Циклотимические гении и таланты

3.1. Гипоманиакальность («гипертимичность»)

Заболевание маниакально-депрессивным психозом обычно диагности­руется клинически на высоте приступа мании или депрессии. В первом слу­чае по беспорядочной скачке мыслей и бессмысленным, но энергичным дей­ствиям, во втором случае – по необычайно угнетенному, безнадежному на­строению. Но симптоматика не всегда и далеко не у всех больных достигает явно патологического, психотического уровня. Аномалия может сводиться к выраженным сменам периодического резкого подъема или резкого спада на­строения. При этом характерно полное сохранение сознания, без особо гру­бых нарушений мышления. В первом приближении можно сказать, что стра­дает не мышление, а тонус.

Следует отметить существующие довольно резкие различия в диагно­стике маниакально-депрессивного психоза. По одному из стандартных зару­бежных определений маниакально-депрессивных реакций, они объединяют психотические реакции, которые, в основном, характеризуются тяжелыми колебаниями настроения, тенденцией к ремиссиям и рецидивам. К основно­му аффективному изменению могут добавляться различные дополнительные симптомы, такие как иллюзии, делюзии и галлюцинации. По принятым в советской психиатрии принципам, для маниакально–депрессивного психоза (МДП) характерно отсутствие галлюцинаций и иллюзий, наличие которых относит больного к шизофреническому кругу заболеваний. Часть тех боль­ных, которым психиатры западных школ поставили бы диагноз МДП, в СССР были бы отнесены к шизофреникам с периодической формой болезни. Отсюда и резко пониженная статистическая частота МДП в СССР по срав­нению с Западом.

Если основным анатомическим субстратом шизофрении является «мыслящая» часть мозга, основным субстратом МДП и циклотимии – гипо­таламус.

Генетически МДП и шизофрения ничего общего друг с другом не имеют.

Мы не будем рассматривать здесь гормонально-биохимические теории патогенеза МДП, тем более его гипоманиакальных вариантов. Относительно генетики отметим довольно резкий разрыв в конкордантности между одно– и двуяйцевыми партнерами, устанавливающий высокую степень генетической детерминации МДП, а также, что наследуется МДП преимущественно по мономерно-доминантному, неполнопенетрантному, вариабельно-экспрессивному типу. Неполная пенетрантность означает, что из обладателей патологи­ческого генотипа лишь часть реализует его, причем, в случае неполной экс­прессивности – неполным образом.

Иными словами, предрасположение передается по вертикали, от больного родителя половине детей, но с частыми «проскоками», через 1–2 поколения, и проявлением у части больных в форме маниакальной депрес­сии, у малой части в форме мании, у значительной части в форме депрессий.

Если среди здоровых членов семьи больного шизофренией часто встречаются шизоиды, то среди здоровых членов семьи больного МДП встре­чаются циклоиды. То, что биполярный МДП в высокой степени наследст­венно детерминирован, видно, в частности, из изучения безотборных серий близнецов Дании, причем, показано, что у некоторых членов семьи бывают только периодические депрессии без выраженных гипоманиакальных подъе­мов.

Среди многих сотен обследованных пар однояйцевых близнецов, при всей изменчивости и сборности понятий шизофрения и МДП, не было, по-видимому, ни одного случая, когда у одного партнера был бы диагностирован МДП, а у другого шизофрения. Почти столь же четкая закономерность на­блюдается и в подавляющем большинстве родословных: среди родственников больного шизофренией все психически больные – шизофреники, шизоиды или олигофрены. Психически больные родственники больного МДП страда­ют МДП, депрессией, циклотимией, т.е. сменой настроения без нарушения сознания.

Отнюдь не исключено, что так называемая периодическая шизофре­ния (по принятой в СССР классификации) в действительности – только од­на из форм маниакально-депрессивного психоза. Во всяком случае, об этом свидетельствует если не текст, то цифры А.Кунина (1970), показавшего, что в 72 семьях больных периодической шизофренией родственники пробанда го­раздо чаще болеют именно периодической шизофренией, чем любыми дру­гими психическими заболеваниями. В частности, вероятность заболевания сибсов и родителей пробандов именно «периодической шизофренией» со­ставляет 9,7–9,9% случаев. Вследствие этого нами принято относить к МДП случаи с перепадами настроения от депрессий до мании, с включением кли­нически выраженных циклических подъемов и спадов. Галлюцинациям мы придаем второстепенное значение, чтобы примирить обе классификации.

Классическое описание депрессивной фазы у Крепелина: «Наиболее характерна простая задержка психических актов без обманов чувств и выра­женных бредовых идей. Больному трудно мыслить, он не в состоянии что-либо понять, …малейшее умственное напряжение стоит ему невероятных усилий, он совершенно не в силах исполнять даже обычные требования по­вседневной жизни. Настроение печальное, полное отчаяния, ничто не возбу­ждает в больном стойкого интереса, ничто его не радует. Полное отсутствие энергии представляет симптом, особенно бросающийся в глаза. Больной те­ряет всякую бодрость, едва говорит, сидит часто по целым дням, не будучи в состоянии приняться за какое-либо дело. Сон всегда нарушен значительно, больные по целым часам лежат в постели, не смыкая глаз. Выражение лица и осанка безжизненны и вялы».

Гипоманиакальная фаза характеризуется повышенным настроением, быстрой восприимчивостью, энергией, неутомимостью, экспансивностью, возбудимостью, радостным трудолюбием. Но на этом благодатном периоде часто развитие приступа не останавливается, а начинается маниакальная фаза с бурным двигательным и мыслительным возбуждением, скачкой идей, фан­тастическими представлениями о происходящем, а отсюда и фантастически­ми решениями. Рано или поздно, такое состояние либо постепенно угасает до нормы, либо начинается депрессивная фаза.

Н.Н.Баженов (1903): «Между этими двумя актами обычно вставляется антракт в виде периода здорового состояния, так называемого светлого про­межутка. Продолжительность таких антрактов чрезвычайно различна: от не­скольких дней до нескольких лет, причем длительные светлые промежутки наблюдаются обычно в начале болезни, которая чаще всего впервые проявля­ется в очень молодые годы – ранее 20–25 лет, в дальнейшем же течении страдания расстояние между отдельными приступами часто все более и более сокращаются; у одного и того же больного интенсивность отдельных припад­ков может быть очень различна. Амплитуда этих психических колебаний не в каждый припадок достигает одних и тех же степеней, так что больной, пред­ставивший в одном приступе полную картину маниакального возбуждения, даже с многообразным бредом и галлюцинациями, в другом приступе может удержаться на степени относительно легкого экзальтированного состояния».

Общепринятое определение маниакально-депрессивного психоза с его многочисленными синонимами в учебниках: аффективный психоз с полно­стью обратимыми фазами настроения, обычно разделенными периодами пси­хического здоровья. Длительность фаз измеряется днями, неделями, месяца­ми, годами, причем подлинные мании, как и депрессии, конечно совершенно непродуктивны в творческом отношении, тогда как при гипоманиакальности продуктивность может повышаться необычайно сильно.

Замечательная быстрота мышления, в частности, ассоциирования, возбужденность, неутомимость в периоды подъемов или во время перехода через гипоманиакальную стадию именно и порождают поразительно высокий уровень творчества. Но последующая депрессия часто доводит до самоубий­ства, которое среди всех психических болезней наиболее характерно для МДП.

Ю.Каннабих (1914) так описывает «экспансивную» фазу циклотимии:

«В эти периоды счастливой беззаботности и нередко блаженного самочувст­вия больной отмечает приятное ускорение всех своих психических актов, легкость, с какой удаются ему самые трудные умственные процессы: все за­держки отпали, ему легко думать, он ярко и интенсивно чувствует, быстро принимает решения и нередко без всякого труда и лишних раздумий совер­шает поступки, далеко выходящие из круга обыденной повседневности.

Речь его льется легко и плавно, слова приходят сами собой; выплыва­ют разнообразные и интересные воспоминания, живые метафоры и сравне­ния. И сам больной не без удовольствия бегло отмечает про себя несравнен­ное богатство своего внутреннего содержания. Все его интересует, жизнь за­хватывает и пьянит, он усердно принимается за свои дела, поминутно броса­ется на целую массу посторонних занятий, работает много и легко, не чувст­вуя утомления, рано встает, поздно ложится, спит немного, но крепким сном, удивляя окружающих своей разносторонностью и избытком неистощи­мой энергии.

У циклотимиков, отмеченных каким-нибудь талантом, периоды лег­кого маниакального возбуждения почти всегда сопровождаются большой продуктивностью и приливом творческих сил… Будучи социальными в луч­шем смысле слова, принося с собой оживление и смех, они легко становятся на время душой общества и всюду желанные гости».

Как известно, мягкую форму МДП многие авторы называют циклоти­мией. Но этот термин имеет очень разнородное значение, в частности и очень растяжимое, под него подходит очень значительная часть человечества. Поэтому мы все же будем применять термин «гипоманиакальная депрессия», относя к ней те случаи, когда человек на высоте вспышки в направлении ма­ниакальности проявляет не бессмысленную суетливую активность, а наоборот – повышенную работоспособность, продуктивность, а между творческими подъемами у него наступают резкие, иногда многомесячные, а чаще даже многолетние периоды уныния и бездеятельности.

Поскольку у большинства рассматриваемых нами лиц имели место четкие, по существу клинические проявления психического расстройства в фазах депрессии, самоубийства, отказ от пищи, мутизм (отказ от речевого общения), уничтожение готовых произведений, госпитализация, а настоящие мании с бессмысленной гиперактивностью почти отсутствовали, мы будем применять термин «гипоманиакальная депрессия», по смыслу близкий к гипертимической депрессии. Тем самым мы подчеркиваем временно-клинический характер состояния, тем более обоснованно, что в ряде случаев, (пожалуй, в большинстве) можно установить в ближайшем родственном ок­ружении чисто клиническое поражение. Может быть, из осторожности сле­довало бы шире пользоваться вместо термина «гипоманиакальный» менее резким аклиническим термином «гипертимический», как ни к чему не обя­зывающим. Но это смазывало бы существо дела, а именно – наличие четкого психопатологического возбуждения как стимулятора умственной активности в этих относительно немногих, особо выделенных случаях.

«Циклотимия, по-видимому, является такой психической болезнью, когда не поддающиеся исследованию внутренние причины создают в орга­низме условия наибольшего общения бодрственного сознания с подсознани­ем, когда синтетический процесс последнего, оформляясь, выкристаллизовы­вается в потоке бодрственного сознания, сопровождаясь приятными внутрен­ними переживаниями, испытав которые, субъект выявляет очень резкую по­требность в дальнейшем переживании такого порядка.

Это приятное переживание свойственно только первому периоду ин­туитивного процесса, т.е. рождению оформленной идеи в потоке бодрствен­ного сознания, в дальнейшем наступает вторая стадия творческой интуитив­ной работы, заключающаяся в аналитической переработке выкристаллизо­вавшегося готового решения, дающего возможность из законченного синте­тического вывода создавать стройные научные теории, оплодотворяющие жизнь новыми ценностями» (П.И.Карпов, 1926).

И далее, тут же: «Циклотимики в области искусства дали самые высо­кие образцы. Почти все высокие творцы несли отпечаток данного болезнен­ного процесса, что легко выявить из их жизнеописаний». Вот здесь-то и следует напомнить данные А.Юда (Juda A., 1949), по которым циклотимики, составляя 0,4% всего населения, имели среди 200 великих ученых частоту 4% и нулевую среди литераторов (среди них повышенной оказалась шизофренность). Поэтому, цитируя дальше П.И.Карпова, мы предупреждаем, что доля обнаруженной им истины гиперболизирована сверх всякой меры.

«Циркулярный психоз представляется интересным заболеванием с общественной точки зрения. По нашему мнению, главными творцами в жиз­ни и передовыми водителями ее являются больные таким психозом. Этим мы не желаем сказать, что больные, запертые в стенах «желтого дома», являются этими высокими творцами, но огромный материал, собираемый в течение пятнадцати лет, и жизненные наблюдения глубоко убеждают нас в том, что творцами прогресса во всех его проявлениях являются лица, мыслящие и творящие по закону мышления, присущему данным больным. Выше уже бы­ло сказано, что циркулярные больные несут в своих психических особенно­стях симптомы отвлекаемости и заключения по некоторому количеству при­знаков; последний симптом дает возможность данным людям творить высо­кие ценности и оплодотворять жизнь высотой знания, не присущего вполне уравновешенному здоровому типу. Но данные больные за то высокое, творче­ское состояние, которое присуще им в период экзальтации, расплачиваются, переживая состояния депрессии».

Отметим, что автор явно во много раз преувеличивает подлинный удельный вес циркулярных больных среди гениев и выдающихся талантов; добавим, что способность абстрагировать, приходить к неочевидным выводам путем установления неожиданных связей является также и свойством шизоидов, что установлено на большом количестве наблюдений.

Но прежде всего необходимо четко подчеркнуть ошибочность стрем­ления видеть в психозе и психопатии стимул творчества в тех случаях, когда в действительности болезнь творчеству препятствует.

Стародавние и до сих пор господствующие представления о том, что гений почти обязательно психотик или психопат, уже не должно нас удовлетворять, потому что оно выключает изучение гениальности как таковой, отсрочивая его до того времени, когда.будет решена тысячелетняя проблема психопатий и психозов, и кроме того, сама постановка вопроса в корне неверна, потому что гении, при всех своих отличиях от «обыкновенных смертных», не более чем в 3–4% случаев оказываются действительно психически больными, причем само творчество у них происходит вовсе не в состоянии психоза, а в здоровом, приподнятом состоянии.

Мы не будем рассматривать здесь исключительно богатую по фактическим материалам и биографическим данным книгу Ланге-Эйхбаума и Барта {Lange-Eichbaum W., Barth W., 1967), в которой доказывается, что почти всем гениям свойственна «бионегативность», потому что в число 558 рассматриваемых в ней гениев вошло множество просто талантливых людей, а под "бионегативностью" понимается почти любое уклонение от нормы (кроме подагрического, которому авторы не уделили места даже в своем предисловии).

Если не считать деклараций Ломброзо, не выдерживающих ни малейшей критики, хотя бы уже по вознесению им в число гениев довольно заурядных деятелей, если только у них были признаки психоза, то наиболее четко тенденция видеть в гениальности психопатичность выражена у Брейна в работе 1949 года.

Брейн, оправдывая представление о связи гениальности с психозом или психопатией, приводит длинный, хоть и неполный список английских авторов, страдавших циклотимией, шизофренией, навязчивостью, психопати­ей, алкоголизмом или наркоманией. На некоторых из своих героев Брейн останавливается более подробно.

Джон Донн (1572-1631), которому принадлежат знаменитые слова «Не спрашивай, по ком звонит колокол, он звонит по тебе», постоянно был одержим думами о смерти. Он потребовал, чтобы его еще при жизни изобра­зили в саване, в гробу, и именно в таком виде его статуя стоит в соборе Свя­того Павла.

Джонатан Свифт (1667–1745) – сатирик, политик и автор обошедших весь мир «Путешествий Гулливера», был остро выраженным женоненавист­ником и мизантропом.

Сэмюэл Джонсон (1709–1784), считавшийся воплощением английского здравого смысла, отличался совершенно бессмысленной жестикуляцией, обу­словленной навязчивостью, страхами, длительными депрессиями, ставшими особенно тяжелыми в возрасте 50–60 лет, тогда как его огромная энергия но­сила четко спорадический характер. Брейн приходит к выводу, что для него бегство в работу было эквивалентом бегства в болезнь. Следовательно, тита­нические труды Джонсона – «Словарь английского языка» и «Жизнь поэтов» – были написаны в периоды гипоманиакального освобождения от депрессии.

О Джемсе Босуэле (1740–1795) сообщается, что он был «циклотимиком, подверженным характерным сменам подъема и депрессии, и несомнен­но, что именно эта психопатическая особенность привела и его брата, и его дочь к подлинному сумасшествию».

Чарлзу Диккенсу Брейн приписывает одновременно и циклотимию, и садомазохизм. Последнее – на основании того, что он в своих романах под­робно и живо описывал убийства и казни. Нам представляется, однако, что литератор, рассчитывающий на массового читателя, может ярко и живо изо­бразить все это совершенно независимо от внутреннего настроя, и садомазо­хизм приписан великому английскому романисту совершенно неоснователь­но. Он добивался и добился своими произведениями устранения многих не­справедливостей, отмены публичных казней и т.д. Что касается гипоманиакальной депрессии, то он не только часто сам писал о своих тяжелых депрес­сиях, разочаровании, бессилии, но и его сын Генри часто упоминал об от­цовских «тяжелых состояниях глубокой депрессии и сильнейшей нервной раздражительности, когда он был молчалив и подавлен».

Таким образом, некоторые из подробнее описанных Брейном психо­патических авторов оказываются гипоманиакально-депрессивными. Необхо­димо сделать одно замечание касательно указанных Брейном алкоголиков и наркоманов: талант и гениальность не ограждают, конечно, от этих уклоне­ний. Но, может быть, правильнее было бы сказать, что творцами эти алкого­лики и наркоманы стали не из-за своих пагубных пристрастий, а вопреки им. Это особенно справедливо в отношении тех гениев и талантов, творческий взлет которых был оборван или снижен психопатией, алкоголем, наркотика­ми, туберкулезом…

Может возникнуть спор о том, у кого из подлежащих рассмотрению выдающихся деятелей был подлинный маниакально-депрессивный психоз, кого гипоманиакальное возбуждение со спадами, у кого гипертимия с периодами меланхолии. Но в любом случае приводимые ниже патографии позволяют нам в достаточной мере четко продемонстрировать, что высокий уровень творческой продуктивности на высоте гипоманиакального подъема позволил большому количеству гениев и в высшей степени талантливых люде оставить заметный след в истории и культуре.

Можно полагать, что в одаренных и материально обеспеченных семьях могли возникать целые династии талантов, реализующих свои возможности благодаря наложению на общую одаренность социальной преемственности, обеспеченности, знатности и гипоманиакальной депрессии.

Периоды ослабления активности, определяемые нами как депрессивные периоды, следующие за гипоманиакальными, могут показаться естественными периодами, необходимыми ученому, писателю, изобретателю для накопления мыслей, идей, знаний, фактов, преодоления противоречий, проверки мощной дедуктивной и индуктивной творческой деятельности, которая подготавливает период лихорадочной организации итогов в какой-то законченный труд, в открытие, в изобретение. Но в действительности, эти периоды – периоды разочарования, неверия в свои силы, в нужность своего дел, периоды отчаяния, инертности, ухода в малопродуктивную (но единственную посильную) деятельность, в отвлечение на малые (но единственно доступны выполнению) дела. Это очень убедительно проявляется при сопоставлении гипоманиакально-депрессивных гениев с непрерывно неутомимыми подагрическими или с гипоманиакально-депрессивными, подкрепляющимися дополнительными механизмами (подагрическим, например). Конечно, никто и них не был гарантирован от поражений по социальным причинам, как никто и был гарантирован от болезней, инвалидизирующих интеллект, но общая закономерность на подавляющем числе случаев проступает достаточно ясно.