ГЛАВА 40. – Все начинается с убийства Хо Ван Ксана, – продолжил Осмонд

– Все начинается с убийства Хо Ван Ксана, – продолжил Осмонд. – Банальная утечка газа? Не только. Прежде всего мы знаем, что Хо Ван Ксан, перед тем как взрыв разворотил весь его этаж, был оглушен в своей лаборатории. Если б его хотели просто убить, хватило бы удара по черепу. Ясно, что взрыв был чисто символический: убийца на свой манер иллюстрировал Большой Взрыв, который положил начало процессу эволюции. Сильный взрыв следует за катастрофой: вот к чему ведут ваши нечестивые теории, кажется, говорит он нам.

– Взрыв может многое означать в науке, – сказал лейтенант Коммерсон. – Какой‑нибудь химический опыт базируется на сгорании…

– Но есть и дополнительные знаки, и это ведет нас ко второму убийству, – сказал отец Маньяни.

– Метеорит, – вмешался лейтенант Вуазен.

– Точно, – кивнул Осмонд. – Метеорит послужил орудием и в случае с Хо Ван Ксаном, и в случае с Анитой Эльбер. Метеорит, который возвращает нас к космическому пространству, то есть к Большому Взрыву.

– Заметьте также, что именно метеорит привел нас, профессора Осмонда и меня, в «Мюзеум», – добавил священник на всякий случай. – В глазах наших недругов кража этого метеорита была необходима.

– Хорошо, но какой символ был в смерти Аниты Эльбер? – с беспокойством спросил комиссар Руссель. – Надо быть сумасшедшим, чтобы сотворить такое.

– Напротив! – воскликнул Осмонд. – Профессор была очень близка к научной школе, называемой «социобиологией»: селекция индивидуумов по генам. Это в чистейшем виде дарвинизм, селекция в природе, восходящая до уровня человеческого общества.

– Евгеника, если я не ошибаюсь, – вставил слово Коммерсон.

– В конечном счете действительно евгеника: ликвидация индивидуумов, биологически несообразных. В общих чертах, можно сказать, что человек обладает правом на жизнь и смерть других людей, включая аборт. Абсолютное отрицание Божественного завета и шестой заповеди: «Не убий».

– Но ее убили, – заметил лейтенант Вуазен.

– С добрыми намерениями, если позволите так выразиться, – сказал отец Маньяни. – Согласно фундаменталистам, справедливо убить убийц, пока они не добрались до других человеческих жизней, иными словами – защитников абортов. По всей видимости, Анита Эльбер принадлежала к их числу.

– Произведя это своего рода вскрытие, – продолжил Осмонд, – убийца показал нам, к чему сводится человеческое существо, когда его рассматривают как простое биологическое тело. К потенциальному трупу. Анита Эльбер была перенесена в галерею сравнительной анатомии с очень явным намерением, к которому я вернусь позже, и там хладнокровно изуродована. А потом около нее оставили метеорит с целью подчеркнуть мотив преступления.

Комиссар прикурил сигарету от окурка предыдущей, что было знаком усиленной умственной деятельности, выпустил струю дыма и поудобнее уселся в кресле.

– Допустим, что так, но я не вижу, что конкретно мы можем извлечь из этих убийств. Я не слишком верю в немотивированное преступление.

– Помимо символа, есть еще и цель: Научное общество, в котором Хо Ван Ксан был одним из самых почетных членов. В случае с Эльбер можно думать о ее должности советника Комиссии по разработке школьных программ. Я не принадлежу к числу людей, которые верят в совпадения.

– Я тем более, – согласился комиссар Руссель. – Но вы мне говорили об убийствах из принципа и убийствах по обстоятельствам.

– Сейчас я поясню. Третье убийство – служитель зверинца Алан.

– Вы считаете, следовательно, что это не было несчастным случаем? – спросил лейтенант Вуазен.

– Нет, нужно было избавиться от неудобного человека. Почему? – Все трое внимательно внимали словам Осмонда, который пояснил свою мысль: – Я убежден, что Алан был использован убийцей для грязной работы. Мы знаем, что он какое‑то время уже употреблял наркотики в виде токсичных растений, украденных для него в гербарии. Очень действенные, которые полностью подавляли его волю. Взамен убийца потребован от него кое‑какие услуги.

– Например.

– Сунуть записку в карман Аниты Эльбер. Но очень многие в тот день были свидетелями размолвки между ними в столовой. Возможно, убийца воспользовался этой ссорой и через Алана подкинул ей записку с просьбой прийти в галерею сравнительной анатомии.

– Это несколько легковесно, – сказал Коммерсон.

– Есть и другое, и я сейчас представлю вам доказательство. – Осмонд достал из кармана бирку: – Вот что было привязано к большому пальцу тела Аниты Эльбер. Это используют в моргах для идентификации трупов. Но к этой бирке прилипли шерстинки какого‑то животного.

Комиссар Руссель рывком выпрямился в кресле.

– Вы взяли улику, не поставив в известность следователей?

– Okay, согласен, это нехорошо. Но я был заинтригован. Профессора убили очень сильным ударом в голову, вспороли живот и, словно этого было недостаточно, оставили небольшой сувенир. Я хотел узнать, что это означает. Профессиональная привычка.

– Но вы провели частное расследование важного момента!

– Комиссар, – лукаво спросил отец Маньяни, – могли бы вы догадаться, к чему ведет это расследование?

В комнате повисло тяжелое молчание. Комиссар недовольно вздохнул:

– Я полагаю, что у вас есть ответ…

– Действительно, – торжествующе заявил Осмонд. – ¦ Речь идет о шерсти леопарда, и она из зверинца, из помещения для процедур. Я утверждаю, что эта шерсть – от живого животного, а не от чучела. Одному из леопардов за несколько дней до этого была введена вакцина и сделана татуировка. Следовательно, Алан без проблем мог подхватить шерсть.

– По‑вашему, служитель вполне мог оказать услугу убийце, вырвав у зверька три шерстинки? – спросил Вуазен, со скептическим видом пощипывая подбородок. – И еще при случае сунуть записку в карман женщины?

– Шерсть хищника не валяется невесть где, лейтенант, – ответил отец Маньяни не без иронии. – Кстати, вы думаете, что ее можно вырвать у этого очаровательного «зверька», как вы изволили выразиться, не испросив у него разрешения? И не забывайте, что смерть Алана тоже носит символический характер. Может быть, именно с ним убийца поступил особенно цинично. Вообще что представлял из себя этот парень?

– Социально неприспособленный человек, – пожал плечами Коммерсон.

– Именно, – подтвердил Осмонд. – Он был отвергнут всеми, жил вне общества, был необузданный и неуравновешенный. Короче, человек, приговоренный исчезнуть, потому что не приспособился к своей естественной среде.

– Словом, убийца решил абсурдом доказать ересь дарвиновской теории, – пояснил отец Маньяни, – если виды исчезают из‑за невозможности приспособиться к естественной среде, проведем эту логику до конца и отдадим этого человека хищнику. Как первые христиане в Риме, впрочем, если мне позволено будет отметить это…

– И это несмотря на то, что убийца постепенно завоевал доверие Алана, – вставил Осмонд. – Он усыпил его бдительность, завязав с ним доверительные отношения благодаря наркотикам, чтобы легче было принести его в жертву. Он выждал, когда служитель полностью подпадет под его влияние, назначил ему встречу рядом с помещением для хищников и подтолкнул его в клетку. При таком положении дел я утверждаю, что был проявлен верх цинизма.

– Есть еще один знак, не такой явный, – уточнил отец Маньяни, – который усиливает нашу мысль, что убийца – опытный ученый: растение, о котором идет речь, Datura pignalii, из очень старого гербария, гербария Ламарка. Ламарк был первым ученым, который использовал концепцию эволюции. Дарвин вдохновился его идеями и создал свои собственные теории, пусть они довольно сильно отличаются от теории Ламарка.

Комиссар Руссель потер лоб, пытаясь осмыслить все параметры этого криминального уравнения.

– А какая связь с Мишелем Делма? Потому что следующим был он, если я правильно помню?

– Эффективный метод, – сказал Осмонд. – Здесь я должен признать, что отец Маньяни и я долго были в тупике. В то время как решение снова состояло в эффективном методе: автоклав. Куб, который служит для стерилизации и протравки гербариев.

– Ведь Алан сам был отравлен травой! – вскричал лейтенант Вуазен.

– Right, – подтвердил Осмонд. – Но вот почему убийца перетащил тело Мишеля Делма в автоклав? Нужно было оставить следующий знак!

– Но почему именно Мишель Делма? – вмешался комиссар Руссель. – Он мог бы выбрать кого угодно другого. Зачем нужно было брать такую личность, как Мишель Делма? Потому что он был директором «Мюзеума»?

– Не только, – помолчав, сказал Осмонд. – Прежде всего Мишель Делма был президентом Научного общества. Здесь я хочу обратить ваше внимание на одно главное обстоятельство: креационисты, судя по всему, плотно взялись за ученых‑атеистов, таких как Анита Эльбер или я, но главные их цели, те, кого они действительно хотят наказать, – это ученые, которые примиряют научные исследования и религиозную веру. В глазах креационистов это предательство, и если религия постепенно потеряла свое влияние из‑за науки, считающейся атеистической и материалистической, – это их вина. И если ассистентка Югетта Монтаньяк явилась невольной виновницей смерти Мишеля Делма, это не случайность. Она женщина очень набожная, образец истинной христианской веры.

– Не следует забывать, что среди священников тоже были крупные ученые, – уточнил отец Маньяни. – Не углубляясь слишком далеко, можно упомянуть астрофизика Коперника, биолога Менделя, астрофизика бельгийца Жоржа Леметра, первого теоретика Большого Взрыва, и палеонтолога Пьера Тейяра де Шардена – конечно, человека самого ненавистного для современных фундаменталистов.

– Никогда не слышал… – начал лейтенант Вуазен.

– Да, в спортивных газетах их упоминают редко, – пошутил комиссар Руссель.

– Мишеля Делма сменил во главе Научного общества Жак Руайе, никому не известная знаменитость, который объявился очень кстати, – продолжил Осмонд. – Тут следует подчеркнуть один чисто научный аспект. Дарвин опирался на три дисциплины в создании своей теории естественного отбора. Первая – сравнительная анатомия, и можно предположить, что Анита Эльбер послужила для убийцы ее представительницей. Затем палеонтология, изучение ископаемых и костей. Ископаемых, в которых Мишель Делма тоже был большим специалистом, как и в геологии отложений.

– А третья? – с тревогой спросил комиссар Руссель, ища новую пачку сигарет.

– Эмбриология, – ответил Осмонд. – Изучение зародышевого развития организма.

– Тело Мишеля Делма немного напоминало плод, погибший в матке, – уточнил отец Маньяни. – Для фундаменталистов это очень сильный образ: вот что вы делаете с детьми, когда прерываете их жизнь. Между прочим, в тот вечер, когда он исчез, а я ждал его у него в кабинете, меня поразила одна деталь: на камине стояли два стеклянных сосуда, в одном находился плод обезьяны, а в другом – человека, причем в одинаковой стадии развития. Было очевидно, что этим сосудам не место в кабинете геолога. Убийца принес их туда и поставил на видное место, чтобы сказать нам: для дарвинистов не важно, человек вы или обезьяна. И Лоранс Эмбер креационисты тоже заставили расплатиться за то, что они рассматривают как мерзость.

Питер Осмонд глубоко вздохнул при этом воспоминании, которое только подкрепило его решимость.

– Потом они попытались устранить и меня, – добавил он. – Я думаю, что эту попытку можно отнести к убийствам по обстоятельствам: я начинал становиться для них нежелательным. Эффективный способ был не менее символичен: они должны были закопать меня в землю. Прекрасная иллюстрация к тезисам креационистов: чрево планеты несет свидетельство великих природных катастроф, таких как Потоп, например. Я был приговорен к той же судьбе. К счастью, убийцу спугнуло появление отца Маньяни.

– Я вовремя вернулся, чтобы увидеть записку, которая ввела в заблуждение профессора Осмонда, – сказал священник. – Знак Провидения…

– …но еще и доказательство того, что наш убийца не мог предусмотреть все. И это дает нам шанс поймать его, – вставил свое слово комиссар Руссель.

Питер Осмонд сжал кулаки и продолжил:

– Лоранс Эмбер была превращена в чучело, и ее тело помещено в галерею млекопитающих и птиц. Короче, убийца превратил ее в обыкновенное чучело, вполне пригодное для возрождения, как для упрочения биологического вида.

– И это ведет нас к убийству Норбера Бюссона, – добавил отец Маньяни, от которого не укрылось волнение Питера Осмонда. – Диссертант, очень близкий к идеям экологов, и противник опытов на животных. Защитник прав животных. Для креационистов это уже новая ересь: даже Дарвину никогда и в голову не пришло давать права животным! А этот молодой человек представлял собой предельное завершение дегенерации дарвинизма: он не только низводил человека до уровня обезьяны, более того, он возвышал обезьяну до уровня Homo sapiens!

Комиссар Руссель погрузился в глубокое раздумье.

– Предположим, вы правы. Я говорю именно так: предположим. Это гипотеза. Вы и правда думаете, что человек способен убить шестерых себе подобных единственно ради того, чтобы доказать, что Дарвин кое в чем ошибся?

– Мы не только так думаем, комиссар, – тоном дипломата сказал отец Маньяни, – но мы утверждаем это.

– Но вы все еще не дали мне никаких сведений об убийце. Ваши рассуждения прекрасны, но мне нужно имя и доказательства.

– У нас есть кое‑какие подозрения, но нет ни одного весомого доказательства, – признался священник.

– Тем не менее мы должны поймать его прежде, чем он совершит следующее убийство, – резко сказал Осмонд. – А для этого мне нужно иметь доступ ко всем источникам информации, имеющим отношение к «Мюзеуму».

Наступила гнетущая тишина. Как всегда, лейтенант Вуазен взял на себя смелость задать вопрос, который мучил всех троих полицейских:

– Кто вам сказал, что будет еще убийство?

Отец Маньяни повернулся к нему и серьезно посмотрел на него:

– Потому что сегодня воскресенье. А воскресенье – день, когда вспоминают о смерти Христа, о Самопожертвовании. Вот на что намекают нам скрещенные руки несчастного Норбера Бюссона.