Автономия

Но несмотря на такой уход справедливой была мысль Беттельгей­ма о том, что сотрудники не могут делать все за детей с аутизмом; так как самое важное, чему должны научиться дети — это автономия, а автономия должна быть подлинной, дети должны сами ее усвоить.

Все, что могут сделать сотрудники, — это создать правильную обста­новку любви и уважения к детям и затем надеяться, что дети начнут им достаточно доверять, чтобы делать первые самостоятельные шаги. Примером того, как любовь и забота создают почву для автономно-то действия, служит случай с Лори. Она поступила в школу в возрасте 7 лет. Хотя Лори была симпатичной и хорошо одетой, она была совер­шенно неуклюжей и замкнутой. За более чем 4 года она не произнесла ни слова. Она также очень мало ела и пила и месяцами ходила со слегка открытым ртом, отчего у нее сохли губы. Однажды воспитатель Лори решил смазать ей губы маслом, чтобы она чувствовала себя ком­фортнее. Он смочил ей губы и кончик языка, проведя по ним паль­цем. Сначала Лори едва отреагировала, но потом ей это, кажется, понравилось, и она даже слегка лизнула палец, который был у нее во рту (р. 100).

Таким образом, теплая забота психотерапевта, казалось, вдохно­вила Лори предпринять свое собственное, спонтанное действие.

Как правило, первые попытки детей к самоутверждению прояв­ляются при экскреции, именно это и произошло в случае с Марсией. Когда Марсия поступила в школу в возрасте 10 с половиной лет, она совершенно не реагировала на людей и предметы и говорила только отдельные слова, имевшие значение для нее одной. Главной пробле­мой в ее жизни был запор; она перестала управлять своим кишечни­ком с тех пор, как мать начала тренировать ее в 2 года.

С тех пор ее родители постоянно ставили ей клизмы, опыт, кото­рый как показала ее игра с куклами, доказывал полную власть над ней больших взрослых людей. Установка сотрудников школы по от­ношению к ее запору иллюстрирует важное значение, которое здесь придавали концепции автономии. Беттельгейм писал:

С того момента как Марсия пришла к нам, мы понимали, что если станем заставлять ее делать что-либо, отказаться от чего-либо, то никогда не выведем ее из изоляции. Ничто не казалось более важ­ным, чем вызвать у нее ощущение, что она отвечает по крайней мере за собственное тело. Поэтому с самого начала мы убедили ее, что не станем заставлять ее тужиться, что в школе ей не будут ставить клизм или давать слабительных, а что касается экскреции, она мог­ла делать все так, как захочет (р. 70).

Ей не нужно было испражняться в туалете, «но она могла делать это где и когда это казалось ей легче всего» (р. 172). Вскоре Марсия начала испражняться сама и первым местом, где она испражнялась более или менее регулярно, была ванная, там, где она, казалось, чувствовала себя наиболее расслабленной и ей было удобно. После испражнения в ван­не она часто играла со своими фекалиями. «Спустя около года и опять-таки, когда ей стало удобно, — хотя мы и сами время от времени пред­лагали ей это сделать — она начала ходить в туалет» (р. 172).

Дети развивались, когда делали попытки общаться с другими. Пос­ле одного года в школе Марсия пригласила свою воспитательницу Инге поиграть в догонялки, воскликнув «Догоняй!». Тем не менее Инге всегда приходилось сохранять некоторую дистанцию, а Марсия в свою очередь никогда не догоняла ее. Беттельгейм делал из этой игры, в которой Марсию никогда не ловили, вывод, что она пыталась справиться со своим ощущением всемогущества взрослых. То есть она как бы пыталась подтвердить, что «даже после тысячи повторений игры никто никогда больше не сможет поймать ее и подавить уже воз­никшее "Я"» (р. 179). Таким образом Беттельгейм интерпретировал первоначальные попытки Марсии общаться с другими с точки зре­ния ее потребности укрепить свою автономию. Воспитатели уважали ее желания и всегда играли в игру по ее правилам. Их установка в свою очередь, казалось, завоевала доверие Марсии до такой степени, что она пыталась придумать новые способы общаться с ними.

Эти три случая позволяют сделать вывод, что прогресс в отноше­ниях переходит на новую фазу развития: в процессе символической игры дети пытались вновь пережить конфликты, с которыми стал­кивались на самой ранней, оральной, стадии развития, и преодолеть их. Марсии потребовалось некоторое время, прежде чем она смогла заняться исключительно оральной игрой. В течение нескольких дней она постоянно наливала и выливала воду изо рта в рот и из кишеч­ника в кишечник куклы. По-видимому, ей впервые удалось освобо­диться от смертельной хватки, которой клизмы держали ее и оказы­вали давление на весь ее опыт, прежде чем она смогла воспринимать кормление как отдельную функцию (р. 208). Наконец, она раздели­ла эти две деятельности, начав выполнять их в двух разных комна­тах. Когда, однако, ее игра стала приобретать отчетливо оральный характер, она обнаружила, что оральность полна своих собственных серьезных опасностей и тогда, например, она исступленно била иг­рушечную собаку за то, что та выпила молоко (р. 224). Марсия, каза­лось, верила, что оральное потребление пищи было вредно и могло привести к суровому наказанию.

Все же постепенно она смогла экспериментировать с приятными способами питья в игре с куклами и даже сама получала удоволь­ствие, когда пила.

Следует отметить, что курс терапии не представлял собой запла­нированной Беттельгеймом программы. Дети сами действовали и исследовали свои проблемы, и сотрудники помогали им по мере сво­их сил. Часто это было трудно. Например, игра Марсии с водой при­водила к тому, что она заливала полы и за ней требовалось много вытирать. Но сотрудники школы, как правило, терпимо относились к такому поведению, так как дети пытались приобрести собствен­ный опыт (р. 204, 217).

В конце концов Марсия частично поправилась. После 5 лет пре­бывания в школе она разговаривала с другими и, казалось, в полной мере владела эмоциональной экспрессией. Ее интеллектуальные спо­собности, однако, были ниже среднего; она научилась читать только в четвертом классе. Вероятно, чтобы выздороветь полностью она слиш­ком поздно пошла учиться (в 10 с половиной лет). Все же, когда она вернулась домой, через 7 лет после учебы в школе, она могла о себе позаботиться и выполнять полезные задания. Еще важнее то, что она больше не была таким скованным ребенком, как раньше.

Установка по отношению к симптомам

Одним из самых радикальных аспектов философии Беттельгейма была его установка по отношению к симптомам. Как считают большинство работников в области психического здоровья, от сим­птомов (например, самостимуляция и специфические жесты) нуж­но непосредственно избавляться или в лучшем случае терпеливо к ним относиться. Беттельгейм, однако, подчеркивал, что симптомы развиваются у детей спонтанно, чтобы получить облегчение и спра­виться с напряжением. Симптомы представляют собой самое боль­шое спонтанное достижение ребенка. Соответственно, они заслужи­вают нашего уважения. Если мы будем недооценивать их — если, например, мы будем стимулировать ребенка от них отказаться, — то тем самым мы не сможем выразить ему свое уважение (р. 169).

Отношение сотрудников к симптомам можно проиллюстриро­вать их подходом к поведению Марсии в столовой. Когда Марсия впервые пришла в школу, она ела только сладкое, а в столовой заты­кала себе уши указательными, а нос — большими пальцами, по-ви­димому, чтобы защититься от какой-то опасности в этой ситуации. Эта привычка не позволяла ей есть руками. Сотрудники собирались сказать ей, что желательно убрать пальцы от ушей и носа, но поня­ли, что такое сообщение ни к чему не приведет, так как если бы она могла спокойно разжать пальцы, то сама бы это сделала. Точно так же, им не казалось, что если они предложат покормить ее, это помо­жет убедить ее, что они понимают ее состояние; если бы она могла доверять кому-то, кто бы кормил ее, ей не нужно было бы затыкать себе уши и нос.

Мы предложили ей, что сами будем затыкать ей уши, и она сможет освободить пальцы и нормально есть. Услышав наше предложение, Марсия живо заткнула свой нос указательными пальцами, а други­ми пальцами поднесла еду ко рту, наклонившись как можно ближе к тарелке — такие действия удивили как других детей, так и всех при­сутствующих взрослых (р. 169-170).

Многие профессионалы-психологи посчитали бы, что подход со­трудников был совершенно ошибочен; их действия лишь подкреп­ляли психотическое поведение. Но на самом деле они пытались вы­казать уважение к собственным методам ребенка, которые он исполь­зует, чтобы избавиться от страхов. Порой аутистические симптомы включали саморазрушительное поведение; дети пытались причинить боль себе и другим. В этих случаях сотрудники действительно вме­шивались; им приходилось защищать детей (например р. 268). Но ко всем другим симптомам сотрудники старались относиться с ува­жением, так как это были автономные конструкции детей.