ГЛАВА 26. Как и предполагал Питер Осмонд, профессор Ив Матиоле был очень любезен и принял гостя в своем кабинете с величайшим уважением

Как и предполагал Питер Осмонд, профессор Ив Матиоле был очень любезен и принял гостя в своем кабинете с величайшим уважением. В роскошной библиотеке Осмонд заметил множество трудов с именем этого французского биохимика. На письменном столе стояла фотография: Ив Матиоле получает орден Почетного Легиона из рук президента Республики.

– Видите ли, – говорил Матиоле, упиваясь собственными словами, – Научное общество не представляется мне серьезной организацией. Это шарлатаны. Несколько месяцев назад я выступил на одном коллоквиуме, не зная, что это они его организовали! Они поймали меня в ловушку. Впрочем, они часто действуют таким образом, чтобы привлечь участников со стороны. Они прячутся под подходящими фасадами, главным образом какого‑нибудь общества, название которого придумывают сообразно обстоятельствам. Если бы я знал, что там происходит, я, естественно, отказался бы от участия.

Француз явно считал, что его личность и превосходный ум заслуживали иного применения. Его физическая форма отражала его ум: импозантный и напыщенный.

Щеки Матиоле задрожали в презрительной ухмылке.

– Их методы безнравственны. Они создают себе имя за счет известных ученых.

– А что вы думаете об их философской направленности?

Профессор Матиоле сжал кончики своих толстых пальцев.

– Я слышал, что они близки к некоторым тезисам последователей Тейяра… Бог мой, каждый думает так, как ему угодно… Если они желают верить в Бога, это их дело. Но совершенно очевидно, что слишком близкое кровное родство может иметь лишь губительные последствия. Во всяком случае, их уловки безрассудны. Рано или поздно им придется предстать перед правосудием, поверьте мне.

Полчаса Ив Матиоле топил Осмонда в своих блистательных риторических конструкциях, позаботившись, однако, нив чем не выявить своих взглядов. Как рыба, он выскальзывал. Американец попытался пробить панцирь этого милейшего человека.

– Научное общество не отвергает эволюционное учение. Это главное, – провокационно заметил он.

– Действительно, это главное. В этом плане по крайней мере они играют честно. Однако я не желаю больше иметь с ними дело. Тем более что мне доверили новую ответственную должность. Я теперь советник Комиссии по разработке школьных программ, а это дело требует полнейшей самоотдачи. – Он взглянул на часы и изобразил удивление. – На этом я вынужден покинуть вас, меня ждет важное собрание.

Он поднялся. Осмонд отметил, что стоя он выглядит еще более высоким, чем когда сидел. Профессор Матиоле поправил свой галстук, застегнул пиджак и проводил Питера Осмонда к двери.

– Для меня была большая честь встретиться с вами, профессор Осмонд.

Кичливое выражение его лица полностью опровергало эти вежливые слова. Осмонд пожал пухлую руку ученого и отправился в «Мюзеум», говоря себе, что он мог бы расспрашивать этого типа десять часов подряд и так и не узнать, каковы же его взгляды на самом деле.

Осмонд возвращался по улице Монж. На Париж тихо опускался вечер. Уличные фонари зажглись, осветив бесконечный поток машин и входы в метро, которые пожирали торопящихся и озлобленных людей. Идущий в толпе Питер никогда и предположить не мог, что его пребывание здесь окажется таким печальным, и неожиданно подумал, что город‑светоч очень мрачен и враждебен.

Он прошел через сплетение маленьких петляющих улочек, которые вели к «Мюзеуму». Каким романтичным был Париж пятнадцать лет назад! Дома с ухоженными фасадами, набережные, где покачивались на волнах парусные лодки, затененные улочки, где можно было уединиться, когда вдруг захотелось помечтать… Все это безвозвратно ушло в прошлое. Сегодня он видел только замкнутые лица, его окружало угрожающее молчание. Город, погруженный в свои тайны. Как он хотел бы оказаться сейчас дома, увидеть сына…

Питера охватила бесконечная ностальгия. Ему вдруг захотелось вернуться в доброе старое время, как погружаются в теплые сокровенные уголки прошлого, и знать, кому он предложит разделить вечер.

По коридорам отдела эволюционной биологии разносились крики и брань. Доране Эмбер была в бешенстве.

– Ненормальный! Вы думаете запугать меня?

– Убирайтесь к черту, Эмбер, вместе со своими ханжескими религиозными побрякушками!

Словно кошка, готовая к прыжку. Лоранс Эмбер с горящими глазами и агрессивным видом стояла перед солидным мужчиной, в котором Осмонд узнал Сервана, того самого человека, что толкнул его в день приезда. С иронической улыбкой на губах он, похоже, уже готов был ударить свою коллегу. Лоранс попыталась взять себя в руки и сделала вид, что возвращается к себе в кабинет, но прежде бросила противнику:

– Вы мошенник! Иного слова не подберешь!

– Кто вы такая, чтобы судить меня? Вы ничего не понимаете в генетике, Эмбер! И вообще в науке тоже!

– А вы воображаете, что можете изменить ген интеллекта? Да это фантазии старого расиста! Всем известно, что это невозможно!

– Ваши умственные способности не в состоянии постичь это ясное дело.

– Вы думаете, что сможете вечно вести ваши исследования, не отчитываясь перед «Мюзеумом»? С Мишелем Делма это, возможно, проходило, но все скоро изменится, я вам гарантирую!

Серван усмехнулся, но глаза его метали молнии.

– У вас есть связи со Святым Духом? Вы намерены войти с ним в сношение посредством своего «сексуального притяжения»? – с иронией спросил он.

– Браво, Серван, какое красивое, умное определение! Я скоро поверю, что ваши умственные способности возрастут до уровня способностей ваших спрутов!

– Да, они обладают такими возможностями, которых нет у вас.

– Вы неудачник, Серван! И вы опасный человек. Вы не уважаете никакие правила…

Серван переменился в лице. Его черты стали жесткими, а рот искривился гримасой ненависти.

– Мне не нужны ваши правила. Я человек науки, а не маленький глава отдела, который оказался на этом месте благодаря своей заднице!

Лоранс Эмбер схватила старую настольную лампу, что стояла на полке. Было ясно, что, не будь здесь Осмонда, она без раздумья швырнула бы ее в ненавистную голову профессора. Но Эмбер, выпучив глаза, только закричала как истеричка:

– Вы еще пожалеете об этих словах, старый дурак! Я займу место Мишеля Делма во главе комитета по этике и сделаю все, вы слышите меня, сделаю все, чтобы добиться вашего увольнения! Вы конченый человек, Серван!

Коллега презрительно улыбнулся. Он приложил руку к сердцу, изобразив предельный страх.

– Как вы меня напугали… – И он раскатисто расхохотался. Потом посмотрел на американца, положившего руку на плечо своей приятельницы. – Так, американский заступник! Зорро от палеонтологии! Дела идут? – спросил Серван громовым голосом.

Потом, глядя на них безумными глазами, он сделал едва заметный прощальный жест и исчез в глубине коридора.

Лоранс Эмбер бросилась в объятия Осмонда и разрыдалась:

– Я ничего не понимаю… Что творится, Питер? Все просто сошли с ума… И эти убийства… Об этом только и говорят…

Он, как мог, попытался ее успокоить. Наконец она вытерла слезы и пробормотала:

– Я так боюсь, не оставляй меня одну… Эти нападки на меня… У меня такое чувство, что я задыхаюсь…

– Успокойся. Никто не сделает тебе ничего плохого. Я провожу тебя домой.

Она сокрушенно помотала головой:

– Я должна присутствовать на презентации моей книги. У меня нет ни малейшего желания идти туда, но я не могу отказаться. Ты пойдешь со мной?

– Согласен.

Нельзя сказать, что эта сцена успокоила Питера Осмонда, но по крайней мере он почувствовал, что наконец кому‑то нужен.

Он смотрел на Лоранс Эмбер, которая перед лабораторным зеркалом приводила в порядок свой макияж. Сколько времени он не видел женщину за этим простым и деликатным занятием? Не в силах вспомнить, он понял, до какой степени замкнулся в мире, наполненном, разумеется, великими абстрактными идеями, но начисто лишенном поэзии.

В то время как Лоранс Эмбер готовилась окунуться в водоворот почестей и светских условностей, на последнем этаже галереи минералогии, под небольшим конусом света настольной лампы, Леопольдина Девэр путешествовала по Китаю тридцатых годов. Погрузившись в блокноты Тейяра де Шардена, которые она взяла с собой, она воображала себя в маленькой палатке у подножия горы на западе от Пекина, там, где археологи извлекли на свет скелеты, представляющие все признаки гоминидов. При свете переносной лампы она читала через плечо великого человека с исхудавшим лицом, одетого в черное. Сидя на металлической скамеечке и положив на колени блокнот, человек быстро строчил, описывая тонким и нервным почерком открытия дня и уже рисуя план бесконечного видения Вселенной, перспективу более чем материальную, набросок мистического проекта. Один на крохотном клочке края Земли. Тейяр де Шарден перебрасывал мост между собой и Богом.

Изнуренная Леопольдина едва не уснула на этих листках. Она зевнула, потянулась, собрала свою сумку, погасила лампу и с сожалением покинула бумажную обитель.

Однако сцена, что ждала ее, была как нельзя более реальной и чарующей.