Вкладыш иллюстраций 9 page

Когда я услышал об иске Джуниора, я был настолько зол, что едва мог видеть перед собой. Дело было не только в деньгах; дело было еще и в том, что я на меня публично и несправедливо напал тот, кого я поддерживал и защищал на протяжении многих лет. Весь судебный процесс – фактический документ, каким-то образом оказался в Интернете, годе был размещен во всех своих непристойных подробностях. Битва естественно просочилась в широкую Вселенную поклонников хэви-метал, чьи рассуждения крутились вокруг двух гипотез:

1) Мастейн жадный, эгоистичный мудак.

2) Эллефсон жалкий, неблагодарный мудак.

Среди тех, кто нашел время, чтоб изучить этот вопрос тщательнее, громким вердиктом было: номер два.

Оправдание состоялось не только в суде общественного мнения, но и в зале Федерального Судьи Наоми Бухвальд, которая в январе 2005-го полностью отклонила иск Эллефсона. При этом она заявила, что иск был необоснованным. Каким он и был. В конце концов, Дэвид стал человеком, которому пришлось выписать чек. Чек на большую сумму. Мой адвокат сказал, что впервые за 27 лет его практики один из его клиентов, имея статус ответчика, получил деньги в результате судебной тяжбы.

К тому времени я уже создал новую версию Мегадэт, выпустил 'The System Has Failed', и отправился на гастроли. Какое-то время, когда я пытался собрать новый состав, казалось, что хотя бы один член старого Мегадэт примет участие в этом мероприятии. Даже когда переговоры с Марти и Джуниором, провавалились, Ник продолжал выражать желание вернуться в группу. Он показался в студии в Фениксе как-то летом 2004-го с U-Haul, полным оборудования и барабанным техником по имени Стикс. Этот парень высадил Ника, а затем заснул в грузовике, находясь на стоянке у магазина электроники Фрея. Это была Аризона, в середине лета, когда температура обычно взлетает до третьего десятка. Восемь часов спустя Стикс проснулся, обожженный и обезвоженный, но к счастью все еще живой. Тогда я знал, что Стикс не продержится долго на этой работе. Мы отправили его домой вскоре после этого.

В течение следующих нескольких недель еще больше барабанных техников приходили и уходили, и довольно скоро я пришел к осознанию того, что проблема была не в барабанных техниках; проблема была в Нике. Я думал, точнее надеялся, что Ник прошел очищение. Но требуется лишь немного времени провести в студии или репетиционном зале, чтобы непредсказуемое поведение и ненадежность выплыли наружу. Нельзя было скрыть этого. Новый бас-гитарист, Джеймс МакДонаф, был надежным, даже если и играл без особого энтузиазма. А бывший гитарист King Diamond был настоящим профи. Однако, Ник, оставался старым добрым Ником. Он играл песню или две, спрыгивал из-за своей ударной установки: “Дайте мне пару минут, ребята; я сбегаю в круглосуточный мини-маркет купить кое-что”, затем он садился на велик, оставляя всех остальных стоять там, покачивая головами в недоумении. Иногда он возвращался довольно быстро, а временами “пара минут” превращались в пару часов. Все это действительно стало странным и подозрительным, если вы были знакомы с историей Ника.

Однажды Глен предложил связаться с его братом, Шоном Дровером, чтобы узнать, заинтересован ли он в очередной раз вакантном месте барабанного техника. Шон играл на ударных в группе со своим братом и в качестве техника для барабанщика King Diamond, поэтому умел как следует обращаться с ударной установкой.

Через несколько минут мы говорили с Шоном по громкой связи, сделав звонок в режиме конференц-связи. Я находился в переговорной с Гленом и Джеймсом; Ник находился неподалеку, лежа на диване, темные очки закрывали его глаза, он пытался выглядеть отчасти скучавшей, недовольной рок-звездой.

“Эй, Шон” – сказал я. “Как поживаешь?”

“Отлично, чувак. Как вы там все?”

Не успел я ответить ему, как в комнату ворвался Ник. “Кто этот чертов парень? Я знать его не хочу”.

С этого момента все резко испортилось, все пытались скрыть свой гнев и неловкость. Я извинился перед Шоном, сказал ему, что мы перезвоним позже, а затем мы вышли на улицу, чтобы поговорить с Гленом, который по понятным причинам был обижен.

“Я не могу играть с этим мудаком” – сказал он. “Если он остается в группе, тогда я ухожу”.

Что я мог ответить? Не было смысла защищать или пытаться объяснить поведение Ника. Я надеялся, что он усвоит урок и на этот раз все будет иначе. Но, очевидно, ничего не изменилось. Я поговорил с нашим менеджером, и к концу дня Ника уже не было. Теперь нам требовался не только барабанный техник, но и барабанщик. И у нас было не так много времени – мы должны были отправиться на гастроли через пять дней.

“Как насчет Шона?” – предложил Глен. “Он уже знает все песни”.

Последний раз я слышал подобные смехотворные заявления от Эла Питрелли. Я позвонил ему из Денвера и середине гастрольного тура, через несколько часов после ухода Марти Фридмана.

“Да, я буду через пару дней” – сказал Эл. “Я знаю все ваши песни, вдоль и поперек, и я сыграю их даже с сигаретой, торчащей изо рта”.

“Мы не курим в нашей группе, Эл”.

“Ну тогда с жвачкой Никоретте”.

Он был у нас через два дня, все верно, но он не смог сыграть все песни. Даже близко. В них просто было слишком много особенностей. Конечно, игра на ударных была значительно менее сложной, чем игра на гитаре. Ты мог импровизировать, сохраняя такт и дух, пряча ошибки от самых требовательных ушей. Тем не менее, казалось смелым предположением, что Шон сможет занять место Ника в такой короткий срок.

Но у него это получилось. Парень знал все песни, которые должен был сыграть в турне. Не идеально, но, по крайней мере, не хуже, чем Ник. 'The System Has Failed’ был выпущен в сентябре 2004-го, получив в целом благоприятную реакцию от критиков и коммерческий успех. Учитывая все то, что предшествовало его выпуску, я был доволен тем, какой получилась пластинка. А затем мы отправились на гастроли и сыграли ее.

Первое выступление турне 'Blackmail The Universe' состоялось в Рено, штат Невада, в октябре 2004-го. К сожалению, никем не было установлено ограждение между группой и толпой. Если вам это кажется мелочью, то на самом деле это не так. Если у вас нет демаркационной линии на шоу Мегадэт, то всю ночь к вам на сцену будут забираться подростки. Именно так и произошло. Я провел два часа, играя на гитаре одной рукой и отмахиваясь от них другой. К концу выступления вся сцена была покрыта охранниками.

Мы прошли через все это без особых последствий, но потом, в раздевалке, я заметил, что Шон как будто не в себе. У него кружилась голова и были проблемы с дыханием. Когда его состояние не улучшилось, мы доставили его в местную больницу. Диагноз: головокружение.

“Это случалось раньше?” – спросил я Глена.

“Не знаю. Думаю, нет”.

“Что значит, ты думаешь?”

Глен пожал плечами. “Ну, он раньше выступал лишь пару раз. Я имею в виду на глазах у людей”.

“Какого хера?!”

Я не знал много о Шоне. Я предполагал, что он в течение многих лет играл в различных группах. У вас не получится быть настолько тренированным просто тусуясь с кем-то и играя в подвале. Но именно этим и занимался Шон. Парень полностью самоучкой и был напрочь лишен сценического опыта. Позже я узнал, что Шон и Глен выросли в неблагополучной семье, и чтобы справиться с болью, они погрузились в музыку. В этом процессе они не только стали профессиональными музыкантами, но и стали невероятно близки. Глен вышел за пределы подвала в мир профессиональной музыки. Он был тоже достаточно хорош. Шон, по большей части, остался за кулисами, довольствуясь помехами и работая в качестве барабанного техника время от времени выступая с Гленом в канадской студийной группе Eidolon.

И мы взяли этого беднягу – с избыточным весом, нездорового, неопытного, и бросили его перед тысячами голодных, трясших головами металлистов?

Нам повезло, что он не умер.

Но вот вам совершенно невероятный счастливый конец. Шон оказался одним из самых надежных и устойчивых музыкантов, которых я знал. Пять лет после крещения огнем в Рено, он по-прежнему является барабанщиком Мегадэт; лишь Ник Менза сидел за барабанной установкой дольше. Никогда не знаешь, что у каждого происходит внутри. Талант лишь одна из черт, необходимых для успеха, и она часто переоценивается. Шон потрясающий музыкант. Он барабанщик по профессии, но также может играть на гитаре, так же, как Глен гитарист, но при этом опытный барабанщик. Больше чем что-либо еще, Шон – человек, преодолевающий любые трудности, качество, которое имеет немалое значение в моих глазах. Парень просто продолжал тяжело работать и работать, становясь все лучше и лучше, обучаясь на рабочем месте, пока однажды он не стал выглядеть тем, кем должен был быть: барабанщиком одной из крупнейших групп в хэви-метал. Как можно не уважать такое?

Глен и его старший брат Шон Дровер. Они могли меняться инструментами

и мы так и делали несколько раз.

Хотя, честно говоря, у меня были смешанные чувства после этого первого выступления. Я не знал, протянет ли этот состав хотя бы неделю, не говоря уже о многих месяцах до завершения мирового турне. Но Шон вскочил прямо на лошадь, и стало сразу ясно, что он был не только талантливым, но и имел дух бойца. Глен был тоже хорош. И Джеймс. Впервые за…скажем…долгое время, исполнять музыку снова стало весело. Быть в Мегадэт было весело. Мы проехали с гастролями по Штатам в компании с Exodus, залы были переполнены, куда бы мы ни ехали. Затем, после перерыва на рождественские праздники, мы отправились в Европу с Diamond Head и Dungeon. Все шло гладко до мая 2005-го, когда нам нужно было выступить с Греции и Израиле с Rotting Christ и Dissection, обе из которых, справедливо или нет, носили ярлык “сатанинских” групп.

Теперь, это очевидно, стало чем-то вроде дилеммы. Когда я впервые принял христианство, я почувствовал, что мне требуется защитить себя от пагубного окружения. Некоторые проходили через спасение и переходили к окружению, которое вело к тихой достойной, осмысленной жизни. Я не мог этого сделать. Слишком многие знали, кто я и как жил раньше. Слава может быть потрясающей вещью; но может быть и стервой. Когда Дейв Мастейн объявляет о своем обращении в христианство, не будет недостатка в людях, которые найдут лицемерие в этом решении.

“А, ну да, точно…Мастейн христианин. Да этот парень чертов алкаш и наркоман”.

Ну, на самом деле, именно таким я и был. И разве может быть лучшая причина, чтобы впустить Бога в свою жизнь и искупить все те ужасные вещи, которые я натворил? Я не мог изменить мнение людей, и честно говоря, не хотел и пытаться, но я мог осуществить определенную степень контроля над своей жизнью. Я мог стать лучше. И осторожнее.

Одну вещь, которую я мог сделать для поддержания здорового образа жизни это избежать выступлений с группами, чье философское мировоззрение оскорбляло мои убеждения. Разумеется, существуют различные ступени всего этого. Я никогда не был тем христианином, который бьет вам в лицо и говорит, как нужно жить. Я не вербовал во имя Христа. Каждому свое, чувак. Но в этот момент моей жизни, вновь спасенной, было просто нездоровым делить сцену с группой под названием Rotting Christ. Группа, которая пару лет назад была частью фестиваля блэк-метал под названием «Fuck Christ».

Я даже не знал многого, если на то пошло, о музыке любой из этих групп. Но я знал точно, что если и была линия на песке, которую нельз было переступать, то это она и была. Мне было некомфортно играть с группой под названием Rotting Christ. Ее название было слишком оскорбительным. Вот как я это видел. Я находился в музыкальном бизнесе уже около двух десятилетий, продав более двадцати миллионов пластинок. Я заслужил право выбирать играть с теми, кто мне по душе.

Что касается Dissection, ну, здесь было все немного сложнее. Я зашел на их веб-сайт и обнаружил, что они из Швеции и один из членов-основателей группы, Джон Нодтвейдт, был настоящим сатанистом. Затем я узнал, что он поливает меня грязью в Интернете в свете моих религиозных преобразований. Я был, как он сказал, его “заклятым врагом”. Я не мог поверить в это. Я даже не знал этого парня, а он объявляет войну против меня. Поначалу я отмахнулся от этого как от старого доброго шведского безумия. Затем я немного больше изучил этот вопрос, и то, что я раскопал, было тревожно, если не сказать больше. Этот сумасшедший ублюдок недавно провел несколько лет в тюрьме по обвинению в соучастии в убийстве.

Независимо от мотива или степени вовлеченности, это был явно плохой парень с нарушениями психики, и я не принимал его угрозы всерьез. Я высказал свою озабоченность своему агенту, который в свою очередь выразил обеспокоенность промоутеру шоу…который тут же выкинул Dissection из выступления. Но это был не конец всему. Две недели спустя мы должны были выступать на фестивале во Франции с парой десяткой других групп в списке, включая Dissection. Я не имел контроля над этим мероприятием. Если мы выступаем в роли хэдлайнеров в турне и какой-нибудь промоутер ставил Rotting Christ и Dissection открывать наши выступления, тогда я определенно имел право наложить вето на это решение. Но фестивали это длительные, многослойные события, рассчитанные на широкую публику, и нет ничего необычного в том, что группы различных стилей выступают на одной сцене. Я полагаю, что мы могли бы сняться с фестиваля, но не считал это необходимым. По меньшей мере, пока Нодтвейдт не начал нести чушь в киберпространстве, на этот раз обещая, что когда Мегадэт прибудут во Францию, и он уже будет ждать меня.

Это привлекло мое внимание. Был парень, который уже отбывал срок в тюрьме, так что маловероятно, что перспектива наказания служила сдерживающим фактором. В этом случае, мой обычный арсенал запугивания – слава, деньги, власть, опыт в боевых искусствах, ни хрена не значил. Этот парень знал, каково это лишить кого-то человеческой жизни. Я - нет. Был ли я напуган? Да, в некоторой степени. Хотя больше я был зол, когда мой агент поставил меня в затруднительное положение, когда не только моя безопасность была под угрозой, но и я сам находился в центре большой сетевой ереси: Дейв и его предполагаемый христианский фанатизм (который не был фанатичным посольку я ни на кого им не давил) против бедного, безвредного поклонника дьявола и небольшой группы, которой он руководил.

За исключением, разумеется, того, что он не был безвредным. Он был убийцей.

Поэтому когда мы приехали во Францию, я помолился и был готов приступить к работе. Промоутер фестиваля нанял дополнительные силы безопасности на этот день, и мы приехали, не зная, чего ожидать. Первым, кого я встретил, был Джон Ди, который был в то время моим менеджером. Джон приехал туда в начале дня, для того, чтобы посмотреть на выступление Dissection, а затем сразу же разыскал Нодтвейдта. Не представляясь, Джон столкнулся с этим парнем, что-то вроде хулиганского удара плечом, просто чтобы посмотреть на его реакцию. Нодтвейдт, по словам Джона, был маленьким и невпечатляющим парнем, и удар чуть не сбил его с ног. Его единственный ответ на это заключался в том, что он посмотрел на Джона и сказал: “Простите, сэр”.

Затем он ушел прочь.

“И где он сейчас?” – спросил я.

“Ушел. Ушел сразу после выступления”.

Я подял руки в воздух, одновременно от облегчения и разочарования. “Ты разыгрываешь меня? Все эти беспокойства и хлопоты. А парень просто слизняк?”

Джон засмеялся. “Судя по всему, так и есть”.

Я никогда лично не встречался с Нодтвейдтом. Никогда не получал объяснений его онлайн-агрессии. Что, возможно, и хорошо – для меня сейчас очевидно, что парень был серьезно болен. К лету 2006-го он стер себя с лица земли, застрелив себя в голову во время, как ходили слухи, ритуального самоубийства. Странно, не правда ли, чем заканчивают некоторые из моих врагов? Между тем, я по-прежнему живу.

На протяжении многих лет более чем несколько человек направляли в мой адрес обвинения в лицемерии в связи с вопросом выступления с так называемыми сатанинскими группами. Как я пытался объяснить, это сложный вопрос. Прежде всего, теперь я гораздо более уверен в своей вере, чем в 2002-ом, когда впервые впустил Бога в свою жизнь. Моя духовность в значительной степени является моим личным делом, и той вещью, защищать и объяснять которую я вообще не считаю нужным. Но я полагаю, что когда вы пишете книгу, вам требуется быть откровенным насколько это возможно – вы находитесь в подобных обязательствах перед читателем. Поэтому буду откровенен. Я никогда не говорил, что не буду выступать с сатанинскими группами. Я не настолько глуп, чтобы делать такие огульные обобщения. Сказал я вот что: я не буду гастролировать с сатанинскими группами. Турне – это деловое соглашение, в котором я активный и добровольный участник. Фестиваль или одиночное выступление включает в себя множество групп, которые совершенно разные.

Кроме того, существует проблема в определении термина. “Сатанинский” - обобщающий термин, применяемый к практически любой группе с темной окраской. И иногда этот термин неправильный. Slayer – прекрасный тому пример. Люди могут задаться вопросом: “Как может Дейв говорить в один год, что не будет гастролировать с любыми сатанинскими группами, а на следующий отправляться на гастроли со Slayer?” Ну, по правде говоря, когда я впервые получил спасение, были вещи, которых я не знал. Это похоже на старую поговорку о том, когда готовишь: “Когда есть сомнения, отложите, что делаете”. У Мегадэт были возможности выступать с некоторыми другими группами, но некоторые из их текстов песен и музыка вызывали у меня дискомфорт. Я лишь хотел убедиться, что мне потребовалось время, чтобы начать играть с некоторыми группами. У меня долгая, и временами желчная история отношений со Slayer и Керри Кингом. Мы оба швырялись друг в друга обвинениями, с давних пор и до того момента, как я стал никем иным, как истинным христианином. Но Керри не сатанист, и Slayer не сатанинская группа. Мне потребовалось время, чтобы освоиться с некоторыми оттенками подобных терминов и необязательно чувствовать себя под угрозой, связывая мрачность с каждой группой.

Теперь я принимаю решения, рассматрвая каждый конкретный случай в отдельности. Это же так просто.

Я понимаю, что иногда религия, или отказ от религии, может быть самой главной вещью. Я знаю людей, которые играют в сатанинских группах, которые не особенно верят в то, чем занимаются. Может быть, они циничны. Может, они просто потерялись. Иногда я чувствую необходимость быть вокруг мрачных групп, если только ненадолго, просто для собственного утешения и назидания, так что я могу быть счастливым, что больше не пойду по этому пути. Я был там, чувак. Я могу сказать, какие люди настоящие, а какие нет, и для меня очень важно иметь возможность сказать: “Эй, я счастлив. Я вышел. Я нашел лучший путь”. Дело в том, что большинство людей, ставших христианами, сделали это так, как те чуваки по телевизору. Не радикалы, как я – люди, которые действительно рискуют и иначе принимают духовность. Знаете, есть целое движение детей, татуированных и одетых в черную одежду, которые исполняют тяжелую музыку, и у них отличные группы…и они верят в Бога. И в этом нет ничего плохого. На самом деле, одна из тех вещей, которую я бы хотел сделать в остаток карьеры, это помочь детям найти безопасное место исполнять рок-музыку. Я бы хотел, чтобы у меня это было, когда я был моложе.

Однако, дело вот в чем. Я провел много времени в качестве новогообращенного христианина, пытаясь получить комфорт в собственной шкуре. Бывали времена, когда я чувствовал себя спокойно и хорошо; бывали также времена, когда мне казалось, что я задыхаюсь. Лишь летом 2005-го я начал чувствовать гармонию между своей духовной и музыкальной жизнью. Это на самом деле произошло во время Gigantour, ежегодного шестинедельного хэви-метал фестиваля, который я задумал как ответ на множество фестивалей, возникавших на всем музыкальном ландшафте. Gigantour позволил мне стать лучше как в качестве музыканта, так и бизнесмена. Это было мое детище, и я обожаю его. Во время одного памятного концерта в Далласе, 2 августа, несколько парней из различных групп джеммовали вместе под песню Pantera 'Cemetary Gates', в память о покойной гитаристе группы “Даймберге” Дэрелле Эбботте. На протяжении многих лет у меня случались неприятные встречи с парнями из Pantera. Что могу сказать? Я был выскомерным алкоголиком и наркоманом. Было не трудно нажать на правильные кнопки, и когда Фил Ансельмо подходил к микрофону и говорил: “Нахер Мастейна”, во время разгорева перед выступлением Мегадэт во время турне 'Countdown To Extinction', это задело одну или две. Я сказал несколько нелестных вещей о музыке Pantera, и война началась. Но когда Даймберг был убит на сцене сумасшедшим фанатом в конце 2004-го, я подумал, что настало время отбросить всю эту херню. Я внес свой вклад в хвалебную речь на MTV и позже признал невероятные гитарные фишки и нежный дух Даймберга в открытом письме на своем вебсайте. Это был долгий путь к оттаиванию отношений с остальными участниками Pantera, и сыграть соло Даймберга на 'Cemetary Gates' остается одним из самых теплых моих воспоминаний о Gigantour.

Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на бессмысленные сражения. Я бы предпочел просто исполнять музыку и проводить время с теми людьми, которых люблю и уважаю. Эта мысль пришла мне в голову, когда я стоял на сцене стадиона Обрас в Буэнос-Айресе, в Аргентине, 9 октября 2005-го, на музыкальном фестивале Пепси. Какая ночь, какая публика. Мы не выступали в Аргентине в течение нескольких лет, а теперь они были здесь, неустанно и безумно радуясь нам, повторяя каждое слово каждой песни - распевая долбанные гитарные партии, Господи! Это было все равно, что у тебя в наличии 25 000 бэк-вокалистов. Я снова почувствовал себя, как ребенок, как будто хотел этого всегда. И поэтому, прежде чем уйти со сцены и отправиться домой, я наклонился к микрофону и дал им свое обещание:

“Я хочу поблагодарить всех вас за то, что пришли сегодня сюда и составили нам компанию этим вечером. Надеюсь, вы отлично провели время, потому что мы – без сомнения! И мы вернемся!”

И я имел в виду то, что сказал. Мегадэт в той или иной форме, будет жить. И я тоже.

Эпилог: Три катера и вертолет

Один из моих любимых снимков. До этого турне мы никогда раньше не использовали пиротехнику.

Фотография сделана Робом Шеем

Я сижу в проекционном зале в Фокс Студиос в Голливуде, смотря черновой монтаж кинофильма Уилла Феррелла. Мне очень нравится находиться здесь, поскольку это место представляет еще одну креативную сферу для исследования. Меня попросили представить некоторую оригинальную музыку в качестве сопровождения к фильму, так что моей задачей было просмотреть фильм и представить себе необходимый вид гитарной работы для двух конкретных сцен. Весьма интересно, если говорить начистоту, в том, чтобы быть приглашенным в этот мир. Я гитарист, исполняющий музыку в жанре трэш-метал, и нас нечасто приглашают в мейнстрим. Однако высокобюджетное летнее кино с участием Уилла Феррелла касается мейнстрима, поэтому я не могу не ощущать прилив волнения.

Кино идет, и я смотрю его больше для вдохновения, чем ради развлечения – странное ощущение, вне всякого сомнения.

“Прямо сюда” – говорит кто-то. “Вот где ты нам нужен”.

Я наклоняюсь вперед в своем кресле. Разговор о долгом, странном, замечательном опыте. Как же я сюда попал?

Внезапно мое внимание отвлекается. Музыка наполняет проекционный зал, подавляя диалог на экране, или может быть, это мне так только кажется, потому что я мгновенно ее узнаю. В киноиндустрии это называется “заполнитель”, музыка, которая никогда не будет использована в качестве музыкального сопровождения или саундтрека к фильму, предназначенная лишь для того, чтобы заполнить соответствующее место, чтобы дать фактическому композитору представление, что ему требуется для работы. Она служит и вдохновением и руководством одновременно.

Или в моем конкретном случае, раздражением.

Я поворачиваюсь к своему помощнику, Исааку. Ни один из нас не произносит ни слова. Но я могу сказать, что мы думаем об одном и том же:

Металлика? Твою мать, вы что разыгрываете меня?!

Исаак работает со мной уже несколько лет, достаточно долго, чтобы знать, что нет ничего более вероятного, чтобы вывести Мастейна из психического равновесия, чем неожиданное упоминание Металлики. И в этом случае все получилось настолько неожиданно, насколько могло.

Слышишь, Дейв? Вот что нам требуется! Что-то, что звучит как Металлика, но при этом не Металлика. Сможешь это сделать? Ну, пожалуйста?

На мгновение я свесил голову, а затем улыбнулся. И Исаак улыбнулся. А затем мы начали смеяться. Иногда мир настолько порочен, что тебя может спасти лишь чувство юмора. Я понимаю в тот же миг, что это никогда не закончится.

Это никогда…блядь…не кончится.

Когда-то будут опускать мой гроб в землю, готовясь сыграть для меня в последний раз (‘A Tout le Monde’ отлично подойдет), и кто—нибудь оставит диск Металлика в проигрывателе.

Я искренне стараюсь изменить свой взгляд по поводу всего этого. Нельзя так долго держать в себе обиду. Это просто опасно для здоровья. К сожалению, иногда мне кажется, что самый эффективный способ зарыть топор войны это бросить его в затылок черепа твоего врага. Именно так я считал пару месяцев назад, получив электронное письмо от Скотта Йена из Anthrax, завершавшееся словами: ‘Увидимся в Кливленде 3 апреля, ага?’

Я понятия не имел, о чем он вообще говорит.

“Что будет в Кливленде?”

Очередное электронное письмо вскоре пришло на мой почтовый ящик.

“Извини, моя ошибка. Я думал, ты знаешь. Металлика будут введены в Зал Славы Рок-Н-Ролла, я думал, ты тоже там будешь”.

“Извини” – ответил я. “Ничего об этом не слышал. Передай всем привет от меня, ладно?”

А теперь о том, что на самом деле произошло. Разумеется, я знал, что Металлика будут введены в Зал Славы Рок-Н-Ролла. Эта новость была объявлена еще осенью 2008-го. Я постарался выбросить ее из головы как можно быстрее, полагая, что даже если вы захотите докопаться до самой сути, все это было связано со мной…да ничего общего это со мной не имело.

Но электронное письмо Скотта, совпавшее по времени с завершением последнего европейского турне Мегадэт (при участии Judas Priest), оказалось дилеммой. Я знал, что будет дальше. Металлика собираются в Зал Славы, и меня пригласят на эту церемонию.

В качестве зрителя.

И действительно, пару дней спустя мой менеджер Марк Аделман сообщил, что было получено приглашение. Группа за меня и Пэм оплатит перелет в Кливленд и посещение большой вечеринки вечером в пятницу 3 апреля. Следующим вечером мы бы сидели среди зрителей, вместе с остальным довольно обширным семейством Металлика – офисными менеджерами, туровыми менеджерами, администраторами фан-клуба, роуди, кем угодно, и тепло встречали аплодисментами группу, когда Ларс и Джеймс и остальные парни были бы официально введены в зал.

“Что думаешь?” – спросил Марк.

“Ты прекрасно знаешь, о чем я думаю. Вопрос в том, как вынести все это?”

У меня была отличная отмазка: я был невероятно занят. Я находился дома в Штатах несколько время спустя турне с Пристами, затем я должен был вернуться в Германию, чтобы провести рекламную работу для Маршалл Эмплификейшн, а после того мне требовалось подготовиться к выступлению на предстоящем вручении награды Голден Гадс. И все это во время записи альбома Мегадэт. Для того, чтобы поучаствовать во введении в Зал Славы пришлось бы отказаться еще от чего-нибудь. Честно говоря, оно того не стоило.

Тогда я прикусил язык и написал письмо, по большему счету пресс-релиз, благодаря Металлика за то, что вспомнили обо мне, и поздравляя их с этим событием, но в конце концов выражая сожаление, что не смогу присутствовать на этом событии.

Так все и произошло.

Ни яда, ни гнева.

И в любом случае, не публично.

Разумеется, я словно шел по бревну. Я знал, что если покажу свои истинные чувства, тогда ни за что не смогу сидеть среди долбаных зрителей, когда заслуживаю того, чтобы подняться на сцену вместе с группой, которую помог создать – все бы качали своими головами и говорили: 'Да, это же старый добрый Дейв'.

И если бы я пытался вести себя отстраненно, многие сказали бы: “Ох, вот херня. Ему нет никакого дела. Он просто не хочет там находиться”.

Безвыигрышное утверждение, как часто происходило со мной в связи с Металлика.

И все же, я не мог уступать своим принципам по этому поводу; я не мог выбросить то, что лежало у меня на сердце. Лучше просто оставаться в стороне и держать рот на замке. Выбрать пресловутое шоссе.

Но я не мог оставить все вот так. Поэтому я обратился к Ларсу в последний раз. Я отослал ему электронное письмо, спрашивая, не могли бы мы в ближайшее время поговорить. Он ответил мне.

“Привет, чувак, сегодня долбанный загородный день и я гуляю с детьми. Может, лучше свяжемся через пару дней?”

Две недели спустя он написал мне снова. Типичное планирование времени рок-звезды: по неделе на каждый день. Тогда я тут же ему ответил: “Да, я здесь. Можем поговорить”.

Через пару секунд у меня зазвонил телефон. Я сидел на кухне в своем доме, на окраине Сан-Диего, прекрасным солнечным утром. Пэм сидела за столом напротив меня, так что я мог сконцентрироваться на чем-то позитивном. Разговор не был ни горячим, ни целительным. В нем не было катарсиса в любом проявлении. Он был практически банальным, будто у нас обоих не хватало сил на выражение эмоций. Теперь мы оба были близки скорее к 50-ти, чем к сорока годам, на склоне жизни, как ни крути. Если не было достаточно возможным обняться как братья, которыми мы однажды были, не стоило и усилий сражаться как воины.