Алые паруса надежды

Все в жизни взаимосвязано. Одно событие вытекает из другого и невозможно без первого. Вертится-вертится колесо событий, захватывая в свой круговорот города, страны, континенты. Где уж тут думать о людях…

- Саша, Саша, ты слышишь, пищит что-то - Оля потянула за руку спящую сестру.

- Ничего не слышу, чего тебе по ночам все не спится – Саша потянулась и окончательно проснулась – ну чего тебе.

Оля склонилась над сестрой, и ее темные длинные кудри почти касались Сашиной щеки, а карие глаза поблескивали в темноте расширенными зрачками и казались абсолютно черными.

- Слушай, слушай, вот длинный сигнал, вот короткий, еще короткий.

- Ничего я не слышу, иди спать, мерещится тебе, в голове у тебя пищит, меньше надо за компьютером сидеть.

- За компьютером, за компьютером – повторила Оля – да, за компьютером.

- Заучилась- вынесла свое резюме Саша, повернулась на другой бок и в тот же миг уснула крепко и без сновидений. Когда она проснулась, в углу урчал не выключенный компьютер, а за окном намечался день, какой-то мокрый и сумеречный в ожидании снега, необычно рано собиравшегося упасть на их приморскую землю. Ольги уже не было.

- В балет опять умчалась – Саша потянулась перед окном так, что все косточки захрустели – Хорошо, еще два дня каникул.

Их с Олей многие находили похожими, хотя они скорее были противоположностями. Оля невысокая, хрупкая с тонкой талией и очень сильными мускулистыми ногами профессиональной танцовщицы, темноволосая, кудрявая, чернобровая, кареглазая, губки бантиком, смуглая. Саша, хоть и младше своей восемнадцатилетней сестры на три с половиной года, выше ее ростом с прямыми плечами и длинными ногами, белокурая, голубоглазая с крупным ртом и прямыми волосами. Что же тут похожего. Только разрез больших глаз и что-то еще, что объединяет кровных родственников, переданное с генами от предков, незаметно делающее их в чем-то похожими друг на друга, что заставляет людей находить в них общие черты. По характеру они также мало походили друг на друга. Оля целеустремленная и усидчивая, упрямая,(да и скажите, как без этих качеств десять лет простоять у балетного станка) умная, тактичная, доброжелательная, спокойная, отчаянная спорщица, отличница и медалистка, между тем нередко страдала от Сашиных обидных реплик, на которые она не знала, что ответить. А Саша, похоже, вообще ни от чего не страдала, по жизни шла легко и весело, имела острый язычок, легкий характер, не заморачивалась по поводу посредственных оценок, многое получала от жизни просто так и не заслуженно, с Олиной точки зрения. А на самом деле все ей доставалось за ту искорку, которая светилась в ее глазах и которую люди называют «добросердечность». Отношения так же у них складывались по-разному: то были ровными и мирными, с долгими беседами и играми, с показами концертов родителям, с подготовкой подарков к праздникам, то вдруг ни с того ни с сего шли вразнос, стремительно и, казалось, безвозвратно, как поезд под откос. В перепалке друг в друга летели нелепые обвинения, какие-то упреки, вытащенные чуть ли не с грудного возраста. Саша называла Олю придуманным ею еще в детсадовском возрасте не понятно, по какой причине и ассоциации прозвищем «Песчиха», а Оля в отместку называла ее выдрой. Саша после таких стычек ходила возбужденная и довольная, а Оля злилась и едва сдерживала слезы, ругая себя за то, что не может поставить на место эту пигалицу. Впрочем, стычки эти по большей части проходили без посторонних глаз, так как девочки любили своих маму и папу и не хотели их огорчать, а при чужих ругаться не позволяло строгое воспитание. Да и заканчивались они так же внезапно, как начинались. Саша, выплеснув лишнюю энергию, быстро забывала причину ссоры, а Оля по натуре не была конфликтной.

- Да, в балет умчалась – задумчиво повторила Саша. - Суббота, каникулы, а ей дома не сидится – подумала она про себя и повернулась от окна. На полу и на компьютере в беспорядке валялись листки, исписанные точками и черточками, а на мониторе красовалась распечатка «Азбука Морзе».

Оля приехала домой как всегда на последней электричке, бегом-бегом пробежала по плохо освещенным улицам, подъезд, лифт /ух, успела, еще не отключили/, звонок и дома. Папа мирно сопит на диване, вроде телевизор смотрит. Мама с Сашей на кухне. Ужин. Рассказы-расспросы, как обычно, что нового произошло за день, что в институте, что в балете. Санька возле мамы, мирно урчит как не выключенный чайник. Можно идти к себе в комнату и погрузиться в свой мир.

- Саша, Саша проснись, я разгадала

- Господи, да дашь ты мне когда-нибудь спать или нет?

- Саш, послушай, проснись, ну пожалуйста.

Саша села, наконец, в кровати:

-Ну чего ты от меня хочешь?

- Я разгадала сигналы, которые слышала вчера ночью.

- Какие сигналы?

- Да ты ничего не помнишь. Я же тебя ночью разбудила и спрашивала, слышишь ли ты сигналы.

- И что, я слышала?- уже с интересом спросила Саша.

- Ничего ты не слышала, но я разгадала. Я села и записала их на листочке. А потом поняла, что они повторяются, все время повторяется один и тот же фрагмент. Я и подумала, что слышу азбуку Морзе, ведь от нас недалеко связисты.

-Ну и…

- Ну и разгадала.

- Да что разгадала-то?

- Вот. Передают: «В полночь на Пекинской».

- И что это значит?

- Не знаю.

- И ради этого ты меня разбудила? – Саша уже представила, как она долго будет ворочаться, и пытаться заснуть, а утром встанет с плохим настроением и головной болью на целый день. Выходной будет испорчен. Ей хотелось наброситься на сестру с кулаками, но она увидела в свете монитора горящие Ольгины глаза и подумала: «Песчиха, ты и есть Песчиха». На этом вся ее злость и закончилась. Она демонстративно отвернулась, укрылась с головой одеялом и только буркнула из маленькой щелочки:

- Компьютер выключай. Гудит, сил нет. Голова уже болеть начинает.

Это был сильный аргумент. Голова у Саши болела жестоко, до изнеможения, до рвоты, и никакие врачи с этим поделать ничего не могли, надеялись только на возраст, дескать, перерастет. Поэтому Оля не стала спорить, выключила компьютер и осталась так сидеть в полной темноте за компьютерным столом. Спать не хотелось. Наверное, сказывалось возбуждение. «Саша сейчас уснет, и я еще поищу что-нибудь. Может это код какой-то или название» С этим решением она положила голову на руки и закрыла глаза.

- Оля, вставай. Оля! – мамин голос и она трясет ее за плечо, а просыпаться так не хочется, так тепло и уютно под одеялом.

- Сколько времени? - укутаться получше, – неужели уже на учебу - подумала про себя.

- Еще до полночи далеко, проснись – мамин голос сквозь сон и в дверь кто-то так барабанит, вот-вот выбьет.

«Стоп. «Полночь». Я же не ложилась. Откуда одеяло… и подушка под щекой? И кто так тарабанит в дверь, в конце концов». Сна как не было.

- Оля, буди Сашу, одевайтесь.

Да вот она, Саша, уже и сама от шума проснулась. Стоит посреди комнаты в какой-то длинной белой рубахе, и понять ничего не может.

-Людмила Петровна, Людмила Петровна. Бум-бум-бум – неслось из-за двери

- Подожди, голубчик, лампу не могу зажечь – отвечала мама. А мама ли это? Какой-то незнакомый силуэт. Мама повернулась от двери. Лампа в ее руках осветила лицо. Нет, точно мама. Только в чужом платье до пола. И длинные волосы закручены на затылке в шишку вместо маминых непослушных коротких вихров. И пенсне вместо очков.

Мама толкает Оле чьи-то чужие вещи:

- Одевайся, Оля, одевайся. Слышишь, дверь выламывают, не к добру это.

Оля с недоумением смотрит на вещи. Что это? Маскарад какой-то? Платье зеленое длинное, еще какие-то вещицы непонятного назначения. Как же это все одевают? Пока Оля размышляла таким образом, руки сами помимо ее воли куда-то что-то пристегивали, привязывали, запахивали и в конце этих размышлений она уже стояла одетой. Теперь есть минуточка и оглядеться.

Оля стояла у окна довольно большой комнаты с непривычно высоким потолком, белеными стенами и крашеной лепниной под потолком. Из мебели присутствовал резной платяной шкаф, две кровати со спинками из металла, письменный стол с висящей над ним книжной полкой, этажерка со старинными куклами, мишками, разными безделушками. С потолка свисала лампа с зеленым абажуром. Довершала картину печь-голландка, поблескивающая белыми изразцами. Дверь выходила в коридор, в котором виднелась часть слабо освещенной стены. Дальше все пропадало в глухом сумраке. Картина за окном не сильно прояснила ситуацию. Впрочем, и не могла этого сделать по той простой причине, что была ночь, и из всего происходящего за окном Оля могла видеть только часть вымощенной брусчаткой дороги, освещенную, скорее всего, фонарем, установленным ниже по улице. Сама дорога была довольно широкой, так как противоположный край невозможно было разглядеть в темноте. Посреди дороги насколько было видно стояли неизвестно для чего установленные столбы. Дальше на необозримом пространстве горели и мигали кое-где огоньки, виднелись вспышки и сполохи, доносились хлопки, грохот и еще какие-то неопределимые звуки. Все это удалось услышать благодаря небольшому затишью перед входной дверью. И еще один вывод сделала Оля. Комната, которую она видит перед собой, расположена, учитывая высоту потолков, скорее всего на втором этаже.

- Кто там, что им надо?

- Дворник Трифон. Говорит, посыльные от папы, а мое сердце неладное чует. В городе-то опять неспокойно, стреляют где-то рядом, да и свет вот погас. Не к добру.

- Как стреляют – не поняла Оля

- Известно как. Из ружьев своих, будь они неладны. Иду-у-иду-у – это уже мама громко кричит, поворачиваясь навстречу дверному грохоту.

- Мама, а телефон – как можно тише, но все же, что бы ее услышали, шепчет-кричит Оля, разглядев на стене огромный аппарат, - милицию надо вызвать.

- Не работает, ничего не работает – отчаянно машет рукой мама.

- Где мы? – задает Оля, наконец, свой главный вопрос.

- Не до шуток, Ольга, бегите через черный ход, там никого нет, я посмотрела. Бегите к Ивану Степанычу, зовите на помощь. Что бы со мной не случилось, уводи Сашу.

- Бежим вместе

- Нет, если они поймут, что мы ушли по черному ходу, нас догонят, мы не успеем уйти. Выходите тихо, на улице тоже могут быть бандиты, тогда спрячетесь на чердаке – мама поцеловала Сашу в лоб, перекрестила, подошла к Оле, сделала то же самое. Шепнула: «Ты старшая, умница и красавица, я вас люблю. Бегите». Резко повернулась, выпрямилась и пошла к двери.

Оля хватает Сашу за руку и тащит по коридору в густую темноту в противоположную от мамы сторону.

Все происходит так быстро, что Оля не успевает ни о чем подумать, но ловит себя на том, что она знает, куда надо бежать, знает, кто такой Иван Степаныч и, наверное, много чего еще знает, только пока не подозревает об этом. Это открытие вселяет в нее чуточку спокойствия. Нужно немного потерпеть, и все прояснится. А пока решаем проблемы по мере их поступления. Сейчас такой проблемой была Саша, которая тащила ее в угол за выступом стены, а поскольку сестренка была несколько крупнее и, стало быть, сильнее, то действовать на нее можно было только убеждением:

- Мама же сказала, бежать. Пошли.

- Подожди, а вдруг это правда от папы, давай посмотрим. Нас не видно, успеем убежать.

Пришлось согласиться. Аргументов кроме «мама сказала» Оля не нашла, а силой сдвинуть Сашу с места не было никакой возможности. Между тем в противоположной стороне коридора происходили следующие события: мама, поставив лампу на пол, накинула на дверь цепочку и отодвинула щеколду:

- Давайте письмо,- только и успела произнести она и приоткрыла дверь. В ту же секунду с другой стороны на дверь изо всех сил надавили, петли не выдержали, дверь рухнула, сбивая с ног несчастную женщину. Стоящая возле двери керосинка покатилась по полу. Вспыхнуло пламя. Оцепенев, Оля и Саша смотрели, как дворник, скинув телогрейку, сбивает огонь. Последнее, что они видели, были силуэты бандитов, метнувшихся в комнаты. Девочки выбежали из квартиры и побежали по лестнице вниз.

- Стой – остановила Оля бегущую впереди сестру, - Нужно посмотреть. Мама сказала, на улице могут быть бандиты. Последний пролет прошли крадучись с чрезвычайной осторожностью. Дверь на улицу была открыта настежь и подперта камнем. Возле нее никого не было. Но поравнявшись с выходом, Саша вдруг резко отпрянула назад, чуть не сбив с ног сестру.

- Стоят. Двое стоят там внизу под фонарем.

Оля осторожно выглянула на улицу. Двое мужчин стояли и курили. Положение они заняли очень удобное, на углу дома, держа в поле зрения оба выхода, и парадный, и черный. Черный выход выходил на широкую грунтовую дорогу, из которой на всем видимом пространстве то тут, то там торчали камни, из чего можно было сделать вывод, что дорога скорее пешеходная, чем проездная. Да и слишком круто она уходила вверх в темноту. Нижним своим концом она под прямым углом упиралась в брусчатку. На другой стороне дороги, только несколько ниже, стоял дом Г-образной формы с палисадником под высокими окнами, лавочкой и красивым фонарем перед входной дверью. Выступ загораживал вход от центральной улицы, создавая некоторое подобие дворика. Там и жил Иван Степанович, и туда никак не могли добраться незамеченными сестры.

- Что же делать – в отчаянье прошептала Саша.

- Не знаю, подождем немного, потом на чердак пойдем - вздохнула Оля – Холодно.

- На, одень, – Саша что-то толкала в руки – Старое пальто, помнишь, на вешалке возле черного хода болтаются всегда.

Сама она в это время тоже натягивала на себя старую мамину душегрейку. И когда успела взять? Сестры прижались друг к другу. Тихо. Только зубы выбивают дробь.

- Саш, какое сегодня число?

- Четвертое апреля.

- А год?

- Двадцатый.

- Тысяча девятьсот?

- Оль, у тебя с головой все в порядке?

«Мы, надеюсь, во Владивостоке?» - хотела было спросить Оля, но передумала. Саша точно подумает, что у нее не в порядке с головой. Да и какая, собственно разница, где они. Все близкие были рядом, а остальное… Додумать Оля не успела. Наверху хлопнула дверь, и тяжелые шаги застучали в тишине. Девочки только успели шмыгнуть под лестницу, как мимо них проскочил здоровенный детина. Он остановился в дверном проеме, по своим габаритам как раз в него вписавшись, и негромко свистнул:

- Эй, давайте сюда, Хунхуз зовет.

Он дождался, когда подельники поднимутся к черному ходу, и через несколько минут все трое, глухо переговариваясь, поднимались уже по лестнице на второй этаж. Снова хлопнула дверь, и воцарилась тишина. Путь был свободен.

-Пошли – прошептала Оля.

И тут девочек обуял такой страх, что мурашки поползли по спине, а ноги стали ватными. Выше всяких сил было выйти на открытое пространство, освещенное уличными фонарями, и перебежать дорогу.

- Пошли здесь – Саша потянула Олю вдоль стены дома. Так, прижимаясь к стене, они спустились к брусчатой улице, быстро перебежали ее и очутились на неосвещенной стороне тротуара. В темноте, как ни странно, было не так страшно. Оля оглянулась на проделанный путь и неожиданно легко узнала это место. Они стояли на перекрестке Океанского проспекта и улицы Пологой. Правда знакомый вид несколько отличался от того, что видела Оля перед собой. В ее той прошлой или будущей жизни Пологая перегорожена опорной стеной, а по бокам идут две крутые лестницы наверх к многоэтажкам, стоящим на самой сопке. В нескольких шагах от того места, где стояли сестры, будут начинаться ступеньки Университета Экономики и Сервиса. Оля так хорошо знала это место благодаря тому, что каждый раз, когда они проезжали по Океанскому проспекту, мама говорила:

- Смотрите, вот дом, в котором я жила в молодости – и показывала на дом, до которого, собственно, и пытались добраться сестры.

Дом был двухэтажным, вернее, в первом этаже была только половина, которая упиралась своим толстым каменным боком в склон сопки. Всю эту половину занимала чайная лавка. Второй этаж был деревянным, с большими окнами и высокими потолками. Там жил хозяин лавки Иван Степанович с дочерьми Дашей и Наткой восемнадцати и пятнадцати лет и тринадцатилетним сыном Митей. Купил Иван Степанович лавку вместе с домом не так давно у китайца, который прожив полжизни во Владивостоке, после известных событий 1917 года решил-таки ехать на родину, не дожидаясь худших времен. Новые хозяева пришлись ко двору, быстро перезнакомились со всей округой, так как были людьми работящими, веселыми и готовыми придти на помощь в трудную минуту. Потому, когда для них самих настала такая минута, на помощь дружно пришли все соседи. Прошлым летом на их лавку среди бела дня напали бандиты и убили жену хозяина Анисью. Сам хозяин уехал в тот день за товаром, оставив помогать Анисье работника, корейца Кима, которого все звали Акимкой. Зашедшие в лавку после нападения покупатели нашли на полу всю в крови Анисью и трясущегося Акимку, который от страха забыл все русские слова и только бормотал что-то невнятное по-корейски. Так и не поймали душегубов, хотя соседи ходили всем миром в участок, просили, что бы к делу проявили рвение. Акимка же долго валялся в ногах у хозяина, вымаливал прощение, боялся, что Иван Степаныч выгонит его на улицу. Хозяин простил Акимку. Да и что мог сделать тщедушный кореец против вооруженных грабителей? Хоронили Анисью всем миром. Вся улица провожала ее в последний путь. Отпели в Покровском храме, и упокоилась она навечно недалеко от своего дома. Старшая Дарья взяла на свои плечи домашние хлопоты и воспитание младших, а по необходимости и в лавке помогала. Иван Степаныч вроде и отошел от горя, но как-то угас весь и жил уже, казалось, через силу.

- Бежим быстрей – Саша первая рванулась через дорогу. Еще минута, и вот они запыхавшись уже стучат в двери.

- Акимка, Акимка, открой.

- Магазина закрыта, хозяина ушел- доносилось из-за двери.

- Акимка, миленький, это я, Саша, узнал. Постучи хозяину, пусть спустится, очень надо.

- Сечаса, сечаса, Акимка постучит.

Сашу Акимка уважал за то, что она не смеялась над ним и не подшучивала, как другие дети, а разговаривала уважительно, учила русским словам.

Дверь лавки, наконец, открылась. На пороге в халате стоял хозяин:

- Что случилось, барышни.

«Барышни», перебивая друг друга, сбивчиво изложили события последнего часа.

- Александра, иди в дом, к моим девочкам. А ты, Оля бери Акимку, бегите к Коноваловым. Одним нам не управиться.

Коноваловы жили в нижнем дворе. Надо сказать, что это был единственный двор на ближайшие три дома. Остальные дома своими задними стенами упирались в сопку и не имели придомовой территории. Поэтому и не удивительно, что именно в этом дворе и кипела вся уличная жизнь. Владивосток – город контрастов. За красивейшими домами, в таких вот двориках лепились лачужки, построенные кое- как и из чего попало с косыми и разновеликими оконцами, с кривыми и крутыми лестницами, пристроенными на второй этаж прямо с улицы. Так и получалось, что жили, дружили и общались в одном дворе горожане всех сословий: в кирпичном «лицевом» доме жила интеллигенция, предприниматели, работники многочисленных бирж и контор. А в дворовых пристройках проживали рабочие, докеры и другой разнообразный люд победнее. Ребятишки и тех и других вместе играли во дворе, ходили в одни и те же школы. И, вырастая, не забывали своего совместного детства. Поэтому приезжие удивлялись демократичности отношений и нравов в городе.

Коноваловы открыли сразу, не спрашивая. Да и чего им бояться: четверо взрослых сыновей, все как на подбор, хоть картины с них пиши. Долго не выслушивали, похватали, кому что в руки попало, и побежали. Оля с Акимкой – следом. Тут и Иван Степанович подоспел. Когда они втроем добежали до квартиры, братья вязали уже двух бандитов, прижав их к полу.

- Сколь их тут было? – спросил старший Степан.

- Четверо, а может пятеро - Оля и сама не знала, сколько их было.

- Ушли, значит, остальные. Мы-то с черного хода заскочили, А эти, видать, по парадной утекли. Бегите, может, догоните – крикнул Степан вдогонку братьям, которые и сами уже сообразили, что не всех удалось изловить.

Оля кинулась к маме.

- Посветите сюда, Иван Степаныч – попросила Оля.

Иван Степаныч зажег спичку, а Акимка кинулся в комнаты, откуда тускло виднелся свет зажженной лампы.

Мама лежала, придавленная тяжелой дверью. Лицо было залито кровью. Оля встала на колени, склонилась низко-низко:

- Мама, мамочка – слезы потекли из ее глаз.

Принесли лампу. У противоположной стены лежал дворник.

- Ну-ка Олюшка, подожди в сторонке, без тебя тут справимся – Иван Степанович подхватил девушку и отвел в комнату. Вернулись братья.

- Ушли, на Мильонку ушли. Внизу на Пологой их, видать, пролетка ждала.

Братья захлопотали вокруг раненых, оттащили дверь, махали, брызгали, хлопали по щекам, в общем, делали все, что, по их мнению, могло привести в чувство человека, если он еще жив. Иван Степанович, как единственный, не считая убитой горем Ольги, кто ориентировался в квартире, приносил воду, подавал полотенца, светил лампой. Акимка тем временем помогал раненым только ему известными способами, унаследованными от предков. Он достал из своей куртки какую-то палочку и, находя только ему известные точки, колдовал то над Людмилой Петровной, то над Трифоном. Трифон быстро пришел в себя, замотал головой:

- Не убивайте, люди добрые, - но когда понял, что перед ним не бандиты, приободрился, встал на ноги – а что, у меня голова крепкая, мне все ни по чем.

Но увидев лежащую без чувств на полу хозяйку квартиры, примолк, сразу почувствовав себя виноватым. Тут Акимка, склонившийся над Людмилой Петровной, радостно закричал:

- Живой, живой хозяйка, поднимать надо, кровать нести.

Все вокруг радостно засуетились. Оля рванулась к матери.

- Надо бы ее к нам нести, что тут без света да в холоде. За врачом, опять же, посылать надо, а тут в потемках что разглядишь. Так что к нам надо – заключил Иван Степанович.

- Надо так надо, отнесем. А вы дверь приладьте, да этих – Степан кивнул на бандитов, обращаясь к младшим братьям, - в участок сдадите опосля.

Он подхватил Людмилу Петровну,: - ну пошли что-ли, - и, осторожно нащупывая ступеньки, медленно двинулся к выходу. Оля и Акимка побрели следом. Очухавшийся дворник Трифон шел следом и все пытался ухватить Ольгу за руку:

- Вы уж простите меня, Ольга Петровна. Не по своей я воле, по принуждению.

А Иван Степанович по другой лестнице побежал вперед отворять двери в дом, да готовить постель.

Когда уже Людмила Петровна была уложена на диван в гостиной, а Степан с благодарностью отправлен домой отдыхать, прибежал Акимка, принес из лавки свои корейские снадобья. Пока он смазывал ожоги на руках, натирал чем-то виски, давал нюхать какие-то корешки и скляночки, все остальные собрались на совет:

- За врачом надо бежать немедленно – таково было общее решение.

- Я пойду – сказала Оля, и возражений против этого ни у кого не было.

Тем временем Акимкины старания, наконец, принесли результат. Людмила Петровна застонала и открыла глаза. Все немедленно бросились к ней.

- Девочки, где мои девочки- с трудом разжимая пересохшие губы, прошептала женщина.

- Все хорошо, они здесь. Вот Оля и Саша. Не беспокойтесь.

- Иван Степаныч, пошлите за мужем. Не хочу без него умирать.

- Господь с вами, голубушка, что вы глупости всякие говорите. Кто же вам даст умереть. За доктором сейчас пошлем, а потом, дай бог, и Петр Петрович объявится.

Иван Степанович отвел Ольгу в сторону:

- Беги, Ольгушка, быстрее к Василевскому. Да осторожней, что-то нынче неспокойно. Как бы опять какой переворот не случился. Послать с тобой некого, сама видишь. Акимка вон лекарем оказался. А Дарья тоже может пригодиться. Так что уж ты осторожней.

- Хорошо, Иван Степаныч. Я мигом.

Оля тут же накинула пальтишко и выскочила за дверь. Она не задумывалась ни о чем, ее уже не удивляло ничего из того, что с ней происходило. Ей некогда было анализировать и рассуждать. Она просто жила. И это была ее жизнь. Ей все вдруг стало знакомо и понятно, она все знала об этой жизни, знала, куда идти и что делать. Ноги сами несли ее вниз по Китайской к тому дому, где жил доктор Александр Николаевич Василевский. Неожиданно Оля скорее почувствовала, чем услышала, что кто-то ее быстро догоняет. Она инстинктивно прижалась к стене. К ней стремительно приближался какой-то подросток.

- Наверное, просто мимо бежит – только успела подумать Оля, как подросток схватил ее за руку.

- Фу, еле догнала. Ну ты и бегаешь.

- Саша, ты? Ты где взяла эту одежду. Почему ты не с мамой.

- Акимка маме чего-то дал. Она уснула. Даша возле нее дежурить осталась. А меня Иван Степаныч спать отправил к Натке, а сам пошел записку в нашу дверь положить, что бы папа знал, где мы. А я Митькины старые вещи на вешалке нашла, да и за тобой побежала.

- Тебя же искать будут.

- Я Натке сказала, что с тобой пойду.

- Ладно, бежим, близко уже. Не назад же тебя вести.

Чем ближе к Светланской, тем больше на улице было народу. Все больше военные. То с одной то с другой стороны мелькали вспышки и слышались хлопки. «Как у нас на Новый год. Салют, что-ли?»- подумала Оля.

- Праздник сегодня какой-то - спросила на ходу у Саши.

- Пасха сегодня.

«Ну тогда понятно»- Оля успокоилась, или, вернее, заставила себя успокоиться, решив, что это конечно же салют и волноваться не о чем.

Свернули на Пекинскую. Ну вот, наконец, и пришли. Возле парадного дворник запирает вход в подвал.

- Вы что же, барышня, так поздно. Страх на улицу выйти. Аль по надобности к кому идете.

- Мы за доктором – Высунулась из-за Оли Саша.

- И напрасно идете. Вот только давеча посыльного к нему водил из госпиталя. Раненых там много привезли, вот доктора и вызвали. Уехал Александр Николаевич, точно вам говорю.

- А что случилось. Раненые откуда? – спросила Саша.

- Да вы что ж по улице-то шли, ничего не видели разве. Япошки зашевелились. Задумали чтой-то, антихристы. Вон их сколько понагнали.

- Что же теперь делать – слезы уже готовы были брызнуть из Олиных глаз.

В это время во двор вбежали один за другим два человека и тут же скрылись в темноте. Только затихающий звук шагов указывал, в какую сторону они удалились. Следом за ними вбежали японцы, что-то крича на своем языке. Зазвучали выстрелы. Дворник упал на землю, успев крикнуть девочкам: «Ложитесь!» Оля и Саши присели на корточки, со страху закрыли головы руками. Пули свистели, казалось, со всех сторон. Тут какая-то неведомая сила подхватила сначала одну из сестер, потом другую, впихнула их обеих в подъезд. Что-то большое и темное сграбастало их вместе, затолкало под лестницу и придавило к стене. Сколько они находились в таком положении, сестры не могли определить. Им показалось, прошла целая вечность. Хлопала дверь, топали сапоги по лестнице, доносились сверху громкие команды. Потом все стихло. На крыльце матерился дворник.

- Все, ушли – прогудел над сестрами мужской голос. Тиски разжались и их вытолкнули из-под лестницы.

- Что же это вы, мадам, под пули бросаетесь? Жить надоело? В любви не везет или муж бросил? – вопрошал в темноте все тот же голос.

Оле вдруг стало так нестерпимо обидно. Какая-то ужасная безысходность вдруг навалилась на нее. Сердце защемило, к горлу подкатил комок. «Только бы не заплакать, не заплакать»,- думала Оля, а слезы уже так предательски хлынули по щекам.

- Что вы, мадам, простите. Я не хотел вас обидеть. Окопный юмор. Не обращайте внимания. – Чиркнула спичка и осветила говорившего. Это был молодой офицер, очень высокий, широкоплечий, с греческим, словно вырубленным из камня, профилем, темноволосый и светлоглазый. Разглядывала офицера Саша. Оля в это время вытирала слезы платочком, всунутым ей в руку незнакомцем.

- Что вы. Это не из-за вас совсем. Спасибо вам. Вы нас спасли.

Молодой человек тоже с любопытством разглядывал сестер. Нескольких секунд горения спички хватило, что бы разглядеть большие темные глаза, смоляные брови, высокий лоб, завиток темных волос, зеленое гимназическое платье с кружевным воротничком. Именно благодаря этим платьям Алексеевскую гимназию называли «зеленой». А кружевные воротнички и манжеты указывали на то, что перед ним ученица выпускного класса.

- Простите, мадемуазель. Разрешите представиться. Поручик граф Фролов Данила Владимирович, к вашим услугам.

- Ольга Петровна, Ольга. А это Саша.

- Какое совпадение. У меня тоже брат Саша.

«Он Сашку за мальчишку принял»- подумала Оля, но не стала вносить ясность в данный вопрос. Пусть все останется как есть. Скрипнула дверь. Все испуганно отступили в темноту, подальше от входа. И тут же вздохнули с облегчением. Это был дворник.

- Ну что, живы, барышня? А парнишка где?- дворник держал в руках лампу. Он поднял ее повыше.- ну слава богу, все живы. А я уж думал, отдам богу душу со страху, пока там, на крыльце-то валялся. А это за вами япошки-то гнались? – обратился он к офицеру.

- Ну что вы, разве я похож на человека, за которым гоняются по ночам японцы?

- Бог вас знает, барин, бог вас знает. А вы, барышня поторопитесь, а то полночь уж. Где ж доктора искать будете в такое время. Да и в городе что твориться, не поймешь. Уж лучше бы домой вертались. А утром, может, и Александр Николаевич уже будет.

- Нет, нельзя нам до утра ждать. Что же делать?

- Я чем-то могу помочь? Кто-то болен? Вам нужен врач?- вмешался в разговор новый знакомый. Саша вкратце рассказала, что случилось.

- Да друг мой, Сашка, хлебнули вы лиха за одну ночь. Ну ничего. Теперь у вас есть я. Что-нибудь придумаем. Пойдемте. Здесь опасно. Скоро начнется заварушка.

Оля не поняла, о чем говорит офицер, но она была рада, что кто-то за нее будет решать их такие неразрешимые проблемы. Ведь она была еще такой юной девушкой, почти ребенком. И, хотя она была готова, невзирая на страх и опасность, идти куда угодно, что бы спасти маму, но когда есть такой попутчик, дорога уже не казалась такой беспросветной.

- Данила Владимирович, куда мы идем? – Саша забежала вперед. Оказывается мальчиком быть очень удобно. Никаких тебе условностей и глаз в пол.

- Я вас отведу в одно место. Быть там барышне-гимназистке не пристало, но выбора нет. Там безопасно. И японцы туда уж точно не сунутся. А я съезжу в Офицерскую слободу. Там у меня знакомый доктор есть.

Шли они в почти кромешной темноте по каким-то подворотням. Оля хорошо ориентировалась в пространстве и, даже не зная всех ходов и выходов, догадывалась, что движутся они к Светланской. И точно. Из-за угла дома блеснула огнями центральная улица города, почти такая, какую Оля знала всю свою жизнь. Но, не выходя на СВетланскую, они спустились по узкой лестнице в подвал, и новый знакомый открыл перед сестрами дверь. Это был один из многих кабаков, которые за последние годы во множестве расплодились в подвалах Светланской и близлежащих к центру улиц. Гимназисткам строго настрого запрещено было посещать подобные заведения. Провинившихся учениц начальница гимназии Анна Гавриловна Кравцова выставляла после проповеди на всеобщее порицание перед всеми ученицами и своим зычным голосом делала выговор. Ольга отшатнулась от двери.

- Данила Владимирович, мы не можем здесь находиться, нам запрещено.

- Здесь безопасно. Японцы сюда точно не сунутся. Да и не кабак это вовсе, а поэтический клуб, своего рода. Впрочем, как скажете. Я могу проводить вас домой. Но на улицах стреляют, вы сами видели. Японцы вот-вот нападут на красных. А вашей матушке нужен доктор. Мне надо успеть добраться до Слободы. Решайте.

- Оля, ну что ты всегда боишься. Ничего нам не сделает твоя Анна Гавриловна. Мы скажем, что делали это ради мамы. Да и не отчислят тебя, отличницу, гордость гимназии, перед выпускными экзаменами,- Саше так хотелось посмотреть, что там, за этими дверьми во взрослую жизнь, куда ей еще ни один год будет запрещено входить.

- Меня, может, и не отчислят, а вот за тебя никто и слова не скажет. Кравцова тебя вмиг выставит с позором. И останешься ты недоучкой необразованной.

- Ой-ой-ой, как страшно.

Офицер, глядя на сестер, рассмеялся:

-Вот так вы меня, барышни, разыграли. Александр то оказался Александрой.

- Да, я такая,- Саша состроила глазки.

- Саша, как ты себя ведешь. Перестань сейчас же. Я все маме расскажу. Не обращайте на нее внимания,– Оля резко повернулась к офицеру, - Что же мы топчемся здесь перед дверью, давайте уже войдем. Вы правы, Данила Владимирович, нужно поскорее ехать за доктором. Это сейчас главное. Мы вас здесь подождем, - и решительно шагнула через порог. И ничего страшного. Перед ними коридор, бархатная штора с кистями, за ней зал в приглушенном полумраке. Свечи на столах. А перед ними уже раскланивается прилизанный молодой человек в длинном фартуке и с полотенцем через руку:

- Добро пожаловать, Данила Владимирович, добро пожаловать. Сей минут столик организуем.

Офицер отвел официанта в сторону. До сестер только долетали обрывки фраз:

- Будет сделано… Не извольте беспокоиться… Все устроим в лучшем виде… Можете быть спокойны…

После чего граф повернулся к сестрам:

-Вас проводят. Не бойтесь, вы в безопасности. Разрешите откланяться, - он щелкнул каблуками, резко повернулся и через секунду дверь за ним захлопнулась. Сестры прижались друг к другу.

- Ступайте за мной, - кивнул им прилизанный. Вслед за ним Оля и Саша прошли через небольшой зал с редкими посетителями и оказались в маленькой комнате с круглым столом посередине, отделенной от общего зала бархатными шторами.

- Откуда ты знаешь Данилу Владимировича? - спросила Оля у официанта.

- Они здесь ужинают.

- А ты о нем что-нибудь знаешь?- всунулась Саша. Оля тут же дернула ее за руку.

- Не положено нам, - сухо ответил официант и быстро удалился. Отсутствовал, впрочем, он не долго. Через несколько минут он появился с разносом, на котором стояли блюда с жареной картошкой, рыба, аппетитные огурчики, чайник с горячим чаем и пирожки. Оля с Сашей переглянулись. Они только сейчас ощутили дикий голод. Но у них совсем не было денег.

- Не беспокойтесь, барышни, все оплачено, - официант быстро расставил тарелки на столе, смахнул со скатерти несуществующие крошки и исчез, как будто растворился в сумраке зала. Сестры накинулись на еду. После того, как был выпит чай и съедены пирожки, Сашу обуяло нестерпимое любопытство. Она отодвинула штору и в образовавшуюся щель начала жадно разглядывать зал.

-Оль, иди сюда – позвала она сестру. И хотя Оля уже очень устала, и ей хотелось просто посидеть и осмыслить, что же все-таки происходит, но любопытство взяло верх, и она присоединилась к Саше. В небольшом зале было занято всего два столика. Ближе к ним, почти в центре зала, за столиком располагались пятеро: трое юношей, худых и длинноволосых, и две девушки неопределенного возраста с сосредоточенными лицами. Одна из них стояла и, выставив вперед руку с листком, нараспев каким-то заунывным голосом читала:

Я жила… Я жила… Я жила… Я жила не сейчас,

В прошлом веке.

Ветер, снег и еловые ветки…

Прошлый дом… Прошлый год… Прошлый час…

Рождество. Я одна. У окна.

В зале пусто. Потушены свечи.

Был иль будет торжественный вечер…

Это я. И забвенья волна…

Это я. Это я и не я.

Не впервые все было и будет.

Что-то память случайно разбудит,

Повернет колесо бытия…

Я проснусь где-то в мире ином.

И завертится времени ветер.

Эта боль неожиданной встречи.

И назад. В тот же год, в тот же дом.

Это сон, и не сон, и не быль.

Мы не встретимся вновь в этом мире.

И на призрачном жизненном пире

Наша встреча рассыплется в пыль.

«Это я и не я. Это сон и не сон…». Стихи были странные своей похожестью и непонятностью того, что происходило с Олей. Она как будто утонула, закружилась в этой карусели монотонных слов. Они погрузили ее в какое-то странное состояние полусна-полуяви, а может она на самом деле уснула.

- Оль, смотри, кокаинисты,- Саша показывала на дальний столик в углу, где сидели трое юношей с бледными лицами и странным блеском в глазах. В свете свечей они казались выходцами с того света.

- И откуда ты все это знаешь про кокаинистов. Вампиры какие-то.

В это время в зал с улицы вошел Данила, так про себя Оля называла молодого офицера. Ей показалось, что сама жизнь вошла с ним в зал, так отличался он своей улыбкой, энергией от этого загробного царства.

- Ну, барышни, добыл я вам доктора, да не какого-нибудь. Военного. Пойдемте, карета подана,- видно было, что он очень доволен, что смог найти нужного человека и что ему не в тягость это, а в удовольствие.

На улице их ждал экипаж, в котором сидел лет тридцати военный с саквояжем, с каким обычно ходили доктора.

- Вересов Константин Павлович,- коротко представился доктор. Голос у него был низкий и бархатный.

Когда уже подъезжали к чайной лавке, сзади что-то ухнуло, так, что дрожь пошла по земле. Конь дернулся в сторону, чуть не перевернув экипаж.

- Нно, пшла, зар-р-раза,- заорал извозчик.

-Что это? – спросила перепуганная Ольга.

- Началось. Японцы. – Данила Владимирович склонился к Вересову. Они о чем-то тихо заговорили. И чуть было не проехали мимо лавки.

- Стой, приехали,- звонко выкрикнула Саша и, выпрыгнув вперед всех, заколотила в дверь.

- Останьтесь, поручик, нам еще экипаж понадобится. А то этот прохвост- Вересов кивнул на извозчика,- удерет с перепугу, другого не найдем. Как вашу матушку звать-величать?- это он обратился уже к Ольге.

Осматривал Вересов Людмилу Петровну довольно долго. Все не спавшие ожидали в соседней комнате. Саша, уже переодетая в свое платье, дремала на диване, уткнувшись в Дашино плечо. Даша тихо говорила что-то Ивану Степановичу. Оля стояла у окна и вглядывалась в темноту. Смотреть было не на что: окно выходило во двор и почти упиралось в каменную опорную стену. Часы пробили половину второго ночи. Как странно. Оле казалось, что с того времени, как она проснулась в этом мире, прошла уже целая вечность, а прошло всего-то четыре часа. Она знала все про этот мир, знала всех, кто находился рядом, и в то же время помнила все, что было в мире другом. В ней одновременно жило две Ольги, вернее, она-то была одна, а жизни у нее теперь было две. И она вдруг поймала себя на мысли, что она готова остаться здесь навсегда. Здесь была вся ее семья, а еще был он, ее новый знакомый, поручик Фролов.

- Ну вот, все не так уж плохо, как казалось с первого взгляда,- Оля вздрогнула и обернулась на голос доктора,- Все будет хорошо. Рана не опасная. Я ее обработал, наложил повязочку. Ожоги мажьте бальзамчиком корейским, хорошая, скажу я вам, вещь, я в своей практике сталкивался, заживает все наилучшим образом. Мы, русские, такого делать не научились и, наверное, никогда не научимся. И покой. Лежать дней десять. Питание и сон – вот основное лекарство. И вот рецептик, будете давать, как прописано. И доктора своего пригласите, что бы больная была под наблюдением. Я дал ей успокоительное, она будет спать до утра. А за сим разрешите откланяться.- все это Вересов произнес совсем другим голосом, не таким, как говорил с Данилой Владимировичем. Наверное, у докторов две манеры общения, одна для больных и их родственников, а другая – для всех остальных. Оля вдруг испугалась, что вот сейчас Вересов выйдет на улицу, сядет в экипаж и уедет. А с ним и Данила Владимирович. И она его больше никогда не увидит. Ольга выскочила на улицу, чуть не сбив с ног Ивана Степановича, который вышел проводить доктора.

- Константин Павлович, погодите.

Вересов стоял возле экипажа и о чем-то оживленно разговаривал с поручиком. Оля почти бегом спустилась на Китайскую.

- Вы не могли бы отвезти меня до аптеки Боргеса.

- Ольга Петровна, а надо ли вам туда. Посмотрите, что кругом творится.- Вересов смотрел на нее устало и с каким-то укором. И действительно вокруг, то там, то здесь, а точнее, со всех сторон слышалась стрельба. Со стороны корейской слободы виден был пожар и валил густой черный дым. Где-то далеко, наверное, в Гнилом углу без конца ночное небо озаряли вспышки. Кругом стоял монотонный гул, как будто в бухте разразился неимоверный шторм. И только здесь, возле Покровского кладбища, было относительно тихо. Все это привело в замешательство Ольгу только на мгновение. В следующую минуту она уже резко и решительно повернулась к офицерам, гордо вздернув подбородок, так, что капюшон упал с ее головы, и не заплетенные кудри рассыпались по плечам.

- Ну что ж, господа, если вы не хотите меня отвезти, то я пойду сама.- Глаза ее горели, и как же прекрасна она была в эти мгновения!

- Ну, куда же вы? – остановил Ольгу Фролов.- Оставайтесь здесь, я сам принесу все, что вам угодно и откуда угодно.

- Это невозможно. Мне не только лекарства купить нужно, еще найти отца.

- Где вы хотите его искать?

- Он должен быть в Земской управе. Он служит там в комиссии какой-то, он инженер по электричеству.

- Ольга Петровна, там кругом японские солдаты, слышите, стрельба отовсюду. Там ведь и убить могут,- Вересов как мог, старался отговорить Ольгу от опасного предприятия.

- И это говорят мне, барышне, гимназистке, два боевых офицера. Стыдно, господа, - Ольга как будто хотела подзадорить их и спровоцировать на необдуманные поступки, что, конечно, и возымело место, учитывая возраст офицеров и красоту девушки.

- Вересов, вы езжайте, пожалуй, и позаботьтесь, что бы меня отсюда забрали на рассвете, а я помогу барышне, - первым не устоял Фролов.

- Поручик, вы забылись, нам нельзя рисковать попусту. У нас важное задание. – голос Вересова стал неожиданно холодным и резким.

- Ну что вы, Константин Павлович, помню я все. Кто сказал, что я буду рисковать. Разве не прошли мы с вами всю Россию-матушку и до сих пор целы?

-Ну, как знаете. Тогда уж я вас, сколько смогу, подвезу. Едем незамедлительно, - с этими словами Вересов помог Ольге сесть в коляску, - Давай вниз по Китайской, свернешь в Косой и перед Алеутской остановишь, - крикнул он извозчику, - Посмотрим, что там на Алеутской творится, - это он говорил уже Фролову.

Свернули в Косой переулок. Здесь темно, только догадываться можно, где дорога. Доехали до Алеутской. Остановились. Темно и тихо. Не совсем тихо, конечно, но вблизи выстрелов не слышно. Тревожно как-то.

- Давай вниз до Боргеса, - командует Вересов извозчику.

Поехали потихоньку.

- Все, Ваш благородия, хоть стреляйте, дальше не поеду,- извозчику, сидящему гораздо выше пассажиров, было лучше видно все происходящее впереди.

- Что там еще такое?

- Японцы там копошатся, тащат что-то через улицу.

-Ладно, давай потихоньку поворачивай на Пекинскую, - скомандовал Вересов извозчику,- Все, граф, дальше сами. Смотрите, с японцами связываться нам сейчас не с руки. А впрочем, пойдемте глянем, что там происходит.

Офицеры соскочили с повозки и, прижимаясь к стене дома, быстро побежали к перекрестку. Ольга осталась одна, не считая, конечно, извозчика, который тихо бурча, наверное, жаловался на жизнь, обнимая морду своей лошади. Где-то совсем рядом грохотали взрывы. По небу скользил луч прожектора, временами опускаясь и выхватывая из темноты дома и улицу. Но Олю не пугал этот луч. Они стояли в густой тени дома, прожектор же, направленный, по-видимому, с какого-то корабля, освещал противоположную сторону улицы. Вдруг Ольга даже не увидела, а почувствовала какое-то движение возле стены дома. Она пригляделась: ничего не видно. Никого рядом не было. «Показалось, а может собака пробежала в подворотню», - подумала девушка и спрыгнула с экипажа. И чуть не наступила на прислонившегося к колесу повозки полулежащего человека. От неожиданности Ольга отскочила в сторону, но увидев, что человек не двигается, подошла и наклонилась над ним.

- Ты кто? – прохрипел человек.

- Ольга. Гимназистка.

- Что ты тут делаешь, гимназистка?

- Отца ищу, - Ольга сквозь темноту пыталась разглядеть говорившего.

- Наклонись ближе, - простонал человек. Оля наклонилась, - Я ранен и нет сил идти дальше. Обещай выполнить мое поручение.

- Я выполню, говорите, - выдохнула девушка.

- Нас взяли японцы на Полтавской в здании Военного совета. Мы в бой не вступали, японцев было много, две машины солдат. Взяли Лозо, Сибирцева, Луцкого, Мельникова и еще много наших. Всех повезли в японскую контрразведку. Запомнила, - раненый говорил, казалось, из последних сил.

- Да-да. Лазо, Сибирцев, Луцкий, Мельников. Отвезли в контрразведку. – повторила Оля.

- По дороге мне помогли бежать, но я был ранен. Ты должна найти Ольгу Лазо и передать ей, что бы она немедленно ехала в Гнилой угол в контрразведку, обратилась к японцам, и сказала им, что она приехала за своим мужем, прапорщиком Козленко. Запомнила. У Лазо документы на имя прапорщика Козленко. Об этом никто не должен знать, только его жена. - что-то заклокотало в горле у говорившего, он глубоко вздохнул и затих.

- Я запомнила. Прапорщик Козленко. Но где я должна искать Ольгу Лазо?

Раненый молчал. Оля осторожно пошевелила его за плечо. Голова незнакомца упала на грудь.

- Дяденька, дяденька извозчик, идите сюда, скорее.

Извозчик только на мгновение поднес зажженную спичку к лицу человека и тут же затушил ее.

- Лезла бы ты в коляску, барышня, нечего тут девице…

Но Оля не дослушав извозчика уже бежала в сторону Алеутской, где с разбегу наткнулась на офицеров, возвращавшихся к повозке.

- Вересов, там человек. Там.. Там.. – Ольгу бил озноб и она не могла больше ничего выговорить только показывала в сторону экипажа.

- Ольга Петровна, успокойтесь, все хорошо будет. Сейчас мы поедем батюшку вашего искать- Фролов отвел Олю в сторону и она не видела, как доктор быстро осмотрел раненого, как вдвоем с извозчиком они оттащили его с дороги и прислонили к столбу.

- Я обещала этому человеку помощь. Мне нужно найти женщину, но он не успел сказать, где ее искать. Я должна у него спросить.

- Он вам ничего уже не скажет. На Алеутской возле аптеки - японцы. Туда нельзя. За лекарством придется завтра посылать. К утру, надеюсь, все стихнет. Вересов нас до управы довезет. А что за женщину вам найти нужно?- спросил Данила Владимирович.

Оля поколебалась минуту, ведь незнакомец сказал, что никому она не должна доверять информацию. А потом решила, что ничего, собственно, она рассказывать не собирается, а узнать адрес женщины ей все равно у кого-то придется. А графу ей почему-то хотелось доверять.

- Ее зовут Ольга Лазо.

- Да? Как интересно. Жена поручика Сергея Лазо.

- Так вы ее знаете?

- Нет. А вот с ее мужем доводилось встречаться. Офицер. Дворянин.

- Он ваш друг?

- Скорее враг. Вы действительно ничего не слышали о Лазо?

- Нет, -ответила Ольга. И вдруг ее как молнией прошило. Ведь она не просто барышня-гимназистка, у нее за плечами стоит опыт почти столетней истории, о котором никто в этом мире не знает. И она должна этим воспользоваться. «Как же это я Лазо не знаю? Я же возле его памятника фотографировалась. Ходила в театр по улице, названной в его честь. Думала, что он жил на этой улице. А здесь его японцы арестовали. Полтавская улица будет названа его именем. Так. Что я про него знаю? Большевик, красный командир. Схвачен японцами в апреле 20 года. Сожжен вместе с Луцким и Себирцевым в топке паровоза. Стоп. Сейчас апрель 20 года. Значит, никто из тех, от кого она должна передать весточку Ольге Лазо, не вернется больше домой, не увидит своих родных. Или я не смогу найти Ольгу Лазо? А если найду, пользуясь своими необычными знаниями, и Ольга спасет своего мужа? Тогда история изменится. Нет, все должно идти своим чередом. Значит, я не должна искать Ольгу? А что я о ней знаю? Ничего. Даже имя никогда не слышала. Получается, я своим опытом никак не могу изменить ход событий. Все так и должно быть. Я должна найти ее»

- Ольга Петровна, что с вами? Вы меня совсем не слышите. Нас Вересов зовет ехать с ним до управы – Данила Владимирович, по-видимому, уже не в первый раз обращался к Оле, но ее так захватили собственные мысли, что она только сейчас его услышала.

- Что? Ехать до управы с Вересовым? Погодите, вы что-то говорили про Лазо. – Оля снизу вверх посмотрела на графа, - вы знаете, где можно найти Ольгу? Ведь вы же знаете?

- Есть некоторые предположения.

- Отвезите меня к ней, пожалуйста.

- Ехать никуда не надо, это здесь недалеко.

- Так что же мы стоим, пойдемте скорее.

- Ах, Ольга Петровна, если бы все наши офицеры были такими же решительными, как вы, то в России уже не было бы ни красных, ни японцев.- по голосу Ольга почувствовала, что Данила улыбается.

- Поручик, поторопитесь, если вы едете,- это уже Вересов кричал им, стоя в коляске экипажа. Офицеры коротко переговорили о чем-то, и экипаж тронулся по Пекинской. А Ольга с Фроловым остались одни на темной улице в центре Владивостока. Рядом были японцы, убитый незнакомец, Ольга Лазо, война, революция, эта ночь без сна в водовороте стремительных и непонятных событий. Они шли темными дворами. Офицер крепко держал Ольгу за руку, и ей было спокойно и надежно.

- Все, пришли,- они остановились перед дверью, - Не пугайтесь, Ольга Петровна, это черный ход. С другой стороны японцы, поэтому пойдем здесь.

- Данила Владимирович, вы можете называть меня просто по имени? А то я чувствую себя какой-то классной надзирательницей.

- Хорошо. Тогда вы тоже зовите меня по имени. Я ведь не такой и старый.

- А сколько вам лет, Данила?

- Страшно сказать, двадцать два года. Иногда мне кажется, сто я уже глубокий старик. Война, смерть кругом. Сейчас все дети быстро взрослеют. Я на фронт ушел в шестнадцатом году. Сначала немцы, потом красные. Так четыре года и воюю. Всю Россию прошел и Сибирь. Сейчас вот здесь.

Они шли по темной лестнице и тихо разговаривали. Толстые стены не пропускали звуков с улицы. Казалось, весь город спал.

- Где мы? – спросила Ольга.

- Гостиница «Золотой рог». Сейчас за дверью будет коридор. Вторая дверь налево. Если там нет вашей дамочки, то там наверняка знают, где она.

- Откуда вы все это знаете?

- Служба. Чем лучше знаешь своего врага, тем больше шансов остаться в живых.

- Вы не пойдете со мной?

- А как вы думаете, что будет делать партизанка, жена красного командира, увидев на пороге белогвардейского офицера? Кто бы мне еще вчера сказал, что я буду ночью пробираться под носом у японцев к Ольге Лазо, что бы сказать, что ее муж арестован этими самыми японцами, я бы это счел за оскорбление. А сегодня… Что не сделаешь для такой замечательной барышни.

- Откуда вы знаете, что он арестован? А, впрочем, какая разница. Спасибо, что вы не оставили меня. Не знаю, что бы я одна делала.- с этими словами Оля открыла дверь и очутилась в длинном полутемном коридоре со множеством дверей. Вторая дверь налево. Нужно постучать. Тихо. Никого. Нет, шаги. Свет брызнул в глаза Ольге. На пороге мужчина. Одет так, как будто он не живет в этом номере, а заседает. А, может, так и есть.

- Вам кого, барышня?

- Ольгу Лазо. Мне необходимо передать ей сведения от ее мужа.

- Ольга Андреевна, это к вам, говорит, что…

- Что с ним? – отстранив мужчину, на пороге появилась молодая черноволосая, чернобровая женщина. Она схватила Ольгу за руки и затянула в комнату, - Ну говорите же скорее.

Оля быстро пересказала все, что велел ей передать раненый, заодно упомянув, что тело безымянного мужчины лежит на улице, и о нем нужно кому-то позаботиться.

- Нужно ехать, немедленно ехать, - женщина всецело была во власти своих эмоций и сразу забыла об Ольгином присутствии.

«Ну вот и все. Совесть моя чиста. Я выполнила обещание. Теперь нужно папу найти и рассказать ему о том, что произошло. А то ведь он до последнего будет сидеть в управе, решать какие-то важные дела»- так думала Оля, выбегая из гостиницы.

Они шли по ночной улице. Гул понемногу стих, только отголоски пожаров еще виднелись в разных частях города.

- Расскажите о себе, Данила – попросила Оля.

- А что о себе рассказывать. Родился в Симбирске. Кроме меня в семье еще две сестры и два брата. С самого семнадцатого года ничего о них не знаю. Учился в той же гимназии, что и Ульянов-Ленин. Потом война, фронт, революция, опять война. Смерть, голод, тиф кругом, и мы с вами здесь, на краю России. Вы такая необычная, Ольга.

-Чем же я необычная?

- Вы так не похожи на других барышень. В вас совершенно нет никакого притворства, жеманства.

- А жеманство, Данила Владимирович, нам не по карману. Вот гимназия, в которой я учусь в последнем восьмом классе. – они стояли на перекрестке Пекинской и Суйфунской. Прямо напротив возвышалось величественное здание Зеленой гимназии. – Через два месяца я выпускаюсь. Начальница школы, Анна Гавриловна, обещала подыскать для меня какую-нибудь вакансию в городе. В лучшем случае у меня будут частные уроки. В худшем – поеду в сельскую школу учительницей с копеечным жалованьем. Так что наука обольщения кавалеров мне не пригодится. Пусть на нее тратят время барышни побогаче.

- Вы обиделись на меня?

- Нет, отчего же… - Оля не договорила. Она вдруг увидела маленькое чудо. Витрина торгового дома Кунста и Альберса, узенькое стекло почти на углу дома, было разбито, наверное, шальной пулей или взрывной волной. На самом краю, покачиваясь в порывах ветра и уже готовый упасть на мостовую, стоял маленький кораблик с алыми парусами. Еще порыв, кораблик покачнулся, и «Ах!»- и он лег в Олину ладошку почти у самой земли.

- Смотрите, Данила, какой хорошенький. Вам нравится?

- Да. Но почему у него паруса красные? Какой-то революционный символ.

- Вы ничего не слышали про Ассоль? Это повесть такая о девушке, которая ждала, что за ней придет прекрасный юноша на корабле с алыми парусами и увезет ее с собой. А над ней все смеялись и называли дурочкой. А юноша увидел ее спящую на берегу моря, и влюбился. А потом он пошел в город и узнал, что у Ассоль есть такая прекрасная мечта. И он купил много красной ткани, заказал паруса и забрал Ассоль вот на таком кораблике. Эта история о любви и мечте.

- Нет, не читал я такой повести. А кто автор?

- Александр Грин. Он писал эту книгу в тяжелые годы… - Оля хотела сказать «Гражданской войны», и замолчала. Книга вышла уже после войны, где-то в середине двадцатых. Откуда же тогда здесь этот кораблик? Тоже из другого мира? Или кто-то очень романтичный так представил свою мечту? Или это на самом деле символ революции? Нет, пусть это все-таки будет «Ассоль».

– Да, в тяжелые годы своей жизни. Если попадет вам в руки эта книжка, прочитайте обязательно. Хотя это чтение для молодых барышень больше подходит.

Они шли по ночной Светланской. Еще ни разу Оля не выходила в город ночью. Улицы без привычной суеты казались необыкновенно широкими, а дома, сливаясь с ночным небом, выглядели исполинами, стоящими на страже города. Снег уже сошел почти весь. И только там, где дворники скидывали его в огромные кучи, он еще оставался лежать и был похож на огромных серых зверей, уснувших на мостовой. Гул шагов рассыпался в еще морозном апрельском воздухе. Хотелось идти и идти, долго-долго, вместе. Но вот уже скверик и такой знакомый памятник. Нет, не Сергею Лазо. Он еще жив и находится сейчас в японской контрразведке, и его жена Ольга уже, наверное, мчится спасать своего мужа. А памятник ему поставят в сорок пятом. А сейчас на знакомом постаменте стоит еще скульптура адмирала Завойко. А впереди уже виднелось здание управы. Вокруг суетились люди. Горела крыша здания, и из разбитых окон тоже кое-где вырывалось пламя. Перед входом стояла пожарная машина, бегали пожарные с баграми и в касках, поливали водой из шланга в горящие окна.

- Вот куда из пушки-то японцы стреляли. А мы с Вересовым спорили, куда они целятся.

- Как вы можете так спокойно рассуждать, Данила Владимирович! Там же папа мой! Что с ним! Как тут вообще можно кого-то найти? – Оля смотрела на горящее здание и чуть не плакала. И тут вдруг совсем недалеко увидела отца.

Почти эпилог

Они сидели за обеденным столом с самоваром, куличами, крашеными яйцами. В центре стола стоял маленький кораблик с алыми парусами, символ толи революции, толи любви. Смеялись тихонько, чтобы не разбудить маму, спящую в соседней комнате, говорили ни о чем. Сашка бегала туда-сюда, от стола к папе и обратно. Папа доделывал дверь и командовал Сашкой: «Подай, принеси, убери». Дома уже горел свет, топилась печь-голландка, и вообще было чисто и уютно. Хорошо, когда в доме есть такой хозяин, как папа. Пришел, и все проблемы решены. Оля смотрела на сидящего напротив Данилу, и ей казалось, что он очень похож на ее отца. Нет, внешнего сходства никакого не было. Но Оля чувствовала каким-то своим девическим чутьем, что этот человек готов любить ее и защищать от любых невзгод. Папа опять позвал Сашу.

- Оля, я не должен этого говорить, но не могу не сказать вам… Я сегодня на рассвете должен покинуть этот город, эту страну. Мы везем очень важный груз. Благодаря этому грузу мы сможем вооружить армию. Мы снова поднимемся отсюда, с Дальнего Востока, с Сибири и восстановим власть и порядок. Мы уничтожим красных и прекратим войну. Поставим рабочих к станкам, а крестьян к плугу, и все будет по-прежнему. Вчера последние американцы покинули город. Их корабль стоит на рейде и ждет нас сегодня на рассвете. За грузом охотятся красные. Они преследовали нас буквально по пятам с самой Сибири. Часть груза мы не уберегли, а часть удалось переправить сюда. Здесь мы затерялись и затаились. Но теперь красным не до нас, япошки их здорово потрепали. Мы почти два месяца ждали такого удобного момента.

- Так вы знали, что японцы устроят переворот?

- Да, конечно. Наша разведка сообщила нам.

- Если вы так ненавидите красных, почему повели меня к Ольге Лазо. Ведь я передала информацию от ее мужа, а он же красный командир.

- Это уже не имело никакого значения, а ваша совесть теперь чиста. Лазо уже не помочь. Японцы знают всех их в лицо. Когда мы с Вересовым приехали за вами в заведение, я уже знал, что Лазо и его соратнички арестованы. Мы видели, как они белый флаг из окна Военного совета вывешивали и сдавались, трусы. Потеряли десять минут, извините, но не могли не насладиться столь приятным зрелищем.

«Золото Колчака, -вдруг мелькнуло в голове у Ольги, - Они везут в Америку часть золотого запаса империи, чтобы купить оружие и снарядить армию. Да, что-то такое по истории проходили. Если бы им это удалось, я бы выросла в другой стране. Значит, не удалось. А с другой стороны, если бы золото засветилось во Владивостоке, то об этом было бы известно, а ничего такого Оля не знала. Значит, скорее всего до Америки Данила Владимирович доберется. А золото-то до сих пор по всей Сибири кладоискатели ищут.»

-А вы у Колчака служили, Данила?

- Да. Я даже какое-то время был у него адъютантом. А почему вы спрашиваете?

- Да так…- Олины догадки подтверждались – Колчака же расстреляли месяца три назад…

- Два..

- Что? – переспросила Оля

- Два месяца назад. Ах, Ольга, о чем мы говорим? Колчак, груз, освобождение… Как это не важно сейчас. Я не то совсем хотел вам сказать. Я хотел сказать, что мы вернемся через полгода и я вас найду, где бы вы не были. Вы будете меня ждать?

Оля не успела ничего ответить. В комнату вбежала Саша, звонкая, веселая.

- Данила Владимирович, а вы знаете, Оля замечательно играет на гитаре и поет романсы. Попросите, пусть она споет.

«Ну вот. Я, оказывается, еще и петь умею» - подумала Оля, а вслух сказала:

- Ничего я петь не буду. Маму разбудим.

- Ну, пожалуйста, Оля, спойте мне на прощание, на счастливую дорожку. И на скорое возвращение. Тихонько.

- Ну хорошо, если что-нибудь получится после такой бурной ночи. – Оля взяла гитару, прошлась пальцами по струнам. А получается. Могу, значит. – Что же вам спеть?

И вдруг сами собой в голове зазвучали слова, и голос Караченцова подхватил знакомую мелодию и повел, а Ольга только подпевала этому голосу:

Я тебя никогда не увижу

Я тебя никогда не забуду

Не мигая, слезятся от ветра

Безнадежные карие вишни

Возвращаться плохая примета

Я тебя никогда не увижу

Замерли Олины пальцы над струнами, растворился в воздухе последний аккорд, и повисла тишина. И не было сил что-то еще сказать. И не нужны были слова. Только взгляд, глаза в глаза. Карие и зеленые… Сашка тихонько выпорхнула из комнаты. Данила коротко глянул на часы.

- Мне пора, - и голос его предательски хрустел и дрожал.

- Я провожу.

Они стояли в дверях той самой черной лестницы, по которой сестры несколько часов назад убегали от грабителей. Как недавно и как давно это было.

- Идите, Оля, простудитесь.

- А как же я узнаю, что вы благополучно погрузились на американский корабль?

-Ну, это как раз очень просто. Если что-то пойдет не так, то будет много шума. Без боя мы груз не сдадим. А если до рассвета все будет тихо, значит Бог на нашей стороне, и мы уже на пути в Америку. Все. Мне нужно идти.

- Погодите, послушайте, что я вам сейчас скажу, и хорошо все запомните. – Мысли сбивались, чувства мешали найти нужные слова. Но, в конце концов, Оля собрала все свои силы и уже спокойным и твердым голосом, как учитель на уроке, продолжила:

- Я, наверное, не имею права говорить все это вам, но не могу просто так вас отпустить, не предупредив. Не возвращайтесь в Россию. Вашим планам не суждено сбыться. И у вас здесь не будет шансов выжить. Даже, если вы вернетесь, то покиньте Россию до осени 22 года. 25 октября красные войска войдут во Владивосток, и меньше чем через месяц Дальневосточная республика объединится с Советской Россией. А потом будет тридцать седьмой год. И снова будут репрессии. Красные уничтожат всех, кто перешел на их сторону в семнадцатом году и позже. Всех, кто помог своими знаниями поднять страну из разрухи. Всех, кто не вышел из рабоче-крестьянской среды. Немногие уцелеют в этой мясорубке. А потом будет Вторая мировая война. Начнется она 1 сентября 39 года и будет длиться ровно шесть лет. 22 июня 41 года Германия нападет на Россию. Это будет страшная война. Россия, Англия и Америка выйдут победителями из этой войны. Советская власть будет существовать еще до 91 года. Запомните, вам нужно покинуть страну до 25 октября 22 года. Увозите всех, кто будет вам дорог. Увозите в Америку, в Австралию, куда-нибудь подальше. Той России, которую вы любите, за которую воюете, ее больше никогда не будет. Все. А теперь идите и берегите себя. – Оля резко повернулась и побежала вверх по лестнице.

- Я найду вас, Ольга. Я обязательно вернусь и найду вас. Я вернусь за вами – доносился снизу отчаянный голос.

В своей комнате она упала на кровать, уткнулась в подушку и долго-долго плакала. Саша сидела рядом, гладила сестру по голове и уговаривала:

- Не плачь. Все будет хорошо. Данила Владимирович обязательно вернется. – Голос ее был такой тихий, ласковый, журчащий, что Оля плакала все тише и тише и, наконец, уснула.

- Оля, Оля, проснись. Что тебе снится? Ты так стонешь. – мама стоит над ней и трясет Олю за плечо – Время уже два часа дня. Весь выходной проспишь.

- Мама, зачем ты встала. Вересов сказал лежать.- и тут же резкая мысль в голову, как молния: «Я же хотела рассвета дождаться, что бы послушать, тихо ли на набережной. Все ли в порядке с Данилой Владимировичем?» Оля соскочила с кровати. Сердце сжалось и заныло, боль подступила к горлу, стало нечем дышать. Она стояла в своей комнате на восьмом этаже. За окном стоял солнечный октябрь. Последн