Так вот, Яременко первым выдвинул идею вертикальной, иерархически построенной экономики, которая и есть третий столп метадействия в эпоху становления Нейромира

Учёный утверждал: главный вопрос состоит не в том, что рынок регулирует конкуренцию за ресурсы. Это — вздор, хотя на нем и построена классическая рыночная теория. Вы говорите о том, что при рынке у тех, кто работает эффективно, ресурсов оказывается много, а неэффективные разоряются, ибо остаются ни с чем? На самом же деле, если какая-то система работает и умело запозицировала себя на рынке, то обязательно найдёт ресурсы. Если уж ты смог произвести машину и правильно назначил условия продажи — ты машину обязательно продашь. В принципе на мировом рынке можно найти покупателя на любой товар. Живой пример тому — наши автомобили «Жигули». Они по качеству и техническому уровню — пещерный век по сравнению с иностранными машинами. Тем не менее, они не погибли в конкуренции в иномарками, успешно продаются у нас, а при СССР — продавались и в Западной Европе. Ведь они дёшевы, и на них можно найти своего потребителя. Нет в мире конкуренции в либеральном смысле слова! Конкуренция состоит в том, что тебя стараются сбросить с верхнего этажа мировой «пирамиды рангов» на нижний. То есть, сегодня ты производишь машины класса «Роллс-Ройса». Завтра тебя отправили делать «Опель». Послезавтра — опустили ещё ниже. А закончил ты тем, что выпускаешь «пежорожцы».

По мнению Яременко, расслоение в ходе конкуренции идет по качеству ресурсов. Хозяйство любой страны напоминает многоэтажный дом. Поэтому словеса наших нынешних «реформаторов» о том, что нужно закрыть все «неконкурентоспособные» производства и «оставить самые сильные» — это попытка построить дом из одних верхних этажей. Так не бывает.

Всегда и везде экономика состоит из разных секторов или укладов. Одни потребляют лучшие ресурсы и обладают наивысшей степенью прибыльности. Но есть и низкие «этажи», которые не выкинуты из хозяйственного оборота, но работают на худших ресурсах, имеют самую низкую рентабельность. И, тем не менее, их продукция тоже находит спрос. Даже советская «Ока» имеет свою нишу на мировом рынке. Пусть от нее с презрением отвернется шейх из Саудовском Аравии — но зато с удовольствием купит трудящийся там же пакистанский рабочий. Да вспомните хотя бы горбачевские времена! Когда чуть открыли границы, иностранцы стали лихорадочно очищать прилавки советских магазинов. Ну ладно, покупку массивных садовых насосов за десять рублей еще можно объяснить тем, что их за границей сдавали в металлолом и выручали за них сто долларов. Но ведь покупали-то иностранцы у нас и шампанское, и телевизоры, и магнитофоны с приемниками, и стиральные машины с миксерами да электромясорубками! Хотя, казалось бы, у них на родине на прилавках стояли всякие «тефали», «боши» и «панасоники».

Как вертикальная экономика работает сегодня? Допустим, всемерно известный дом моды «Диор» продаёт вещи вроде женской кожаной куртки за две с половиной тысячи евро. Когда «Диор» только начинал, то все делал сам: и дизайн, и фурнитуру, и ткани — во Франции и на севере Италии. То есть, использовал самые дорогие и лучшие ресурсы. А сегодня они все это производят в Венгрии. Вещи с маркой «Гуччи» шьют в Таиланде. При этом владельцы знаменитых торговых марок-брэндов строжайше следят за качеством. Но самую сложную работу, где надобны самые качественные ресурсы (мозги, мощнейшие ЭВМ и поисковые системы, инструменты формирования этой моды, математические программы раскроя тканей) сосредотачивают в Париже. Нужна отличная фурнитура, которая делает вещи престижными? Ее отливают в металле по особым эскизам шведы. А вот кожу они берут в Лаосе, где её — как грязи. (У себя они делают лишь очень качественный верхний краситель). А шить вещи отправляют в Таиланд, бедному тайцу, который горбится от зари и до зари под навесом. И если он неправильно сошьет, ему десять батов не заплатят — и он просто с голоду сдохнет.

Вот вам четкая вертикальная экономика. Сейчас она распространяется по всему свету, но первыми придумали ее японцы. В крупных корпорациях думали над электроникой и делали ее, а в деревне под тростниковым навесом крестьяне собачили простые комплектующие. У подножия японских сверхкорпораций толпились мелкие и мельчайшие фирмы, бравшиеся делать работу за сущие гроши, тем самым обеспечивая японским товарам высокую конкурентоспособность…

Яременко, доказывая все это, говорил будущим «реформаторам»: так какой же рынок вы собираетесь делать в России? У нас же ничего не отрегулировано, тогда как вертикально структурированная экономка предполагает технологическое регулирование ресурсов. Рынок — всего лишь один из элементов экономики. Причем, чем выше этаж, тем меньше функций там берет на себя рынок и тем больше — согласительная, плановая экономика. И как только вы одномоментно введёте рынок в России — так мы свалимся на самые нижние этажи экономики. Первое, что случится — нижние, примитивные этажи производства постараются отнять ресурсы у верхних, самых сложных и высокотехнологичных. Вы просто разрушите технологический сектор русской экономики. Если вы запустите дикий рынок в верхних ярусах, то им — крышка.

История России 1992 — 2000-х годов подтвердила правоту Яременко. Примитивная экономика нефти и газа сожрала передовые отрасли: авиакосмос, электронику, машиностроение, биотехнологию.