Пройдет само собой, а одергивать и поучать - еще опаснее. Я видел детей, которых в пять

лет отучили говорить "я хочу", а в пятнадцать схватились за голову: "Он ничего не хочет!

Его ничего не интересует". А в двадцать пять и вовсе были в ужасе: "Что делать? Ему

ничего в жизни не нужно..."

И вот новая моя, человеческая, а не педагогическая любовь, кажется, побеждает:

- А мы его во дворе встретим, дядю Сережу, - удалось придумать мне. - Если у нас тесно,

Мы подождем его во дворе.

Ура! Его величество согласилось на такой шаг. Я чувствую себя счастливым. А что

делать? Кто скажет, как НАДО поступать в таких случаях? Или еще сложнее вопрос: кто

скажет, что должен был делать, говорить и чувствовать я - такой, какой я есть?

Уверен в одном: я не укрепил случайно вспыхнувшее зло в душе мальчика, и оно

улетучилось. Я победил. Не мальчика, нет! Победил зло. В это утро в мире зла стало на

Один атом меньше, чем могло быть.

Но так ли все? Правильно ли я поступил? Читательница из Кемеровской области Елена

Михайловна Елисеева пишет мне, что я не прав, что ребенок в то утро понял одно: можно

говорить "ненавижу" по любому поводу и в любое время, и если кто-то обидится, то

ребенок удивится и не поймет, почему человек обиделся. "На месте отца я бы

Отреагировала сразу, - пишет она, - сознательно и доходчиво объяснила бы сыну, что

нельзя говорить "ненавижу" без особой причины, ненавидим мы очень плохих людей,

например, фашистов. Это страшное слово - "ненавижу", хорошего человека оно может

оскорбить и обидеть, а ты понимаешь, как это - обидеть? Тебе было когда-нибудь обидно?

Вот видишь, так и мне обидно. Мне кажется, сразу надо было пресечь это. А отец

промолчал, и слово это злое не исчезло, оно только затаилось".

Вот случай показать, что такое разные педагогические веры.

Сначала кажется, что Елена Михайловна совершенно права и возразить ей нечего. Все ее