Одесский национальный университет им. И.И.Мечникова, Институт последипломного образования, Одесса, Украина

Розанов В.А.

Об авторе:

Д.м.н., профессор В.А Розанов, член РОБП и УОБП, профессор кафедры клинической психологии, Одесский национальный университет им. И.И.Мечникова, Институт последипломного образования, Одесса, Украина

Самоубийство сегодня рассматривается как важная проблема общественного здоровья во всем мире. ВОЗ оценивает общее число самоубийств в глобальном масштабе в пределах 1 млн. в год [Бертолоте Ж., 2003], соответственно, исходя из известного среднестатистического соотношения между попытками и завершенными самоубийствами, в мире, вероятно, совершается около 10 млн. суицидальных попыток в год. Масштабы проблемы слишком велики, велики человеческие и экономические потери, а также моральные и психологические последствия самоубийств для выживших.

В последние годы большое внимание уделяется нейробиологическим механизмам аутоагрессивного (суицидального) поведения, причем эта форма поведения рассматривается как самостоятельный паттерн, присущий человеческому индивиду, и, очевидно, имеющий некие более или менее специфические механизмы [Mann J.J., 1998]. Основными объектами исследований являются серотонинергическая и момноаминергическая системы мозга, в последнее время – система ГАМК, а также системы нейрогуморальной регуляции, отвечающие за реагирование на стрессовые воздействия и адаптацию, иммунная система и некоторые общебиохимические механизмы, связанные с обменом холестерола и высших жирных кислот (подробнее см. наш обзор по данному вопросу, который наиболее доступен в Интернете по адресам: www.umj.kiev.ua/arhiv/14 и www.alis6.narod.ru/suicidal.htm).

Коль скоро существуют нейрохимические особенности мозга, приводящие к актуализации аутоагрессии, должны существовать и генетические особенности, их определяющие. Суицидальность как поведенческий паттерн, без сомнения, имеет семейный характер. Это обстоятельство замечено уже давно как клинический феномен и подтверждено многими исследованиями. Лица, обращающиеся в центры суицидальной превенции и пациенты психиатрических лечебниц, госпитализированные по поводу суицидальных попыток, в ходе опроса сообщают о семейной истории как завершенных суицидов, так и парасуицидов [Robins et al., 1957; Murphy et al., 1969]. Пациенты психиатрических клиник, у которых имеется суицидальная история в семье, имеют большую вероятность суицидальной попытки, чем такие же пациенты, но без суицидальной семейной истории, и наоборот, родственники пациентов, имеющих в анамнезе суицидальные попытки, с большей частотой сами совершают попытки, чем родственники пациентов, никогда не имевших попытки в анамнезе [Roy A., 1983; Tsuang, Roy A., 1983]. Наличие семейной истории суицида значительно повышает риск суицидальных попыток и суицида у пациентов с различными проявлениями аффективных расстройств. Примерно 10% пациентов с депрессиями имеют историю суицида в семье [Roy A., 1993].

Однако эти факты еще ничего не говорят о наличии биологического наследования суицидального поведения. Главные вопросы, которые возникают, заключаются в следующем: 1) имеем ли мы дело с реальной биологической или с поведенческой, социально-психологической наследуемостью, когда суицидальная история в семье снижает порог соответствующего поведения, и 2) наследуется ли суицидальность как самостоятельный поведенческий паттерн или на самом деле наследуется психопатология или душевная болезнь, а суицидальность следует за ней как сопутствующее свойство, поскольку, как известно, наличие психического заболевания или сочетание определенных выраженных личностных характеристик существенно повышает риск суицида. В общем, это обычные вопросы, которые стоят перед психогенетикой, но в аспекте суицидального поведения.

Интерес к этой стороне проблемы самоубийства (которая в основе своей является многофакторной, междисциплинарной) резко усилился в связи с прогрессом молекулярной генетики и достижениями в области нейробиологии суицидального поведения. Появилась реальная перспектива, с одной стороны, в ходе доказательных исследований выявить, какие генные аллели ассоциируются с аутоагрессивным поведением в разных его проявлениях и построить новые нейробиологические гипотезы. С другой стороны, реальна перспектива получить для практического использования предикторы суицидального поведения путем выявления генетических маркеров, что сегодня технически уже является рутинной процедурой. Вопрос только в том, какие маркеры следует использовать и какова их диагностическая значимость. Рассмотрим генетические аспекты суицида, основываясь на наиболее существенных и важных исследованиях в этой области.

Если полагать, что имеет место социально-психологическое наследование суицидальности, то можно было бы ожидать, что оно будет проявляться в большей степени на определенных стадиях жизненного цикла, например, в подростковом периоде или в ранней молодости, когда жизненные примеры старшего поколения оказывают наибольшее влияние на формирующиеся паттерны поведения. Действительно, из 505 подростков, совершивших попытку суицида, 8,3 % имели историю суицида в семье, в то время как в контрольной группе подростков, не совершавших попыток, суицид в семье прослеживался лишь в 1,1 % случаев. Выявлено также, что среди тех, кто совершал наиболее серьезные по медицинским последствиям попытки, семейная история суицида встречалась намного чаще. [Garfinkel B. et al., 1982].

Однако есть целый ряд исследований, которые убедительно говорят о том, что семейная суицидальность проявляет себя в самых разных возрастах, в том числе в зрелом, пожилом или старческом возрасте. Из 100 взрослых жертв суицида родители 6-ти также покончили жизнь самоубийством [Farberow N., Simon M., 1969], из 109 лиц, совершивших попытки, у 11% имелась история суицидального поведения в семье [Robins et al., 1957]. Из 124 взрослых пациентов, поступивших в психиатрическое отделение госпиталя по поводу суицидальной попытки, 14% имели историю завершенного суицида в семье, 24% - историю суицидальных попыток и 6% – суицидальных угроз [Murphy G., Wetzel R., 1982]. Среди лиц в возрасте 60 лет и старше, совершивших попытки суицида, 17% имели суицидальные попытки среди членов семьи [Batchelor I., Napier M.,1953].

Таким образом, семейная агрегация суицида проявляется во всех возрастах, на всех стадиях жизненного цикла. Эти исследования подтверждают, что семейный фактор имеет большое значение в суицидальном поведении, и косвенно свидетельствуют в пользу того, что наследование имеет биологический, а не только социально-психологический характер.

Во многих исследованиях подчеркивается, что семейная суицидальность часто сочетается с семейной историей психических заболеваний. Так, A.Roy провел масштабные наблюдения за более чем 11000 пациентами психиатрических клиник, сравнивалась группа из 5845 чел., среди которых в 4,2% случаев имелась семейная история суицида, с группой из 5602 пациентов, не имевших истории суицида в семье. Было показано, что наличие суицида среди биологических родителей первого и второго поколения повышает риск суицидальной попытки у их потомков при наличии разных психических заболеваний (шизофрения, униполярные и биполярные расстройства, депрессивные неврозы, расстройства личности, алкогольная зависимость). При этом более половины пациентов с семейной историей суицида имели исходный диагноз аффективного расстройства [Roy A., Rylander G., 1997].

Аналогичные выводы можно сделать на основании исследования, которое известно как Айова-500 [Tsuang M.T., 1983]. В этой работе прослежена на протяжении 30-40 лет история жизни более чем 500 пациентов психиатрической клиники г. Айова, их родственников и потомков первого поколения. В качестве контроля использовалась группа пациентов хирургического профиля. В ходе многолетнего наблюдения было зарегистрировано в общей сложности 30 случаев суицида – 29 среди 525 наблюдаемых пациентов и 1 среди 160 человек контрольной группы. Было также показано, что наличие психического заболевания (особенно депрессии) сочетается с повышенным (примерно в 4 раза) риском суицида у детей пациентов при сравнении с детьми психически здоровых людей, среди прочих родственников пациентов суицид наблюдался в 3 раза чаще, чем в контрольной группе.

Таким образом, суицидальное поведение часто является сопутствующим проявлением психического расстройства, однако аутоагрессия проявляется при разнообразных психических заболеваниях, что дает основание говорить о самостоятельном характере этого поведенческого проявления и, возможно, его независимом наследовании. Одним из широко цитируемых исследований, имеющих значение для понимания суицида как самостоятельно наследуемой формы поведения, является исследование старообрядческого сообщества Амиш в штате Пенсильвания (США). Исследование сообщества Амиш предоставило уникальную возможность проследить суицидальность на семейном уровне в высоко контролируемых условиях. Сообщество Амиш (графство Ланкастер, юго-восток Пенсильвании) – это группа компактно проживающих анабаптистов, весьма гомогенных в этническом отношении, пацифистов, практически непьющих, отличающихся отсутствием всяких форм насилия и агрессии (в данном сообществе практически неизвестны случаи убийств за всю историю его существования). Сообщество связано прочными религиозными убеждениями, характеризуется высоким уровнем социального взаимодействия и взаимной поддержки, крайне редкими разводами и семейными проблемами, экономически очень благополучное (все они – зажиточные фермеры). Таким образом, в данном сообществе нет целого ряда факторов риска суицида [цит. по Roy A., Rylander G., 1997].

Данное сообщество исследовано Egeland & Sussex в 80-х годах прошлого столетия. Неудивительно, что случаи суицида оказались достаточно редкими среди членов сообщества – за 100 лет удалось выявить всего 26 завершенных суицидов. 24 из 26 жертв суицида имели в анамнезе аффективные расстройства, причем ¾ всех выявленных случаев суицида были зарегистрированы в 4-х семейных кланах, в которых также наблюдалась высокая частота аффективных расстройств. Важным было то, что в данном сообществе были выявлены и другие семьи с примерно такой же частотой аффективных расстройств, однако случаев суицида в этих семьях практически не было. Основной вывод, который был сделан на основании этих исследований, заключался в том, что наследование суицидального поведения имеет самостоятельный характер и не связано с наследованием аффективных расстройств [цит. по Roy A., Rylander G., 1997].

Другим типом исследований, которые дают возможность более определенно судить о наследовании склонности к суицидальному поведению, являются наблюдения за близнецами. Близнецовые исследования являются весьма ценным приемом психогенетики, поскольку при работе с близнецами точно известна доза идентичных генов, присущая каждому из них – у монозиготных близнецов гены абсолютно идентичны, в то время, как у дизиготных одинаковыми являются лишь 50% генов, как и у сиблингов. В случае с близнецами можно также рассчитывать на однотипность окружающей среды. На самом деле, все обстоит несколько сложнее, поскольку даже у монозиготных близнецов возможны врожденные (обусловленные внутриутробным развитием) различия, а психо-социальная среда может оказывать как унифицирующее, так и разделяющее влияние. Тем не менее, можно считать, что если склонность к суициду передается генетически, конкордантность (совпадение признака) должна среди монозиготных близнецов быть примерна вдвое выше, чем среди дизиготных.

Исследования на близнецах по изучению наследуемости суицидального поведения проводились, начиная с 60-х годов прошлого века. В работах Haberlandt W (1965), Juel-Nielson N. & Videbech T. (1970), и в последние годы в работах А.Roy et al. (1991) было показано, что действительно конкордантность суицидов среди монозиготных близнецовых пар достоверно выше, чем среди дизиготных. Так, в работе A. Roy et al. (1991) было найдено 176 близнецовых пар, в которых один из близнецов покончил жизнь самоубийством. В 9-ти парах из этого числа совершили суицид оба близнеца. Из этого числа 7 пар принадлежали монозиготным парам (всего монозиготных было 62) и только 2 пары – дизиготным (всего 114). Выявленная разница в конкордантности является очень убедительной – 7 из 62 и 2 из 114. Если объединить все известные на настоящий день исследования подобного рода, то различия становятся еще более явными – из 129 монозиготных близнецовых пар самоубийства обоих близнецов выявлены в 17 случаях, а из 270 дизиготных пар – в 2-х случаях [Roy A., Rylander G., 1997]. Аналогичная ситуация выявлена в отношении суицидальных попыток. При изучении частоты суицидальных попыток среди 35 близнецов, сиблинги которых совершили суицид, было выявлено, что 10 из 26 оставшихся в живых монозиготных близнецов совершали суицидальные попытки, в то время, как ни один из дизиготных выживших близнецов не предпринимал попытки самоубийства [Roy A. et al., 1995].

Несмотря на убедительность представленных данных, они все же не дают ясного представления о соотношении собственно генетических факторов и влияния ближайшего окружения, в частности, непосредственного воздействия суицидального поведения ближайших родственников. В ряде исследований предпринимались попытки проследить семейную историю суицида у близнецов при условии контроля внешних факторов. Так, в работе Statham D. et al., 1998 были проведены телефонные интервью 5995 моно- и дизиготных близнецов с учетом ряда психологических, психиатрических и генетических факторов, а также истории суицидальности сиблинга-близнеца. Авторы показали, что в течение жизненного цикла наличие суицидальных мыслей и попыток было достаточно стабильным в возрастных группах от 18 до 50 лет, а также среди мужчин и женщин. Основными психиатрическими коррелятами суицидального поведения и мыслей в исследованной группе были депрессии, панические расстройства, социальная фобия у женщин, алкогольная зависимость и поведенческие проблемы в детстве. Травматические события жизни, особенно в детском и подростковом периоде, равно как потеря социального статуса в зрелом возрасте, а также черты личности (нейротизм) имели тесную связь с суицидальностью. После статистического контроля всех перечисленных показателей, история суицидальных попыток или устойчивых суицидальных мыслей у сиблингов-близнецов респондентов оставалась сильным предиктором суицидальности у монозиготных близнецов и не имела существенного значения у дизиготных. Авторы пришли к выводу, что вклад генетических факторов в суицидальность составляет около 45% [Statham D.J., Heath A.C., Madden P.A.F et al., 1998].

Многие психосоциально-ориентированные исследователи подчеркивают, что близнецовые исследования не учитывают в должной степени личностных и психологических факторов, присущих близнецам. Известно, что между близнецами (особенно монозиготными) в ходе жизненного цикла формируются особые психологические привязанности. Часто в детском возрасте близнецы идентифицируют себя со своим сиблингом, в их сознании их брат или сестра-близнец является неотрывной частью своего Я. Отсюда – повышенное чувство утраты, особое ощущение горя, присущее близнецам, потерявшим своего сиблинга. Чувство утраты, переживаемое близнецами, не имеет аналогов и может быть понято только такими же как они [Woodward J., 1998]. Понятно, что такие психологические обстоятельства могут сами по себе быть причиной высокой конкордантности суицида или парасуицида у близнецов, особенно монозиготных. В одной из работ A.Roy исследован и этот аспект проблемы. В качестве гипотезы было взято предположение, что в случае, если смерть одного из близнецов наступила не вследствие суицида, а по какой-либо иной причине, то частота суицидальных попыток среди моно- и дизиготных близнецов не должна существенно различаться. Сравнивалась частота суицидальных попыток среди 166 монозиготных и 79 дизиготных близнецов, испытывающих глубокое чувство утраты в связи со смертью второго близнеца по причинам, не связанных с суицидом. Было показано, что в этом случае различия в частоте суицидальных попыток действительно оказались несущественными (1,8% среди монозиготных и 3,7% среди дизиготных близнецов) [Segal N., Roy A. 1995].

Однако наиболее доказательными являются исследования, выполненные путем наблюдения за приемными детьми в ходе их жизненного цикла. Эти исследования были проведены в Дании SchulsingerR et al. и Wender P. et al. в 80-х годах прошлого столетия. Cила доказательности таких исследований заключается в том, что дети, по тем или иным причинам оторванные от своих семей при рождении или в раннем детстве, несут генетический груз своих биологических родителей, в то время как все последующие события жизни происходят с ними в составе их новых семей. Авторы указанных исследований воспользовались реестром приемных детей в Копенгагене (5483 чел.) за период с 1924 по 1947 гг. и особенностями законодательства Дании, согласно которому сведения об усыновлении не являются тайной. В данной когорте анализ причин смерти выявил, что 57 чел. на момент исследования покончили жизнь самоубийством. К этой группе была подобрана контрольная группа из 57 приемных детей, соответствующая по возрасту, полу, социальному положению приемных родителей, а также по времени, которое они провели со своими биологическими родителями и в приютах до момента приема в новые семьи. Анализ причин смерти их биологических родственников выявил, что из 269 родственников 57 покончивших с собой принятых в новые семьи 12 также стали жертвой суицида. В то же время, из 269 родственников 57 человек контрольной группы только 2 покончили с собой. Ни у одного из 150 членов семей, которые взяли на воспитание лиц из обеих групп, истории суицида или суицидальных попыток не было.

Эти данные являются очень существенным свидетельством в пользу того, что суицидальное поведение наследуется. Во всяком случае, в данной ситуации исключено влияние психосоциального наследования суицида. Важно также, что в данном исследовании у половины биологических суицидальных родственников приемных суицидентов не было выявлено случаев обращения или госпитализации по поводу психических заболеваний, обычно сопутствующих суицидальному поведению. Это позволило авторам высказаться в пользу самостоятельного генетического механизма наследования суицидального поведения. Несколько другой подход использован Wender et al. при изучении истории жизни группы приемных детей, среди которых были отобраны страдающие аффективными расстройствами. При сравнении с здоровым контролем (также из числа приемных), было выявлено, что частота суицида среди них существенно выше [Wender P., Kety S., Rosenthal D et al., 1986].

Таким образом, несмотря на многие сложности в доказательствах, можно считать, что генетическая предопределенность суицидального поведения является фактом. Расчеты показывают, что в ряду родители-дети вероятность передачи суицидального поведения составляет 12-18%, у сиблингов – 10-15% (Brent D.A. et al.,1996). Главные вопросы, остающиеся неясными – какие же собственно гены и их сочетания связаны с психическими расстройствами, какие гены определяют суицидальное поведение и какие влияют на характер и черты личности, психологические характеристики человека. Возможно, свой вклад в суицидальное поведение вносят в той или иной степени все типы генов одновременно, возможно за эти обстоятельства отвечают одни и те же гены.

С момента, когда был завершен проект «Геном человека» и стало ясно, что общее число генов в организме человека не так уж велико (около 40 тыс.) наметились основные технологии поиска генетических маркеров суицидального поведения. С одной стороны, по предварительным оценкам в мозге экспрессируется около 15 тыс. генов. Проверить все их полиморфизмы на предмет ассоциации с суицидальным поведением технически возможно, но практически пока неосуществимо. Ряд важных полиморфизмов могут располагаться не в самих генах, а в их регуляторных участках и интронах. Кроме того, к суицидальному поведению могут иметь отношение не только компоненты нервной ткани, но и факторы ненервного происхождения (например, все что связано с обменом холестерола или с гормональным фоном). С другой стороны, поскольку многие нейробиологические механизмы, имеющие отношение к формированию суицидального поведения, идентифицированы, можно попытаться выявить конкретные генетические маркеры, свидетельствующие о суицидальных наклонностях. Так, например, вероятнее всего следует искать такие генетические маркеры среды генов, кодирующих белки, связанные с обменом серотонина, дофамина, норадреналина, гормонов гипофиз-гипоталамо-адреналовой системы и холестерола.

Основное внимание исследователей сконцентрировано на серотонинергической системе как наиболее важной в плане формирования депрессии, регуляции различных видов поведения (в том числе агрессивности и импульсивности) и связь которой с суицидальным поведением наиболее хорошо изучена. Основной подход заключается в выявлении полиморфизмов генов или генных локусов, ответственных за синтез или имеющих отношение к белкам серотонинергической системы. В таком плане изучены аллели триптофангидроксилазы (основного регулируемого фермента биосинтеза серотонина), субтипов рецепторов серотонина, серотонинового транспортера, осуществляющего обратный захват этого нейромедиатора, катехоламин-О-метилтрасферазы и моноаминоксидазы. Практически этим белкам (и кодирующим их генам) посвящено около 90% экспериментальных работ в данной области. Получены противоречивые, хотя порой весьма обнадеживающие данные. В качестве примера необходимо привести широко цитируемую работу Nielsen D. et al. В этой работе впервые были приведены свидетельства о существовании связи между суицидальным поведением и молекулярно-генетическими параметрами. Данной работе предшествовало выявление полиморфизма гена человеческой триптофангидроксилазы, в частности, было показано, что этот ген расположен в коротком плече хромосомы II и были идентифицированы два его аллеля, получившие обозначение U и L.

Поскольку сниженный метаболический оборот серотонина, как известно, имеет отношение к суицидальному поведению, авторы выдвинули гипотезу, согласно которой у суицидальных индивидуумов могут наблюдаться отличия в генах, кодирующих триптофангидроксилазу, что вполне логично, учитывая, что этот фермент является регулируемым потокообразующим катализатором. В качестве исследуемой группы были использованы представители финской нации, страдающие алкоголизмом и имевшие в анамнезе суицидальные попытки. В качестве маркера суицидальности использовалась также концентрация 5-гидроксиуксусной кислоты в цереброспинальной жидкости пациентов (хорошо верифицированный многочисленными исследованиями показатель). Результаты генетического анализа показали, что существует связь между сниженной концентрацией 5-ГИУК в ликворе, генотипом и суицидальностью. Те из пациентов, у которых проявлялись такие черты личности как импульсивность и агрессивность и были суицидальные попытки, имели сниженный уровень 5-ГИУК в ликворе и им были присущи генотипы UL и LL, но среди них практически не встречался генотип UU. Эти данные были впоследствии подтверждены на других испытуемых с суицидальными попытками [Mann J.J. et al., 1997]. Существующая на сегодня гипотеза заключается в том, что один из аллелей триптофангидроксилазы, а именно U-аллель предопределяет сниженную активность данного фермента и таким образом несет в себе генетическую предрасположенность к суициду. Если данная гипотеза подтвердится, то возможно появление относительно простого генетического маркера, определение которого, например, в крови может иметь значение для предсказания суицидального поведения у того или иного индивидуума.

Среди других генов-кандидатов на роль генетических маркеров суицидального поведения выступают компоненты гена триптофангидроксилазы (ТГ) – некоторые интроны, промоутеры, сцепленные с данным геном участки, а также гены субъединиц транспортера и рецепторов серотонина, в частности, 5-НТ2А. Так, в работе [Zalsman G. еt al., 2002] из группы проф. Алана Аптера выявлена связь между генными полиморфизмами ТГ и промоутера гена, кодирующего синтез транспортера серотонина и наличием депрессии и склонности к агрессии и насильственным действиям. Авторы отмечают, что основными препятствиями на пути изучения генетических маркеров суицидального поведения стоят проблемы исследования сложных психологических характеристик в связи с генетическими показателями и этническая стратификация в гетерогенных популяциях, в связи с чем ратуют за использование семейного подхода, когда генетические признаки анализируются как в популяции, так и в среди ближайших биологических родственников. Авторы работы [Du L. Et al., 1999] исследуя геномную ДНК, полученную непосредственно из мозга жертв суицида, нашли, что функциональный полиморфизм (длинный аллель, наличие которого изменяет связывание аналогов серотонина участками переноса) в регуляторном участке гена серотонинового транспортера достоверно связан с суицидальностью у пациентов, страдающих депрессией. Значительная часть работ в этой области очень специфична и имеет значение главным образом для той части научного сообщества, которая непосредственно занимается поиском генов-кандидатов. В связи с этим целесообразно процитировать обобщающие работы. Так, в работе [Arango V. Et al., 2003] из группы Джона Манна исследовали группу генов, связанных с сертониновой системой (ТГ, серотониновый транспортер, и ряд субтипов рецепторов серотонина. Обнаружена связь одного из полиморфизмов ТГ с суицидальными попытками.

Исследуются и другие гены-кандидаты, например ген тирозингидроксилазы, ответственной за синтез катехоламинов. В целом данное направление исследований чрезвычайно быстро развивается в связи с разработкой все новых и новых технических приемов в области молекулярной генетики, завершением секвенирования и картирования генома человека, автоматизацией процессов его изучения. Вполне возможно, что относительно простая и дешевая процедура генной диагностики действительно скоро станет обычным методом выявления наличия наследственной предиспозиции по отношению к тем или иным видам поведения, в том числе, к суициду.

Подводя итог, следует подчеркнуть, что изучение генетических аспектов суицидальности является, несомненно, трудной и сложной задачей, которая, по сути, является частью более общей задачи – изучения связи поведения и наследственности. Исследования подобного рода направлены на решение одной из самых интересных проблем молекулярной и популяционной генетики, разрешение которой окажет большое влияние на разработку новых подходов профилактики нарушений психического здоровья.

Литература

1) Бертолоте Ж. Суицид в мире: эпидемиологический обзор за период 1959-2000 гг. - В кн.: Суицид – напрасная смерть/ Ред. Данута Вассерман. – Martin Dunitz; Tartu University Press. 2003. – P.3-11.

2) Mann J.J. Neurobiology of suicide. - Nature Medicine. – 1998. – V. 4 (1). – P. 25-30

3) Розанов В.А. и соавт. Нейробиология суицидальности. - Украинский медицинский журнал. – 1999. – Т. 6(14). - С. 5-12.

4) Robins E., Schmidt E.H., O’Neal P. Some interrelation of social factors and clinical diagnosis in attempted suicide: a study of 109 patients // Am. J. Psychiatry. – 1957. – V.114. – P.221-231.

5) Murphy G.E., Wetzell R.D., Swallow C.S., McClure J.N. Who calls the suicide prevention center: a study of 55 persons calling on their own behalf // Am. J. Psychiatry. - 1969. – V.126. – P.313-324.

6) Garfinkel B., Froese A., Hood J. Suicide attempts in children and adolescents. – Am. J. Psychiatry. – 1982. – V.139. – P. 1257-1261.

7) Farberow N., Simon M. Suicide in Los Angeles and Vienna: An intercultural study of two cities. – Public Health Report. – 1969. – V. 84. – P. 389-403.

8) Murphy G., Wetzel R. Family history of suicidal behavior among suicide attempters. – J. Nerv. Ment. Dis. – 1982. – V. 180. – P. 86-90.

9) Batchelor I., Napier M. Attempted suicide in the old age. – British Medical J. - 1953. – V. 2. – P. 1186-1190.

10) Roy A., Rylander G. Sarchiapore M. Genetic studies of suicidal behavior. – The Psychiatric Clinics of North America. - 1997. – V.20. – N.3. – P.595-611.

11) Roy A., Segal N., Centerwall D et al. Suicide in twins //Arch. Gen. Psychiatry. – 1991. – V.48. – P. 29-32.

12) Roy A. (1983) A family history of suicide. Arch.Gen. Psychiatry. 40: 971-974.

13) Roy A., Segal N.L., Sarchiapore M. Attempted suicide among living co-twins of twin suicide victims // Am. J. Psychiatry. – 1995. - V.152. – P. 1075-1076.

14) Statham D.J., Heath A.C., Madden P.A.F et al. Suicidal behavior: an epidemiological and genetic study // Psychological medicine. - 1998. – V.28. – P. 839-855.

15) Segal N.L., Roy A. Suicide attempts in twins whose co-twins deaths were not suicides // Person. Individ. Diff. – 1995. – V. 19, N.6. – P.937-940.

16) Shulsinger F., Kety S., Rosenthal D. et al. (1979) A family story of suicide. In: Origins, prevention and treatment of affective disorders (Ed. M.Schou & E.Stromgen). N.Y.: Academic Press, p.277-278.

17) Roy A. Genetic and biologic risk factors for suicide in depressive disorders // Psych. Quart. – 1993. – V. 64, N. 4. – P.345-358.

18) Wender P., Kety S., Rosenthal D et al. Psychiatric disorders in the biological and adoptive individuals with affective disorders // Arch. Gen. Psychiatry. – 1986. – V.43. – P.923-929.

19) Brent D.A., Bridge J., Johnson B.A. et al. Suicidal behavior runs in families. In: Suicide Prevention. The global context. N.Y., London: Plenum Press, 1998, p.51-65.

20) Brent D.A., Bridge J., Johnson B.A. et al. Suicidal behavior runs in families. A controlled study of adolescent suicide victims. Arch. Gen. Psychiatry. – 1996. – V.53. – P.1145-1152.

21) McGuffin P., Marusic A., Farmer A. What can psychiatric genetics offer suicidology // Crisis. – 2001. – V. 22, N. 2. – P.

22) Nielson D., Goldman D., Virkkunen M. et al. Suicidality and 5-hydroxyindolacetic acid concentration associated with tryptophan hydroxylase polymorphism // Arch. Gen. Psychiatry. – 1994. – V.51. – P. 34-38.

23) Mann J.J., Malone K.M., Nielsen D. et al. Possible association of a polymorphism of a tryptophan hydroxylase gene with suicidal behavior in depressed patients // Am. J. Psychiatry. – 1997. – V.154. – P.1452-1453.

24) Woodward J. The lone twin: a study in bereavement and loss. London: Free Association Books, 1998, 165 p.

25) Zalsman G, Frisch A., Apter A., Weizman A. Genetics of suicidal behavior: candidate association genetic approach. - Isr. J. Psychatry Realt. Sci. – 2002. – V.39(4). – P 252-261

26) Du L., Faludi G., Palkovits M. et al. Frequency of long allele in serotonin transporter gene is increased in depressed suicide victims. – Biol Psychiatry. – 1999. – V.46(2). – P. 196-201

27) Arango V., Huang Y., Underwood M.D., et al. Genetics of the serotoninergic system in suicidal behavior. – J. Psychiatr. Res. – 2002. – V.37(5). – P. 375-386