Глава 4. Медленно перебирая под подушкой крупные гладкие жемчужины, Марго шептала молитву святому Аммосу и наблюдала

Медленно перебирая под подушкой крупные гладкие жемчужины, Марго шептала молитву святому Аммосу и наблюдала, как на синеве неба проступают длинные полосы облаков. Редкая ночь без бурана. Бураны кошмарно свирепы, залепляют стекла снегом так, что наутро солнца не разглядеть. А сегодня можно любоваться небом прямо из постели! Предрассветные минуты – короткое затишье, когда время и пространство исчезают; даже стук Ревущей Комнаты, загадочного, вечно запертого полуподвального помещения, затихает.

Марго выскользнула из‑под одеяла. Со второго толчка оконная рама, мокро чавкнув, поддалась. Тело обволок студеный ветер. Марго поднялась на цыпочки и вытянула шею. Край неба зарумянился. Сейчас окоченевшая ледяная пустыня вспыхнет в бесчисленных кристалликах льда… Ухо уловило тихое поскрипывание половиц по деревянной лестнице. Внутри все вздрогнуло. Марго кинулась обратно в постель, вытянула из‑под подушки жемчужное ожерелье, быстро обмотала вокруг шеи. За два с лишним года она так и не привыкла к тому, что Иштван двигается бесшумно и появляется неожиданно, будто из врат. Когда раздался шорох открываемой двери, она все еще возилась с замочком.

– Бр‑р… Как можно спать в таком холоде? – Половицы проскрипели к окну.

– Я только что открыла. Было душно, – объяснилась Марго из‑под одеяла. Проклятый крючок никак не хотел попадать в колечко.

Ее обволок знакомый запах разогретого мужского тела и овечьей шубки. Иштван присел на кровать.

– Отлучусь на пару деньков.

Пальцы безвольно соскользнули с жемчужин. Он вернулся вчера, поздно вечером; если бы Марго не спустилась вниз, он, возможно, и не зашел бы к ней. И опять… Пара деньков – это пара недель. Марго откинула с лица одеяло.

– Прямо сейчас?

Иштван улегся поперек ее бедер, опершись локтем в матрас под ее боком. Его пальцы нетерпеливо забарабанили по деревянному краешку кровати.

– Заказал тебе на сегодня солнышко. – Загадочно улыбаясь, он положил ей на грудь блестящую металлическую спиральку – замену себе, которую он оставляет, когда уходит надолго. – Дела, ты же знаешь. Они сильнее нас. – Прозрачно‑серые глаза смотрели отрешенно, сквозь нее, они определенно видели что‑то другое. Или кого‑то… Иштван чмокнул ее в губы и поднялся. – До завтра бурана не будет. Травки я тебе оставил. Все как обычно.

Марго сглотнула слезы.

– Пожалуйста, возвращайся!

Он бросил ей улыбку, словно горсть медяков нищему, и испарился. Из окна донесся скрип снега, который вскоре поглотил неровный гул Ревущей Комнаты.

Марго убрала спиральку под подушку и победила наконец упрямый замочек. Не заметил. Слишком тяжелое, ожерелье создавало ощущение удушья. Подарок Иштвана, которым он отметил их близость спустя две недели, как привез ее сюда, и запретил снимать, утверждая, что это оберег от нараков. По словам Иштвана, этих невидимых птицеподобных тварей, пожирающих Манну, здесь тьма‑тьмущая. Сам он носит под одеждой защитный пояс из какого‑то гладкого черного камня. Марго не знала точно, существуют ли нараки, и в то же время боялась их, поэтому на ночь, когда Иштван не ложился с ней, и в его отсутствие, снимала ожерелье, а выходя на улицу, надевала.

Все как обычно. Комната утопала в солнечном свете, а ветер нес с ледяных полей аромат черемухи, возвращая Марго в тот весенний вечер, когда Иштван подарил ей целый мир и себя в придачу…

По пути от трапезной до храма Марго в кровь искусала губы. Можно солгать, что нездоровится, и запереться в келье святого Аммоса. Ей позволят: настоятельница, матушка Надия, всегда отправляет туда недужных. Но если слухи достигли ушей батюшки Адриана, ее поступок станет подтверждением. Бог видит все. Дежурство по храму – уборка, уход за утварью, продажа свечей – распределено по дням недели. Сегодня ее очередь – ее проклятие, наказание за неисповеданный грех. Солгав, она отяготит его: единственной причиной отказа от послушания служит физическая немощь, реальная, невыдуманная – это Марго крепко запомнила с детства.

Она чуть не упала, споткнувшись о порожек. Граница между двумя мирами. Очевидно, те, кто строил храм, специально прибили его в напоминание входящему: отрешись от житейской суеты и задумайся о вечном, нетленном сокровище, которое ты должен взращивать в своей душе. Стараясь ступать мягко, чтобы деревянные подошвы башмаков не нарушили сакральной тишины храма, Марго прошла в западное крыло, поднялась по узкой деревянной лесенке в каморку, где хранится хозяйственный инвентарь. Присев перед прислоненным к стене пыльным куском зеркала, перевязала платок, запихала под него непослушные кудри.

«Розанна, наверное, сейчас тоже вертится перед зеркалом. – В ней снова вспыхнули обида и ревность. – Счастливая… Сучка!»

Марго хмуро отвернулась от своего отражения и, вооружившись шваброй, ведром и тряпкой, побрела вниз. Перед глазами появилась серебристая пелена. Марго провела ладонью по горячим векам, чтобы смахнуть ее. Потом еще раз. А потом уселась на нижнюю ступеньку и позволила слезам капать. Они падали и падали, оставляя на каменном полу крохотные лужицы – нога машинально стирала их подолом платья.

Оранжевые мазки свечей в изножье раки с мощами святого Аммоса всколыхнулись: кто‑то впустил сквозняк. Забыла запереть дверь! Марго поспешно промокнула лицо кончиками платка. Только бы не кто‑нибудь из паломников! Батюшка Адриан постоянно талдычит, что чужих надо остерегаться: святое место не на всех действует усмиряюще. Он обожает рассказывать, как однажды некая женщина из Ниенца привезла одержимого бесами сына. Несчастный корчился в конвульсиях и прыгал по деревьям, как белка. Едва начали обряд изгнания, он натурально взбесился: священники втроем не могли с ним справиться, попытались связать, но хрупкий юноша разбросал их по комнате, словно беспомощных щенят. Пришлось бежать в деревню за подмогой. В кельях шептались про сделавшиеся фиолетовыми белки глаз несчастного, пену изо рта и искаженное нечеловеческой гримасой лицо, то смертельно бледневшее, то покрывающееся коричневыми пятнами. На памяти Марго подобных случаев не было, тем не менее страх пересиливал любопытство. Да она и сама не горела желанием общаться с приезжими. Вдруг они спросят или сделают что‑то, не имеющее отношения к Церкви? Как тогда себя вести? Марго одернула помятое платье и отправилась выдворять гостя, надеясь, что его зрение и любопытство не настолько остры, чтобы разглядеть в храмовом полумраке следы слез на ее физиономии.

Гость в некоторой растерянности, как показалось Марго, топтался у двери. Открытый прямой взгляд, высокий лоб, уголки губ приподняты в доброжелательной улыбке, прямые светлые волосы стянуты сзади в хвостик, как часто носят священники. Чистая светлая рубашка аккуратно заправлена в брюки. Горожанин. Безобидный. Напряжение немного отпустило ее.

– Простите, сэр. – Марго присела в книксене. – Храм закрыт до пяти. Вы можете помолиться в келье преподобного Аммоса – она в храме же, вход со стороны реки, дверь с круглой ручкой, две ступеньки вниз. – Все это она произнесла на одном дыхании, полушепотом, прикрыв глаза ресницами.

Незнакомец приветливо кивнул в ответ и спросил свечей. Марго заглянула в ящик на подоконнике, где хранятся свечи на продажу: остались две кривульки ее изготовления. Сгорая от стыда, она протянула их на ладони:

– Только такие. Простите! – Она снова сделала книксен. – Если вам угодно, я сейчас же принесу…

– Не стоит, девочка. Чем не хороши эти? – В щель ящика для пожертвований брызнула монетка, Марго успела заметить – серебряная. Многовато за свечи. Мужчина поднес свечи к носу. – Какие ароматные! Что вы добавляете в воск?

– Э‑э… – растерялась Марго. Никто никогда не хвалил ее свечи. А матушка Лиза вечно ворчит, что она впустую переводит масло, а свечи годятся только для келий. – Масло тимьяна, сэр.

– Тимьян. – Он снова прижал свечи к ноздрям и, прикрыв глаза, вдохнул. – Трава Пресвятой Матери. По легенде, она растет в местах, где ступали Ее стопочки.

– Вы абсолютно правы, сэр. – Марго присела еще раз и напомнила: – Налево вокруг храма, напротив причала.

– Стирая грязь с пола, мы стираем с души печаль. – Многозначительно произнес гость и, прежде чем исчезнуть за дверью, почтительно наклонил голову в знак благодарности.

Марго щелкнула задвижкой, в задумчивости прислонилась к стене. Странные слова… Почему‑то они подействовали утешающе.

Под конец службы невеселые мысли вернулись. Когда в окне мелькнуло белое платье невесты, Марго бросило в жар. Она надвинула на глаза платок, отошла к стене, впервые в жизни радуясь тому, что уродилась коротышкой, – спины селян скроют новобрачных. Гул голосов усилился, потом резко стих, уступая место звону кадила. Воздух напитался ароматом можжевельника. Первые слова молитвы об отгнании бесов – обряд венчания начинался с нее – отозвались удушьем в груди, словно туда устремилась вся нечисть, витающая в пространстве. Марго отвернулась и сделала вид, что счищает воск с подсвечника. Девять подсвечников. Обойти все, потом еще раз и еще. Может, кто‑нибудь накапает на пол. Счищая воск с пола, мы счищаем грязь с души… На протяжении всей церемонии Марго не покидало мерзостное ощущение, что за ней наблюдают. Чужое внимание ощупывало ее, словно раздевая донага. Обернувшись несколько раз и не найдя навязчивых глаз, она списала бесстыжие флюиды на диакона Пауля, которого батюшка Адриан прочил ей в мужья. Вот уж кем бес‑то завладел.

Когда растаяли последние звуки венчального песнопения, батюшка Адриан произнес зажигательную речь, еще раз благословил молодых. Толпа радостно загудела и потекла к выходу, а Марго проскользнула в противоположную сторону, уселась на пятки за изголовьем раки. Гул голосов и шарканье шагов постепенно затихали. Если батюшка Адриан придет за ней и застанет в молитве, быть может, свадебный пир ее минует. Обняв раку, она просила святого Аммоса об избавлении от праздника.

Свадьбы празднуют всей деревней – идея прадеда батюшки Адриана, превращенная потомками в добрый обычай. Столы накрывают на крытой навесами поляне за монастырем – она примыкает к монастырской кухне и служит гостевой трапезной. А уже после семья молодоженов продолжает праздник в узком кругу. Летом гуляют до рассвета, а у кого остаются силы и место в желудке – и дольше. Марго любила шумные посиделки в трапезной, но предпочитала наблюдать за людьми, а не общаться. Некогда предпринятые ею робкие попытки наладить контакт со сверстниками закончились неудачей; с тех пор она отмалчивалась, а батюшка Адриан, едва за столом появлялись первые признаки бурного веселья, отправлял ее на кухню. Но сегодня до кухни еще надо дожить.

Нет, не все покинули храм. Тихие шаги уверенно направились к алтарю, потом – в ее сторону. Марго прижалась лбом к резной деревянной стенке раки и закрыла глаза. Негромко стукнуло окно, потянуло влагой с реки, можжевеловый воздух наполнился черемухой и щелканьем одуревшего от запахов весны соловья. Деликатно скрипнула лавочка. Невежливо задерживать отца, его ждут за столом. Марго коснулась кончиком указательного пальца лба, низа живота, плеч, на мгновение сложила перед грудью ладони и поднялась. Батюшка Адриан сидел на краю лавки, облокотившись на подоконник и в задумчивости поглаживая седеющую бородку. Он еще не снял праздничную, белую с золотым ризу.

– Рит, все рассаживаются. Ты сегодня сама не своя. Плохо себя чувствуешь?

Марго нервно сглотнула.

– Нет, батюшка. В келью налетели комары, и я почти не спала ночью.

– Иди‑ка посиди со всеми на свежем воздухе, развлекись. Вечер чудный. Где у тебя ключи? Я все закрою.

– Да, батюшка. – Марго не посмела ослушаться: вынула из кармана связку ключей и опустила на его широкую ладонь.

Свободных мест осталось два – в торце стола, для батюшки Адриана, и рядом с диаконом – он тут же услужливо подвинулся, не забыв обмаслить ее взглядом. Марго пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы ни разу не посмотреть в противоположный конец стола, откуда доносилась возбужденная стрекотня новобрачной. Вскоре пришел батюшка Адриан, снова поздравил молодых – на этот раз коротко, и десятки рук протянулись к глиняным бокалам.

Уставившись в тарелку, Марго вяло ковыряла вилкой кусок маринованной трески. Есть не хотелось. Диакон противно причмокивал под ухом и бубнил про каких‑то древних мучеников, которые во имя Господа позволили Его противникам сжечь себя заживо. Кости несчастных дивом остались целы. Чтобы уничтожить останки, их бросили в реку. Марго насмешливо фыркнула: идиоты, закопать не додумались. По прошествии трех дней мученики явились главному негодяю, правителю города – во плоти, целыми и невредимыми. В руках они держали факелы, пылающие Господним огнем, взглянув на который злодей рассыпался в прах. А кости целый месяц сияли в воде подобно звездам. В заключение Пауль, торжественно подняв бокал, предложил соседям по столу следовать примеру мучеников.

У Марго язык чесался съязвить, не в собственных ли убогих извилинах он выискал противников Господа. Раньше, по словам батюшки Адриана, в мире существовало несколько религий, и их приверженцы воевали между собой, стремясь доказать истинность своих убеждений. После Большой Катастрофы доказывать стало нечего и некому: выжила одна религия – очевидно, самая правильная. Бог всех рассудил. Есть, правда, еще Суры. Они верят в трех богов, двое из которых женского пола, живут обособленно и происходят из какого‑то другого мира. Суров обвиняют во всех смертных грехах, однако Марго никогда не слышала о религиозных стычках с ними. От Суров вообще стараются держаться подальше.

Опасаясь нового приступа словесного поноса, она промолчала. Но понос все‑таки разразился. Пропустив еще бокал, порозовевший диакон поведал о древнем обычае обрезания девушек в первую брачную ночь с целью предотвратить измены законному супругу. После зверской процедуры несчастные всю оставшуюся жизнь, занимаясь любовью, испытывали боль. Марго брезгливо отодвинулась. Совсем спятил. Обрадовался, что батюшка Адриан его не слышит. Пауль в роли супруга был ее самым худшим кошмаром. Марго скорее согласилась бы, чтобы в нее вселились все бесы на свете.

Она уперлась взглядом в мощную фигуру отца, воплощение спокойной силы, который сосредоточенно беседовал с миссис Кресс, мамой новобрачного. Смена блюд уже была – на тарелках появились фаршированные баклажаны и медальоны из ягненка. Быть может, он прочтет в ее взгляде мольбу и отправит восвояси? Прием имел успех. Их взгляды встретились, и отец подозвал ее рукой. Марго опрокинула в рот остатки вина и с облегчением вынырнула из облака Паулевых эманаций, на ходу стряхивая с руки невидимые следы его случайных и не очень прикосновений.

– Поела? – Батюшка мягко сжал ее локоть. – Тебе лучше?

– Ага.

– Тогда ступай с миссис Кресс. Нужно ей помочь, она совсем закрутилась.

Марго окаменела. Она почувствовала, как улыбка сползает с лица. Воистину Господь видит все, и расплаты за дурные поступки не избежать. На одеревеневших ногах Марго поплелась за пухленькой невысокой женщиной. Они вместе собрали в деревянную бадейку лишнюю посуду и отнесли на летнюю кухню миссис Кресс. Миссис Кресс попросила помыть тарелки и присмотреть за пирогами, а напоследок любезно предложила чая с вишневым вареньем, от которого Марго отказалась с таким выражением лица, что миссис Кресс встревожилась, хорошо ли она себя чувствует.

Стоя на пороге кухни, Марго проводила хозяйку взглядом, потом оглядела ухоженный дворик с колодцем посередине. Закатные полосы расчертили позолотой нежную зелень травы. Синее, без единого облачка небо умывалось в лужицах. Громадный пестрый кот, развалившийся поперек длинного, общего с баней крыльца кухни, сонно жмурился и делал вялые попытки вылизать спинку. Марго снова почувствовала, как веки наливаются жаром. Этот дом мог бы стать ее, а эта милая женщина – заменить ей мать. Если бы существовал такой вариант судьбы… С тяжестью на сердце Марго наносила воды. Низенькая деревянная скамеечка как раз подошла, чтобы устроиться на ней перед тазиком. Марго уселась лицом к открытой двери кухни, чтобы не упустить пироги. Слезы словно ждали этого момента.

– Ай‑ай‑ай, как несправедливо! – посетовал голос за спиной. – Все веселятся, а самая красивая девушка моет посуду.

Марго едва не выронила тарелку. Щеки моментально вспыхнули. Она быстро вытерла лицо рукавом и обернулась. У колодца, облокотившись на деревянную балку, подпирающую островерхую крышу, стоял незнакомец, которому она днем продала свечи.

– Боюсь, вы преувеличиваете, мистер…

– Иштван, – любезно представился мужчина, направляясь к ней. Двигался он плавно, грациозно, будто танцевал. – Нисколько. Редкий роскошный цветок, который вот‑вот распустится. Какому‑то счастливцу он достанется…

Почувствовав, что становится пунцовой до кончиков волос, Марго снова взялась за посуду. Несмотря на застенчивость, она быстро нашлась что ответить:

– Никакому. Я скоро стану монахиней.

– Монахиней? – Иштван уселся напротив нее на траву, перекрестив ноги. Марго бросила на них короткий взгляд: она никогда не видела, чтобы кто‑нибудь сидел в такой странной, нелепой позе: пятка согнутой впереди левой ноги подпирает ягодицы, а правая нога перекинута через левую и упирается стопой в землю за левым коленом. – Сколько тебе лет, девочка?

– Шестнадцать, – с гордостью сообщила Марго, округлив возраст в большую сторону: шестнадцать ей исполнится в конце лета. Краем глаза она заметила, как уголки губ Иштвана дрогнули в полуулыбке. Он отрицательно покачал головой:

– Нет. Это не твоя идея.

– Таково пожелание моего отца – священника, который сегодня венчал новобрачных, – солгала Марго. Впрочем, не совсем это и ложь. Марго выказала готовность принять постриг две недели назад, и батюшка Адриан посоветовал подумать… годков пять.

– Ты дочь епископа Лишинна? Хм… Не знал, что у него есть дети. Где же он тебя прятал?

– Я его приемная дочь, сэр, воспитанница. Своего родного отца я не знаю, а мама умерла при родах. Я родилась и выросла в монастыре.

«А прятать меня излишне. Я такая малявка, что меня и в двух шагах не замечают».

– Ах, вот как… – Иштван оперся ладонями о колено.

Марго исподлобья покосилась на изящные кисти с длинными пальцами и тонкими, нетипичными для мужчины запястьями. Левый мизинец украшал перстенек с зеленым камушком. Других колец не было.

– А ты не размышляла об иных вариантах своего будущего? Кстати, как тебя зовут?

– Маргарита. У меня их не так много, мистер Иштван: либо выйти замуж за того, кого навязывает батюшка Адриан, либо стать монахиней.

– Кого же он навязывает?

– Диакона Пауля. Вы, может, видели его в храме? Полноватый, невысокий, с родинкой на подбородке. Когда он говорит, у него слюни собираются в уголках рта. Не представляю, как бы я с ним целовалась и… прочее. – Марго с отвращением поморщилась, вспомнив пухлые, обильно сдобренные слюной губы отца Пауля. – Батюшка ищет себе преемника, – сама не зная зачем, пояснила она участливому слушателю. – У него никогда не было семьи. Своей наследницей он считает меня, точнее, моего будущего мужа, и хочет, чтобы после его смерти я и мои дети были обеспечены. Все Ланцские виноградники принадлежат ему, они достались ему от отца, а тому – от деда. Винодельческой фермой должен управлять серьезный, надежный человек, а таковыми он считает только священников. У него все предки по мужской линии были священниками. Диакон Пауль, по его мнению, идеально подходит на роль управляющего.

Иштван пожал плечами:

– Твоего отца можно понять.

Внутри все вскипело.

– Я не пойду замуж без любви! – запротестовала Марго. – Когда я сказала об этом батюшке Адриану, он разразился длиннющей проповедью: влюбленность быстро проходит, поэтому выходить замуж по страсти бессмысленно, и вообще женщина должна думать о доме и детях, а не потакать плотским желаниям. И тогда я решила, что лучше приму постриг. Батюшка говорит: тот, кто посвящает свою жизнь служению Господу, познает Его любовь. Я и так почти монахиня. Моя жизнь после пострига никак не изменится.

– Она просто закончится. Можно понять, когда уходят в монашество в сорок лет, повидав многое и разочаровавшись в мирской жизни. Но в шестнадцать… Монашество убьет тебя. Ты такая красивая – глаза, волосы, руки, фигурка. Ты рождена, чтобы любить и быть любимой. Божественную любовь, о которой с такой легкостью рассуждает твой отец, невозможно познать, не познав человеческой.

Слова Иштвана снова заставили Марго покраснеть, хотя с фигурой он явно перегнул: свободное платье до пят скрывает все, что только можно скрыть.

– Ах, мистер Иштван… – Она грустно вздохнула. – Мне кажется, тот, кого я полюблю, не возьмет меня замуж. Мне нравится… нравился парень из нашей деревни. Однажды он предложил мне прогуляться по реке. Мы… целовались в лодке. – Марго в раздумье покусала губу. – На том все и закончилось.

– Забудь про этого идиота. Ты обязательно встретишь человека, который будет тебя достоин. Знаешь, что означает твое имя? Жемчужина. А имя управляет судьбой, девочка. Ты станешь для своего избранника бесценным сокровищем. Правда, жемчуг прячется в раковине, а сокровища обычно держат под замком.

– Благодарю вас, сэр, – пролепетала Марго. Последняя оговорка прозвучала жутковато, зато остальное… Она в бессилии выпустила из рук миску и губку и, наконец, подняла голову – румянец все равно не скроешь, да и невежливо пялиться в таз в ответ на внимание к себе. – Мне никто никогда не говорил столько хорошего. В деревне надо мной посмеиваются: мол, у нее такое лицо, будто она наелась кислых яблок. – Марго робко улыбнулась. – А этот парень и его друзья издеваются надо мной: когда кто‑нибудь из них встречает меня в деревне, он пытается ущипнуть меня за зад и смеется: «Эй, монашка, не хочешь поваляться со мной?» – Через мгновение она хмуро добавила: – Это его сегодня венчал батюшка Адриан.

– Вот, значит, почему ты сидишь здесь в расстроенных чувствах. Нет, это несправедливо! – Иштван улыбнулся, сверкнув ровным рядом белоснежных зубов. – Не принести ли тебе вина?

– Ох… – Как Марго ни смущалась, она не смогла не вернуть ему улыбку. – Только… Мистер Иштван, прошу, не говорите батюшке Адриану, что вы здесь! Он не разрешает мне общаться с чужими.

Иштван заговорщически подмигнул ей и поднялся. Марго любовалась его походкой, пока он не скрылся за хозяйственными постройками. Вот бы потанцевать с ним. И погрустнела. Это смотрелось бы ужасно неуклюже. Батюшка Адриан никогда не позволял ей танцевать вместе с селянами. И не позволит.

«Ох, и разболталась же я!»

Марго стащила с головы платок, протерла им лицо. Лоб взмок, щеки пылали, а сердце непривычно быстро колотилось в груди. Этот человек совершенно не похож на тех деревенских олухов, которые сейчас надираются на халяву, чтобы к вечеру привычно рассредоточиться по канавам. Марго проверила вилкой пироги, наносила еще воды и рассортировала посуду: вымытую аккуратно разложила в кухне на столе сушиться, а грязную сложила рядом с тазиком.

Иштван принес кувшин с обвитой вокруг ручки веточкой черемухи. Конечно же со свадебного стола. Mapго приподняла его за горлышко: полный. У Иштвана в руке появились глиняные бокалы. Прежде чем в них хлынула рубиновая жидкость, Марго узнала в одном, по сколу внутри, тот, из которого пила за столом. Ее вдруг охватило пугающее чувство, будто она падает с огромной высоты.

«Успокойся, дурочка. Он просто взял бесхозные».

Падать стало приятнее.

– За исполнение твоей заветной мечты, Маргарита! – Иштван преподнес ей тот самый бокал и поднял свой. – У тебя ведь есть заветная мечта. И, думается мне, от монашества она ох как далека.

Марго молча водила по губе краешком бокала. Заветная мечта у нее была, далекая от монашества, как звезды от земли. В своих снах Марго видела себя скачущей на лошади по широким зеленым просторам наперегонки с ветром. Ветер играл ее волосами, сооружая из них фантастические прически, насвистывал песни шелестом листвы, приносил прохладу в жару и убаюкивал перед сном. И она была такой же, как ветер – могущественной и свободной. Иногда сзади нее на лошади сидел мужчина. Ей никогда не удавалось увидеть его: когда она оборачивалась, парень исчезал. Сны рождали фантазии, несбыточные, как желание догнать радугу.

– Что‑то не так? – забеспокоился Иштван.

– Э‑э… – Усилием воли Марго стряхнула с себя оцепенение. – Я хочу быть самостоятельной. Свободной. Как… – В сознании сверкнула картинка из детства: статные горделивые всадники на базаре, в Хельне. – Как Суры! – брякнула Марго, сама не понимая, почему ей на ум пришло такое сравнение.

Иштван хлопнул себя по бедру:

– Хо! А собралась киснуть в монастыре! Только я бы посоветовал тебе, девочка, сперва определиться, для чего тебе свобода.

– То есть как это – для чего? – не поняла Марго.

– Стала ты свободной. А дальше? Что ты будешь делать?

– Буду жить в собственном доме. Сама зарабатывать на жизнь. Ездить верхом – где хочу и с кем хочу. Помогать людям.

– Ты хочешь быть колдуньей?

Вопрос резанул, словно лезвие остро заточенного ножа. По спине пробежал озноб. Марго озадаченно нахмурилась. При всем богатстве фантазии подобные мысли ее не посещали.

– Колдовством владеют только Суры, – сказала она нерешительно. – И выучиться магии, вероятно, можно только у них. Но они… О них рассказывают жуткие вещи, будто они воруют людей, вынимают у них мозги, а когда возвращают человека обратно, он уже не помнит, кто он. И еще их мужчины соблазняют наших девушек. Делают с ними что‑то, и те идут с ними на сеновал по доброй воле, а потом девушек находят мертвыми. Лет двадцать назад девушка из нашей деревни влюбилась в Сура и забеременела от него. Ее труп выловили в реке за несколько миль отсюда. Никто так и не узнал, сама она утонула или ей помогли. – Марго быстро огляделась и добавила полушепотом, будто отец мог ее услышать: – Именно поэтому батюшка Адриан постоянно предостерегает меня от общения с незнакомцами. Он боится, что придет какой‑нибудь Сур и утащит меня. – Она захихикала. Отменно выдержанное вино растекалось по телу приятной расслабленностью.

– Суры… – Полупрозрачные глаза Иштвана сузились, приятное лицо на мгновение исказила презрительная усмешка. – Тупые самодовольные выродки, возомнившие себя богами. Отделяй зерна от плевел, девочка. Суры – это Суры, а магия – это магия. Магия – умение управлять силами Природы, Дар, наследие их могущественных предков, который Суры пустили во зло, ради удовлетворения своих алчных помыслов. Своего мира, богатого металлами, драгоценными минералами и пушным зверем, им мало. Они хотят прибрать к рукам наш. Согнали сюда демонов‑вампиров, которые у них водились, и теперь под предлогом того, что их надо уничтожать, обложили всех данью.

Марго рассеянно пожала плечами:

– Не слышала, чтобы у нас кто‑то что‑то платил Сурам. – Несмотря на цветистые россказни, она не очень‑то верила в существование демонов; она не встречала никого, кто их видел собственными глазами. Они представлялись ей страшными сказками, сочиняемыми богатыми городскими бездельниками, чтобы пощекотать нервы наивным простачкам. Колдуны занимаются разборками между собой или пытаются вытеснить крестьян с плодородных земель. Батюшка Адриан утверждает второе. – А разве сами они не гибнут, сражаясь с этими своими чудовищами?

– Пара сотен жизней в год – ничтожная плата за власть, которую они получают взамен. Они готовы пожертвовать и большим, лишь бы сохранить ее. – Иштван налил по второму бокалу. Обсыпанная пахучими белыми цветами веточка соскользнула Марго на колени. – За Маргариту‑колдунью! – Отхлебнув, он прикрыл глаза от удовольствия, кончики его пальцев медленно заскользили вверх‑вниз по конусу бокала. – Совершенно не обязательно идти к Сурам, чтобы учиться магии. У них полно учеников, которые с удовольствием делятся полученными навыками. Не здесь, конечно, не у вас… чуть подальше. – Последние слова Иштван произнес вполголоса, странным низким тоном.

– Э‑э… – Марго на мгновение замялась: не в голове ли у нее они прозвучали? – В любом случае у меня нет такой возможности, потому что нет собственного заработка. – Она пожала плечами и грустно улыбнулась. – Я принадлежу монастырю и вынуждена подчиняться воле отца. – «Чем трепаться, дядя, лучше бы дал практический совет».

– Я бы на твоем месте удрал в город. Там много всякой работы, которую ты могла бы выполнять и одновременно учиться. Или согласился бы на брак. Не с этим слюнявым диаконом, а с тем, кто обвенчается с тобой при условии, что, как только ты получаешь от отца приданое, этот человек навсегда исчезает из твоей жизни. Уверен, желающих побыть мужем такой милой девушки найдется немало, в том числе и среди служителей церкви.

Звук ударившегося о краешек медного таза бокала заставил Марго очнуться. Ошалело моргая, она уставилась на опустевшую ладонь.

«Это шутка? Насмешка над глупой деревенской девочкой? Или…»

Марго подняла взгляд на Иштвана. Глаза – двери во внутренний мир, отражение души, они никогда не лгут. И заблудилась, словно попала в бесконечный коридор с множеством дверей, каждая из которых открывалась в точно такой же коридор. Странный взгляд – не тяжелый, не сверлящий, не пронизывающий, а неподвижный и рассредоточенный, будто Иштван смотрит в никуда, но видит все.

– Разбить бокал – счастливая примета, – успокоил Иштван. – К любви. У нас в Браголлаке есть обычай: новобрачные, прежде чем занять места за свадебным столом, отпивают из бокалов по глотку и разбивают их вместе с вином – в знак того, что им предстоит соединиться кровью, то есть зачать ребенка.

– Боюсь, ваш вариант для меня неприемлем, – пробормотала Марго и принялась выуживать из порозовевшей воды кусочки бокала. Внутри неприятно кольнуло: будто кровь пролилась.

«Что, надрызгалась? Готовься к проповеди!» Марго мотнула головой, прогоняя заливающегося злорадным хохотом невидимого насмешника.

– Сдать свое тело в аренду на пару недель, – преспокойно продолжал Иштван, – не такая уж большая плата за свободу. Я бы сказал – мизерная. Обычно свобода обходится много дороже.

– Вряд ли удастся обвести вокруг пальца батюшку Адриана. – Марго растерянно огляделась, не зная, что делать с остатками бокала, и в конце концов сложила на траву рядом с тазом. – Да и кто в здравом уме откажется от винодельческой фермы?

– Виноградники осложняют дело, не спорю, но люди разные – не договоришься с одним, договоришься с другим. А как насчет… – Иштван поднял вверх указательный палец. – Сюда идет твой отец! – Он прижал к губам ее руку и исчез.

Рука зависла в воздухе. Пространство вокруг поплыло. С кухни потягивало горелым.

Батюшка Адриан появился минут через десять.

Марго проворочалась всю ночь. И причиной тому были не комары.

Она столкнулась с Иштваном следующим вечером, когда спустилась в низину, где в зарослях ив пряталась часовенка с купальней, – он вышел ей навстречу.

Далеко за полночь Марго накинула длинный жакет из черной шерсти и выскользнула из келейного домика, не взяв с собой ничего, кроме смены нижнего белья, расчески и зубной щетки. Иштван сказал, мечты даются затем, чтобы сбываться. И пообещал, что она ни о чем не пожалеет. И Марго не пожалела…

Она не жалела о побеге даже теперь, когда Иштван неделями пропадал невесть где, появляясь ненадолго, как солнце, которое в это время года – условно оно считалось зимой – жаловало царству вечных снегов лишь горстку светлых часов. С детства привыкшая к работе, Марго умела находить себе занятие. Когда надоедало готовить снадобья и исследовать малопонятные, но крайне занимательные записи Иштвана, которыми было испещрено несколько кип бумаги, Марго брала лопату и шла расчищать снег вокруг дома. Физический труд и морозный воздух разгоняли тоску не хуже вина.

Ежедневный утренний ритуал – обливание ледяной водой на снегу – и горячий чай с творожной запеканкой подняли настроение. Иштван вернется. Он всегда возвращается. И он всегда так добр и заботлив. Натопил с утра печку, запеканку приготовил, «заказал солнышко».

Марго сбегала наверх за спиралькой, надела длинный кожаный плащ на меху и теплые сапоги. Опасаться, кроме ветра, здесь некого, поэтому снаружи дверь запирали по‑простецки – просунутой в ручку деревянной плашкой. От двери в сияющий океан снега и льда уходила едва заметная цепочка следов Иштвана. Прихваченный морозом снег сахарно хрустел под подошвами, идти было легко.

Удалившись на сотню ярдов, Марго приостановилась проверить, надежно ли застегнут замочек на ожерелье. Есть еще одна, гораздо более реальная, чем нараки, опасность, от которой оно служит оберегом, – потерять дорогу домой. Заблудиться здесь легко даже днем: стоит ветру вздохнуть поглубже, и за считаные минуты наползают плотные светло‑серые облака, равнина погружается в молоко бурана, который может бушевать не одни сутки. К счастью, Марго никогда не доводилось попадать в буран.

Марго бросила через плечо короткий взгляд. С трех сторон их жилище, которое Иштван в шутку окрестил замком, – обросшее льдом каменное строение действительно его напоминает – прикрывает цепь ледяных завалов. Отсюда его уже от них не отличить. Она бодро двинулась вперед, стараясь ступать след в след, – так велит Иштван – и не останавливалась, пока не оборвались следы. Ни она, ни Иштван никогда не ходили дальше этого места. Марго достала из кармана спиральку, сняла варежку. Вытянув руку со спиралькой вперед, начала медленно поворачиваться вокруг себя. В какой‑то момент спиралька ожила – неслышно зажужжала, завибрировала, словно зажатая в кулаке муха. Марго зажмурилась, глубоко вдохнула и прыгнула вперед.