Пролог нападение на рассвете

Альфред Шклярский Томек у истоков Амазонки

Серия: Приключения Томека Вильмовского – 7

Spellcheck by Wesha the Leopard

«А.Шклярский. Томек у истоков Амазонки – Катовице: «Śląsk», 1972. – 332 с.»:

«Śląsk»; Katowice; 1972;

Перевод: Е. К. Шпак

Аннотация

Альфред Шклярский принадлежит к числу популярнейших польских писателей, пишущих для молодежи. Польскому читателю особенно полюбился цикл приключенческих романов Шклярского. Цикл объединен образами главных героев, путешествующих по разным экзотическим странам земного шара. Несмотря на общность героев, каждый роман представляет из себя отдельную книгу, содержание которой определено путешествиями и приключениями Томека Вильмовского, юного героя романов, и его взрослых товарищей. Кроме достоинств, присущих вообще книгам приключенческого характера, романы Шклярского отличаются большими ценностями воспитательного и познавательного порядка. Фабула романов построена с учетом новейших научных достижений педагогики. Романы учат молодых читателей самостоятельности, воспитывают у них твердость характера и благородство. Первое и второе издания серии приключений Томека Вильмовского разошлись очень быстро и пользуются большим успехом у молодых читателей, доказательством чему служат письма, полученные издательством со всех концов нашей страны. Мы надеемся, что и это издание будет встречено с такой же симпатией, и поэтому с удовольствием отдаем эту серию в руки молодых друзей.

ПРОЛОГ НАПАДЕНИЕ НА РАССВЕТЕ

На северо-западе Бразилии, почти в том месте, где сходятся ее границы с Перу и Колумбией, черные, тяжелые тучи преждевременно закрыли клонившееся к закату солнце. В чаще амазонской сельвы^[1] зашуршали крупные капли дождя. Монотонное пение бесчисленных цикад^[2] прекратилось, как по команде. Умолкли шумные беседы попугаев. Кроны деревьев заколыхались под порывами резкого ветра. Лианы, свисавшие с деревьев, как фестоны, пружинисто задрожали.

В лагере сборщиков каучука^[3], расположенном вблизи берегов реки Путумайо^[4], началась лихорадочная суета. Обитатели лагеря наскоро крепили шалаши, прятали в них предметы домашнего обихода; они старались предотвратить ущерб, который может причинить надвигающаяся гроза.

Поднявшаяся в лагере суматоха и шум дождя, уже потоком лившего по сухим листьям кровли шалаша, разбудили стройного, молодого человека, спавшего на деревянной койке. Он с трудом приподнялся, опираясь на локоть. В помещении было темно, поэтому он выглянул из двери со вставленной проволочной сеткой, но снаружи тоже был темно. Джон Никсон – так звали молодого человека – раздвинул рукой москитьеру, висевшую вокруг койки и встал. Шатаясь, он подошел к двери и распахнул ажурную сетку. Сначала посмотрел в сторону барака, где находился склад собранного каучука. Ворота барака были заперты. Полунагие индейцы молча суетились у шалашей, в которых, видимо, спрятались от бури их жены и дети.

– Аукони! – слегка хриплым голосом позвал Джон Никсон.

– Син сеньор!^[5] – ответил индеец, подходя к порогу хижины.

– Где капангос?^[6] – спросил Никсон.

– Они ужинают у себя в бараке, – ответил индеец. Никсон насупил брови. Наемные надсмотрщики хороши только тогда, когда стоишь над ними с нагайкой. После минутного молчания Никсон спросил:

– Все ли серингеро^[7] вернулись из сельвы? Скоро разразится гроза!..

– Вернулись все, каучук уложен в складе, – ответил Аукони, предводитель группы индейцев племени сюбео, собиравших каучуковый латекс^[8] для компании^[9] «Никсон-Риу-Путу-майо».

– Ты уже раздал продовольственные пайки?

– Син, сеньор, а сейчас я прикажу подать вам ужин, – ответил Аукони.

– К черту ужин! – вспыхнул Никсон. Марш отсюда!

На спокойном, как у каменного изваяния, лице индейца не дрогнул ни один мускул. Он только бросил испытующий взгляд на своего начальника. Убедился, что белый опять пил. После краткого размышления индеец сказал:

– Сеньор Уилсон ушел, злые люди близко, не пей больше…

Но белый не услышал обращенных к нему слов, потому что в этот момент черноту неба прорезала яркая молния и мощный удар грома заглушил доброжелательные слова индейца. На деревья джунглей налетел вихрь, с их верхушек посыпались листья и обломки веток. Вскоре буря разыгралась на полную мощь.

Джон Никсон с треском захлопнул наружные створки двери, сделанной из продольно распиленных, бамбуковых стеблей. Ощупью добрался до деревянного ящика, заменявшего в убогой хижине стол. Зажег фитилек керосиновой лампы. Из всех углов помещения сейчас же налетели ночные бабочки и стали кружить вокруг огня. Одна из них коснулась лица Джона. Он вздрогнул от отвращения. Ему опротивели насекомые и гусеницы, которыми кишел влажный, тропический лес. Никсон никак не мог привыкнуть к амазонской сельве, тихой и казалось лишенной жизни днем, и оживающей тысячами таинственных голосов ночью. Кто способен отличить человеческие голоса от стонов и завывания животных? Может быть это краснокожие, дикие охотники за человеческими головами, или того хуже, белые охотники за рабами, перекликаются, готовясь к нападению? Вдобавок, частые дожди предвещали скорое наступление зимы, то есть дождливой поры, когда сельва превращается в болотистый лабиринт озер и болот.

Никсон уселся на скамью и стал удрученно прислушиваться к шуму ливня, бушевавшего за стенами хижины. Потом, видимо, несколько успокоившись, пробурчал:

– Во время грозы нечего бояться нападения, по крайней мере можно поспать спокойно…

Достал бутылку рома. Налил полный стакан и выпил. Алкоголь ударил ему в голову и Никсон, как был в одежде, повалился на кровать, задвинул москитьеру, сунул под подушку револьвер и погрузился в невеселые размышления. Он мечтал как можно скорее оставить амазонские леса. Он хотел вернуться в родной дом в Чикаго^[10], где согласно обещанию дяди, должен был возглавить филиал фирмы «Никсон-Риу-Путумайо». Лишь бы дядя поверил, что будущий совладелец фирмы уже достаточно ознакомился с делами. А пока что приходилось торчать здесь, в мрачной сельве, в обществе четырех грубых капангос и молчаливых, недоверчивых индейцев, постоянно недосыпать, быть в неустанном напряжении, бдительно следить за всем, что происходит вокруг. Вблизи Риу-Путумайо бродили многочисленные, организованные спекулянтами-торговцами каучуком, стайки бандитов, со стороны которых в любую минуту можно было ожидать нападения и грабежа.

С тихим вздохом сожаления, молодой Никсон вспомнил Яна Смугу, первого помощника дяди. Этот знаменитый путешественник, человек отважный до безрассудства, не знал, казалось, чувства страха. В диком лесу он чувствовал себя как в своей стихии. Когда Смуга был с ним, в лагере сборщиков каучука все шло, как по маслу: не было ссор ни противоречий, все чувствовали себя в полной безопасности. С одинаковой свободой Смуга обращался с полудикими обитателями сельвы, и с более цивилизованными жителями Манауса^[11], где находилась контора компании и главные склады каучука. Во время последнего пребывания в лагере сборщиков каучука Смуга обещал Никсону, что попросит дядю, как можно скорее, отозвать его с берегов Путумайо.

Никсон втайне завидовал Смуге, особенно его умению ладить с людьми. Кроме того, Никсон знал, что индейцы презирают белых, не умеющих скрывать обуревавшие их чувства. Несмотря на это, он никак не мог совладать с собой и скрыть от посторонних взглядов чувство отвращения или страха, которое возбуждали у него насекомые и противные существа, населявшие джунгли. Поэтому теперь, когда ему пришлось послать в лагерь на реке Япуре своего помощника Уилсона, Никсону трудно было удержать в послушании и должной дисциплине ленивых капангос и индейцев, у которых он не сумел завоевать авторитет начальника.

Из расположенного поблизости барака доносились звуки гитары. Печальный перезвон гитарных струн иногда заглушался громким шумом тропического ливня. Играл на гитаре, видимо, надсмотрщик Матео, метис^[12], с бурным и не очень похвальным прошлым. Слушая его низкий, страстный голос, трудно было поверить, что этот человек отличался холодной жестокостью, охотно пользовался ножом и кнутом.

Джон Никсон дремал под едва слышные звуки гитары. Его размышления прерывали неясные видения. Он засыпал. Сквозь сон ему показалось, что где-то в глубине сельвы послышались глухие звуки там-тамов. Это не возбудило в нем опасений. В этой части бассейна Амазонки сильно влияние негритянских обычаев, завезенных из глубины Африки многочисленными черными рабами. Дыхание молодого Никсона становилось глубже и ровнее. В конце концов, белый человек крепко заснул…

* * *

Отряд вооруженных людей, в ночной темноте, крадучись окружал лагерь сборщиков каучука. Когда гроза и ливень прошли, вооруженные люди, прячась в густом подлеске сжали кольцо окружения вокруг раскорчеванной площадки. Это были индейцы племени ягуа, отличавшиеся светло-коричневым цветом кожи. Их нагие тела прикрывали только пышные юбки из рафии^[13], доходившие до щиколоток ног. Головы индейцев украшали огромные парики, сплетенные из желтого волокна рафии, свободно падавшего на их плечи и спины до пояса. У некоторых в париках торчали перья попугаев, засушенные птицы и мыши. Индейцы носили ожерелья из семян растений. Они были вооружены луками и длинными духовыми ружьями из стеблей бамбука^[14], из которых они выпускали небольшие, иногда отравленные стрелы. Южно-американские индейцы употребляли эти ружья для охоты, но если брали их с собой в военный поход, то эти ружья в их руках превращались в грозное оружие. От попадания маленькой стрелы противник погибал почти мгновенно.

На востоке показались первые лучи восходящего солнца. День вставал сразу, без предрассветных сумерек. Один из индейцев, по-видимому, вождь, наклонился к двум белым мужчинам, сопутствовавшим краснокожим воинам, и гортанным голосом, на языке ягуа, шепнул:

– Жаримени яренумуйу^[15] дай сигнал!

Белый приложил палец к губам.

– Унжуй…^[16] – предупредил индеец.

Белый гневно насупил брови. Он тоже заметил дворнягу, высунувшуюся из индейского шалаша. Если собака почует чужих, она разбудит спящих сборщиков каучука. Весь искусно разработанный план готов тогда провалиться. Белый мужчина быстро повернулся к вождю ягуа, и взглядом показал ему на духовое ружье. Они поняли друг друга без слов.

Индеец достал из плетенной сумки миниатюрную стрелу, всунул ее в бамбуковую трубку, уплотнил хлопчатобумажным пыжом. Поднес утолщенный конец бамбуковой трубки ко рту, и направил второй, тонкий конец на собаку. Набрав полную – грудь воздуха, что есть силы дунул в трубку.

Еще не совсем проснувшаяся дворняга, внезапно вздрогнула и повалилась набок, словно сраженная молнией. Некоторое время собака шевелила ногами, скребя когтями землю, но вскоре пала мертвой, не подав голоса.

Белый союзник индейца ягуа искоса взглянул на ужасного стрелка. Лицо вождя оставалось совершенно спокойным. На нем не отражались какие-либо чувства, но дерзкое поблескивание глаз и характерная гримаса жестокости на устах, не возбуждали к нему доверия. Белый мужчина инстинктивно коснулся рукоятки револьвера. Но в это мгновение дверь барака распахнулась. Один. за другим оттуда вышли трое капангос. Белый облегченно вздохнул. Он повернулся к вождю ягуа и крикнул:

– Вперед!

Утренние крики попугаев в сельве и протяжный, боевой клич индейцев ягуа раздались почти одновременно. Несчастные капангос не успели даже спрятаться в бараке. Прошитые множеством стрел из луков, они упали на землю. С адским воем из зарослей выскочили индейцы ягуа, ворвались в шалаши, откуда послышались крики ужаса и боли.

Притаившись в кустах, белые союзники ягуа, внимательно наблюдали за полем боя, держа в руках карабины. Они сразу же заметили Джона Никсона, который пинком ноги распахнул дверь хижины и остановился на ее пороге с револьвером в руке. Налитыми кровью и еще заспанными глазами он осмотрелся вокруг. Увидев погром своих людей, он побледнел от ужаса. Поднял револьвер и прицелился в подбегающего к нему индейца. Однако он не успел нажать курок. Один из белых союзников ягуа подбросил карабин к плечу. Прежде чем рассеялся дым после выстрела, Джон Никсон упал на пороге своей хижины. Вождь ягуа подбежал к нему, размахивая острым бамбуковым ножом.

Белый убийца и его товарищ повернулись спиной к индейскому охотнику за человеческими головами. Слишком уж отвратительное было это зрелище. Белые направились в барак, откуда их краснокожие союзники уже выносили каучук.

Не прошло и часа после боя, как разбойники уже быстро уходили в джунгли, неся ценную добычу. Они взяли также в плен сборщиков каучука, вместе с их женами и детьми. Никто не посчитал нужным оглянуться на оставленный лагерь, в котором догорали бараки.