ГЛАВА 29. Двое мужчин вполголоса беседовали в зале Теодора Моно

Двое мужчин вполголоса беседовали в зале Теодора Моно. Если судить по их виду, можно было бы поклясться, что они собирают свои личные вещи, чтобы покинуть это место. Именно тем и занимались Питер Осмонд и отец Маньяни. Но, разбирая и раскладывая свои записи, сделанные в процессе исследований, они еще и вырабатывали настоящий план битвы.

– Я знаю немного больше об этом Иве Матиоле, – проговорил священник. – Он учился в Соединенных Штатах, если точно – в Остинском университете в Техасе. Был блестящим студентом.

– А потом?

– Окончил лучшим из своего выпуска семьдесят девятого года, несколько лет преподавал в Остине, потом, в восемьдесят восьмом, вернулся во Францию. Был назначен на должность сначала в Монпелье, потом, в девяносто втором году, в Лионе. С девяносто пятого преподавал в Париже, в Дофине. А потом он утратил свой престиж в университетской среде.

– Вы на редкость хорошо осведомлены, Марчелло.

Священник скромно улыбнулся.

– Мы имеем доступ ко многим источникам. Скажем так: сотрудничество между Ватиканом и французским государством оказалось эффективным.

– И тем не менее я не ожидал такого от вас…

– Все каналы информации ведут в Рим, Питер. В данном случае они стали для нас ценной помощью.

– Что вы хотите сказать?

– Ив Матиоле близок к одной евангелистской церкви, к храму Клер‑Вуа. Эта церковь славится своими тесными связями с самыми ярыми приверженцами традиций, с протестантскими кругами, а именно с американскими.

– Of course! В восьмидесятом году Остинский университет находился в центре многих научных споров. Там некоторые ученые тоже решили оспорить в суде правомерность преподавания эволюционных теорий.

– Верно. Смута продлилась несколько лет, пока Верховный суд не вынес решение в пользу сторонников Дарвина. Но я обнаружил другое. И это наверняка вас заинтересует. – Отец Маньяни порылся в своих бумагах – в тех, что он уже разобрал, – и протянул Осмонду листок. – Взгляните, кого я отыскал среди бывших учеников Матиоле в Остине.

Осмонд застыл от удивления.

Леопольдина в последний раз оглядела свою прическу и макияж в зеркале туалетной комнаты библиотеки. И с непринужденным видом легким шагом направилась к выходу.

Погода была прекрасная, словно лето не хотело сдавать позиции, и она была так счастлива, когда Алекс, увидев ее в то утро, сказал: «О, да ты влюблена!» И правда, она не могла этого скрыть, снова и снова вспоминая те поцелуи, те ласки, потом ту романтическую прогулку по улицам Парижа до самого мыса острова Сен‑Луи, игру огней в Сене. Он проводил ее до дома и, как галантный кавалер, ничего не потребовал большего. Неужели Леопольдина отказала бы ему, но ей хотелось, чтобы их сближение проходило не так стремительно. У них есть время узнать друг друга. Это только обострит их желание.

Сославшись на срочную работу, она отлучилась. Прошла через галерею эволюции, где уже толпилось много туристов, и, войдя в величественное здание, взяла направо, туда, где располагалась администрация. В конце коридора она увидела бронзовую табличку: «Главный хранитель». Глубоко вздохнув, она постучалась.

С колотящимся сердцем Леопольдина вошла в кабинет. Иоганн Кирхер сидел за письменным столом с прозрачной столешницей, покоящейся на искусно изогнутых спиралью металлических трубах. Справа – шкафы с книгами, все – по истории наук, слева – полки, где чучело рыси соседствовало с аметистом самой чистой воды и маской аборигена. Здесь гармонично соседствовали дерево и сталь, искусство и наука, создавая ощущение порядка, ясности и уравновешенности.

Иоганн Кирхер поднял глаза от книги и холодно спросил ее:

– Чем могу служить вам, мадемуазель?

Она была обескуражена. Она‑то вообразила себе такое… Тридцать шесть возможных сцен после того, что произошло в галерее минералогии… Но только не это замкнутое лицо, не этот холодный взгляд…

– Э‑э… Я… я хотела сказать вам…

– Я вас слушаю.

Растерявшись от холодности Кирхера. Леопольдина приняла деловой тон и спешно придумала:

– Да, я хотела… я хотела спросить вас… о том чемодане, вы помните, я говорила вам о нем в хранилище…

Иоганн Кирхер не спеша поднялся, подошел к окну и погрузился в созерцание Ботанического сада.

– И что?

– Я хотела узнать, нашли ли вы его… Потому что я изучаю документы, которые сопровождали его, и…

– И?

– Я почти убеждена, что этот чемодан принадлежал Тейяру де Шардену. Или был предназначен для него… В общем, что он имеет отношение… к нему.

Леопольдина мягким шагом подошла к окну. И так как он никак на это не отреагировал, она решилась положить руку на его предплечье.

Кирхер вздрогнул и отстранился. Опешив, она посмотрела на него:

– Что я вам сделала?

– Ничего, – сказал Кирхер с высокомерным видом. – Вы не сделали мне абсолютно ничего.

– Но вчера вечером…

– Вчерашний день принадлежит прошлому. И не будем больше вспоминать о нем.

Леопольдина почувствовала, как у нее подкашиваются ноги.

– Но… это мне приснилось?

Кирхер уставился на какую‑то точку на горизонте.

– Послушайте… То были особые обстоятельства, я был в своего рода экзальтации. Может, из‑за этих алмазов вокруг нас… Не знаю, что на меня нашло. Сожалею, но я предпочел бы, чтобы мы придерживались отношений чисто профессиональных.

Он повернулся к ней. На короткое мгновение Леопольдине показалось, что Кирхер произнес эти слова с горечью, но быстро овладел собой.

– А теперь извините, но у меня очень важное совещание со службой безопасности. Если я что‑нибудь узнаю об этом чемодане, поставлю вас в известность. Спасибо, мадемуазель.

Не веря, Леопольдина молча смотрела на него. Она никак не ожидала такого хамства со стороны мужчины, который старался поддерживать имидж человека безупречного.

Она бросилась вон из кабинета, хлопнув дверью.

Питер Осмонд чувствовал себя превосходно. Немного устал, конечно, после довольно короткой ночи, но ничего. Он сумел устоять перед предложением Лоранс, которая была как никогда нежна, остаться у нее и проспать все утро. Ему не была неприятна эта игра в продолжение их отношений, но он не хотел рисковать, продлевая эту двусмысленную ситуацию. Главное его дело – вести расследование. Но этот эпизод уверил его в силе его привлекательности, что всегда приятно даже для ученого, поглощенного умственным трудом.

Вот почему он бодрым шагом прошел по улице Лежандр вдоль безликих строений Семнадцатого округа. Прошел мимо очаровательной церкви и маленькой, усаженной редкими деревьями площади перед ней и, пройдя еще метров сто, добрался наконец до дома номер 23. Высокий белый фасад одноэтажного дома, никаких табличек. Он толкнул грубую деревянную дверь и оказался в просторной комнате, явно недавно перекрашенной в белый цвет. Перед рядом строгих дубовых скамей стоял стол. Ни распятия, ни малейших признаков хоть каких‑то религиозных атрибутов. Слева на вставленной в раму доске надпись большими черными буквами гласила: «Евангелистская церковь Клер‑Вуа». Осмонд подошел и прочел там различные объявления:

15 сентября, в 20 часов. Конференция: Библия: история в толковании Мартина Уистлера.

17 сентября, в 20 часов. Встреча с Иеронимом Паппом, автором книги «Научная этика и вера».

18 сентября, в 13 часов. Обсуждение темы «Сексуальная мораль в XXI веке».

Фундаменталисты всегда прятались под весьма неопределенными названиями, чтобы легче было обманывать случайных докучливых посетителей. Они понимали, что прямая конфронтация разоблачит их непримиримое сектантство, и поэтому старались замаскироваться.

Стукнула дверь, отозвавшись эхом. Мужчина лет пятидесяти в темном костюме, с проседью, вошел через боковой вход. Он больше походил на бизнесмена, чем на пастора. И раньше еще Питер Осмонд знал, что одежда такого типа проповедников всегда продумана до мелочей, чтобы создавать впечатление респектабельности. У него не было ни малейшего желания вступать в философскую дискуссию с вошедшим. Он вышел из храма и быстрым шагом направился в сторону позолоченной ограды парка Монсо.

С поникшей головой Леопольдина сидела на скамье в зверинце. Рядом с ней метал громы и молнии Алекс;

– И он посмел сделать это? Он тебя соблазняет, а назавтра отшвыривает, словно драный носок? Но я набью ему морду, этому подлецу!

Было ясно, что Алекс готов был исполнить свою угрозу. Он не мог допустить мысли, что кто‑то может играть с чувствами его приятельницы. И тот факт, что речь шла о главном хранителе «Мюзеума», не имел никакого значения. Так же, как и разница сантиметров в шестьдесят в росте. Верность он ставил превыше всего, а такое поведение в его глазах было самым страшным оскорблением. И потом, недавнее знакомство Алекса с прессой создало ему славу борца за справедливость. Во всяком случае, в его собственных глазах.

– Но за кого он себя принимает, этот парень?

– Этой моя вина, – сказала Леопольдина, – я не должна была верить ему. Я наивна.

– Ну и что?! – воскликнул Алекс в ярости. – Этот господин имеет какую‑то власть и возомнил, что ему все дозволено! Я научу его вежливости, да, ты увидишь!

– Оставь, Алекс… В следующий раз я не поведусь на такую комедию…

Молодой служитель не успокаивался. Он увидел Леопольдину с пустым взглядом, не обращавшей внимания на снующих мимо посетителей, и настоял, чтобы она рассказала о причине своей меланхолии.

– Я не думала, что он такой. Вчера он был так мил, так предупредителен…

– Так всегда бывает у мужчин, Лео, не следует доверяться внешности… – Алекс знал, о чем он говорит. – Ну как? – спросил он, покровительственно кладя руку ей на плечо. – Если хочешь, я побуду с тобой сегодня вечером. У меня, правда, кое‑что намечено, ноя могу отменить.

Леопольдина покачала головой:

– Нет. Очень мило с твоей стороны, но я хочу побыть одна. И потом, пожалуй, мне надо работать. Я сегодня еще ничего не сделала.

Леопольдина посмотрела на сурков, суетящихся около своих норок. У них нет таких проблем, они… Они живут беззаботно. Для них слова «предательство» и «верность» ничего не значат. Черт возьми, кто придумал любовь? Дарвин мог ответить на это? Можно было избавить от мук любви?

И, словно в ответ на свой вопрос, она увидела Сервана. Вот он наверняка не из тех, кто смог бы объяснить это… Он, возможно, разбирается в генетике, но даже не знает, что такое чувство… Еще один грубиян! Но на деле… Откуда он выходит? Он закрыл дверь старою сарая, что стоит на краю зверинца, прямо напротив вивариума. А она всегда думала, что это подсобное помещение пустует.

– Алекс, скажи мне…

Но Алекс, предварительно убедившись, что никто за ними не наблюдает, достал какую‑то странную сигарету, небрежно скрученную, и показал ей с видом конспиратора:

– Хочешь? Мы можем покурить это в сторонке. Прогоняет все заботы.

– Алекс! Ты неисправим! – вздохнула она и чмокнула его в щеку.

Она ушла из зверинца все еще с тяжелым сердцем, но все‑таки чувствуя облегчение оттого, что смогла выговориться. Что за жизнь была бы без дружбы? Вот наконец нечто, что науке никогда не удастся доказать…

Леопольдина направилась к галерее минералогии, снова и снова проклиная себя за свою наивность. Как могла она попасться на удочку Иоганна Кирхера? Ведь она уже миновала возраст, когда верят в очаровательного принца! За своей чопорной внешностью этот тип оказался вульгарным обольстителем, низкопробным щеголем. Она тем более не могла извинить свою слабость, что вся ее энергия сейчас должна быть сконцентрирована на других делах, более важных. Профессор Питер Осмонд и отец Марчелло Маньяни, они‑то не тратят время по пустякам и не находят удовольствие в нелепых шашнях.

Вот почему она была крайне удивлена, увидев двух мужчин, вполголоса что‑то обсуждающих над стоящим в коридоре ксероксом. Даже не глядя на документ, который копировался явно раз в тридцатый, они серьезно беседовали. Жужжание аппарата почти перекрывало их голоса.

– Вы думаете, что я должен присутствовать на этой пресс‑конференции? – тихо говорил Осмонд.

– Конечно, – отозвался отец Маньяни. – Не для участия в возможных дебатах, а просто посмотреть, что там будет. Весьма вероятно, теперь они близки к тому, чтобы идти в открытую.

– Вы говорите, что Руайе тоже…

– В этом я почти уверен.

Они замолчали, и Леопольдина обнаружила свое присутствие.

– Что, я вас застала во время мессы без песнопения? – сказала она игривым тоном, но тотчас почувствовала всю неуместность своих слов, ведь обращалась к служителю Церкви. – О, простите, святой отец…

– Ничего, Леопольдина. Но вы правы, мы предпочли поговорить в укромном уголке. Так надежнее.

Любопытство Леопольдины снова возросло. Было очевидно, эти двое замышляли что‑то очень важное. Она решила подождать и узнать, что последует дальше.

– Итак, согласен, – сказал Осмонд. – Вы меня убедили.

– Ладно. – Отец Маньяни небрежно сунул фотокопии в свой портфель. – Мы завтра увидимся, Питер?

– Как договорились.

Они обменялись понимающими взглядами. Леопольдине казалось, что она смотрит какой‑то шпионский фильм, в котором герои пользуются шифровками. Священник тихо удалился.

– Вы мне скажете, что затеваете? – спросила Леопольдина, не скрывая своего нетерпения.

Вместо ответа Осмонд приложил к губам указательный палец, потом недвусмысленным жестом широко повел рукой: стены имеют уши.

Они постояли еще немного и отошли от аппарата.

В этот субботний предвечерний час большинство служащих уже ушли, и в пустынных коридорах их шаги отдавались эхом. Леопольдина бросила взгляд в окно: небо было затянуто, снова надвигалась гроза. Полки и витрины заволакивались мраком. Какое‑то зеленое растение вырисовывало против света свой силуэт рядом со скалой, форма которой напоминала развалины Помпеи под лавой Везувия. Атмосфера снова становилась давящей.

Леопольдина подождала, пока они оказались в лифте одни, и вполголоса спросила Осмонда:

– Что происходит?

– Марчелло добыл приглашение на пресс‑конференцию Научного общества, это завтра утром, – ответил он. – У меня нет ни малейшего желания присутствовать там, но он думает, что, возможно, будет интересно сходить туда, поскольку я главный редактор журнала «Новое в эволюции».

– Что вы имеете в виду под «добыл приглашение»?

– Скажем, его друзья позаимствовали и… сфальсифицировали.

– Хорошенькое дело… Но зачем?

– Затем, что, по словам Марчелло, именно там скрывается ключ от тайны. Пока я не могу сказать тебе больше. А у тебя есть новости о Паркере?

Леопольдина достала из кармана испещренный пометками листок.

– Тоби Паркер пользуется инвестиционным фондом под названием «Истинные ценности» для отмывания грязных денег.

– «Истинные ценности»… – усмехнулся Осмонд. – Он надеется на диплом святости, наверное.

– Местоположение «Истинных ценностей» подтверждает, что этот фонд занимается лишь организациями гуманитарного толка. Судя по всему, список компаний и предприятий, которые они инвестируют, довольно разнообразен. Смотрите…

Они уже были на первом этаже. Глядя на листок, Осмонд остановился, не обращая внимания на выставку драгоценных камней. А вот у его спутницы это чарующее видение вызвало столь тяжелое воспоминание, что она повлекла американца к выходу.

Ветер разбушевался. Сторожа свистками и громкими криками объявляли о закрытии Ботанического сада. Толпы любопытных бродили по аллеям, чтобы проникнуться атмосферой этих почитаемых мест, ставших вдруг опасными. Словно стервятники, они оглядывали служащих, выходящих из зданий, прикидывая в уме степень их ответственности за разыгравшуюся трагедию. Кто в «Мюзеуме» серийный убийца? И они чувствовали себя в большей безопасности, потому что не принадлежали к этому кругу. На скамейке мужчина читал последний выпуск «Монд». На первой странице заголовок гласил: «Серия необъяснимых убийств в Национальном музее естественной истории».

Леопольдина и Осмонд поспешили к выходу на улицу Кювье, чтобы поскорее уйти от инквизиторских взглядов. И тихо продолжили разговор. Осмонд указал на одно слово на листке.

– «Оливер»… – сказал он. – Они повсюду… Хотел бы я знать, чем можно объяснить такую страсть к наукам… Леопольдина, у меня есть для тебя очень важное поручение. Но прежде всего я должен предупредить тебя, что это опасно. Абсолютно необходимо, чтобы ты держалась подальше от одной личности. Я не хочу вмешиваться в то, что меня не касается, но…

Леопольдина сочла нужным оборвать вкрадчивое вступление Осмонда.

– Вы хотите сказать о Норбере? Я знаю, что его подозревают в связи с несчастным случаем с Аланом… Но он к этому непричастен. Он честный парень, может, правда, немного бестактный…

Раздавшийся голос буквально пригвоздил ее к месту. Его голос.

– Мадемуазель Девэр…

На повороте к теплицам появилась изящная фигура Иоганна Кирхера. И сразу сердце Леопольдины забилось сильнее, ноги задрожали, голова закружилась. И все же, наученная по меньшей мере странным поведением главного хранителя, она заставила себя принять невозмутимый вид.

– Да, мсье Кирхер?

– Мне жаль, что беспокою вас, но… – Кирхер отвел взгляд от Леопольдины и теперь созерцал бронзовую скульптуру, что была в двух шагах от них, – мне хотелось бы поговорить с вами завтра утром по поводу блокнота, о котором вы мне рассказали. Могли бы мы встретиться в десять часов в хранилище редких книг?

Леопольдина была слишком оскорблена, чтобы так легко согласиться на его предложение. Она сделала вид, что размышляет.

– В десять часов… Боюсь, что это невозможно, у меня важное совещание… Если вас устроит, то, скажем, в одиннадцать.

– Отлично, в одиннадцать часов. Итак, до завтра. – И, явно отдавая дань вежливости, он проявил внимание к американцу: – Право, профессор Осмонд, я искренне огорчен тем, что ваши исследования завершились таким неожиданным образом. У вас останутся плохие воспоминания о вашем пребывании в «Мюзеуме».

– Кто вам сказал, что мои исследования завершились? – холодно спросил Осмонд.

Леопольдина резко повернулась к нему. Что означает такая реакция? Гордость? Зависть? Его враждебность по отношению к главному хранителю бросалась в глаза… Однако тот не утратил благожелательности, и так как выход на улицу Жоффруа‑Сент‑Илэр был временно закрыт из‑за подрезки деревьев, указал им на другой, самый близкий, метрах в тридцати, около здания корпуса китов…

– К сожалению, – посетовал он, – утрата этого метеорита невосполнима. Несмотря на предпринятое расследование, мы не смогли найти ни его… ни тех, кто его украл.

– Они были хорошо осведомлены, – безразличным тоном проговорил Осмонд.

– Как бы там ни было, знайте, вы всегда будете желанны у нас.

– Это очень приятно, но я еще не уехал.

Леопольдина немного отошла в сторону: она уже устала от этих бесконечных конфликтов. Она почувствовала, что ей надо защитить себя от скрытой агрессивности, которая охватила всех и распространялась в воздухе.

Войдя в маленький внутренний дворик перед лабораторией млекопитающих и птиц, она почувствовала, что на нее кто‑то смотрит, и, подняв глаза к окну на третьем этаже, встретилась с взглядом Лоранс Эмбер.

Лоранс смотрела прямо на нее совершенно застывшим взглядом.

Мертвым взглядом.