлений и относится молитва: ритуал в ней объединяется с верованием. Молитва полна смысла подобно мифу, зачастую

образов и идей в ней не меньше, чем

2 По поводу взаимоотношений мифа и ритуала см. наши наблюдения: Аппее sociologique, 6, Intoduction a la rubrique Mythes, pp. 242-246, ср. Mauss. "L'art et le mythe d'apres M. Wundt", Revue philosophique, 1908, p. 17 [Cf. Oeuvres II].

в любом религиозном повествовании. При этом она обладает силой и эффективностью ритуала, а иногда по творческому потенциалу она приближается к симпатической церемонии. По крайней мере, когда молитву придумывают, в ней нет ничего такого, что сделано вслепую, ничего, что было бы незначимо, "просто так". Таким образом, ритуал молитвы есть целое, в нем даны как мифический, так и ритуальные элементы, равно необходимые для его понимания. Можно даже сказать, что всего одна молитва часто сама содержит определенное число оснований, причем иногда они даже выражаются явным образом. В то же время корпус идей и чувств в других ритуалах обычно остается неопределенным; напротив, потребности речи зачастую требуют точного указания обстоятельств и мотива произнесения молитвы. Поэтому анализировать ее гораздо проще, чем большую часть других религиозных феноменов.

Именно поэтому изучение молитвы поможет нам пролить свет на столь спорный вопрос о сотношении мифа и ритуала. Спор начался из-за того, что как ритуалистическая3, так и мифологическая школы принимали за аксиому, что один из двух вышеуказанных элементов предшествовал другому. Следовательно, вся проблема состояла в том, чтобы определить, что именно является главным религиозным принципом. Действительно, любой ритуал по необходимости соответствует более или менее неопределенному понятию, а всякое верование порождает пусть слабовыраженные, но действия. Но в случае молитвы тесная связь этих двух порядков фактов просто очевидна. Ритуальная и мифическая составляющие становятся в ней, строго говоря, двумя ликами одного и того же действия. Они появляются одновременно, они неразделимы. Разумеется, в целях изучения наука может абстрагировать их, но абстрагирование - это еще не разделение. Тем более не может быть даже речи о первенстве одного из элементов.

Молитва - это центральный феномен всей религиозной жизни, она столь значима, что степень ее развития определяется степенью развития всей религиозной жизни. Дело в том, что ее назначение и назначение религии в ходе эволюции тесно связаны. История практически всех остальных ритуалов состоит в постоянной регрессии. Существует целый ряд факторов, которые почти полностью исчезли. Такова, например, система запретов в питании. Весьма развитая в элементарных религиях, теперь она сохранилась лишь в некоторых течениях протестантизма, да и то отчасти. Так же и ритуал жертвоприношения, который, однако, будучи характерной чертой религий, достигших известного уровня развития, в конце концов теряет подлинную ритуальную жизненность. Буддизм, иудаизм, ислам4 более его не знают, в христианстве же оно

3 Изложение ритуалистической точки зрения см. в R. Smith. Religion of Semites, 2 ed., p. 16.

4 Естественно, в теоретической форме. На самом деле, в культе святых, в практике проповеди и во многих более или менее народных праздниках ислам сохранил жертвоприношения в основном как след древних культов.

живет лишь в мифической и символической формах. Напротив, молитва первоначально возникает в виде неясных зачаточных представлений, кратких и разбросанных формул, магических заклинаний, которые нельзя назвать молитвами, затем она непрерывно развивается и наконец захватывает всю систему ритуалов. В рамках либерального протестантизма практически вся религиозная жизнь ограничивается ею6. Таким образом, это удивительное растение, выросшее в тени других, затем подавило их собственной тенью. Эволюция молитвы - это отчасти религиозная эволюция вообще; итоги молитвы - отчасти итоги развития религии.

Поэтому, наблюдая развитие молитвы, можно проследить все великие течения, оказывавшие воздействие на совокупность религиозных феноменов в целом. И действительно, религии, как известно, по крайней мере в общих чертах, присуща двойная эволюция. Прежде всего, она становилась все более и более духовной. Несмотря на то, что изначально религия состоит из механических, имеющих материальный и строго-обязательный характер, базирующийся

исключительно на наглядных образах архаических верований, тем не менее она всегда стремилась уделять все большее и большее место сознанию. Ритуалы становятся движением, скорее, души, чем тела, и обогащаются элементами ментальной деятельности - чувствами и идеями. Верования же, в свою очередь, интеллектуализируются, теряют материальность и детальность, довольно быстро сводясь к догмам в наиболее широком и богатом значении этого слова6. По мере спиритуализации религия становится также все более и более персонализированной. Сначала ритуалы коллективны. Они совершаются лишь совместно, всеми членами группы. Верования, как правило, существуют лишь в традиционной форме. Будучи строго обязательными или, по крайней мере, общими, они распространяются на весь коллектив с неизменностью, точность соблюдения которой нам даже трудно вообразить. Деятельность индивида в области религиозных понятий и актов тогда была крайне ограничена. В процессе эволюции пропорции полностью изменились и ограниченной оказалась в конце концов именно деятельность группы. По большей части религиозные обряды стали действительно индивидуальными. Время, место, обстоятельства и форма того или иного действия все меньше зависят от социальных причин. Так же как каждый человек действует по собственному усмотрению, так каждый становится и творцом собственной веры. Некоторые протестантские секты, например ре-монстранты, признают догматический авторитет за любым членом Церкви. "Внутренний бог" наиболее развитых религий становится также богом индивида.

5 V. Sabatier. Esquisse d'une philosophic de la religion, d'apres la psychologie et Ihistoire, Paris, 1897, p. 24 и далее.

6 Общие направления развития религии, хоть и сформулированные менее четко, чем мы считаем нужным, можно найти в М. Tiele. Elements of the Science of Religion, 1898, II, p. 139 и далее.

В молитве эти процессы особенно заметны. Ее можно считать одной из важнейших движущих сил этой двойной эволюции. Произносимая поначалу совершенно механически, представляя собой произвольный набор звуков, она в конце концов полностью становится формой мыслительной, внутренней деятельности. Если сперва мысли в ней отводилась минимальная роль, то в конце концов молитва превратилась исключительно в мысль и излияние души. Строго коллективная сначала, произносимая совместно или, по крайней мере, соответственно правилам, строго определенным религиозной группой, иногда даже запретная для непосвященных7, она становится сферой свободного общения индивида с Богом. Если молитва могла подвергнуться такой двойной трансформации, то только благодаря своей принадлежности к устному творчеству. В то время как операциональные ритуалы естественным образом направлены, скорее, на достижение материальных результатов, нежели на изменение предшествующих ментальных состояний, молитва, будучи явлением речи, тем самым оказывается наиболее близка к мысли. Поэтому она смогла стать абстрактной, спиритуализироваться по мере того, как религиозные вещи становятся все более нематериальными и трансцендентными. С другой стороны, слова, составляющие молитву, относительно подвижны. Более пластичные, нежели безличные жесты, они могли изменяться в зависимости от нюансов индивидуального сознания и таким образом обеспечивать личной инициативе верующего большую свободу. Так, молитва и сама изменяется в ходе религиозной эволюции и является одной из важнейших ее движущих сил.

Мы видим, насколько важен вопрос молитвы. Разумеется, было бы невозможно изучить такое всеобщее и сложное явление во всей его полноте как с точки зрения содержания, так и с точки зрения истории. Необходимо классифицировать проблемы и сложности, а также явно выделить различные моменты долгого становления, разнообразные аспекты и многочисленные функции ритуала, составляющего суть молитвы. Из того, что было сказано выше о двойном интересе, который представляет изучение происхождения и эволюции молитвы, следует, что в целом исследование должно включать в себя по меньшей мере три части.

В первой следовало бы проследить, как формируется молитва в различных религиях. Мы должны присутствовать если не при ее рождении, то, по крайней мере, при ее первом вскрике. Надо найти ее скромные истоки, которые вполне могут оказаться формами речевых ритуалов, более богатыми по содержанию и сложными по составу, чем то, что мы привыкли называть собственно молитвой, то есть просьбой,

Jure pontificum cautum est, ne suis nominibus dii Romani appelarentur, ne exaugurari possent, Servius (В полномочия верховных жрецов входит соблюдение предосторожности не призывать римских богов их собственными именами, чтобы не лишить их святости, [лат.]), ad Aen. II, 35 п.; ср. Pline N. Н. XXVIII, 18; ср. Wissowa. Religion und Kultus der Rorner, 1902, p. 333. 239

обращенной к божественной или, по крайней мере, духовной личности. Насколько это возможно, мы попытаемся достичь первооснов, из которых все и родилось, хотя они могут отличаться от конечного результата так же, как семя отличается от дерева. Затем мы изучим первые трансформации молитвы, первые устойчивые самостоятельные формы, принятые ею. Для этого придется рассмотреть религии, достаточно близкие к первобытным религиям, уже изученным, и при этом достаточно развитым, чтобы включать разработанный словесный свод правил. Это позволит нам объяснить, что вывело молитву из ее нематериального состояния. После того как будет установлено, что представляет собой молитва в точном смысле слова, с указанием на определенное число ее основных видов, мы должны будем проследить ее эволюцию по двум упомянутым направлениям. Чтобы определить, по каким законам развивалась спи-ритуализация молитвы, необходимо найти религию с достаточно долгой историей, чтобы от форм, эквивалентных тем, которые должны быть нами представлены в наиболее развитой примитивной религии из изученных ранее, совершить восхождение, не знающее ни исторических, ни логических разрывов, к самым высоким, самым чистым формам редуцирования молитвы до акта мыслительной деятельности. Для этого исследования ни одно общество не представляет нам столь благоприятной почвы, как древняя Индия. Действительно, ведическая ритуальная практика, несомненно, исходит из состояния, весьма напоминающего самые совершенные полинезийские системы. Тем не менее хорошо известно, насколько она превзошла этот уровень. От простой мантры брахмани-ческих школ, подлинных Вед и Веды заклинаний, оставаясь в рамках ведической литературы, совершенно незаметно происходит переход к типу мифического и нравоучительного характера, моральному, а затем философскому и теософическому гимну8 и далее - к мысленной молитве, к мистической концентрации мысли, которая становится выше любого ритуала и даже богов; это аскетическая дхъяна (dhydna), ведущая либо к нирване буддизма, либо к уничтожению индивидуального сознания в лоне верховного Брахмана, согласно учению ортодоксальных школ. Эти виды молитвы не только логически сменяют друг друга в ходе исторического развития, что можно проследить поэтапно; гораздо важнее, что на примере каждого переворота внутри системы индийских религиозных институтов можно проследить, как они существуют, какие пропорции между институтами устанавливаются и как они адаптируются друг к другу внутри плотной массы верований и религиозных обрядов. На третьем этапе исследования мы продемонстрируем эволюцию молитвы, в ходе которой молитва становилась все более и более ин-

8 Отчасти эта история описана в следующих сочинениях: М. Oldenberg. Le Buddha, sa vie, sa doctrine, son Eglise, trad. Foucher, 2-eme edit., p. 1-80; M. Deussen. Allgemeine Geschichte der Philosophie, t. I, II, Die Philosophie des Veda; Die Philosophic der Upanishads, Berlin, 1896, 1898; M. Oltramate. Histoire de la theosophie hindoue, I. ВШ. dEt. Du Musee Guimet. 240

дивидуальной. Наиболее удачные примеры нам дают семитские религии Сирии и Палестины, а также христианская религия в первые века своего существования. Если сначала в большей части святилищ молитва была, так сказать, запрещена для рядовых верующих, мирян, то позднее она стала даже формально обязательной для них9. Молитва, произносимая священником в собрании10, либо от имени народа, либо от имени человека, приносящего жертву, строго литургическая и традиционная, во многих случаях постепенно вытеснялась молитвой, форма которой свободно избиралась самим верующим в зависимости от его чувств и обстоятельств. Любопытно наблюдать, как древняя коллективная механически повторяющаяся молитва, неизменная по содержанию и предназначенная для исполнения речитативом, благодаря приданным ей поэтическим качествам сводится уже лишь к одному из средств выражения души индивида.

Однако молитве было присуще не только восходящее движение. Есть у нее и свои регрессы, что следует иметь в виду, если мы хотим проследить историю. Довольно часто молитвы становятся объектом бездумного повторения, лишенного какой бы то ни было индивидуальности. Они опускаются до уровня операционального ритуала и сводятся к

движениям губ, ничем не отличающимся от движений производимых другими частями тела. Яркий пример такого движения вспять - постоянно повторяемые молитвы, молитвы на незнакомом языке, формулы, потерявшие всякий смысл12 из-за того, что слова, входящие в них, затерты до неузнаваемости. Более того, в некоторых случаях самые возвышенные молитвы деградируют, превращаясь в обычный материальный объект - четки, молельное дерево, молитвенная мельница, амулет, филактеры, мезузоты (mezuzoth), медальоны с формулами, скапуляры, формулы ex-voto (по обету)13 суть настоящие материализованные молитвы. В религиях, догматы которых отрешены от фетишизма, фетишем становится молитва.

9 Мы имеем в виду, прежде всего, первые синагоги, бывшие по преимуществу молитвенными "собраниями": см. Isi Loeb. "La communaute des pauvres", Revue des etudes juives, 1889; Israel Levi. "Les dix-huit benedictions", ibid., 1896, p. 16, ibid., p. 61; Schurer, Geschichte des Volkes Israel im Zeitalter Jesu, 2-eme edit., II, p. 45 и далее. О происхождении христианской молитвы см. Von der Goltz, Das Gebet in der altesten Christeneit, 1901 и наши наблюдения в Аппёе Sociologique, 6, h. 216.

10 В настоящее время известно, что изначально псалмы были литургическими композициями. Одни были частью обрядов, совершаемых в храме: это алфавитные псалмы двенадцати и двадцати четырех апостолов, ср. Gressmann. Musik undMusikinstrumente im Alien Testament, 1903; или псалмы Галлеля; ср. Cheyne. The Origin and Religious Content Psalter. Oxford, 1891; другие своим происхождением связаны с "общиной бедных", ср. Coblenz. Uber das betende Ich der Psalmen, etc. Franct, 1897 [2].

11 В первую очередь, это касается молитв, перешедших в магию. См., например Dietrich. Eine Mitrasliturgie, 1902.

12 Далее мы увидим, что случаи стирания смысла слов достаточно широко распространены даже в самых примитивных цивилизациях. Немало примеров этому мы найдем в Австралии (кн. III, ч. 2, гл. III).

13 О важности, например, последней формы регресса во Франции можно почерпнуть немало полезных сведений в кн.: R. Andree. Uber Votiv und Weihegaben, Brunswick, 1906, где приведены списки формул.

Из этих четырех частей только первая часть является предметом нашего сочинения. Чтобы понять весь ход эволюции, прежде всего надо узнать элементарные формы. Мы будем действовать по порядку, исходя из природы фактов, подобно биологу, переходящему от изучения одноклеточных организмов к многоклеточным, обладающим половыми признаками и т. д. Действительно, мы довольно давно убедились в том, что в социологии исследование примитивных форм куда интереснее и даже нужнее для понимания современных явлений, нежели изучение форм, непосредственно им предшествовавших. Истоки знакомых нам явлений находятся вовсе не в ближайших к нам по времени явлениях. Так, системы молитв Греции и Рима, почти неизвестные нам14 и бывшие до времен так называемого синкретизма довольно бедными, оказали очень слабое влияние на систему христианских церквей. Так что действовать каким-либо другим способом, нежели предложенный выше, практически невозможно. Факты, которые сами представляют еще ступень варварства, например, ведический ритуал, настолько богаты и сложны, что даже с помощью таких дотошных теологов, как брахманы, нам не удастся разобраться в них, если мы не будем располагать какими-то опорными гипотезами, которые может дать только анализ элементарных форм.

ИСТОРИЯ ВОПРОСА

Бедность научной литературы по столь важной проблеме примечательна. Ученые - антропологи и филологи - основавшие науку о религии, так сказать, даже не задавались этим вопросом15. Дело в том, что по различным причинам он оказывался вне их поля исследований. Авторы, принадлежавшие к филологической школе, от Куна16 и Макса Мюллера17 до В. Генри и Юзенера, требовали от филологии не больше, чем она могла дать им. Они анализировали имена богов и, либо посредством исследований этих имен, либо независимо от них, мифы, описывающие этих богов. Их интересовал скорее смысл слов, произносимых верующим, чем производимое ими действие. Из области верований они так и не вышли18. Молитва как ритуал ускользнула от них. Что же касается антропологов, то они в первую очередь искали

14 См. ниже.

15 Ср. ниже, книга II, гл. I. См. Farnell. Evolution of Religion, 1906, p. 168 и далее.

16 Тем не менее есть хорошая статья Куна о магических формулах в европейском фольклоре: "Zeitschrift fur Volkerpsychologie und Schprachwissenschaft", 1864, XIII, p. 49 и далее; р. 113 и далее.

17 См. ниже обсуждение небольшой работы Макса Мюллера, кратко излагающей курс лекций, читанных им в Оксфордском университете.

18 Впрочем, Юзенер и В. Генри в конце жизни (см. Usener, "Uber zwei Rechtsriten", Hessische Blatter fur Volkskunde, t. I; V. Henry La magie dans I'Inde antique, 1904) заинтересовались изучением ритуалов как ритуалов.

общие черты религиозной жизни всего человечества. Высшие цивилизации они изучили лишь для того, чтобы в них найти следы наиболее примитивных цивилизаций19. Отсюда то значение, которое придается изучению пережитков в мышлении примитивных народов. Что же удивительного в том, что они не занимались молитвой? Она далеко не пережиток и, по мнению некоторых антропологов, представляет собой продукт поздних этапов развития религии20.

У историков столь полного отсутствия интереса к молитве не наблюдается. Либо в учебниках и словарях по истории религий, либо в монографиях (впрочем, довольно редких) мы находим превосходные сообщения о различных системах ритуалов21. Но историк стремится прежде всего к описанию. Ни принципы, ни законы его не интересуют. Он показывает, из каких элементов состоит система молитв в той или иной религии, не изучая ни отдельные виды молитв, ни молитву в целом. Связи, устанавливаемые им между различными фактами, носят, главным образом, если не исключительно, хронологический характер. Он определяет не столько причины явления, сколько предшествующие ему формы. Разумеется, хронологические отношения могут указывать на каузальные связи. Иногда, впрочем, когда историк сталкивается с недатированными явлениями, порядок следования он устанавливает гипотетически, исходя из гипотетического объяснения. Именно это произошло с ведической и семитской системами ритуалов22. Таким образом, иногда материалы наших исследований оказываются с исторической точки зрения малоизученными. В наличии лишь фрагментарные, спорадические, случайные высказывания. Мы воспользуемся этими объяснениями. О них следует помнить, но все же они не составляют еще теории.

19 Ср. также J. J. Frazer. On the Scope of Social Anthropology Legon d'overture, Liverpool, 1907.

20 Ср. ниже, кн. II, гл. I и П.

21 Чтобы представить степень нашего невежества в том, что касается молитвы в Древней Греции и Риме см. С. Ausfeld. "De graecorum precationibus quaestiones", Jahrb. f. Klass. Phil. Flekeisen, XXVIII, Teubner, 1903, p. 305 и далее; и библиография: Chetelat, De Precatione apud poetas graecos et latinos, 1877; L'abbe Vincent. La priere chez les Grecs et les Latins, 1887; C. Ziegler. De precationum apud Craecos formis etc., Diss. Bresl. 1905; H. Schmidt. Veterisphilosopho quomodo judicaverint de prascibus (Religionsgesh. Unters. u. Vorarh. hergg. v. Dietrich, u. R. Wiinch, IV, I, x. 1907). Старая работа E. v. Lasaulx. Die Cebete des Greichen und der Romer (1842) по-прежнему остается ценным источником информации. Впрочем, вины филологов тут нет. Классическая литература и даже надгробные памятники слишком скупы на молитвы.

22 В спорах об относительной древности свода магов Атхарваведы и связанных с ним сутр, а также описаний ритуалов различных жрецов, Ригведы, Яджурведы и т. д. доминируют вопросы такого рода: одни утверждают, что возраст текста - совсем не то же самое, что и возраст упоминаемых в этом тексте явлений, и считают атхарваническую традицию столь же древней, как и остальные; другие же полагают, что многочисленные заимствования из других вед неявно доказывают меньший возраст Атхарваведы. См. превосходное изложение этого вопроса: Bloomfield. "The Atharva Veda", Grudriss der indo-arishenPhilologie, II, I, II, 1904.

Кроме того, следовало бы добавить, что историки просто не уделяют молитве должного внимания. Этнографы почти не упоминают о ней23. Историки восточных религий лучше чувствуют важность молитвы, но объем их работ несоизмерим с местом, занимаемым молитвой в изучаемых ими религиях. Веды, мы имеем в виду самхиты, сборники гимнов и формул - не что иное, как огромный молитвенник. Однако помимо заметок Бергеня24, возможно, мы и не найдем общих исследований ведической молитвы. Веды небезосновательно рассматриваются как сборник текстов, историю которых надо установить прежде всего25. Но, когда дело доходит до содержащихся в них фактов, Веды рассматриваются то как собрание мифов, то (в настоящее время) как каталог всевозможных ритуалов, а среди этих ритуалов выделяют, как правило, те, что относятся к магии, жертвоприношению, а не к молитве. Лишь в последнее время начали обращать внимание на то, что брахманы, то есть комментарии брахманов к Веде, говорят о молитве26, и обращать внимание на любопытную фигуру бога молитвы Брахманаспати, который играет, начиная с ведических времен, столь важную роль и которому суждены столь высокие превращения по ходу истории Индии27. В отношении других документов индийской литургии исследование только начинается. То же можно сказать о буддизме, китайских религиях, гатах Авесты, которыми пользуются только ради датировки - да еще с какими различиями! - самой Авесты. Что же до религий классической античности, то историческая литература о молитве и вовсе скудна, вероятно, поскольку источников почти нет. Только семитские религии и христианство составляют в некотором роде исключение. Потребности в экзегетике, вопросы ритуальной практики и теологии породили работы по истории древнееврейской, иудейской и христианской литургии, которые при всей своей важности остаются фрагментарными28. Трудно установить причину такого безразличия тем более что материалов предостаточно. Так, несмотря на то, сколько еилоч; содержит литература и греческие надписи, история этого слова точно прояснена только в том, что касается характера отношения философов к молитве29. Лишь в последнее время был

23 Как на исключение сошлемся на великолепный свод литературных текстов индейцев Пауни, опубликованный в A.

Fletcher "The Hako. A Pawnee Ceremony", 22d Ann. Rep. Of the Bur. of Amer. Ethno., 1904 (текст, музыка, теологический комментарий к молитвам).

24 Bergaigne, La Religion vedique, II, 2.

25 Weber. Indishe Studien, X; Oldenberg. Die Hymnen des Rig Veda, 1888; Bergaigne. "Histoire de la liturgie vedique", Jour. As. 1892. Очерк этих вопросов и библиографию можно найти в Winternitz. Geschichte der indishen Litteratur, I, 1905, p. 61 и далее.

26 S. Levy. La doctrine du sacrifice dans les Brahmanes, 1898, p. 100.

27 Strauss. Brhspati im Veda, Kiel, Diss., 1905.

28 Ср. выше; ср. Th. Engert. Der betende Gerechte der Psalmen, Wiirzburg, 1902; O. Dibelius. Das Vaterunser etc., Giessen. 1903 (cp. Annee sociologique, 7, p. 304 и далее) [З].

29 H. Schmidt. Veteri philosophi etc., 1907. 244

уточнен вопрос об ассиро-вавилонских молитвах 30 и заклинаниях31, а ведь литургические таблички составляют чуть ли не четверть всего дошедшего до нас письменного наследия этой цивилизации32. Несомненно, история прежде довольствовалась лишь внешним изучением фактов. Не так давно она была еще лишь более или менее художественным повествованием о политических событиях, наиболее поверхностных во всей социальной жизни. Только под давлением формирующихся социальных наук история была вынуждена перейти к изучению все более и более скрытых социальных феноменов с более глубокой основой. А молитва, похоже, как раз и относится к тому разряду фактов, которые не предлагают себя вниманию наблюдателя, являющегося представителем скрупулезной, но неглубокой научной дисциплины.

Вплоть до недавнего времени чуть ли не единственными теоретиками молитвы были теологи и философы. Однако как бы ни были интересны их теории, они далеки от требований науки. Теологи создали множество теорий молитвы. Они пытались выяснить, почему они молятся, почему при тех или иных обстоятельствах они используют ту или иную молитву. Они были вынуждены классифицировать и объяснять свои молитвы. Зачастую их объяснения33, дискуссии, классификации крайне ценны, поскольку в Индии, например, очень точно отражают смысл практикуемых ритуалов34. Однако такой способ восприятия молитвы говорит разве что о состоянии их духа, и сколь бы ни было ясно их религиозное сознание, их собственное толкование ритуалов не имеет научного характера. Теологи исходят из верований позитивного характера, принятых в исповедуемой ими религии, они анализируют эти верования на тот момент, когда они пишут и пытаются создать более или менее упорядоченную систему своих ритуалов, идей и чувств по отношению именно к этим верованиям. Кроме того, факты зачастую они видят лишь сквозь религиозные идеи, вовсе фактам не соответствующие или со временем утратившие это соответствие. Древняя практика постигается только благодаря новой догме35. Молитва чисто

311 См. Jastrow. The religion of Babylonia and Assyria, 1898 p. 292 и далее; Zimmern. Babylonishe Busspsalmen, Leipzig, 1888 и т. д., библиографию вопроса см. в Jastrow. Die assyrische-babylonische Religion.

31 King. Babj/Ionian Magic and Sorcery, London, 1896, part I; Fossey. La magie assyriene, 1902, p. 93 и далее.

32 По поводу молитвы в Египте мы не можем посоветовать ни одной полной работы: этот вопрос затрагивается лишь косвенно либо в филологических работах, посвященных "Книге Мертвых", либо в исследованиях по отдельным сводам ритуальных правил. Наиболее удачен труд М. Maspero. "La table d'offrande dans le rituel funeraire", Rev. hist, des relig., 1896, 1897.

33 Немногие книги столь полезны в этом отношении, как "De oratione" Оригена.

34 Например, в сущности совершенной является подразделение Вед на Веды гимнов, произносимых хотаром и удгатаром, который отвечал за музыкальное сопровождение (Ригведа и Самаведа), Веду жертвенных формул, произносимых адхварью, жрецом, обеспечивающим ход жертвоприношения (Яджурведа), Веду заклинаний, произносимых брахманом (Атхарведа).

магического, даже теургического характера, окажется благодаря одному из раввинов, составлявших Талмуд, или благодаря некому отцу церкви молитвой поклонения36. Наконец, не надо забывать и о том, что теология имеет, прежде всего, практическую цель; она стремится быть направляющим началом литургии. Если она и пытается понять и систематизировать молитвы, то лишь затем, чтобы распространить их или определить способ их использования. Так что вдохновляемые ею исторические исследования имеют главным образом следующую цель: установить, какой текст является самым древним, самым подлинным, самым каноническим и самым божественным. Это главный принцип всех теологических рассуждений о молитве, который встречается начиная с трактата Берахот в Мишне и Талмуде, затем Дидахия и Иринея и заканчивая неисчислимыми католическими,

православными, протестантскими и иудастическими сочинениями. Догматические теории оказываются для нас ценными документами лишь постольку, поскольку они сообщают о смысле, приписываемом ритуалам наиболее просвещенными верующими, а часто и религиозной властью. Но это, собственно говоря, факты. Они могут нас разве что направить на путь объяснений. Они помогают анализу, но не заменяют его.

Философы пытались дать рациональное объяснение молитвы. Они стремились объяснить ее особенностями природы человека. Однако при этом они захотели найти общую теорию, охватывающую всю совокупность фактов. Философы приняли за очевидность то, что одна и та же модальность религиозного чувства присуща всем молитвам. Для них молитва лишь отражала общее для всего человечества состояние души; вот его-то они и попытались описать. Соответственно, наиболее подходящим им показался метод интроспекции. Для них было совершенно естественно, что анализ своих собственных понятий, полученных в полном и ясном (как они считали) сознании позволяет понять идеи другого. Искать где-либо, нежели внутри самих себя, скрытые предметы, которые, по их мнению, являются истоком всех религиозных фактов, было для них немыслимо. Но в таком случае философы ничем не отличаются от теологов. Они изучают не молитву, а свои представления о ней. Поскольку идеи человека всегда так или иначе отражают идеи его среды, именно способ понимания молитвы становился предметом их исследования. С этой точки зрения философские, как и теологические теории имеют разве что историческую ценность: они сообщают нам не столько о самой практике, но о том, какой она представляется его современникам. Кроме того, весь ход подобных размышлений зависит от системы мировоззрения автора. Поскольку он определяет лишь соб-

35 Отчасти именно это дает ключ к пониманию догматических споров вокруг мессы и псалмов. Довольно хорошее изложение первых споров о ценности псалмов мы находим у Энгерта (Engert Op. cit.).

36 Ср. ниже. 246

ственные идеи, ему не выйти из круга фактов, по которому он должен постоянно ходить и границы которого он не имеет права нарушить, если желает подчинить свои концепции серьезному контролю. Ничто не заставляет философа учитывать противоречащие его представлениям факты и ничто не мешает ему рассматривать факты и явления более или менее близкие, глубоко отличные по форме с тем, что он изучает. Даже если он вышел из здоровой школы истории религий, он все равно занимается фактически лишь тем, что иллюстрирует свои общие убеждения примерами, которые ничего не доказывают, какими бы многочисленными и упорядоченными они ни были. По той же причине вопросы, толкуемые философом, не проистекают от фактов, но диктуются ему его же собственными предубеждениями или общественным мнением. Рамки и способ организации этих вопросов предписываются не методом и естественными отношениями предметов, но субъективными взглядами, а иногда даже и расхожими предрассудками, бессознательно разделяемыми автором.

Чтобы уточнить эти наблюдения, применим их к теориям молитвы Тиля и Сабатье. Мы выбрали именно их, во-первых, потому что они самые новые, а во-вторых, потому что они имели наибольший успех.

В книге, посвященной философии истории религий и религиозных учреждений, среди прочих многочисленных вопросов, связанных с культом, Тиль3' пишет и о молитве38. Он видит в ней духовную беседу с Богом, движение к божественному. Так сказать, априори приняв христианскую доктрину39, он в конце концов говорит, что "ответ Бога - это молитва", и что этот поступок человека уже является следствием некоей реакции Бога. Таким образом, мы имеем дело с совершенно субъективным понятием. Объектом анализа становится факт собственного сознания Тиля и его собратьев по вере. Более того, когда автор переходит от истории к философии и пытается восстановить в общих чертах эволюцию молитвы, именно с этой субъективной точки зрения он рассматривает и решает вопросы, которые можно решать только исходя из опыта, а не умозрительно. Он желает опровергнуть теорию, согласно которой молитва является в первую очередь средством воздействия на бога, то есть примитивной теургией40; Тиль ограничивается диалектическим показом того, что молитва, по определению, не может происходить из магического заклинания, "так же как религия не

может происходить

37 Elements of the Science of Religion (Gifford Lectures), 2 vol. Edinburg, 1898 and 1899. В этом сочинении Тиль рассматривает сначала эволюцию религий, взятых глобально, анимизм, политеизм и т. д., а. затем обращается к важнейшим учреждениям: молитве, жертвоприношению, церкви и т. д.

38 Vol. II, р. 130. Ср. Pfleiderer. Religionsphilosophie, edit. p. 301.

39 Можно даже сказать, доктрину ультралиберального, социнианского, ремонстрантского протестантизма, поскольку Тиль - ремонстрант.

40 Тиль не сообщает, с какими теоретиками он спорит. Мы предполагаем, что речь идет о Максе Мюллере. Ср. ниже.

из суеверия". Таким образом, вся аргументация сходится к идее религии и идее молитвы самого Тиля. В то же время мы видим, что исследование распространяется разом на все факты без какого бы то ни было ограничения или предварительного разделения. Речь заходит сразу о молитве в целом. Опять-таки исследование не основывается на строгом методе: вопросы избираются произвольно, многие важные вещи остаются в тени, другие же автор разрешает очень быстро, хотя эти проблемы и относятся к разряду неразрешимых, как, например, универсальность молитвы41.

Тот же подход и те же принципы приводят Сабатье к выводам, почти противоположным тилевскому. Тиль сделал из молитвы важную, но вторичную по отношению к "религии" в целом "манифестацию". Для Сабатье молитва стоит на первом месте. "Молитва, - говорит

он, - это религия в действии".

Как будто так нельзя сказать о любом ритуале! Как будто соприкосновение со святыней и любой контакт с божеством не будет таким же общением с Богом! Итак, "внутренний порыв души к внутреннему Богу", как он осуществляется в медитативной молитве (&ррг\т,ос, avcomc; - "неизреченное восхождение") ультралиберального протестанта, становится роковым признаком молитвы, главным актом любой религии. Иными словами, религия и молитва определяются через свои последние, наиболее редкие и утонченные формы. Впрочем, Сабатье первым признает, что его концепции являются отражением эволюции и пытается обрисовать ее ход43. Он показывает, что изначально все религиозное содержание молитвы исчерпывалось верой в ее действенность. В отличие от Тиля, он допускает, что она могла держать богов в подчинении. Затем, согласно его доводам, фетишизм и политеизм установили между богами и людьми некий договор и человек отныне молился, чтобы что-то получить. Религия Израиля представляет собой еще один шаг вперед: в результате соединения морали и благочестия возникла молитва доверия, отрешенности, радости. Но строгий иуда-истский монотеизм сохранил страх перед богом, совершенно чуждым по отношению к человеку. Эволюция завершается с появлением Евангелия: после Иисуса человек может обращаться к Богу как к Отцу44. Однако как бы ни был интересен этот исторический экскурс, мы видим, насколько произвольно подобраны факты. По поводу истоков фетишизма (если таковой был) в иудаизме и христианстве мы имеем лишь беглые обзоры - философские изложения, которые никак не могут рассматриваться в качестве доказательств. Сущность великих религий

не исчерпаешь в нескольких строках, даже сжато. С другой стороны, не

41 El. Sc. Relig., II, p. 133.

42 Esquisse d'une philosophie de la religion d'apres la psychologie et Ihistoire Paris 1897 p. 24, p. 14.

43 Op. ей., I, chap. IV, § 4.

44 Op. ctt, p. 191.

рассмотрены важные факты, противоречащие этой теории. Так, Сабатье считает очевидным, что молитва - индивидуальное явление, хотя во многих религиях мирянам или женщинам молиться запрещено. Все это объясняет, что результаты обсуждения предопределяются вероисповеданием автора. Речь идет не столько об анализе фактов, сколько о демонстрации превосходства христианства.

МОЛИТВА КАК СОЦИАЛЬНЫЙ ФЕНОМЕН

Если теоретики не выходят за рамки общих рассуждений, то это, в первую очередь, происходит потому, что способ постановки проблемы отгораживает их от данных, необходимых для ее разрешения. Действительно, для них молитва является главным образом индивидуальным феноменом: это дело совести, это дело духовной личности, проявление

состояния души46. Что же до принимаемых ею форм, то в них ученые видят некоторую недостачу духовного наполнения; по их мнению, это нечто внешнее и несущественное, некий язык, изобретенный для удобства верующих церковной властью или каким-то поэтом, каким-то специалистом и обретающий смысл лишь когда на нем выражают личные чувства. В таком случае молитва становится неуловимым феноменом, который можно познать, лишь спрашивая самого себя или тех, кто совершает обряд моления. Здесь единственно возможный метод - интроспекция, в лучшем случае подкрепляемая лишь ссылками на результаты интроспекции других людей, то есть "религиозных переживаний", которые можно найти в теологической литературе. Однако, будет ли это интроспекция или столь модная сегодня психологическая статистика, можно определить разве что способ, которым молятся такие-то и такие-то люди, их число и как они представляют себе то, о чем молятся. Нам постоянно приходится совершать действия, ни причин, ни смысла, ни значения, ни истинной природы которых мы не можем понять; зачастую все попытки осознавать приводят лишь к самообману. Даже когда речь идет о чем-то для нас привычным, мы можем составить относительно этого действия совершенно неадекватное представление. Эмпирическое знание языка даже у поэтов или драматургов - это одно, а знания филолога или лингвиста - другое. Аналогично, молитва _ это одно, а представление о ней, создаваемое с опорой лишь на собственные средства пусть даже религиозным и просвещенным умом, - совершенно другое. Если и есть явление, в отношении которого самонаблюдение совершенно несостоятельно, то это молитва. Мало того, что молитва вовсе не является продуктом индивидуального сознания, который можно было

Ср. ниже.

46 Ср. Hoffding. Philosophie de la religion, trad, fr., p. 140 и далее. 249

бы легко понять с помощью самосозерцания, она еще состоит из таких элементов, происхождение и природа которых нам совершенно непонятны. Здесь сливаются воедино миф и ритуал. Рассмотрим для примера одну из простейших религиозных формул47 - благословение: "Во имя Отца и т. д.". Почти вся христианская догматика и литургия теснейшим образом переплелись в ней. "In nomine": следовательно, сила приписывается самому слову благословения, имени божьему, а также особая сила приписывается человеку, произносящему формулу, что подразумевает целую священническую организацию, когда благословляет священник, индивидуализацию религии, когда благословляет мирянин и т. д. "Patris": имя отца дается единому богу, следовательно, подразумевается монотеизм, концепция внутреннего бога и т. д. "Fili": догмат сына, Иисуса, следовательно, речь идет о мессианстве, жертвоприношении Бога и т. д. "Spiritus sancti": догмат Духа, следовательно, имеется в виду Логос, Троица и т. д. Наконец, молитва в целом несет на себе знак Церкви, как создателя догмата и ритуала. И едва ли в настоящее время мы способны понять все, что содержит такая простая на первый взгляд фраза! Мало того, что она сложна в силу многочисленности своих составляющих, - каждое из них, в свою очередь, является итогом долгого развития, открыть которое индивидуальное сознание, разумеется, не может. Междометие, с которого начинается, например, воскресная молитва, появилось в результате работы, длившейся на протяжении веков. Молитва - не только излияние чувств или крик души. Это еще и часть религии. В ней мы слышим эхо бесконечной череды формул; это часть целой литературной традиции, продукт усилий целых поколений.

Это означает, что прежде всего молитва - социальный феномен, ибо социальный характер религии достаточно очевиден. Религия - это органическая система понятий и коллективных обрядов, имеющих отношение к сакральным существам, которые она признает. Даже когда молитва индивидуальна и имеет характер свободного творчества, и даже если верующий сам выбирает слова и момент, он произносит только освященные традицией фразы и говорит только о вещах, которые освящены традицией. Даже в мысленно произносимой молитве, когда, согласно формуле, христианин отдает себя духу - dvaKpaTr)Qfjvai тф яуеицатд ("укрепляться духом"), то это именно дух Церкви, молящегося вдохновляют идеи его секты, им владеют чувства, допускаемые моральными предпочтениями, исповедуемыми этой сектой. Буддист во время своих упражнений и аскетической медитации, karmasthdna, будет прислушиваться к своему внутреннему голосу совершенно иначе, поскольку в его молитве

выражается иная религия.

47 Хороший пример анализа важной формулы см. О. Dibelius. Das Vaterunser, Giessen, 1902. Сравнительный анализ догм и основанных на них формул, смысла, который они имели для ранней христианской традиции, с одной стороны, и для Лютера, с другой, показывает, насколько разительно изменился этот смысл [ср. ниже резюме].

Молитва социальна не только по содержанию, но и по форме. Происхождение ее форм исключительно социальное. Она не существует вне системы ритуальных установлений. Первобытные формы являются слишком очевидным доводом в пользу нашего тезиса, поэтому мы не будем говорить о них. Но даже в самых развитых религиях, призывающих весь мир к одной молитве, верующие все-таки пользуются сборниками письменных текстов. Тефила, мазор, литургические сборники сур, молитвенники и бревиарии, book of common prayer, подборки различных "исповедей" - этого более чем достаточно для нужд подавляющего большинства верующих. Мало того, что текст традиционен, он еще и материализуется в книге - в Книге! С другой стороны, обстоятельства, время и место произнесение молитвы, а также соответствующее расположение духа тоже строго закрепляются. Таким образом, даже в религиях, оставляющих максимум места для индивидуальных действий, любая молитва становится ритуальной речью, принятой религиозным обществом48. Это последовательность слов с определенным смыслом, выстроенных в порядке, признанном группой ортодоксальным49. Она обладает той силой, которая ей приписывается общиной. Она действенна постольку, поскольку религия объявляет ее действенной. Несомненно, в некоторых религиях индивид иногда может молиться, заставляя себя следовать формам, навязанным извне. Но это редко; внутренняя медитация не превратилась повсюду в обычную практику. Более того, даже при полной свободе импровизации в молитве всегда соблюдают общие принципы ритуалов и их не нарушают. Сознательно или нет, человек подчиняется определенным предписаниям, принимает позу, которая считается подобающей5". Внутренний монолог состоит из фраз, взятых из требников. Поэтому индивидуум лишь подстраивает под свои личные чувства язык, отнюдь не им изобретенный. Основанием самой индивидуальной молитвы остается содержание требника.

Социальная природа молитвы лучше всего заметна на следующем примере: в некоторых религиях она произносится только группой людей

48 Это верно для индивидуальной молитвы в синагоге, Talm. Babl. Berakhot, 16 а. Schiirer. Geschichte des Volkes Israel in der Zeit Jesu, edit., p. 25, 45 и далее; ср. J. J. Kohler "Prayer", в Jewish Encyclopaedia.

49 Слова Р. Бекай о Шемоне Эзре, восемнадцати благословениях, совершенно противоположны тому, что происходит в синагоге. Однако они содержат верную оценку ценности канонических формул: "Знай, что со времен Моисея, нашего учителя, и до дней великой синагоги молитва в Израиле не имела порядка, установленного для всех, и каждый верующий сам составлял для себя формулу (еврейское слово означает буквально "загадку") и молился, следуя своей воле, знанию, таланту и слову; тогда пришли люди великой синагоги и дали молитву Шемоне Эзре, так что она стала установленной и значимой для всего Израиля" ("Or hahatiim", 113). Об истории Шемоне Эзре см. Is. Loeb. "Les dix-huit benedictions", Revue des etudes juives, 1889, p. 17 и далее; Is. Levi. "Des dix-huit benedictions et les psaumes de Salomon", Rev. des et. /., 1896; "Encore un mot etc.", ib., p. 161, etc.

50 Ср. Мф., VI, 5 и 6. Противопоставление индивидуальной и общей молитвы в синагоге. Однако она идет от самой синагоги и не является изобретением христиан.

или священником. Бывает даже, что специальное правило запрещает любые другие молитвы. Это характерно для Индии. Кому-либо кроме брахмана запрещается произносить молитвы51. Брахманы, как указывает само слово, это приоры52. Это люди брахмана, священного слова. Никто не разделяет с ними эту функцию. Факт тем более примечательный, что коллективные жертвоприношения и, в общем, все народные, национальные и городские церемонии, кажется, исчезли в брахманизме. Ритуалы совершаются ради отдельного человека, а не ради коллектива63. Но тот, для кого совершается ритуал, не совершает его собственными руками: у него нет права совершать ритуалы, а, следовательно, и произносить молитвы, если только он сам не священник. Его участие в религиозной церемонии ограничивается тем, что предложит ему священник, да и то в строго определенных формах. Он лишь повторяет мантру, которую ему дали выучить. Да и это позволено лишь высшим кастам, кшатриям, благородным и свободным людям, инициированным, которым даруют брахманский шнур. Но даже при том, что они "дважды рожденные", молятся такие люди через посредство того, кому религиозное общество дало право и исключительную привилегию молиться. Низшим же кастам остается только бояться великих богов, не слышащих их.

У древних евреев явного запрета на индивидуальную молитву мы не найдем. Но на самом деле,

молитвы, текстами которых мы располагаем, коллективны по самой своей сути. В первую очередь, это гимны, певшиеся при большом стечении народа55 либо группами паломников, идущих в Иерусалим, либо общиной справедливых и бедных, где и

51 Manu. IX, 9: полный запрет для женщин; X, 74-80; ср. Vishnu, II, 1-7. Vasistha, П, 13-19; ср. тексты, собранные в Weber. Indishe Studien, X, p. 4, 17 и далее; ср. Oldenberg. Religion du Veda, Henry, p. 316 и далее.

52 Strauss. Brhspati, Kiel (disser.), 1905 и цитированные тексты.

53 Ср. Hubert et Mauss. "Essai sur le sacrifice", Melanges; (см. наст, изд.) ср. Oltramare. "Le yajamana", Museon, 1900. Мы выделили слово "кажется", потому что, по нашему мнению, тексты, в которых описываются ведические ритуалы, обладают скорее теоретической ценностью, нежели исторической достоверностью. Они представляют далеко не всю индийскую религию в эпоху, предшествующую буддизму, но эта часть текстов, обращение к которой было присуще различным брахманским школам.

54 Мы говорим о древних евреях, хотя библейских текстов о молитве, относящихся к эпохе до исхода, не так уж и много (гимн Деборы не архаичный, а архаизированный). См. Cheyne. The Psalter, впрочем, если это верно для времен после исхода, мы предполагаем, что то же самое относится и к культу первого храма.

5" К этой категории относится народная магико-религиозная песня, вероятно, самый древний и примитивный отрывок молитвы, сохранившийся в Библии. Это настоящий хор заклинателей дождя: Чис., XXI, 17, 18. Моисей наполняет Беэр [колодец] водой, а Израиль поет гимн: "Наполняйся, колодец (первого полустишия в Септуагинте нет, но оно особенно интересно, поскольку придает всему гимну магический характер),] воспойте его; колодец, который они выкопали; вожди вырыли | лучшие из народа | с законодателем жезлами своими". (В Септуагинте последний стих приведен в другой версии. Будд предложил добавить к этой песне: ummidhar mattana, но это бесполезно, да и текст начиная с этого места слишком сильно искажен, чтобы можно было улучшать его.) Мы благодарны нашему ученику де Фелису, который обратил наше внимание на этот текст.

было составлено большинство этих песнопений56. Кроме того, есть еще псалмы, явно предназначенные для пения на публике5'. Одного взгляда достаточно, чтобы увидеть священнический, левитский характер большей части из них: некоторые могут иметь заголовок, определяющий их использование во время службы в храме58: или же их форма указывает на то, что они были предназначены для исполнения певчими. Третья же группа объединяет народные гимны, принятые во времена, когда древнееврейского языка и изначального смысла гимнов уже не знали, и гимны религиозные60. И, наконец, подражания древним моделям. Даже самые последние тексты, как, например, песня Соломона, используются, прежде всего, во время всенародной молитвы. Наконец, сама эволюция иудаизма, долгая борьба Храма и Синагоги, трудности, с которыми синагогальная молитва была признана законной, достаточно хорошо показывают, что изначально молитва совершалась в храме всем народом, собиравшимся в нем, и представлявшими его (по несколько человек от каждого колена) левитами, а также верующим, который в сопровождении священников приближался к Яхве и исполнял свой обет или осуществлял искупления62.

Действительно, это лишь два особых случая одного культа и одной религии63; их причиной может быть то, что два священства стали полностью контролировать культы. Однако они, по крайней мере, доказывают, что молитва может быть только социальным феноменом. Тем не менее возможная эволюция имеет глубокие причины. У нас еще будет случай увидеть, в чем они состоят при исследовании элементарных религий; в принципе, там мы обнаружим только коллективные молитвы или молитвы в строго коллективной форме64. Конечно, ни о каких формальных запрещениях индивидуальной молитвы там речи не идет. Но поскольку система ритуалов еще не закоснела в точных правилах, нельзя и ожидать найти подобные запреты. Кроме того, отсутствие такого запрета вполне может быть связано с отсутствием самой идеи индивидуальной молитвы. Впрочем, каковы бы ни были причины, только этих двух случаев, ввиду их важности и значения, уже достаточно, чтобы рассматривать молитву как чисто коллективное явление и считать себя

вправе утверждать, что она по своей природе не является индивидуальным феноменом.

56 См. авторов, цитированных выше.

57 См. Kohler. "The Psalms and their Place in the Liturgy", Gratz College Publ, p. 31 и далее; ср. Talm. ВаЫ, трактат Berakhot. 14 а. - здесь вы прочтете, как люди повторяли первый стих.

58 Таково посвящение начальнику хора в 55 псалмах и т. д.

59 В первую очередь, мы имеем в виду алфавитные псалмы, 34, 37 и т. д.

60 Песнь песней.

61 Цар. I, VIII, 23 и далее. Начиная со стиха 29 речь идет уже только о народе.

62 Schurer. Gesch. Volk. Isr., 2е trad, p. 447 и далее. Won obstant: тексты, цитируемые в статье Cheyne. "Prayer", Encyclopaedia ЫЬИса, р. 3827.

63 Ср. принцип римского права, цит. выше.

Ср. ниже. 253

Для окончательного доказательства ее социального характера нам осталось сослаться на отношения, связывающие ее с другими коллективными феноменами. Целая категория явно социальных фактов находится с молитвой в тесных отношениях родства. Это юридические и моральные установления65. Теория молитвы не будет бесполезной для того, кто захочет

понять клятву, торжественный договор66, обороты речи, предписанные этикетом, когда речь идет о вождях, королях, дворах, парламентах, и правила хорошего тона. Все эти факты настолько близки к молитве, что позднее нам придется специально отделять их от нее. Начальная формула большей части католических священных молитв почти слово в слово совпадает с той, с которой начинается объявление решения в нашем суде. Ритуальные выражения "Во имя Отца и т. д." соответствуют принятым словам "Именем французского народа и т. д." И то и другое имеет смысл посвящения и ставит предмет, который они освящают, под покровительство существа, которое называют и к которому они взывают. Благодаря формулам молитва оказывается сцеплена со всей системой формального поведения67 и, соответственно, помогает понять эту систему. Следовательно, она помогает понять его. Даже творческий характер форм поведения, устанавливаемого обществом, лучше всего проявляется в молитве. Их своеобразная сила, особая печать, оставляемая ими на действиях людей, в молитве видны лучше, чем в каком-либо другом институте. Дело в том, что молитва воздействует словом, а ничего формальнее слова в мире нет. Таким образом, действенность готовой формы наиболее очевидна именно в молитве. Творение словом - это род творения из ничто (ex nihilo)68.

Более того, в общественной жизни нет ни одной сферы, где молитва не играла бы какой-нибудь роли. Она затрагивает организацию семьи во время инициации, во время свадьбы и т. д. Она скрепляет союзы, принятия в группу. Вместе с клятвой она участвует в юридической жизни в целом69. В исповеди, искуплении, покаянии она смыкается с моралью. На самом деле, часто молитвы становятся настоящей ценностью70 и приносят богатство классу священнослужителей. Более того, в некоторых культурах они стали фактором производственной деятель-

65 Особенно тесными связи были в Древнем Риме. Huvelin. Nexum, in Daremberg et Saglio. Diet, des Aniquites.

66 См. примеры в Ziebarth. "Der Fluch im greischichen Rechte", Hermes, XXX, 1895.

67 О формализации в римском праве вообще и в частности см. lehring. Esprit de droit, p. 156, 255 и т. д.

68 Это род вечности и в то же время каузальности, утверждают законы Ману, II, 84: "прочие дела, предписанные Ведами, - жертвоприношения, возлияния и т. д. - преходящи (сами по себе и в своих празднествах, говорит комментарий), брахман (формула) же, напротив, вечен и неизменен, это Праджапати (бог, давший начало миру, владыка творений)". Ср. Vishnu, 56, 18 ср., Vasistha, XXVI, 9, 10.

69 См. в особенности: Huvelin. "Magie et droit inidividuel", Аппёе sociologique, 1907, 10, p. 31, ср.; Westermark. Origin and Evolution of Moral Ideas, 1906, I, p. 568.

70 См. Ригведа, II, 32, 13; ср. Manu. IV, 234. 254

ности. Действенность, приписываемая им, аналогична той, которой обладают физический труд или технические ремесела. Для многих австралийских племен лучший способ обеспечить воспроизводство животных, употребляемых ими в пищу, - это совершить некоторые церемонии, произнести определенные слова или заклинания.

Однако говоря, что молитва - социальный феномен, мы вовсе не имеем в виду, что она вообще не является индивидуальным явлением. Истолковывая таким образом наши слова, читатель неправильно понял бы нас. Мы не считаем, что общество, религия, молитва - какие-то особые вещи, мыслимые без индивидов, которые дают им жизнь. Но мы полагаем, что молитва, хоть она и осуществляется в сознании отдельного человека, обладает все же в первую очередь социальным, внешним для индивида существованием в сфере установлений, религиозной конвенции. На самом деле мы лишь перевернули обычный порядок, в котором изучаются оба термина, ни один из них мы не отрицаем. Вместо того чтобы видеть в индивидуальной молитве принцип молитвы коллективной, мы сделали вторую принципом первой. Таким образом, мы обошли трудности выведения сложного из простого, то есть канонической молитвы Церкви из спонтанной молитвы индивида. Но при этом мы вовсе не забыли о важности индивидуального фактора. Мы не знаем, мог ли или умел ли каждый человек молиться на свой лад с самого начала; этому у нас нет доказательств и вряд ли мы найдем хоть одно, способное удовлетворить нас. Напротив, нам придется констатировать, что изначально существовали создатели молитв. Однако роль, неизбежно исполняемая индивидом в коллективных практиках, не лишает последних коллективного характера. Подобно тому как каждый человек говорит в своей манере со своим акцентом, но остается в рамках одного национального языка, каждый может создать свою молитву, но она от этого не перестанет быть социальным институтом. Что касается молитв, которые, будучи сочинены индивидами,

входят в исторические тексты, то с того момента, как их вносят в эти тексты, они перестают быть индивидуальным явлением. При этом если они смогли приобрести всеобщий характер и стать обязательными, то это случилось прежде всего потому, что они отвечали требованиям уже сущестовавших обрядовых норм, и, следовательно, отвечали коллективным потребностям в религиозных инновациях. Наконец, своим успехом подобные молитвы обязаны авторитету, которым наделило их авторов общественное мнение. Да и авторы являются не просто поэтами, но священниками, пророками, ясновидящими, то есть людьми, находящимися, по мнению членов общины, в связи с богами71. Их устами говорят боги. Это не обычные люди, они сами являются общественной силой.

71 В австралийских обществах, которые мы будем рассматривать, изобретение формул является привилегией магов и сочинителей песен. Мы покажем, что они действуют

Метод

Нам осталось определить наиболее подходящий для нашей темы метод. Хотя мы и не думаем, что нужно постоянно поднимать вопросы методологии72, все же мы видим определенный интерес в объяснении процедур определения, наблюдения и анализа, используемых в нашей работе. Благодаря этому будет легче осуществлять критику хода исследования и контролировать его результаты.

Коль скоро молитва, составляющая часть ритуала, является социальным институтом, исследование получает объект, предмет, вещь, к которому оно может и должно быть направлено. Действительно, если для философов и теологов литургический текст является условным языком выражения (впрочем, несовершенного) игры образов и личных чувств, для нас эта сама реальность. Он включает все, что содержится действенного и живого в молитве: он хранит в запасе весь смысл, содержащийся в словах, в зародыше в нем содержится все, что можно вывести из молитвы, даже в результате нового синтеза: общественные обряды и верования, сконцентрированные в этих текстах, полны прошлого и настоящего и несут в себе будущее. Поэтому когда молитва изучается в этом аспекте, она теряет свою неизрекаемость и недоступность. Она становится определенной реальностью, конкретным фактом, чем-то прочным и устойчивым, что важно для наблюдателя.

Определение. - Теперь мы знаем, что существует некая система фактов, на