Глава 6. Дед Андрей

Дед Андрей говорил, что было несколько направлений в духоборчестве. Саламатинское было лишь одним из них. Но были и другие. О них мне мало что известно. Основателем Саламатинского направления был, как я уже говорил, мой прямой прапрадед. Его звали, как и моего деда, Андрей Саламатин.

Они поселились на Серном Кавказе в начале 18 века, образовав там крупную духоборческую общину. Примерно в 1830 году их общину выселили с Северного Кавказа под Тамбов. Я слыхал, что выражение "Тамбовский волк тебе товарищ" было именно о духоборцах осевших под Тамбовом. Об этом мне говорили не только мой дед, но и еще несколько человек, являющихся потомками старообрядцев живших в Тамбовской губернии.

Я полагаю, что такое название духоборцам было дано оттого, что они во время боя входили в волчье состояние, и поэтому их называли волковоинами, или волчьим воинством, или просто волками. Мой дед показывал мне волчье состояние. Это состояние силы, состояние видения и чувствования опасности, чувствование своего противника. Это состояние в котором ведется бой за жизнь.

Это состояние во многом является основой воинского духа. Во всяком

случае для духоборцев Саламатинцев. Для охоты на своего

внутреннего зверя или врага, нужно иметь такое же развитое чутье, выдержку, выносливость, умение и воинский дух, как у волка.

Можно сказать, что волк с древнейших времен был их тотемным животным. Это во многом отделяло их от общепринятого понимания христианства. Ведь в христианстве волку приписывается злая и нечистая сила. Волк, в христианстве является символом зла. У духоборцев Саламатинцев наоборот, волк был почитаемым и уважаемым животным. Животным, у которого учились воинским и охотничьим навыкам. Волк так является символом свободы.

Боевое искусство воинов, духа передавалось по Саламатинскому роду из поколения в поколение. Не обошло оно и моего деда. Его боевой путь начался с 16 лет. Именно в 16 лет он пошел воевать в Красную армию, и был принят в Чапаевскую дивизию, бойцом кавалеристом. Чапаевская дивизия была отборной дивизией, состоявшей их хорошо подготовленных казаков профессионалов. Это означает, что уже к 16 годам Андрей Саламатин был хорошим бойцом профессионалом. Дед Андрей был двуруким сабельщиком. Двурукий – означает, что он сражался двумя саблями одновременно, держа в каждой руке по сабле. Это мог далеко не каждый.

Перед тем, как Чапаевская дивизия была разбита, дед Андрей заболел тифом и его оставили в одной из деревень на выздоровление. Поэтому он остался жив когда почти вся дивизия погибла. После выздоровления он продолжил войну в качестве разведчика - пластуна на бронепоезде.

О его высоком боевом профессионализме говорит и тот факт, что он полностью пройдя Гражданскую, Финскую и Отечественную войну, постоянно находясь на передовой, не был ни разу серьезно ранен. Единственный раз, во время Отечественной войны его легко зацепило осколком от снаряда. Рана была незначительна, осколок только порвал одежду и поцарапал кожу.

Во время финской, мой дед воевал в составе Челябинской дивизии, которая была сформирована в Челябинской области. Их дивизия попала в окружение дивизии финских снайперов «Лесные кукушки». Вся Челябинская дивизия погибла. Осталось в живых только трое человек, включая моего деда. Они чудом смогли выйти из окружения.

Было много и других случаев, прямо скажем чудесного спасения, о которых рассказывал мой дед, передавая мне свои знания воинского искусства. Например, во время Отечественной войны, когда они ползли по минному полю, вместе с ним были еще несколько человек. Все они погибли подорвавшись на минах. Он чудом уцелел. Какое-то звериное чутье помогало ему проползать мимо мин не задевая за них.

После того, как немецкое командование подписало договор о капитуляции, и Отечественная война теоретически была закончена, в реальности сопротивления фашистов еще долго продолжались. Мой дед тогда воевал в Дании. Там на одной из рек, не помню точно ее названия, на острове, у фашистов был сильный укрепрайон. И деду с его полком было поручено взять и уничтожить его. К этому острову было очень трудно подобраться. На острове находился большой холм, внутри которого и находился вражеский укрепрайон. Прекрасная позиция для длительной обороны.

Наши солдаты пытались переправиться на этот остров на плотах, но фашисты постоянно разбивали эти плоты из своих орудий. Дед рассказывал, что только он начал отплывать на своем плоту от берега, как какая-то внутренняя сила заставила его спрыгнуть с плота в воду. И тут же плот был разбит прямым попаданием снаряда. Все его товарищи погибли, а ему в очередной раз удалось спастись.

Многих своих хороших друзей потерял на различных фронтах мой дед. После войны он переписывался с некоторыми семьями своих погибших товарищей, а с оставшимися в живых часто ездил встречаться.

Мой дед, Андрей Саламатин ушел из жизни, когда мне было 11 лет. С его уходом, у меня будто что-то оборвалось в жизни. Пока он был жив, я постоянно грезил о том, как стану военным и продолжу родовую воинскую традицию. Дед постоянно занимался со мной и готовил меня к поступлению в Суворовское Военное Училище. Смерть деда явилась для меня неожиданностью и надолго выбила меня из колеи, привычной для меня жизни, в которой он занимал важное место.

Я долго не мог смириться с тем, что больше не увижу его, и что он больше никогда не будет заниматься со мной. Мне постоянно казалось, что он находится со мной рядом. Я даже пытался мысленно, а иногда и вслух разговаривать с ним. Я постоянно ощущал с ним какую то связь.

Мою мать это здорово стало пугать, и она решила помочь мне избавиться от моих переживаний по поводу смерти деда. Она договорилась с одной знахаркой, которая, кстати говоря, была хорошей знакомой моего деда, чтобы та помогла избавить меня от болезненных переживаний. Звали ее баба Ганя. Через много лет, став уже взрослым, изучая народное целительство, я снова встретился с ней. И вывела меня на нее Троянова Тропа.

Как оказалось, Баба Ганя была родом из того же района Верхней Волги, где Саныч делал свои этнографические сборы, и где повстречался со стариками Тропы.

У бабы Гани было 8 или 9 старших братьев. Когда-то, все они являлись членами верхневолжской братчины. Баба Ганя рассказывала, что они часто собирались своей братчиной у них дома. Вели разные разговоры, проводили свои занятия, справляли праздники. Все они очень хорошо жили.

После Октябрьской революции, новая, советская власть, не благосклонно отнеслась к традиционным сходкам троповой братчины. Всех, кто не вписывался в общепринятые понятия рабочих и крестьян, и как-то отличался своим образом жизни и мировоззрением, считали врагами народа, контрой. Так, антисоветской контрой оказались и члены троповой братчины. Все семейство бабы Гани было расстреляно, а ее саму, под чужим именем и фамилией, знакомые люди перевезли на Урал. Ей просто чудом тогда удалось избежать смерти.

Даже по прошествии многих лет, она с большим страхом вспоминала о том времени, потребовав от меня слова, что не буду рассказывать об этом, пока она жива. Я пообещал ей, это. И сдержал свое обещание.

Баба Ганя была потомственной знахаркой. Она знала очень много разных знахарских хитростей. Но больше всего она владела заговорами. В этом она была просто мастером. И я учился у нее этому мастерству несколько лет. Но, об этом я расскажу позже, в книге о русском народном целительстве.

Я знал о силе и действии ее заговоров из своего собственного опыта, полученного мною в 11 лет, когда моя мать попросила ее помочь избавить меня от переживай, связанных со смертью деда.

Баба Ганя была очень сильной и искусной знахаркой. Она сделала все, о чем просила ее моя мать, и сделала это на совесть. Она сходила на кладбище, взяла с дедовской могилы горсть земли, а потом, придя, домой, посыпала меня ей, несколько раз покрутила вокруг своей оси, и прочитала какой-то заговор. После чего, я напрочь забыл все, что было связано у меня с дедом.

Я помнил, что у меня был дед, что его по каким-то причинам не стало. Но тех душевных переживаний связанных с его отсутствием у меня больше не было. Я, конечно, понимал, что он не просто куда-то делся, а умер, но относился к этому, так, будто этого никогда не было. Постепенно я забыл и о том, что собирался стать военным, и что готовился к поступлению в Суворовское Училище.

Рассказ Саныча о Пахане и русском боевом искусстве здорово задел меня за живое. Что–то очень родное и близкое, я ощутил в этом рассказе. Что-то болезненное и в то же время приятное, что-то давно забытое, стало пробуждаться в моей душе.

Я попросил Саныча показать мне что-нибудь из того, что показывал ему Паханя. Он сказал, что сам пока еще плохо владеет этим, поскольку все чему он учился у Пахани, нужно еще хорошенько понять, отработать и систематизировать. Но кое-что он все-таки мне показал.

Не помню точно, что он мне тогда показывал, помню только, что это было просто, но действенно.

И тут, я неожиданно начал вспоминать о своем деде Андрее.

Память о нем возвращалась ко мне медленно и по частям.

Я рассказал Санычу о своем деде и о том, что он хорошо владел боевым искусством. Я сказал, что плохо помню о том, что показывал мне мой дед, но явно ощущаю сходство и связь с тем, что показывал и рассказывал о боевом искусстве Пахани Саныч. Я ощущал в этом единое искусство имеющее единые корни.

Как-то я спросил своего деда, почему его пули не брали, и сабли не рубили? Он отвечал, что его вера спасала. Какая вера, я, тогда не понял. А еще он говорил, что его от пуль защищала сила рода и оберег, которым являлся заговор его матери. Она наложила его, когда он собирался на гражданскую войну.

В детстве мы с ребятами много рубились на игрушечных саблях, играли в войну. Мне часто доставалось, и я просил деда научить меня правильно сражаться. Дед показывал мне приемы сабельного боя, объясняя основные его принципы на крапиве, которой много росло в соседнем лесу.

Однажды, я посмотрел фильм про Чапаева и представил себя верхом на коне с шашкой влетающим в толпу врагов. Меня обуял страх. Я представил, как я на всем скоку влетаю в толпу вооруженных острыми саблями и пиками врагов, которые тоже летят на меня на всем скоку. Как из такой мясорубки можно было выйти живым и невредимым, мне было непонятно.

Я прибежал к деду, и спросил его: «Как можно пройти насквозь через такую армию вооруженных всадников, которая летит на тебя на всем скаку и хочет тебя порубать? Это, должно быть, очень страшно – видеть, как тебе навстречу несется вооруженная острыми саблями и пиками толпа врагов! Как тут вообще можно остаться в живых?»

Дед какое-то время смотрел на меня так, будто разглядывал изнутри, а потом начал рассказывать.

Ты знаешь - сказал он - когда ты летишь на врага, ты ничего не боишься. Ты, в тот момент, думаешь о другом - о том, как победить и при этом живым остаться. Но и об этом ты думаешь несколько раньше. Во время самого боя ты не думаешь ни о чем. Бояться ты можешь раньше, перед боем. А когда уже в бой пошел, ты не боишься, ты течешь. Течешь, отдаваясь дорожке своего духа. Он сам за тебя все сделает, нужно только отдаться ему.

Как это течешь? – спросил я.

Ну, так - сказал он - течешь по своей дорожке силы или дорожке судьбы, и все, и не думаешь больше ни о чем. А в это время тело твое само совершает то, что ему необходимо, рубится, уклоняется, течет по дорожке силы. Эта «дорожка силы» – явление твоей «дорожкисудьбы», которая может вывести тебя из любой ситуации. Это дорожка духа, а он всегда стремиться к свободе. Если ты ее видишь и течешь или движешься по ней, то тебе нечего бояться, она тебя всегда выведет туда, куда тебе надо, туда, куда стремится твой дух. То есть, к свободе. Если же тебе суждено погибнуть, то погибнешь так как тебе полагается ни сколько не задумываясь об этом. Это не твоя забота.

Когда он все это говорил, то я видел его глазами эту дорожку силы, или дорожку духа, как он ее называл. Она выглядела как светящаяся желтовато - белесая дорожка или тропка.

Но об этом, я на долгое время забыл. Забыл даже и то, что я постоянно, по два, а иногда и три раза в день занимался вместе с ним оздоровительной гимнастикой. Он называл эту гимнастику «Волнование». Все движения там походили на движения воды, волнами проходящей через все тело.