Развитие внимания. Моторные теории внимания

Т.Рибо

ПСИХОЛОГИЯ ВНИМАНИЯ* Введение

До сих пор очень много занимались результата­ми внимания и весьма мало его механизмом. Имен­но эту последнюю сторону вопроса я намерен сде­лать предметом настоящего труда. Взятый даже в та­ких тесных рамках, вопрос о внимании представля­ется крайне важным, служа необходимым дополне­нием к теории ассоциации, что мы намерены раз­вить ниже. Если предлагаемый труд сколько-нибудь послужит к уяснению указанного пробела в совре­менной психологии и вызовет в других желание за­полнить его, цель наша будет достигнута.

Не задаваясь пока намерением определить, что такое внимание, не предлагая заранее его характе­ристики, я делаю предположение, что каждый с достаточной ясностью понимает значение этого слова. Гораздо труднее указать те границы, где начинается внимание и где оно кончается, так как оно заклю­чает в себе все ступени, начиная от мимолетного внимания, уделенного жужжащей мухе, до состоя­ния полного поглощения занимающим нас предме­том. Сообразно с требованиями правильного метода наше изучение должно быть направлено на те слу­чаи, которые представляются наиболее резкими, ти­пичными, т. е. на те, которые отличаются одним из двух следующих признаков: интенсивностью или про­должительностью. При совпадении обоих этих при­знаков внимание достигает своего maximum; в от­дельности продолжительность внимания сама по себе приводит к тому же результату путем накопления: примером может служить тот случай, когда при све­те нескольких электрических искр нам удается про­честь слово или разглядеть лицо. Точно так же дей­ствительна сама по себе и интенсивность внимания: так, например, для женщины достаточно одного мгновения, чтобы изучить наряд соперницы. Слабые формы внимания не представляют для нас подходя­щего материала, и во всяком случае не с этих форм должно быть начато его изучение.

Задача этого исследования состоит в том, чтобы установить и подтвердить доказательствами следую­щие положения.

Внимание является в двух существенно различ­ных формах: одна из них - внимание непроизволь­ное, естественное; другая - внимание произволь­ное, искусственное.

Первая, позабытая большинством психологов есть форма внимания настоящая, первоначальная, основная. Вторая же, исключительно служившая до сих пор предметом их исследований, представляет собой лишь подражание, результат внимания, дрес­сировки, увлечения чем-либо. Будучи подвержено

* Хрестоматия по вниманию / Под ред. А.Н.Леонтьева, А.А.Пу- зырея, В.Я.Романова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1976. С. 66-70, 75-76, 79-86, 87-88, 92-96, 98-99.

колебаниям и влиянию случайностей, произвольное внимание опирается исключительно на внимание не­произвольное, из которого оно вырабатывается все­цело. Это только усовершенствованный аппарат, продукт цивилизации.

В обеих своих формах внимание не представляет собой "чисто духовного акта", совершающегося та­инственным и неуловимым образом. Механизм его неизбежно должен быть признан двигательным, т. е. действующим на мускулы и посредством мускулов же, главным образом в форме известной задержки. Таким образом, эпиграфом к настоящему исследо­ванию может служить фраза, сказанная Маудсли: "Кто неспособен управлять своими мускулами, не­способен и ко вниманию".

Как в той, так и в другой форме внимание есть состояние исключительное, ненормальное, ограни­ченное во времени, так как оно находится в проти­воречии с основным условием психической жизни — изменяемостью. Внимание есть состояние непод­вижное. Всякому из личного опыта известно, что если оно продолжается чрезмерно долго, в особенности при неблагоприятных обстоятельствах, то вызывает постоянно возрастающую неясность мыслей, затем полное умственное изнеможение, часто сопровож­даемое головокружением.

Эти легкие, мимолетные помрачения мыслей указывают на существующий антагонизм между вни­манием и нормальной психической жизнью. Что вни­мание стремится к единству сознания, составляю­щему его сущность, об этом еще яснее свидетель­ствуют резкие случаи болезненного его проявления, которые мы намерены исследовать ниже, как в хро­нической их форме, т. е. в форме так называемых idees fixes (фр.~ навязчивая идея), так и в их острой фор­ме—в состоянии экстаза.

Теперь, не выходя из круга общих вопросов, мы можем определить внимание с помощью этого рез­кого признака - стремления к единству сознания.

Если мы возьмем для примера здорового взрос­лого человека среднего умственного уровня, то за­метим, что обыкновенный механизм его духовной жизни состоит из непрерывно сменяющих друг дру­га внутренних процессов, из ряда ощущений, чув­ствований, мыслей и образов, подвергающихся то взаимной ассоциации, то взаимному отталкиванию под влиянием известных законов. Собственно гово­ря, это не цепь и не ряд, как часто выражаются, но скорее лучеиспускание в различных направлениях, проникающее в различные слои, подвижный агре­гат, который беспрерывно слагается, распадается и вновь восстановляется. Всем известно, что механизм этот подвергся в наше время тщательному исследо­ванию и что теория ассоциации составляет один из наиболее твердо установленных отделов современ­ной психологии. Мы не хотим этим сказать, что он вполне закончен; напротив, по нашему мнению, до сих пор исследователи обращали слишком мало вни­мания на роль аффективных состояний, служащих скрытой причиной многих ассоциаций. Зачастую слу­чается, что одна мысль вызывает другую не в силу сходства представлений, а в силу связанного с той

или другой из них аффективного состояния, обус­ловливающего их взаимное родство. Кроме того, ос­тается еще свести законы ассоциации к законам фи­зиологическим, механизм психологический к меха­низму мозговому, который служит ему основанием; но мы еще далеки от этого идеала.

Нормальное состояние — это множественность состояний сознания, или, по выражению некото­рых писателей, полиидеизм. Внимание есть времен­ная задержка этой бесконечной смены в пользу од­ного только состояния: это моноидеизм. Но необхо­димо в точности определить, в каком смысле мы употребляем этот термин. Сводится ли внимание к исключительно единому состоянию сознания? Мы должны ответить на этот вопрос отрицательно; са­монаблюдение показывает нам, что оно представ­ляет только относительный моноидеизм, т. е. что оно предполагает существование господствующей мыс­ли, стягивающей вокруг себя только то, что к ней относится и ничего более, и допускающей образо­вание ассоциаций лишь в ограниченных пределах по­стольку, поскольку они сосредоточиваются подоб­но ей на одном определенном пункте. Эта господ­ствующая мысль по мере возможности эксплуатиру­ет в свою пользу всю наличную мозговую деятель­ность.

Бывают ли случаи абсолютного моноидеизма, когда сознание сводится к одному всепоглощающе­му состоянию, при котором механизм ассоциаций, безусловно, останавливается? На наш взгляд, явле­ние это встречается в крайне редких случаях экста­за, которыми мы займемся впоследствии; но во вся­ком случае нужно заметить, что такое состояние может быть только мимолетным, так как, будучи поставлено вне условий, существенно для него не­обходимых, сознание исчезает.

Итак, внимание (чтобы не повторяться более, мы напомним, что наше исследование относится только к случаям вполне определенным и резким) состоит в том, что относительное единство созна­ния, составляющее частный случай, заменяет собой множественность состояний сознания и изменяе­мость, составляющие общее правило. Сказанного, однако, недостаточно, чтобы определить внимание. Так, например, сильная зубная боль, припадок бо­лезни почек, интенсивное наслаждение производят временное единство сознания, которое никоим об­разом не может быть смешано с понятием о внима­нии. Внимание требует объекта; это не чисто субъек­тивное изменение, это познавание, известное со­стояние ума. Отметим этот новый признак.

Мы еще не кончили. Чтобы отличить внимание от некоторых состояний, к нему приближающихся, о которых мы поведем речь в нашем исследовании (например, idee fixe), следует принять в расчет при­способление организма, которым оно всегда сопро­вождается и из которого в значительной степени слагается, что мы и постараемся доказать. В чем же состоит это приспособление? Ограничимся пока бег­лым взглядом.

В случае непроизвольного внимания замечается сосредоточение всего тела на объекте внимания; гла­за, уши, иногда и руки сосредоточиваются на нем; все движения приостанавливаются. Личность захва­чена, т. е. все стремления данного лица, вся его на-

личная энергия направлены к одному и тому же пун­кту. Приспособление физическое или внешнее слу­жит признаком приспособления психического, т. е. внутреннего. Сосредоточение есть сведение к един­ству, заменяющему рассеянность движений и при­нимаемых телом положений, которая характеризует нормальное состояние.

В случаях внимания произвольного приспособ­ление тела часто бывает неполное, перемежающее­ся, непрочное. Хотя движения и приостанавливают­ся, но от времени до времени они снова появляются. Организм сосредоточивается, но это происходит вяло и слабо. Перерывы в приспособлении физическом свидетельствуют о перерывах в приспособлении ум­ственном. Личность захвачена лишь отчасти и только по временам.

Прошу читателя извинить меня за ту неясность и неполноту, которые он заметит в этих кратких на­бросках. Подробности и доказательства, подтверж­дающие сказанное, он найдет ниже. Пока требова­лось только выработать определение ьнимания, ко­торое я предлагаю в следующей форме: это умствен­ный моноидеизм, сопровождаемый непроизвольным или искусственным приспособлением индивидуума. Эта формула может быть заменена другой: внимание есть умственное состояние, исключительное или пре­обладающее, сопровождаемое непроизвольным или искусственным приспособлением индивидуума.

От этих общих положений перейдем теперь к изучению механизма внимания во всех его формах.

Внимание непроизвольное

I

До тех пор, пока мы еще не имеем дела с воспи­танием и различными искусственными мерами, вни­мание непроизвольное является единственно суще­ствующим. У большинства животных и у маленьких детей не наблюдается иной формы внимания. Это -природный дар, весьма неравномерно распределен­ный между индивидуумами. Но каково бы ни было внимание, будь оно слабо или сильно, оно всегда вызывается аффективным состоянием; это общее правило, не допускающее исключений.

Как человек, так и животное непроизвольно обращают свое внимание только на то, что его каса­ется, что интересует его, что вызывает в нем состо­яние приятное, неприятное или смешанное.

Так как удовольствие и огорчение служат только признаками того, что известные стремления наши удовлетворены или, напротив, встречают противо­действие, и так как стремления наши глубоко лежат в нас самих и выражают сущность нашей личности, наш характер, то из этого следует, что и характер непроизвольного внимания коренится в глубоких тайниках нашего существа. Направление непроиз­вольного внимания данного лица обличает его ха­рактер или по меньшей мере его стремления. Осно­вываясь на этом признаке, мы можем вывести зак­лючение относительно данного лица, что это чело­век легкомысленный, банальный, ограниченный, чистосердечный или глубокий. Так, привратница не­вольно все свое внимание отдает сплетням; краси-

вый солнечный закат привлекает внимание худож­ника, действуя на его эстетическую жилку, тогда как поселянин в том же закате видит лишь приближе­ние ночи; простые камни возбуждают любознатель­ность геолога, между тем как для профана это толь­ко булыжники и ничего более. Подобные факты столь многочисленны, что останавливаться на них не пред­ставляется никакой надобности, стоит только чита­телю заглянуть в себя или бросить взгляд на окружа­ющее. <...>

II

<...> Мы можем теперь определить истинную роль движений в акте внимания. До сих пор мы ограничи­лись только описанием их. Постараемся формулиро­вать вопрос по возможности ясно. Представляют ли движения лица, туловища, конечностей и дыхатель­ные изменения, сопровождающие внимание, про­сто, как принято думать, следствия, знаки? Или же это, наоборот, необходимые условия, составные элементы, необходимые факторы внимания? Мы без всяких колебаний принимаем второй тезис. Оконча­тельное уничтожение движений сопровождалось бы совершенным уничтожением внимания.

Пока мы можем только отчасти установить это положение, которое явится для нас в ином свете при изучении произвольного внимания, что соста­вит предмет следующей главы; но так как мы уже коснулись главного пункта механизма внимания, то считаем необходимым продолжать.

Основная роль движений в акте внимания со­стоит в поддержании и усилении данного состояния сознания. Так как здесь дело касается механизма, то предпочтительнее рассматривать этот вопрос с фи­зиологической точки зрения, наблюдая за тем, что происходит в мозгу как органе движения и мысли в одно и то же время. <...>

Итак, сравнивая обыкновенное состояние субъекта с состоянием внимания, мы находим в пер­вом случае слабые представления, малое количество движений; во втором же — яркое представление, энергичные и сосредоточенные движения и, кроме того, отражение произведенных движений. Не важ­но, будет ли последний придаток сознателен или бессознателен: сознание не производит этой рабо­ты, оно лишь пользуется ею.

Мне могут возразить: мы допускаем это отра­женное действие движений на мозг, но нет никаких доказательств в пользу того, что эти движения при своем возникновении не представляют попросту ре­зультат внимания. Здесь возможны три гипотезы: внимание (состояние сознания) служит причиной движений, или же оно представляет следствие дви­жений, или же, наконец, оно сначала является их причиной, а затем следствием.

Я не остановлюсь ни на одной из этих гипотез, имеющих значение чисто логическое или диалекти­ческое; я бы желал поставить вопрос иначе. В этой форме он насквозь проникнут тем традиционным дуализмом, от которого так трудно избавиться пси­хологии, и сводится, в сущности, к вопросу о том, что предшествует: воздействие ли души на тело или же, наоборот, воздействие тела на душу? Это загад-

ка, за разрешение которой я не берусь. Для физио­логической психологии существуют только внутрен­ние состояния, разнящиеся между собой как по сво­им собственным свойствам, так и по физическим проявлениям, им сопутствующим. Если возникаю­щее душевное состояние слабо и выражение его не­уловимо, то оно не может назваться вниманием. Если же оно сильно, стойко, ограничено в своих преде­лах и выражается вышеназванными физическими изменениями, то это действительное внимание. Мы утверждаем только, что внимание не существует in abstracto (лат.— отвлеченно, вообще, само по себе), в качестве явления чисто внутреннего. Это конкрет­ное состояние, психофизиологическое сочетание. Уничтожьте у нашего зрителя, присутствующего на оперном представлении, приспособляемость глаз, го­ловы, туловища, конечностей, дыхательные изме­нения, изменения в мозговом кровообращении и т. д.; уничтожьте сознательное и бессознательное реа­гирование на мозг всех этих явлений, и первоначаль­ное целое, таким образом обобранное и лишенное содержания, не будет уже вниманием. Все, что оста­нется от него, - эфемерное состояние сознания, призрак того, что было раньше. Мы полагаем, что пример, каким бы фантастическим он ни представ­лялся, яснее выразит нашу мысль, нежели длинные рассуждения. Двигательные проявления - не причи­ны, не следствия, но элементы; вместе с состояни­ем сознания, составляющим их субъективную сто­рону, они представляют внимание...<...>

Произвольное внимание

Внимание произвольное, или искусственное, есть продукт искусства воспитания, дрессировки, увлечения чем-либо. Оно привито ко вниманию не­произвольному, или естественному, и из него чер­пает условия для своего существования, подобно тому, как привитая ветвь питается за счет ствола растения. В непроизвольном внимании объект дей­ствует с помощью внутренних присущих ему свойств; в произвольном же внимании субъект действует с по­мощью внешних, т. е. добавочных сил. Здесь цель яв­ляется не в силу случайности или обстоятельств; она составляет предмет желания или выбора, ее прини­мают или по крайней мере ей подчиняются; необхо­димо приспособиться к этой цели, найти средство для поддержания внимания, вследствие чего состо­яние это всегда сопровождается чувством некоторо­го усилия. Максимумы внимания непроизвольного и произвольного представляют две совершенные антитезы: в одном случае требуется наибольшее при­тяжение, в другом - наибольшее сопротивление. Это два противоположных полюса, между которыми ле­жат всевозможные ступени до точки, где, по крайней мере в теории, обе формы сливаются друг с другом.

Хотя предметом изучения для психологов почти исключительно служило произвольное внимание, хотя для многих из них им только и исчерпывается весь вопрос о внимании, тем не менее механизм его исследован от этого не лучше. Чтобы познакомиться с ним, мы намерены проследить, каким путем об­разуется внимание, начертать его генезис; затем мы займемся изучением связанного с ним чувства уси-

лия и, наконец, явлений задержки, которые, по на­шему мнению, играют капитальную роль в механиз­ме внимания.

Процесс, с помощью которого составляется про­извольное внимание, сводится к следующей един­ственной формуле: искусственно сделать привлека­тельным то, что по природе непривлекательно, при­дать искусственный интерес вещам, которые сами по себе неинтересны. Слово "интерес" я употребляю в смысле вульгарном, соответствующем перифразе: то, что побуждает ум к деятельности. Но ум побуж­дается к деятельности только приятным, неприят­ным или смешанным воздействием на него предме­тов, т. е. аффектами. Только здесь чувства, поддержи­вающие внимание, приобретены, добавлены и не могут быть названы непроизвольными, как в перво­начальных проявлениях внимания. Все сводится к отысканию действительных двигателей; если они от­сутствуют, то произвольное внимание не может со­стояться.

Таков процесс в общих чертах, но на практике он видоизменяется до бесконечности.

Наиболее понятным является генезис внимания при изучении детей и высших животных. Лучшими примерами будут наиболее простые.

В первый период своей жизни ребенок способен лишь к непроизвольному вниманию. Его глаза оста­навливаются только на блестящих предметах, на лице матери или кормилицы. К концу третьего месяца он исследует поле зрения, постепенно останавливая свой взгляд на предметах менее и менее интересных (Прейер). То же происходит и с остальными чувства­ми; переход совершается от предметов, наиболее ему близких, к предметам, наименее его касающимся. Ос­тановка взгляда, переходящая впоследствии в ин­тенсивное внимание, проявляется во внешности более резко выраженным сокращением некоторых мускулов. Внимание сопровождается известным аф­фектом, который Прейер называет "эмоцией удив­ления". На высшей своей ступени это состояние про­изводит временную неподвижность мускулов. По мне­нию доктора Сикорского, "удивление или скорее эмоция, сопровождающая психический процесс вни­мания, наиболее характеризуется временной задер­жкой дыхания; явление это бросается в глаза чело­веку, привыкшему к ускоренному дыханию детей". Нет почти возможности указать момент первого по­явления воли. Прейер думает, что он совпадает с пятым месяцем, являясь в форме импульса; как за­держивающая способность воля проявляется значи­тельно позже.

Пока психическая жизнь остается еще в периоде попыток (periode d'essai), внимание, т. е. переход мыс­ли от одного предмета к другому, определяется только их притягательной силой. Зарождение произвольно­го внимания, состоящего в способности удерживать мысль на предметах непривлекательных, может быть вызвано лишь насильственно, под влиянием воспи­тания - все равно, исходит ли оно от людей или от вещей. Воспитание, привитое людьми, более замет­но, но существует не одно оно.

Ребенок отказывается учиться читать; он не в состоянии сосредоточить свой ум на буквах, для него

непривлекательных, но он жадно всматривается в картинки, которые находит в книге. "Что изобража­ют эти картинки?" На это отец отвечает: "Когда ты научишься читать, книга тебе об этом скажет". Пос­ле нескольких подобных разговоров ребенок поко­ряется; сначала он вяло берется за дело, потом при­выкает и, наконец, проявляет усердие, которое при­ходится уже умерять. Это пример генезиса произволь­ного внимания. К желанию естественному, прямому пришлось привить желание искусственное и косвен­ное. Чтение есть процесс, не имеющий непосред­ственного интереса; но оно имеет интерес посред­ствующий; этого достаточно — ребенок втянулся в работу, первый шаг сделан. Другой пример я заим­ствую у Переца. "Однажды шестилетний ребенок, обыкновенно крайне рассеянный, уселся по соб­ственному побуждению за рояль, чтобы проиграть мотив, нравящийся его матери; упражнение его про­должалось более часа. Тот же ребенок, когда ему было семь лет, видя, что брат его занят исполнением ка­никулярных работ, сел в кабинете отца. "Что вы де­лаете здесь?" — спросила няня, удивленная, что зас­тала его в этой комнате. — "Я пишу страницу по-немецки, - отвечал ребенок, - правда, это не осо­бенно весело, но мне хочется сделать приятный сюр­приз маме". Еще пример генезиса произвольного вни­мания, привитого на этот раз к чувству симпатии, а не эгоизма, как в первом примере. Ни рояль, ни урок немецкого языка не возбуждают внимания непроиз­вольного, они вызывают внимание и приковывают его к себе с помощью заимствованной силы.

Везде при возникновении произвольного вни­мания замечается с бесчисленными вариациями все тот же механизм, приводящий к полному успеху, к успеху половинному или же к неудаче: берутся есте­ственные двигатели, отклоняются от прямой их цели и употребляются (если возможно) для достижения другой цели. Искусство пользуется природными си­лами для осуществления своих задач, и в этом-то смысле я называю такую форму внимания искусст­венной.

Не задаваясь перечислением различных двигате­лей, которыми пользуются искусственно, чтобы вызвать и упрочить произвольное внимание, т. е. как уже сказано, придать намеченной цели деятельную силу, не присущую ей самой, я должен отметить в образовании произвольного внимания три последо­вательных периода.

В первом периоде влияние воспитателя прости­рается только на простейшие чувства: он действует на чувство страха во всех его формах, на эгоистичес­кие стремления, пользуется привлекательностью наград и влияет на нежные и симпатичные эмоции, на врожденную любознательность, составляющую как бы умственный аппетит, встречающийся у всех в известной, хотя бы и слабой степени.

Во втором периоде искусственное внимание вы­зывается и поддерживается чувствами вторичного образования: самолюбием, соревнованием, честолю­бием, интересом в практическом смысле, чувством долга и т. д.

Третий период - период организованного вни­мания: внимание вызывается и поддерживается при­вычкой. Так, ученик, сидящий в классной комнате, работник, трудящийся в мастерской, чиновник, за-

41 1

нимающийся в канцелярии, купец, сидящий за при­лавком, по большей части охотно выбрали бы для себя иные местопребывания; но под влиянием са­молюбия, честолюбия, интереса у них создалось прочное влечение к указанным занятиям. Вырабо­тавшееся внимание стало второй натурой, задача ис­кусства выполнена. Достаточно очутиться в извест­ных условиях, известной среде, чтобы все остальное последовало само собой; внимание вызывается не столько причинами, принадлежащими настоящей минуте, сколько накоплением причин предшество­вавших. Двигателям первичным сообщилась сила дви­гателей естественных. Субъекты, не поддающиеся воспитанию и дрессировке, никогда не достигают этого третьего периода; у них произвольное внима­ние является редко, урывками и не может войти в привычку.

Нет надобности подробно доказывать, что у жи­вотных переход от внимания непроизвольного к про­извольному происходит точно так же под влиянием воспитания, дрессировки; но здесь воспитатель рас­полагает для воздействия только ограниченным чис­лом простых средств. Он действует с помощью уст­рашения, лишения пищи, насилия, кротости, лас­ки и, таким образом, достигает того, что у живот­ного являются привычки, и оно с помощью искус­ственных средств становится внимательным. Между животными точно так же, как и между людьми, есть способные к воспитанию и строптивые.

"Воспитатель обезьян, — говорит Дарвин, — по­купавший их в зоологическом обществе по пятиде­сяти рублей за экземпляр, предлагал двойную плату за право удерживать обезьян в течение нескольких дней у себя, чтобы сделать из них выбор. Когда его спросили, каким образом он узнает в такой корот­кий срок, будет ли данная обезьяна хорошим акте­ром, он отвечал, что все зависит от способности их ко вниманию. Если в то время, когда говорят с обе­зьяной или объясняют ей что-либо, внимание ее легко развлекается мухой, сидящей на стене, или каким-нибудь другим пустяком, то такое животное вполне безнадежно в смысле дрессировки. Когда пы­тались с помощью наказания заставить невниматель­ную обезьяну повиноваться, она становилась норо­вистой, между тем как, напротив, внимательная обе­зьяна всегда оказывается способной к дрессировке". Резюмируя сказанное, мы видим, что нашли в корне внимания лишь аффективные состояния, при­тягательные или отталкивательные стремления. Для непроизвольной формы не существует других при­чин. Для формы произвольной причины те же, но чувства более сложны, более позднего образования, опытные производные от первоначальных стремле­ний. Попробуйте в то время, когда произвольное вни­мание находится еще в периоде генезиса, пока оно еще не организовалось, не утвердилось под влияни­ем привычки, отнять у ученика самолюбие, сорев­нование, страх наказания; попробуйте обогатить ком­мерсанта и рабочего, дайте чиновнику пенсию с первых дней его карьеры, и все внимание их к не­привлекательной работе исчезнет, потому что нет более того, что вызывало и поддерживало его. Я со­гласен, что этот генезис очень сложен, но он соот­ветствует действительности. Если верить большин­ству психологов, можно подумать, что произволь-

ное внимание, единственно для них существующее, хотя и представляющее форму производную и при­обретенную, - устанавливается сразу. Оно подчиня­ется мною высшему авторитету. Я даю его или отни­маю по желанию, я направляю его поочередно на различные точки, я сосредоточиваю его на одном пункте так долго, как только может продолжаться усилие моей воли. Если это описание не условно и не фантастично, если автор вывел его из собствен­ного опыта, я могу только восхищаться им. Но, по правде говоря, надобно быть лишенным всякой наблюдательности или же ослепленным предрассуд­ками, чтобы не видеть, что произвольное внимание в своей устойчивой форме есть состояние, трудно сохраняемое, и что многим не удается достигнуть его.

Тем не менее если, как мы старались это дока­зать, высшая форма внимания есть дело воспита­ния, полученного нами от наших родителей, учите­лей, от окружающей нас среды, дело того воспита­ния, которое мы впоследствии даем себе сами, под­ражая полученному нами от других, то объяснение это только отодвигает дальше затруднение; ведь наши воспитатели ограничивались тем, что действовали на нас, как раньше действовали на них другие, и т. д. из поколения в поколение; следовательно, это нис­колько не объясняет нам первоначального генезиса произвольного внимания.

Каким образом возникло оно? Оно возникло в силу необходимости, под давлением потребности и рядом с успехами умственного развития. Это усовер­шенствованный аппарат, продукт цивилизации. Тот же прогресс, который заставил человека в нравствен­ном строе своем заменить господство инстинктов господством интереса или долга, в строе социаль­ном перейти от первобытной дикости в состояние организованного общества, в строе политическом -от почти абсолютного индивидуализма к образова­нию государства, тот же прогресс в области умствен­ного развития заставил человека перейти от господ­ства непроизвольного внимания к господству вни­мания произвольного. Последнее служит одновремен­но следствием и причиной цивилизации.

В предыдущей главе мы заметили, что в естествен­ном состоянии как для животного, так и для чело­века возможность непроизвольного внимания слу­жит фактором первой важности в борьбе за жизнь. Как только под влиянием тех или других причин, выступивших вперед, человек вышел из дикого со­стояния (недостаток дичи, скученность населения, бесплодность почвы, соседство лучше вооруженных племен) и явилась необходимость погибнуть или при­способиться к более сложным условиям жизни, т. е. работать, внимание произвольное стало, в свою оче­редь, фактором первой важности в этой новой фор­ме борьбы за жизнь. Как только у человека явилась способность отдаться труду, по существу своему не­привлекательному, но необходимому, как средство к жизни явилось на свет и внимание произвольное. Следовательно, оно возникло под давлением необ­ходимости и воспитания, даваемого внешними пред­метами.

Легко доказать, что до возникновения цивили­зации произвольное внимание не существовало или появлялось на мгновение, как мимолетное сверка­ние молнии. Леность дикарей известна; это подтвер-

ждают все путешественники и этнологи; примеры так многочисленны, что приводить их нет надобно­сти. Дикарь со страстью предается охоте, войне, игре, он страстный любитель всего непредвиденного, не­известного, случайного во всех возможных формах; но постоянного труда он не знает или презирает его. Любовь к труду есть чувство вторичного образова­ния, развивающееся параллельно с цивилизацией. Заметим, что труд составляет наиболее резкую кон­кретную форму внимания. Даже полуцишилиэован-ные племена чувствуют отвращение к последователь­ному труду. Дарвин спросил у гаучей, преданных пьянству, игре и воровству, почему они не работа­ют. Один из них ответил: "Дни слишком длинны". "Жизнь первобытного человека, - говорит Герберт Спенсер, - почти вся проходит в преследовании зве­рей, птиц и рыб, которое доставляет ему приятное возбуждение; для человека цивилизованного охота хотя и служит удовольствием, но далеко не таким постоянным и распространенным... Наоборот, очень слабо развитая у первобытного человека способность к продолжительному, непрерывному вниманию сде­лалась у нас очень значительной. Правда, большин­ство людей трудится по необходимости, но среди общества существуют и такие люди, для которых ак­тивное занятие составляет потребность настолько сильную, что они беспокоятся, когда им нечего де­лать, и чувствуют себя несчастными, если случайно принуждены отказаться от труда; встречаются люди, для которых предмет их исследования настолько при­влекателен, что они предаются ему в течение целых годов, почти не давая себе необходимого для их здо­ровья отдыха...".

Произвольное внимание — явление социологи­ческое. Рассматривая его как таковое, мы лучше пой­мем его генезис и непрочность.

Нам удалось, думаем мы, доказать, что произ­вольное внимание есть приспособление к условиям высшей социальной жизни, что это дисциплина, привычка, подражание естественному вниманию, служащему ему одновременно точкой опоры и точ­кой отправления.

II

До сих пор в механизме внимания мы рассмат­ривали только то внешнее давление причин и сре­ды, которое обусловливает переход его из одной формы в другую. Теперь мы приступаем к вопросу, гораздо более темному, именно к изучению внут­реннего механизма, который усиленно поддержива­ет известное состояние сознания, несмотря на пси­хологическую борьбу за существование, постоянно стремящуюся к его уничтожению. Этот относитель­ный моноидеизм, состоящий в господстве извест­ного числа внутренних состояний, приспособленных к одной цели и исключающих всякие другие, не нуж­дается в объяснениях для непроизвольного внима­ния. Одно какое-нибудь состояние (или группа со­стояний) преобладает в сознании, потому что оно много сильнее остальных; а много сильнее оно по­тому, что, как мы уже говорили, все стремления ин­дивидуума действуют сообща в его пользу. В произ­вольном внимании, особенно в наиболее искусст-

венных его формах, замечается противоположное. Каким же механизмом удерживается это состояние?

Нет надобности разыскивать, каким образом вызывается произвольное внимание в текущей жиз­ни. Оно возникает по требованию обстоятельств, как и всякое другое состояние сознания; отличие его от последнего заключается в том, что оно может быть удержано. Если ученик, не интересующийся матема­тикой, вспоминает, что ему надобно решить задачу, то это известное состояние сознания; если же он садится за работу и продолжает ее — здесь является состояние произвольного внимания. Чтобы устранить всякие недоразумения, я повторяю: вся задача за­ключается в этой возможности задержки. <...>

Произвольная задерживающая способность, ка­ков бы ни был ее способ действия, есть образование вторичное; она появляется относительно поздно, как и все проявления высшего порядка. Хотение в своей положительной, импульсивной форме, хотение, что-либо производящее, является первым в хронологи­ческом порядке. Хотение в отрицательной форме, препятствующее чему-либо, является позже, по Прейеру, на десятом месяце, под очень скромной формой задержки естественных испражнений.

Но каким образом нами производится задержка? На этот вопрос мы не в состоянии ответить удовлет­ворительно. Тем не менее надобно заметить, что в этом отношении мы находимся в точно таком же положении и касательно противоположного вопро­са: каким образом производим мы движение?

В хотении положительном вслед за "я хочу" яв­ляется обыкновенно движение; это значит, что сна­чала возникает в мозгу деятельность двигательных образов или приспособленных двигательных следов, передача нервного возбуждения через лучистый ве­нец полосатым телам, нижнему слою ножки боль­шого мозга, продолговатому мозгу, затем после пе­рекрещивания спинному мозгу, нервам и, наконец, мускулам. В хотении отрицательном за "я хочу" сле­дует обыкновенно задержка: здесь анатомические и физиологические условия передачи не так хорошо известны; по гипотезе, изложенной выше, они нис­колько не должны отличаться от предыдущего слу­чая. Но как в том, так и в другом случае сознанию непосредственно доступны только два момента: от­правной и конечный, т. е. "я хочу" и акт совершен­ный или задержанный. Все промежуточные состоя­ния ускользают от него; оно усваивает их только путем изучения и косвенно. Итак, при настоящем состоянии наших знаний мы должны ограничиться установлением факта, что точно так же, как в на­шей власти начать, продолжать и усилить движение, в нашей же власти сократить, прекратить или осла­бить его.

Эти общие замечания приводят к одному по крайней мере положительному результату, а имен­но, что всякое хотение, будь это импульс или задер­жка, действует только на мускулы и через мускулы, что всякое другое толкование неопределенно, не­уловимо, химерично; что, следовательно, если ме­ханизм внимания двигательный, как мы утвержда­ем, то необходимо, чтобы во всех случаях внимания участвовали мускульные элементы, действительные движения или же движения в зародышном состоя­нии, на которые действует задерживающая сила. Мы

имеем власть (импульсивную или останавливающую) только над мускулами произвольными; это един­ственное понятие наше о воле. Таким образом, из двух вещей нужно выбрать одну: или найти мускуль­ные элементы во всех проявлениях произвольного внимания, или же отказаться от всякого объясне­ния его механизма и ограничиться только призна­нием его существования.

Внимание останавливается произвольно на вос­приятиях, образах и идеях; или, выражаясь более точно и избегая всяких метафор, состояние моно-идеизма может быть произвольно удержано на груп­пе представлений, образов или идей, приспособлен­ных к заранее намечечной цели. Нам необходимо определить те двигательные элементы, которые встречаются в этих трех случаях. <...>

Мы останавливались так долго на этой части нашей темы, потому что она наименее исследована, наиболее трудна и более всего подвержена критике.

Но многие читатели скажут нам: мы допускаем, что существуют двигательные элементы в восприя­тиях, в образах и в меньшей степени в понятиях; но это еще не доказывает, что внимание действует на них и через них, что оно представляет двигательный механизм. Без сомнения, относительно этого пункта нет ни одного решающего наблюдения или опыта. Убедительный опыт состоял бы в попытке уверить­ся, будет ли еще способен ко вниманию человек, лишенный двигательной способности, как внешней, так и внутренней, и только этой способности. Этот опыт неосуществим. В болезненных случаях, которые мы будем изучать позже, нет ничего подходящего. Заметим, однако, мимоходом, что невозможно раз­мышлять, когда бежишь со всех ног, даже и тогда, когда это делается без всякого другого мотива, как только из желания бежать; при крутом подъеме, даже в тех случаях, когда нет никакой опасности, не лю­буются видом. Масса опытов доказывает существо­вание антагонизма между большой тратой движений и вниманием. Правда, некоторые размышляют, ходя большими шагами и жестикулируя, но в этих случа­ях происходит скорее процесс изобретений, нежели сосредоточение, и избыток нервной силы разряжа­ется различными путями. В конце концов очевидно, что внимание есть задержка, причем эта задержка может производиться только с помощью физиоло­гического механизма, препятствующего расходу ре­альных движений в чувствительном внимании, — дви­жений, потенциальных (a I'etal naissant) в размыш­лении, ибо произведенное движение — это восста­новление вовне, это уничтожение состояния созна­ния, так как производящая его нервная сила преоб­разуется в двигательный элемент. "Мысль, - говорит Сеченов, - есть рефлекс, сокращенный до двух пер­вых своих третей". Бэн, выражаясь с большим изя­ществом, замечает: "Думать — значит воздерживать­ся от слова или действия".

В заключение рассмотрим, что нужно понимать под ходячим выражением "произвольно направить свое внимание" _и чхо происходит в таком случае.

"То, что происходит в этом случае, - говорит Маудсли, - есть не что иное, как возбуждение изве­стных нервных токов, служащих для составления идей, и сохранение их деятельности до тех пор, пока они, лучеиспуская свою энергию, не доведут до со-

знания все идеи, связанные ассоциацией, или по крайней мере возможно большее число идей, спо­собных к деятельности при данном состоянии мозга. Итак, по-видимому, сила, называемая нами внима­нием, есть скорее винт a fronte, притягивающий со­знание, нежели винт tegro, толкающий его. Созна­ние есть следствие, а не причина возбуждения. Мод­ный психологический язык переворачивает это по­ложение и, говоря вульгарно, ставит плуг впереди волов, потому что при размышлении требуется не направить сознание или внимание на данную идею, как обыкновенно полагают, но, наоборот, сообщить идее интенсивность, достаточную для того, чтобы она могла подчинить себе сознание".

Остается, однако, еще неясный пункт. Если мы допустим, что механизм внимания двигательный и что для произвольного внимания он состоит глав­ным образом в задерживающем акте, го следует за­даться вопросом, каким образом происходит эта задержка и на что она действует. Это такой темный вопрос, что приходится довольствоваться почти од­ной его постановкой; но лучше попытаться найти ответ, хотя бы и гадательный, чем отступать перед трудностью.

Быть может, не бесполезно будет поискать разъяснений среди явлений аналогичных, но более простых.

Рефлективные движения — будь это рефлексы в тесном смысле, естественные, врожденные или же рефлексы приобретенные, вторичные, упроченные повторением и привычкой - производятся без вы­бора, без колебания, без усилия и могут длиться, не вызывая усталости. Они приспособлены настолько хорошо, что приводят в движение в организме толь­ко элементы, необходимые для их осуществления. В порядке строго двигательном они соответствуют не­произвольному вниманию, которое, будучи также умственным рефлексом, не предполагает ни выбо­ра, ни колебаний, ни усилия и может долго поддер­живаться, не вызывая утомления. Существуют, од­нако, еще и другие категории движений, более слож­ных, искусственных, примером которых могут слу­жить: письмо, танцы, фехтование, все упражнения тела, механические занятия. Здесь приспособление уже не природное; чтобы приобрести его, надобно трудиться. Оно требует выбора, попыток, усилия и вначале сопровождается усталостью. Ежедневное на­блюдение доказывает, что в самом начале произво­дится большое число бесполезных движений: ребе­нок, который учится писать, двигает всей рукой, глазами, головой и иногда частью туловища. Цель, к которой должно стремиться в данном случае, со­стоит в том, чтобы противодействовать рассеянию труда и с помощью ассоциаций и диссоциаций осу­ществить максимальное количество работы с ми­нимальным усилием. Причина этого факта заклю­чается в следующем: не существует изолированных движений; сокращающийся мускул действует на соседние и часто на многие другие. Это достигается путем часто повторяемых попыток, благодаря счас­тливой случайности: ловкие люди успевают быст­ро, неловкие — медленно или даже никогда. Но ме­ханизм остается все тот же: он состоит в усилении известных движений, координировании их в одно­временно действующие группы или же в последо-

вательные ряды и в исключении всех остальных, т. е. в их задержке.

Точно так же действует и внимание произволь­ное или искусственное. Приготовляясь к этому тя­желому состоянию, мы видим, как возникают груп­пами или рядами различные состояния сознания; это зависит от того, что нет изолированных состояний сознания, точно так же как нет изолированных дви­жений. Между ними многие не служат главной цели и отвлекают от нее. Здесь также существуют состоя­ния сознания бесполезные или вредные, которые по возможности следует устранять. Добрая часть нашей задачи состоит в этой отрицательной работе, кото­рая удаляет из сознания посторонние элементы или приводит их к наименьшей интенсивности. Каким образом достигается это, когда удается? Приходится или отказаться от всякого объяснения, или же до­пустить, что двигательные элементы этих состояний сознания подвергаются задержке. В таких случаях мы очень ясно ощущаем непрерывное усилие. Может ли оно возникнуть иначе, как вследствие энергии, по­траченной на задержку? Ведь обыкновенное течение мысли, предоставленной себе самой, свободно от усилия. Если нам возразят, что, судя по этому, ос­новной механизм произвольного внимания останется скрытым, мы ответим, что скрытым остается меха­низм всякого хотения. В сознание проникают лишь два крайних момента: отправной и конечный; все остальное происходит в области физиологической, причем безразлично, нужно ли действовать или пре­пятствовать, произвести движение или задержку. Внимание есть состояние ума минутное, преходя­щее: это не постоянная сила, как чувствительность или память. Это форма (стремление к моноидеиз-му), которой подчиняется материя (обыкновенное течение состояний сознания); его исходной точкой служит случайное стечение обстоятельств (внима­ние непроизвольное) или установление заранее оп­ределенной цели (внимание произвольное). В обоих случаях необходимо участие аффективных состоя­ний или стремлений. Они направляют все. Если их нет, ничто не удагтся; если они подвергаются ко­лебаниям, ~ внимание неустойчиво; когда они пре­кращаются, внимание исчезает. Когда, таким обра­зом, является преобладание одного какого-либо со­стояния сознания, механизм ассоциации приходит в движение сообразно своей многосложной форме. Направляющая работа состоит в том, чтобы выб­рать и удержать в сознании (посредством задержки других) приспособленные состояния, но таким об­разом, чтобы они могли развиваться, в свою оче­редь, благодаря ряду подборов, задержек и усиле­ний. Больше внимание не может дать ничего; оно ничего не создает, и если мозг бесплоден, ассоци­ации бедны, оно функционирует напрасно. Напра­вить по произволу свое внимание составляет труд, невозможный для многих и подверженный случай­ностям для всех.

III

Всякому по опыту известно, что произвольное внимание всегда сопровождается чувством усилия, прямо пропорциональным его продолжительности

и трудности поддержать его. Откуда берется это ощу­щение усилия и что оно означает?

Усилие при внимании есть частный случай уси­лия вообще, которого наиболее обыкновенным и наиболее известным проявлением служит усилие, сопровождающее мускульную работу. Относительно происхождения этого чувства было высказано три мнения.

1) Оно происхождения центрального и, пред­
шествуя движению или по крайней мере одновре­
менно с ним, направляется изнутри наружу; это чув­
ство центробежное, исходящее, чувство затрачивае­
мой энергии; оно не происходит, как ощущение в
тесном смысле, от внешнего влияния, переданного
центростремительными нервами (Бэн).

2) Оно происхождения периферического и, яв­
ляясь вслед за произведенными движениями, направ­
ляется снаружи внутрь; это чувство входящее, чув­
ство энергии, которая была уже потрачена; оно, как
всякое другое ощущение, передается от периферии
тела к мозгу с помощью центростремительных не­
рвов (Бастиан, Феррье, Джемс и т. д.).

3) Оно есть одновременно явление центральное
и периферическое: существует совместно и чувство
затрачиваемой силы или чувство иннервации, и чув
ство произведенного движения; оно сначала цент-
робежно, затем центростремительно (Вундт). Эта сме­
шанная теория, по-видимому, разделяется и И.
Мюллером, одним из первых физиологов, изучав­
ших этот вопрос. <...>

Теперь мы в состоянии ответить на поставлен­ный выше вопрос о происхождении чувства усилия и о значении его.

Происхождение его кроется в тех физических состояниях, которые мы уже столько раз перечис­ляли и которые составляют необходимые условия внимания. Внимание не что иное, как их отражение в сознании. Оно зависит от количества и от качества мускульных сокращений, органических изменений и т. д. Точка отправления внимания имеет характер периферический, как и всякого другого ощущения.

Эта точка отправления означает, что внимание
есть состояние ненормальное, непрочное, вызываю­
щее быстрое изнурение организма, ибо усилие кон­
чается утомлением, утомление же ведет, в свою оче­
редь, к функциональному бездействию. -

Остается неясным один пункт. Когда мы перехо­дим от обыкновенного состояния к состоянию чувствительного внимания или размышления, то при этом происходит увеличение работы. Человек, уто­мившийся от продолжительной ходьбы, от сильно­го напряжения мысли или изнемогающий от потреб­ности сна по истечении дня, выздоравливающий после серьезной болезни, — словом, все расслаблен­ные неспособны ко вниманию, потому что оно. как и все остальные формы труда, требует запасного ка­питала, готового к израсходованию. Таким образом, в переходе от состояния рассеянности к состоянию внимания происходит преобразование силы напря­жения в живую силу, переход потенциальной энер­гии в энергию активную. Это-то и есть начальный момент, очень отличный от момента чувствуемого усилия, являющегося его следствием. Я делаю это замечание мимоходом, не останавливаясь на нем.

Н.Н.Ланге

БИОЛОГИЧЕСКОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ

И РАЗНОВИДНОСТИ

ВНИМАНИЯ *

Психические факты получают свое реальное оп­ределение лишь тогда, когда мы рассматриваем их с общей биологической точки зрения, т. е. как своеоб­разные приспособления организма. Как возникает и совершенствуется эта целесообразность психики, есть ли она результат только борьбы за существование и подбора или еще каких-нибудь иных факторов — этот общий вопрос эволюционной биологии до сих пор составляет предмет спора, и его решение теснейшим образом связано с фактическим исследованием про­блемы наследственности. Но каковы бы ни были факторы эволюции, мы должны видеть raison d'etre (фр~ разумное основание, смысл) психических фак­торов в их целесообразности и одну из главных задач объяснительной психологии видеть в отыскании и уяс­нении этой приспособленности.

Определяя внимание с такой биологической точ­ки зрения, мы скажем, что оно есть целесообразная реакция организма, моментально улучшающая условия восприятия. Словом "моментально" мы отличаем вни­мание от тех продолжительных изменений, вроде обострения органов чувств или мысли, которые тоже могут быть названы улучшающими условия воспри­ятия, однако не моментально, а в течение значи­тельного срока. Под словом восприятие мы разумеем здесь как ощущения, так и идеи и вообще факты познания. Наконец, называя внимание целесообраз­ной реакцией организма, мы не решаем пока воп­роса, в чем она состоит: в движениях ли или в осо­бом приспособлении памяти, или в чем ином, но указываем, что все такие реакции, если они целесо­образны для улучшения условий восприятия, под­ходят под термин "внимание". Едва ли может быть какое-нибудь сомнение, что такие целесообразные реакции должны были развиться в организмах, так как улучшение условий восприятия представляет, очевидно, первостепенные выгоды в борьбе за су-шествование.

Соответственно данному определению мы дол­жны различать в каждом акте внимания три момен­та: во-первых, некоторое восприятие; во-вторых, реакцию, улучшающую условия его сознавания, и, в-третьих, улучшенное восприятие. Из этих момен­тов первый может иногда выпадать, именно когда мы заранее приготовляем внимание к известному восприятию. Но два последних должны всегда при­сутствовать в каждом акте внимания. И вся сущность вопроса о природе внимания лежит в выяснении этих способов моментального улучшения условий воспри­ятия и в показании, как изменилось это восприятие при новых условиях. Первое обнаруживает механизм внимания, второе - его основной эффект. Подроб­ное изучение этих вопросов составляет предмет сле­дующих глав нашего исследования; в настоящей же главе мы намерены выяснить отношение нашего оп-

" Ланге Н.Н. Психологические исследования. Одесса, 1893. С. 139-147, 150-158, 188-191, 195-198.

ределения внимания к определениям, даваемым дру­гими авторами, и показать, какая естественная клас­сификация видов внимания вытекает из этого опре­деления.

Прежде всего заметим, что под наше определе­ние не подходит то, что многими психологами на­зывается непосредственным и пассивным внимани­ем, т. е. то большее значение, которое имеет для со­знания сильное ощущение сравнительно со слабым, эмоциональные состояния сравнительно с чисто по­знавательными и т. п. Конечно, интенсивность ощу­щения, или эмоции, может стать причиной акта вни­мания, т. е. особого приспособления, которое их, в свою очередь, усилит. Но в понятии пассивного вни­мания мыслится обыкновенно нечто иное - именно то значение, которое имеет известное состояние в сознании помимо и до всякой реакции организма, непосредственно по своей интенсивности. Такое зна­чение психического состояния мы должны исклю­чить из нашего определения внимания, если только желаем сохранить за ним какой-нибудь определен­ный биологический смысл. В противном случае нам придется отождествлять внимание с простой чувстви­тельностью. В простейших случаях чувственного вни­мания эта разница между органической чувствитель­ностью и реакцией внимания совершенно ясна. На­пример, когда мы приспособляем глаз к наилучшим условиям видения, переводя изображение с боко­вых частей ретины на macula lutea, мы имеем акт внимания. Но те различия в ясности зрительных ощущений, которые имеют место при неподвижном глазе, суть результат простой чувствительности и к вниманию сами по себе не имеют прямого отноше­ния. Внимание есть некоторый процесс усиления или изменения восприятия, а не сама интенсивность последнего. Если бы мы могли взять два одинаково ясных восприятия, из которых одно есть продукт вни­мания, а другое — простой чувствительности, то сколько бы мы их ни рассматривали, в них самих мы не нашли бы никакой разницы; эта разность обна­руживается лишь тогда, когда мы станем рассматри­вать процесс их происхождения, причем в первом случае найдем антецеденты в виде целесообразной реакции организма, во втором же — таких антеце­дентов не имеется. Одним словом, внимание отли­чается от простой чувствительности не по своим про­дуктам или эффектам, но по способу их происхож­дения.

То же самое должно сказать о так называемом пассивном интеллектуальном внимании, или вни­мании к идеям. С легкой руки В. Гамильтона принято вводить в трактаты о внимании указание на те слу­чаи полного погружения в известные идеи, которые в патологических случаях носят название /dees fixes (фр.~ навязчивые идеи), а в других - гения. Хотя во всех этих случаях внимание и может иметь свою долю участия, но это следует еще доказать, а не отожде­ствлять всякий "умственный моноидеизм" с внима­нием. Если в этих случаях мы найдем, что значение известной идеи обусловлено реакцией организма, приспособляющегося к ее наилучшему восприятию, то внимание здесь присутствует. Если же окажется, что эта идея получает свою исключительную интен­сивность лишь только благодаря особенной, специ­альной чувствительности данного субъекта к такого

рода восприятию, то мы не вправе говорить здесь о внимании.

Все это смешение понятий возникло, по-види­мому, из крайне распространенного, но весьма не­удовлетворительного определения внимания как концентрации сознания. Не говоря уже о том, что эта терминология весьма напоминает мифическое "внутреннее чувство" и другие ипостазирования со­знания, она грешит еще тем, что упускает из вида специфическую черту внимания как известного про­цесса. Она берет эффект внимания, забывая, что не им внимание отличается от других психических фак­тов. По эффекту мы не можем отличить внимание от простой чувствительности. <...>

Принимая это определение внимания, мы легко найдем принцип естественной классификации его форм. Если внимание есть целесообразная реакция организма, то можно ожидать, что и в нем мы най­дем те три основные формы, которые свойственны реакциям организма вообще и, в частности, движе­ниям его, т. е. рефлекс, инстинкт и волевую форму. Рефлексами мы называем те реакции организма, ко­торые происходят механически, помимо всякого эмоционального влияния раздражения, причем, од­нако, это раздражение может или не сознаваться, или сознаваться. Инстинктивные движения суть те целесообразные реакции организма, которым пред­шествует не только раздражение, но и некоторые особые центральные психические явления, называе­мые влечениями или стремлениями (Triebe), имею­щие ясно эмоциональный характер. Наконец, воле­выми движениями мы называем те, в которых испол­няемое движение и его цель сознаются субъектом.