ЧАСТЬ-2: МИР ТАБОРА

Есть масса способов усыпить читателя; один из них – излишнее теоретизирование. Тщится автор показать, какой он умный да знающий, а тому, для кого работа пришется, до этого-то как раз и дела нет: ему факты подавай, а не разглагольствования…Памятуя об этом, и мы не станем образованность показывать, да и нелегко показать то, чего…ладно! А станем – просто рассказывать с минимумом комментариев. И пусть читатель, если желание есть, сам теориями занимается, пусть сам делает выводы, пусть сам – на примерах – постигает мир цыганского табора. Оговоримся лишь, что все имена, кои ниже прозвучат – подлинные, события – реальные, герои – из плоти и крови.

ВПРОЧЕМ…

(вместо вступления)

Впрочем, два-три слова «общетеоретических» все же сказать придется. Так, для справочки. Точнее даже не для справочки, а для «сверочки» - чтобы легче было читателю ориентироваться. Конечно, постараемся по возможности избегать длиннот и повторений (хотя это и не всегда возможно), однако прежде чем начинать писать «криминальный» портрет нижегородских (и не только) цыганских таборов, хотя бы холст загрунтуем. Как положено…

Начнем с самого простого вопроса: а что, собственно, такое цыган? Само сочетание «цыганский народ» звучит столь же абсурдно, как, допустим, «германский народ». Ведь не относим же мы к одному народу немцев, англичан, шведов, далеко разошедшихся в этническом родстве, говорящих на абсолютно непохожих языках и порою откровенно друг друга недолюбливающих.

Так и цыгане: за полторы тысячи лет племена, вышедшие из Северной Индии в Европу, успели позабыть о том, что они «одной крови». «Испокон века встреча двух таборов негладко проходила, а если встречались разные племена цыганские, то добра не жди. Враждовали они между собой», - рассказывается в одной из народных сказок – о беззаконной любви юноши лаварского нэци к девушке сэрви. Характерен конец этой сказки: злосчастный парень, полюбивший кого не надо, был проклят обоими таборами, изгнан и погиб. А того характернее, что рассказчик даже права на трагедию бедного юношу лишил: по цыганским законам он вышел кругом виноват и получил по заслугам… (А что уж говорить о нецыганах, априорных, извечных и непримиримых врагах!)

Так что и здесь, и далее, когда произносим мы слово «цыган», должно делать некую поправку: законы у «русских», «крымских», «молдавских» и прочих нэци отнюдь не идентичны[6].

И все же нечто общее вычленить можно. «Мы дики, нет у нас законов!» – говорит в пушкинской поэме старый цыган… Это неправда. Перечтите предыдущие главы, в которых попытались мы объяснить, почему воспетая романтиками цыганская воля – не более чем миф, и почему это следует уяснить в первую голову. Эти не признающие никаких государственных законов, да и самого государства[7], люди – одна из самых «жестких» корпораций на земле. Без этой «жесткости» они просто не выжили бы…

Вся жизнь рома от рождения до смерти строго регламентирована. Едва успевает цыганка забеременеть, как уже известно, какова будет жизнь будущего младенца. В том числе – кто будет его супругом или супругой, чем он займется, когда вырастет, сколько лет проучится в школе (обычно – четыре класса, исключения редки), когда уйдет из родительского дома, на какой земле (и на какие деньги) поставит свой собственный. Как у всякого патриархального народа, авторитет главы семьи непререкаем, мельчайшие нарушения обычаев ведут к стычкам, порою – кровавым, и служат предметом долгих и нудных разбирательств (так называемый «рома крис» - «цыганский суд»), на которые в качестве судей приглашаются старейшины. Преступления, совершаемые «в своем кругу» и в отношении своих, за пределы оного круга, как правило, не выносятся, в том числе – и убийства. Семья погибшего, правда, получает право кровной мести, но до сведения властей никто, в том числе – родня убитого, об инциденте не доводит. Например, не так уж давно, на севере Нижегородской области двое подвыпивших цыган поссорились, один другого ножом пырнул – насмерть; власти об этом узнали едва ли не последними, когда ловить убийцу было уже бесполезно…

Отдать цыгану должное: деньги как таковые интересуют его постольку-поскольку. Деньги не для того, чтобы их тратить, а тем паче – куда-то вкладывать; деньги – нечто сакральное, показатель преуспеяния, удачи, счастливой судьбы. У одного из «баронов» оперативники Нижегородского УФСБ еще в 90-е годы при обыске отыскали 2 амбарных мешка, набитых сторублевками под завязку и изъеденных мышами. У другого стены и потолки в доме – немаленьком! – были обшиты золотой пластинкой толщиной в 2 микрона. Да пусти они эти деньги в дело… Не пустили. В могилу с собою унести собрались…

Это общая черта примитивных народов, живших в нищете, копивших золото на поминальные пиры и забиравших в могилу все, что на них не пропито. Потому-то «просчитать» действия цыгана невозможно, невозможно и сработать «на профилактику»: в гробу видал ром всю эту профилактику и практическую выгоду свою – тоже. Он – своего рода художник, работающий за идею…

Понятие добра и зла у цыган, опять-таки повторим, прагматизировано (если можно так выразиться) до предела. Добро – это когда сбыл партию героина и не попался. А зло – это когда наскочил на проверочную закупку и оказался на нарах. К арестам цыгане относятся философски: риск входит в правила игры. Сразу же предлагают 5-10 тысяч долларов (а в последнее время, бывает, и значительно больше) отступного, а потом уже спокойно и без гнева следуют за операми.

Однако на зону никому неохота, так что система наркоторговли, равно как и прочих «преступных проявлений», отлажена до мелочей, и, кстати сказать, тоже «национальна». Подробнее, да с примерами, поговорим об этом позже.

А пока скажем лишь, что таборный цыган продает героин, как дед его воровал лошадей, а мама торговала «палеными» импортными товарами. Элементарная честность – даже в криминальном бизнесе – ему просто противопоказана. Вот и начинается торговля «бодяжным» героином. Пересыпают зелье тальком, мукой, сахаром, даже мышьяком, не стесняются втюхивать покупателям и чистый тальк. Марихуану пересыпают табаком-самосадом.

Так же спокойно держатся ромалэ и на судах. Своих сдают редко, чужих – с охотой и абсолютно без всякого зазрения совести: гайджо рому не жаль. Так, когда был арестован несколько лет назад арзамасец Воронов, создатель преступной группировки, деятельность которой охватывала несколько областей, то на скамье подсудимых оказалось больше русских, чем цыган, причем последние упорно вытягивали друг друга и довольно охотно давали показания на своих славянских подельников…

Заметки эти вынужденно фрагментарны – слишком уж обширен материал. Да и не сказано многое: в свое время и в своем месте потолкуем. Однако несколько мнений старых сыщиков, тех, кому довелось поработать еще в советские времена, мы здесь приведем.

«Цыгане – не творцы. Они просто наиболее приспособленная для криминальной деятельности корпорация, - говорил покойный генерал-лейтенант полиции Владимир Николаевич Макаров, начальник Первого Департамента ФСКН РФ по ПФО, начинавший свою карьеру опера в самых глухих трущобах Приокского района и проблему знавший на понаслышке. – Они в старину воровали лошадей, коров, а иногда и детей [8]. Потом это стало неактуально; они принялись за фарцовку. Торговали импортной косметикой. Торговали дефицитной в горбачевские времена водкой. Когда начался в России «наркотический бум» – перешли на героин. И во все времена спекулировали золотом. Они – не причина, они – следствие: были, есть и будут!»

Другой опер говорил, что торговые таланты цыган, ежели использовать их в мирных целях, могли бы оживить торговлю на территории государства, и принести много пользы. Хватка, напористость, если можно так выразиться, «чувство рынка» у этих людей природные. И, честно говоря, жаль бывает, что свои

многочисленные таланты этот народ направляет на криминальную деятельность.

И еще одно, последнее, скажем, покуда вкратце: цыганские наркоторговцы все же – не болезнь, а симптом. Настоящие «героиновые короли» – не они, тут надо выше брать. Есть целые регионы, где цыган только на картинках видели, а ситуация с наркоманией там на порядок хуже, чем в Нижнем. Не стоит думать, что выдавив цыган из Нижегородской области, скажем, в Ивановскую (откуда родом все старшее поколение упоминавшихся выше кланов Москвичевых, Лебедевых и Николаевых), мы что-то решим кардинально. Славяне торгуют наркотиками не меньше цыган, и по сходным методикам; так стоит ли проводить «острые акции» в отношении одних наркоторговцев для того лишь, чтобы расчистить дорогу другим?

Однако, продолжим сравнение, и с «симптомами» бороться надо. Конечно, фурункулез радикально лечится переливанием крови, но и вскрывать нарывы тоже необходимо. Хотя они – лишь симптом. Но все равно ведь больно…

А пока изучением и проблемами цыган будут заниматься только сыщики «антинаркотических» служб[9] и администрация мест заключения – толку не будет. Мир «простодушного криминала» уцелеет – и будет существовать по своим странным законам – на нашу беду…

А теперь кое о чем упомянутом в этой главке и о многом – неупомянутом расскажем поподробнее…

ОДНА ИЗ ТЫСЯЧ…

Многоходовка оперативников Нижегородского УФСКН, начавшаяся в Сормовском районе Нижнего и завершившаяся в поселке Лукино Балахнинского района, была достаточно рутинной. «Вот это наш быт!» - вздыхал один из сыщиков после получасового бездеятельного сидения в автомобиле на обочине раздолбанной асфальтовой дороги, соединяющей два Богом забытых сельца. Засада – это всегда бездеятельность. Всегда – скука.

Скучала на заднем сиденье задержанная – седовласая дама с жестковато-интеллигентным лицом, вовсе не похожая на стандартную наркоторговку. Большинство розничников-«бегунков» - наркоманы, как правило, юные, с перепуганными кроличьими мордочками. А на лице 68-летней дамы (не только фамилию, но и имя-отчество ее мы не озвучиваем. Не потому что нельзя, а… язык не поворачивается) даже после задержания сохранилась печать интеллигентности. Да и какое иное может быть выражение у женщины, несколько десятков лет проработавшей школьным учителем…

Тут, собственно, можно было бы и заканчивать. Бумага горбатится, и перо отказывается выводить эти слова: учитель в роли наркодилера…

Но – не можем мы закончить на этой пафосной ноте, пока не завершена операция. Пока не взят основной фигурант, оптовик, снабжавший задержанную учительницу отравой – 35-летний цыган Рома Калмыков, щупленький усач с наколкой-перстнем на пальце руки. Перстенек выполнен в виде паука, что означает «ходку» за сбыт наркотиков…

…Рома появился на месте встречи вовремя – и был почти сразу же задержан. После нескольких минут запирательства (для порядка положено) повез Рома сыщиков в Лукино, свою штаб-квартиру, исполненную в виде Ноева ковчега…

Первым, кого увидели вошедшие в добротный пятистенок опера, был молодой цыган, уверенной рукой нажимающий на поршень вонзенного в вену шприца. Двадцатичетырехлетний Саня Николаев, прописанный в Семенове, на иглу подсел довольно давно. Ситуация для нынешних таборов стандартная: Санина мама, Софья Николаева, крупная оптовичка, много лет торговала отравой, покуда не нарвалась наконец на проверочную закупку и не отправилась на 11 лет в места не столь отдаленные. А сынок – на игле: в доме-то героин не переводился…

Здесь же и были Санина сестра, Ксения, белокурая и синеглазая, вовсе не похожая на цыганку. И супруга его, Татьяна, с места в карьер заявившая, что всех цыган под одну гребенку стричь нельзя, что она, например, «герычем» не торгует, а торгует, наоборот, вещами на Канавинском рынке. И когда под подушкой их с Сашей супружеской кровати обнаружили увесистый пакет с зельем, заявила, что это «не их». (Совсем как ежик из известного анекдота, сперва уговаривавший себя не совершать некую неделикатность, а совершив, убеждавший себя же, что это-де не он.)

Кроме того, в доме были: а) несколько разновозрастных цыган, судимых и несудимых, наркоманов и не наркоманов, грамотных и неграмотных, знающих даты своего рождения и не знающих оных дат; б) русские хозяева дома, слепой мужчина и его 15-летняя дочь – наличие жильцов для них способ выжить, и не особенно много у них возможностей разбираться, насколько оные жильцы законопослушны; в) гости, сплошь цыгане, живущие по соседству, среди них – оседлая и работающая супружеская пара: мужчина с корявыми натруженными руками и его беременная жена, два приятных исключения из не слишком приятного правила последних лет; г) наконец, мальчик лет четырех, непонятно чей, непонятно, кем опекаемый: родители его якобы умерли, и он живет в доме на правах «сына полка».

На его глазах взрослые «жахаются» героином. На его глазах дом превращают в притон для судимых и тех, кому еще предстоит. Он видит, как на татуированных руках его взрослых друзей защелкиваются наручники. И успешные обыски проходят на его глазах. Кем он вырастет…

…Операция подходит к концу. Одна из сотен, ежегодно проводимых нижегородской наркополицией. Стандартная. Не сказать, чтобы крупная, но и не мелкая. Скучная и рутинная. Собственно, именно из-за стандартности мы ее и вспомнили…

Теперь она подходит к концу. Рома Калмыков и Саня Николаев с браслетами на руках уходят из дома – скорее всего, надолго. Вслед за ними уходят и опера. Им еще предстоит долгая работа: от мелкого оптовика Романа нужно выйти на ребят покрупнее.

Чтобы «высушить» очередной канал поставок зелья. Чтобы не было на Руси ни учителей, сбывающих ученикам отраву, ни детей, растущих среди этой отравы и рано или поздно подсаживающихся на нее… Чтобы жизнь наша стала хоть чуточку безопаснее…

Рома Калмыков, равно как и его недавно скончавшаяся мама по расхожей кличке Хохлушка (среди нижегородских цыган много вообще много выходцев с Украины) из тех, чье существование признают даже правозащитники, даже такой защитник всего цыганского, как Николай Бессонов, признаёт. Они – якобы «отдельные», «не определяющие», «не составляющие большинства» - но все же преступники. И не о них сейчас речь.

Точнее, не только о них. Видеть надо было хладнокровные смуглые лица прочих гостей дома в Лукино! Только полненькая, похожая на плюшевого медвежонка Таня Николаева и вступила с нами в полемику, и то скорее из врожденной живости характера… На лицах же прочих не появилось вообще никаких эмоций: ни презрения, ни ненависти – вообще ничего. Ведь не мстим же мы зиме – за то, что холодно, и не испытываем жгучей ненависти к ледяному ветру. Стихия есть стихия, а ненавидеть можно лишь человеческие существа. Человеческие. А гайджо для рома не совсем человек…

«СЕМЕЙНЫЕ ХРОНИКИ»

Цыганская семья Муратовых материализовалась на Бору едва ли не из воздуха…

Впрочем, не совсем так. Не семья, а часть семьи, возглаваляемая 49-летним в ту пору Ахметом Калимановичем по кличке Филиппок. Уроженец Бора, когда-то, лет за пятнадцать до (прости, Господи!) второго своего пришествия на Нижегородчину, Филиппок, в котором взыграл «дух бродяжий», ушел кочевать по просторам Руси-матушки. Где был, что видел – Богу известно, и лишь в начале нынешнего столетия вернулся на родину во всей славе своей. Прежде всего выстроил добротный, хотя и не роскошный дом в пригородном селе Софронове – и приступил к тому, что экономисты-рыночники именуют «повышением благосостояния». Стандартным для нынешних цыган способом…

…Возведенная Филиппком «вертикаль» была типична для торгующих наркотиками таборных цыган. Сам он к зелью не подходил даже близко, ограничиваясь функциями «представительскими»: договаривался о каналах поставок и о «сферах влияния». Торговали же младшие, как правило – женщины.

…Недолго, впрочем. Первой попалась 19-летняя Кристина, дочь Ахмета. После нескольких проверочных закупок (брали по мелочи) потерявшая страх цыганочка загрузила в такси-«нарковоз» (о трогательном единении цыганских торговцев смертью с таксистами, причем не только частными, но и, так сказать, «официальными» нам в дальнейшем много говорить придется) несколько сотен граммов героина и была арестована. «Ты не представляешь, как горько она плакала!» – рассказывали опера. Что ж, жены и матери наркоманов тоже плачут…

Знамя, вырванное из рук Кристины, подхватила ее мама, Галина Муратова. Действовала она грамотно: сняла квартиру у пожилой борчанки, сама на месте появлялась изредка, предпочитая действовать через сеть «бегунков»-сбытчиков. В квартире желающие могли сразу и «жахнуться», чтобы на улицах глаза не мозолить. Через несколько месяцев Галина Николаевна была все же арестована.

Тогда Филиппок пустил в дело «тяжелую артиллерию» – своего 47-летнего брата Дмитрия. «Нестандартность» (а то, пожалуй сказать, что именно стандартность!) ситуации заключалась в том, что младший братец был ранее не судим, сроду не кочевал, всю жизнь проработал электриком в одном из ЖЭУ и после ареста предоставил суду отличные характеристики с работы и по месту жительства. И характеристики – не «дежурные». Довелось переговорить с людьми, неплохо его знавшими – соседями, одноклассниками. В один голос говорили они, что мужик был чудесный, и какой черт его понес под старость лет…

А подвело Митю святое для цыгана почтение к старшему – качество само по себе замечательное. Не сумел он отказать старшему братцу, согласился за долю малую (и ведь действительно малую!) торговать ширкой – ацетилированным опием – и в один прекрасный день попался. Несмотря на то, что действовал Дмитрий почти профессионально, куплю-продажу осуществлял едва ли не в лесных чащах (хотя почему «едва ли»? Там и осуществлял!), все же в один прекрасный день нарвался на проверочную закупку – и отправился на нары.

…Ахмет Муратов остался один-одинешенек. У крученого и битого жизнью кочевника хватило соображения не браться за смертельный бизнес самому. Однако, лишенный «рабочей силы», долго он не продержался. В одну из летних ночей страшный дом в Софронове сгорел, а вскоре после этого исчез и сам Филиппок – в никуда, как из ниоткуда и появился. За спиною его остались перемолотые судьбы его родни и тех, кого он подсадил на иглу. Но зловонный канал поставок пересох. Надолго ли?

Историю Филиппка вспомнили мы не просто так. Понятие рода у цыган свято по-первобытному. И прежде законопослушный и положительный Митя Муратов, попавший на скамью подсудимых в совершенно неприличном для первой ходки почти 50-летнем возраесте – не единственный горемыка такого сорта. Сколько раз бывало, когда по приказу старшего (порою – на два-три года всего!) младший член клана, прежде ни в чем худом не замеченный, безропотно шел на преступление, а потом – на зону.

А то и еще интереснее: посмеяться бы, да слезы глаза застят. Так вот, в начале 2007 года был со 122 граммами героина арестован 50-летний житель Сормова Александр Золотарев. На кой дьявол понадобилось ему вписываться в криминал – не знал никто, и меньше всего он сам. Дело в том, что Александр Иванович был в своем роде «представительским» цыганом – хоть сейчас на выставку. Промышлял традиционнейшим (и нечастым по нынешним временам!) цыганским делом – коневодством и барышничеством, имел лучший в области конный завод и кучу грамот от губернатора. Соответственно, и жил более чем зажиточно, имел приличные связи на самом верху, среди руководства области.

Чего, спрашивается, еще надо для счастья, притом – истинно цыганского счастья, национального? Но – видимо, что-то еще надо, чего нам, гайджо, не понять. Не сумел (а наверное, и не захотел) дядя Саша противостоять своей равнодушной к лошадям родне, занимавшейся поставками наркотиков из Ивановской области в Нижегородскую. Вот и хранил он отраву в своем небедном особнячке, передавал «курьерам»… Кстати, в ходе той же операции была арестована его родственница по кличке Гончариха с 51 граммом «белого китайца» - это, кажется, рекордное количество самой опасной разновидности «героиноподобной» отравы[10], изъятой в Нижнем… В дальнейшем мы, рассказывая о цыганах, неоднократно вынуждены будем упоминать, кто чей родственник и какова степень родства. Это не «для экзотики», это – важно! Более того, без этого наркобизнес и – шире – криминал «с цыганским акцентом» становится непонятен…

Но самая замечательная «родо-племенная» история случилась в Автозаводском районе Нижнего, когда совершенно неожиданно сбежал из дому молодой цыган из клана Лебедевых. Сбежал не один, с дочерью соседей, перекупщиков золота Воложаниных. Девушка эта ему в жены вовсе не планировалась, так что Воложанины, цыганская аристократия, сочли это похищение за «поруху чести». И ничего не придумали умнее, как захватить в заложницы сестру сбежавшего и предложить Лебедевым обмен… Тут, правда, цыганский закон на время уступил место закону государственному: об инциденте узнало руководство РУВД, затем – ГУВД. Дом захватчиков был окружен отрядом СОБРа. Незадачливым «террористам» напомнили, что они все же в каком-никаком государстве живут, где есть законы, а в законах – статья УК, карающая за захват заложников. Удивленные цыгане, громко сетуя на тупоумие ментов, вечно норовящих влезть не в свое дело, выдать добычу отказались и ощетинились четырьмя стволами двух охотничьих ружей…

Война все же не состоялась. Дело кое-как удалось замять – не в последнюю очередь потому, что беглецы уже некоторым образом породнили свои семьи, так что разлучать их уже не имело смысла. Делать нечего, пришлось мириться. Стороны ударили по рукам, распили мировую, послали по «цыганской почте» молодым об этом весточку. Все бы хорошо, но наутро одна из девушек воложанинского клана оказалась зарублена топором. А убил ее родной братец Паша за то, что та слишком уж громко радовалась мирному исходу дела и даже позволила себе усомниться в том, что захват заложницы был «правомочен»: дескать, любит сестра парня – так и нечего было ей мешать…

Действия Паши Воложанина по цыганским законам были признаны безупречными, а закон российский выдал ему аж целых два года условно, как за деяние, совершенное «в состоянии сильного душевного волнения». Аффект у убийцы признали сразу несколько экспертиз, подкупить которые невозможно было физически. То бишь получается, что возмутился парень совершенно искренне, и убивая сестру, действительно не помнил, что творил! Нам, «цивилизованным», этой искренности не понять…

…В районной прокуратуре Автозавода рассказывают, что Паша до сих пор иногда наведывается в гости. Хвастает своими успехами в коневодстве, а паче того – тем, что не так давно лучшего из своих скакунов подарил Никите Михалкову. Если это правда… что ж, будем надеяться, что лошадь не такая нервно-кровожадная, как ее бывший хозяин. А то кисло придется Никите Сергеевичу, а заодно и всей российской культуре…

«ШЕЛКОВЫЙ ШАТЕР»

-Здравствуйте! – вежливо произнес плотный прилично одетый мужчина лет 35. Круглое оплывшее лицо озарилось странноватой вежливо-вымученной улыбкой. «Заря», впрочем, получилась мутная и влажная: так бывает туманным осенним утром, когда рассвет видишь сквозь густую пелену занудливого дождя. Сходство дополнялось тем, что улыбка мужчины была действительно мутной и влажной: в тускло-черных глазах стояли слезы. Страха, обиды или боли от сковавших руки за спиною «браслетов» - неведомо. Наверное, всего сразу…

Лицо задержанного показалось мне смутно знакомым; впрочем, не поздоровайся он первым, я бы вряд ли его узнал.

Эх, времечко! Тогда, 10 или 12 лет назад, когда впервые попал в оперативные разработки УБНОН ГУВД по Нижегородской области юный цыган Миша, он же – Радж Бобров, был он строен, худощав, густоволос, а на темени его не сверкала аккуратная лысина, круглая, как тонзура ксендза. Глядел на него – и думал с грустью, что пролетевшие как одно мгновение годы, наверное, поработали и над моей физиономией. Оно и понятно: сменилось время. Сменился век. Сменилась правоохранительная структура, разрабатывающая Раджа и ему подобных. Постарели ветераны тогдашних баталий – и по ту, и по эту сторону закона…

А пятистенок в Ольгино все тот же. Та же ветхая мебель, тот же запах пыли, грязного белья и немытого тела. Тот же, привычно-заученный детский плач. И так же расфасованы в полиэтиленовые пакеты «балабасы» героина, коим под чутким руководством нашего героя торговала его супруга Крестина (так в паспорте!) Богомолова по кличке (или второму имени? У цыган традиционно имен по нескольку бывает) Лена…

И предварительная работа была та же, что и обычно: Богомоловы – фамилия в антинаркотических подразделениях известная. Разветвленный клан, оптовики не слишком высокого (и не слишком низкого, в самый аккурат) уровня, постоянно фигурируют они и в делах оперативных разработок, и в сводках о задержаниях. Вот и сейчас Крестину «приняли» после нескольких проверочных закупок с неплохой партией герыча. Радж, как подобает цыганскому мужчине, осуществлял из припаркованной поодаль машины общее руководство. Попались, впрочем, оба: у главы семьи – случай нечастый – некоторое количество наркотика оказалось при себе, так что на нары, скажем уж забегая вперед, семейка отправилась в полном составе…

Оставалась самая малость: обыскать их жилище, отвезти в управление, допросить, выявить канал поставок, выйти на поставщиков, задержать их по вышеозвученной схеме, выйти на их хозяев… и так до афганской границы. Однако сперва – обыск…

…Хрупкий тоненький 16-летний парнишка с огромными печальными глазами монотонным, без эмоций, голосом просил отпустить его и клялся в своей полной непричастности ни к чему на свете – даже к собственному появлению на свет. Таким – чуть постарше – был и Радж, когда впервые судьба-злодейка столкнула нас с ним на темной (лучше сказать, грязно-белой от героина) дорожке. Нужды нет, что Раджу пацан этот не родной, приемный…

Трое родных – девочка и двое пацанят – восседали рядышком на тахте перед недешевым телевизором и старательно плакали; на симпатичных черноглазых мордашках было больше отвращения, чем страха. Хотя, когда вошел я в комнату, старшая девочка, пробормотала сквозь всхлипы: «Садитесь, пожалуйста!» Видно было, что слова, да еще и русские, даются ей нелегко. Но – и это самое… да что там – самое страшное! – что на искаженном личике не было ни особого страха, ни угодливости. Просто, коли уж гость вступил в горницу, воспитанная цыганская девочка обязана оказать ему внимание. Пусть он презираемый гайджо, пусть не с добром вошел в хату; все это не повод забывать о святом обычае гостеприимства…

«Страсть к наружному великолепию и вместе отвратительную неопрятность (цыганских жилищ) невозможно достаточно сблизить в воображении», - писал в свое время приятель Пушкина писатель Александр Вельтман в «Воспоминаниях о Бессарабии». Ничегошеньки-то за два прошедших века не изменилось: «великолепие и неопрятность» - едва ли не первое, что бросается в глаза в доброй половине цыганских домов.

…В протекающих сенях, в подмерзших лужицах свалено до потолка грязное белье. Когда сыщики пытаются разгрести его (обыск есть обыск; отраву где только не прячут!), в нос ударяет такой аромат, что невольно вспоминается поговорка, что-де не всякую субстанцию безопасно трогать…

На плите свалена грязная посуда с заплесневевшими остатками еды. Причем посуды этой столько, что вчуже думается, что хозяева всякий раз перед едой покупают новые тарелки. Из сахарницы, даже не особо торопясь, выползают и расточаются по углам потревоженные тараканы исполинских размеров. Пол немыт, кажется, со дня постройки дома. На ветхих проваленных диванах – какие-то грязные и тоже вонючие тряпки. Лишь два великолепных телевизора и вполне пристойный компьютер (в доме – ни одного грамотного!) напоминают, что хозяева дома все-таки не у станка деньги зарабатывают, что героинчик – он дорогой…

Оклады с икон ободраны, а прежде были серебряные: Радж говорит, что дом их был незадолго до нашего визита обокраден: «Чтоб у них, сволочей, руки отсохли!» Поскольку Ольгино – поселок почти чисто цыганский, гайджо и появляться там (не то что грабить!) просто не слишком безопасно, то, скорее всего, «отсохших рук» он желает своим же. Хотя… кто знает, наркоманы, того же Раджа клиенты, в поисках средств на дозу способны на любые подвиги…

Декоративный камин – память о «шатровой» кочевой жизни – выполнен на заказ и стоит баснословных денег. И вазы (в одной из них был обнаружен увесистый пакет с героином) тоже не на толкучке куплены…

Так и живут: среди грязи, вони, дорогих эксклюзивных вещей и наркотиков простодушные торговцы смертью. Так и дети их живут; когда спросил я, где же они спят, выяснилось, что трое маленьких спят все вместе на самом вонючем из диванов…

В школу они не ходят: нечего ерундой заниматься. Едят из одной тарелки с тараканами, и едят плохо, судя по худощавым мордочкам и голодному блеску в глазах. Зато ничего не боятся: во время обыска успокоились, шутили, весело беседовали с операми, поджидая тетку, у которой теперь предстоит им жить. Родителей в ближайшие годы они не увидят. Но им на это, кажется, наплевать…

Тетка малышей, Люба, уводя ребятишек с собою, в сердцах ворчала на сестру: «На дурное времени у нее хватает, а на детей да на дом – нет!» А я глядел ей вслед и думал, что, быть может, годков через десять кто-нибудь из этих троих забавных и очень красивых (даже под слоем грязи видно!) ребятишек улыбнется мне и вежливо поздоровается, морщась от боли в скованных наручниками запястьях. Как отец в свое время…

Домик семьи Бобровых – Богомоловых, если можно так выразиться, «полутипичен». Пожалуй, ровно половина цыганских домов именно такие, и бессарабские наблюдения Александра Вельтмана долго еще актуальности не утратят.

Вообще среднецыганский дом – это нечто. Ковры ручной работы на загаженных полах, иконы в окладах чистого серебра (а то и золота) – на обшарпанных, вопиющих о побелке стенах. В каждой комнате прежде бывало по навороченной видеодвойке, а нынче зачастую и компьютеры последних модификаций, иной мебелью порою даже не пахнет. А порой – не то что «пахнет», а набиты комнаты на заказ исполненными модерновыми шкафами и креслами… Хозяева одеты в невообразимые лохмотья, а челюсти сверкают золотом. В каждом ухе у громко жалующейся на бедность оборванной цыганочки висит по недорогому – и недешевому, в самый раз, - автомобилю…

Однако бывает и по-другому. Году, кажется, в 2004-м тогдашний начальник Первого Департамента ФСКН РФ по ПФО Владимир Николаевич Макаров, ныне, к сожалению, покойный, вдруг совершенно неожиданно созвал пресс-конференцию.

-Коллеги, прошу обратить внимание! – голос генерала подрагивал, а в жестких все повидавших глазах опера с тридцатилетним стажем застыла растерянность. – Я очень прошу представителей телекомпаний взять для распространения оперативную съемку, а для газет кадры нарежем. Я очень прошу… Да вы сами посмотрите!

…А там было на что посмотреть! Впоследствии, готовя материал к печати, единственный раз за всю свою журналистскую практику столкнулся я с недоверием к иллюстрациям: долго не мог поверить редактор газеты, что фотки, представленные в качестве иллюстраций, не в музее-усадьбе какого-нибудь графа сделаны… Люстры кованой бронзы стоимостью в 250 тысяч рублей в ценах 2004 года. Дубовые лестницы с инкрустацией. Витражи. На заказ исполненная мебель. Плазменные телевизоры с метровыми по периметру экранами. Наконец, импортные камеры слежения и электронные мерные весы новейшей модификации, при виде которых у экспертов потекли слюнки: ничего даже близко похожего у них не было и быть не могло: дороговато…

Да и сам трехэтажный особнячок выглядел… короче, надо его видеть. Или не надо, если вы всю жизнь проработали у станка или за чертежной доской, перебиваетесь с хлеба на квас и наивно гордитесь своей честностью. Чтобы не было вам, господа, мучительно больно за бесцельно, хотя и праведно, прожитые годы… «Вот так должны жить белые люди! – с прежней растерянностью произнес Макаров. – А цыгане – это мы…»

Камеры слежения в итоге не помогли: спецназ наркоконтроля хорошо знает свое дело. А на сам особняк оперативники вышли после серьезной операции. Во время разработки канала поставки в Нижний Новгород афганского героина сыщики задержали на съемной квартире четверых цыган. У них было изъято 2,6 кг «герыча», полтора миллиона рублей, валюта и несколько карабинов «Сайга». Продолжая разработку, опера и вышли на особняк в поселке Высоково Сормовского района.

В самом доме было найдено еще полкило отравы, причем разносортной – и больше ничего! То есть, совсем ничего: хозяином особняка по документам числился 14-летний пацанчик, взиравший на мир чистыми и ясными темно-карими очами в поллица и не ведавший вообще ничего, даже собственного имени. Из взрослых дома оказалась лишь 30-летняя смазливая черноглазая пышечка Маша Петрова, которая, весело улыбаясь, сперва пообещала обвинить сотрудников в попытке изнасилования, а затем, когда отыскали в особняке схрон – 260 граммов герыча и 297 – метадона, в провокации. Впрочем, отдать ей должное, особо на своем не настаивала: с той же озорной улыбкой на лице отправилась вслед за операми в СИЗО, а там – и на 4 года на зону.

Сам же особняк до сих пор украшает окраину Сормова, разве что официального хозяина поменял…

Других доходов кроме продаж героина у хозяев дворца выявлено не было; потому-то и переписали они его на ребенка – ход, вообще-то для цыганского криминала в ту пору не совсем обычный, слишком тонкий. Но – чем черт не шутит, гайджо непредсказуемы – возьмут, да и вернут в уголовный кодекс конфискацию имущества… Так что пусть лучше на детей переписываются героиновые терема!

«СПЛЯШИ, ЦЫГАНКА, ЖИЗНЬ…»

Всякий раз, когда делаешь первый шаг за КПП исправительной колонии, любой, охватывает тебя чувство, совершенно непередаваемое. Словно хрупкий утренний туман, обволакивают тебя флюиды – страха, неприязни, странного скучающего любопытства. И – столь же непередаваемое ощущение чужого, «не нашего» мира. Вроде как по следам великого Данта в ад спустился. Ощущение это усиливается, когда вглядишься в лица «контингента» - жесткие, какие-то «стилизованные» как на дисплее компьютера, с мертвыми глазами…

Чужой мир, непонятный мир, нелюдской мир… По словам одной из сотрудниц знаменитой нижегородской «двойки» – женской колонии, расположенной едва ли не в центре Автозаводского района, «чтобы понять душу нашего контингента, надо прожить с ним бок о бок не один год».

Быть может, ощущение это было бы слабее, ежели бы самый упомянутый «контингент» был иным. А то ведь почти треть отбывающих срок женщин сидят по 228-й статье, карающей за нелегальный оборот наркотиков. Наркоманок и того больше. 35 женщин живут в особом бараке – для ВИЧ-инфицированных. Впрочем, вход-выход свободен,просто ночуют отдельно… Соответственно, тяжелые, мертвые взгляды зэчек вполне объяснимы: наркоману и на воле-то в глазки глядеть не рекомендуется …

Всего в 19 отрядах «отдыхают» чуть больше 1000 женщин, самых «разномастных». Нет-нет, да и мелькнет старое доброе лицо, вызывающее воспоминание о покойной бабушке. «Карателями» мы их называем! – объясняют мне. – Эти старушки почти все сидят за бытовые убийства! Поссорятся дома, дедушка – за палку, бабушка – за топорик… Дедушку на погост, бабушку – к нам…»

Трудности воли доходят и до мест лишения свободы. Так, на производстве – на швейной фабрике – работают меньше половины осужденных; остальные «безработные». Именно безработные: нет на фабрике рабочих мест!

Женщин стараются занять: проводят конкурсы на лучший отряд, даже на лучшую клумбу. Занимаются дамочки с охотой: в отрядах чистенько, на плацу – тоже, в столовой – образцовый порядок. Ни шума, ни громких споров, ни каких-то «понтов». Вообще все очень пристойно… Но мы, кажется, отвлеклись от темы…

Оскомину уже набили рассуждения о том, что наркоторговцы – сплошь цыгане, и наоборот. Конечно, из упомянутых 322 наркоторговок цыганок достаточное количество – 134, то есть около 40%[11]. Однако славянок все же больше… Да и цыганки разные бывают: четыре бабочки – строго добровольно – изъявили желание побеседовать с журналистами.

Здесь позволим себе маленькое отступление. Цыгану тюрьма не идет. Даже если точно знаешь, что там ему и место, все равно на зоне он, как чужеродное тело. И однотонная униформа вместо привычных разноцветных лохмотьев как-то не смотрится… А привыкнув к гортанным выкрикам разбитных гадалок на городских площадях, вчуже думаешь, что и на зоне эти дамы живут «по-вольному»… Однако на деле все не так. Или не совсем так…

…Кинематографически красивая, черноокая, подчеркнуто аккуратная цыганочка по имени Ирина выглядит лет на 10 моложе своих 32-х. Срок у нее 7 лет, два с половиной уже отбыла. Дежурные речи о том, как она во всем уже раскаялась, как ей здорово живется на зоне и как она, выйдя на волю, «больше не будет», хотя «вышла торговать в первый раз, никому ничего продать не успела, сразу взяли» – я опускаю. Зэков послушать, так только они в нашем подлом мире честными и остались. Но, оттарабанив «обязательную программу» и, задав сакраментальный вопрос, будет ли в скором времени амнистия, Ира немного успокоилась и начала говорить по-человечески – и по существу.

-Ты думаешь, нам, цыганкам, здесь сильно плохо? Да мы здесь отдыхаем! Слишком, конечно, долго, но – отдыхаем! Ты даже не представляешь, каково в цыганской семье живется женщине. Здесь хоть рабочий день нормирован, а ведь в наших семьях – каторга! Думаешь, почему почти все время женщины попадаются? Да наши же мужики заставляют нас идти торговать! И не откажешься, по нашим обычаям муж – это бог, а женщина – рабыня. Мужчины не работают, так ведь они даже и не воруют сами! Мы их кормим, мы! (Сама она, правда, была арестована вместе с супругом, тоже получившим 7 лет; все по-братски! – авт.) Для дочери своей судьбы не хочу, - говорит она вдруг совершенно искренним тоном. – Пятнадцать лет ей сейчас. Не хочу ни замуж ее за цыгана выдавать, ни вообще жить этой жизнью. А всего детей у меня трое. Вот выйду…

Верить цыганкам на слово – дело неблагодарное. Тем паче история красавицы Иры Касперович мне изначально была известна: не такая уж она белая была и пушистая, какой хотела предстать. Однако часть сказанного ею неожиданно подтверждают сотрудники: с цыганками у них – никаких проблем. Для того, чтобы выйти условно-досрочно, женщины, особенно имеющие детей, соблюдают режим свято. И руки у большинства на месте, и на фабрике работают, как надо, не отлынивают. И действительно видна у них многолетняя привычка к труду. Впрочем, что правда, то правда: молодая женщина у цыган, как у всякого патриархального народа, человеком считается с оговорками…

Кстати, Ирина – художественный руководитель самодеятельного цыганского ансамбля «Жемчужина»; семь женщин танцуют, поют и даже периодически дают концерты вне стен колонии. Одна из них – москвичка, и чуть ли еще не из «Ромэн».

…Три других цыганки не столь колоритны. Тереза Цирон, москвичка, смуглая, с неожиданно ярко-синими глазами, вопит о том, что ее посадили «не за дело», что зря ей дали 5 лет и незаконно впаяли «особо крупный размер».

-Я разве что делала? Я болею, я работала, а на заработанное покупала себе лекарство! А меня с лекарством и замели…

Короче, кто не понял: это вопль души наркоманки, сидевшей на героине и им же и притороговывавшей. (Впрочем, о Терезе и ее тогдашнем колоритнейшем муже по имени Лацик, ныне упакованном на 17 лет, не избежать нам говорить в другом месте!) Зрачки в ее глазах размером с булавочную головку – вечная каинова печать героиниста. «Так тебе, выходит, зона не повредила? Хоть не колешься сейчас!» «Двух лет хватило бы, а мне пять дали! Я этого так не оставлю! У меня связи! Вот выйду…»

Еще одной, полной 23-летней Ларисе Череповской по кличке Эсмеральда, осужденной[12] на Бору за сбыт «ширки» - ацетилированного опия – зона тоже не повредит; авось хоть грамоте выучится, если на суде не соврала, конечно. (Когда цыган говорит, что он неграмотен, это еще ничего не значит. Равно как и в паспорте его может быть что угодно написано…) У Эсмеральды – у единственной из всех наших собеседниц – нет детей…

Зато у жительницы Арзамаса Лены Вороновой – целая куча. Помню ее на скамье подсудимых, плачущей и как-то в одночасье позабывшей русский язык; пришлось тогда искать переводчицу из многочисленной «группы поддержки». Так тогда ни в чем и не призналась дамочка – хотя первую проверочную закупку производили оперативники УБНОНа ГУВД именно у нее. Но – муж ее, Михаил, возглавлявший тогда ОПГ из пятнадцати жителей Нижнего, Иванова и Вятки, цыган и русских, жестом царственной руки послал ее торговать. И – пошла, злосчастная рабыня (и ведь немолодая уже!), и попалась…

Вообще у цыган, как пишут Е. Друц и А. Гесслер, «замужняя женщина считалась (добавим, и считается!- авт.) нечистой… Молодуха была обязана выполнять всю тяжелую домашнюю работу: стирать, готовить пищу, производить уборку и. т. д… За малейшее неповиновение мужу цыганку ждало суровое наказание» Так было – так и есть. (И потому удивляться ли, что у цыганок любая работа в руках горит! Попробовали бы они иначе…) Даже за свадебным столом мужчины и женщины сидят отдельно – чтобы не дай Бог не опоганили женщины пищу и вино своих властителей. Даже у мусульман молодая женщина, кажется, не настолько бывает «зомбирована»…

Потому-то и «разрабатываются» цыгане-мужчины годами, прежде чем попадаются в руки оперативников. Да и вспомнить самые громкие дела последнего времени – кто оказывался «на черной скамье» и получал сроки? Марцинкевич, Безлюдская, Тайко, Солдатенко, Соня и Лана Жуковы, Павлина Логунова, та же Кристина Кузьменко, куча Тодоровичей – все дамы…

Потому-то и начали мы разговор о цыганских женщинах – с «зонного» репортажа. Арестовывают и водворяют их на зоны на порядок чаще, чем их господ и повелителей. Но бывает и по-другому…

…Из сотен смуглых цыганских лиц, виденных мною за время работы по наркотикам, сразу запомнилось одно, тяжелое, обрамленное темно-русыми с густой проседью волосами. Круглые черные глаза смотрели с привычной и скучающей властностью, твердые губы кривились странной, одновременно ласковой и презрительной улыбкой. «Баронесса!» – едва ли не с уважением сказал мне опер Приокского ОБНОНа, за которым увязался я в плановый рейд. Так впервые воочию увидал я тетю Шуру Логунову, легендарную Седачиху, «крестную мать» нижегородской наркоторговли…

Вообще-то, слово «баронесса» не совсем верное (однако примем его как термин). Есть цыганское слово «баро» - «большой», или, чаще – «баро шэро» – «большая голова». Так называют старейшин. По наследству власть «баро шэро» не передается, да и властью-то это не назовешь. Скорее, авторитет, наполовину в общепринятом, наполовину – в «уголовном» смысле. Женщина же, повторим, покуда муж ее жив, никакими правами не обладает – только правом, оно же и обязанность, ублажать его. Однако, как у всякого примитивного народа, пожилая вдова пользуется огромным почетом. Едва ли не со дня смерти мужа. Когда наши предки находились на той стадии цивилизованности, на какой нынче стоят таборные цыгане, у нас существовало понятие «матерых вдов». Некоторые из них достигали большой власти – та же княгиня Ольга, та же Марфа Борецкая – вдова новгородского посадника, правившая Новгородской республикой практически самовластно.

Я не затем все это поминаю, чтобы образованность свою показать. Властные, пожилые женщины – едва ли не самая опасная разновидность наркоторговок. Несколько организованных преступных групп задерживались сотрудниками наркоконтроля – и едва ли не каждую возглавляли дамы. Одна из них, тетя Надя Болтыш, проживала в доме № 5 по улице Фигнер на Бору, известном как «дом баронессы». Периодически жители «дома баронессы» отправляются в длительные вояжи по маршруту СИЗО – суд – зона. Но есть, точнее – были до последнего времени – две постоянные величины: во-первых сама 60-летняя тетя Надя. А во-вторых – крупные запасы наркотиков…

Работа была организована не по-цыгански солидно: существовала даже примитивная лаборатория, куда свозили опий, и где путем ацетилирования приготавливали из него зелье.

В последний раз штурмовали особняк баронессы в середине 2006 года. Началась разработка задолго до этого, и проходила по обычному сценарию: был отловлен наркоман из числа «особо доверенных» (незнакомых в этом адресе не обслуживали), согласившийся сотрудничать с операми наркоконтроля. Было проведено несколько проверочных закупок, после чего в один из дней перед недовольными лицами двух «продавщиц» появились алые удостоверения. Обе женщины, Екатерина Юзовенко и Пабай Янкешти, снохи хозяйки, ранее уже были судимы за сбыт наркотиков. Кстати, и в прошлый раз брали их в этом же адресе…

Однако задержать торговок, хотя бы и с поличным – полдела. Следовало еще отыскать их товар, хранившийся, естественно, вне дома. После долгих поисков в руки оперативников попала 2,5-литровая банка, наполненная черным раствором – «ширкой», а в целлофановом пакете было к тому же обнаружено – случай для тогдашнего Бора нечастый – 567 граммов героина. В течение нескольких часов, пока сыщики работали, к дому тянулись алчущие и жаждущие: 15 человек, пришедших за дозой, были в тот день оприходованы в порядке живой очереди. Повторяю, первому попавшемуся в том доме ничего бы не продали!

Баронессы дома не было: она в день операции находилась в Москве, тоже на операции, только медицинской. Да если бы и была, не факт, что попалась бы: слава Богу, снохи есть…[13]

Тут много чего еще рассказать можно. И о цыганской девушке, не сохранившей до свадьбы девственности и убитой наутро собственным отцом (случай дикий и все-таки в последнее время единичный. В Семеновском районе, кажется, дело было, лет уже 15 тому). И о том, что цыганка зачастую регистрирует рожденное ею дитя в десятке окрестных сельсоветов – притом что на разные имена. И о том, как мужья, соскакивая со статьи, закладывали своих благоверных, порою и не виноватых ни в чем… И о том, что совершенно невозможна в наше время (как, впрочем, и в пушкинское…) диковато-гордая Земфира: мужей цыганские девушки себе не выбирают, а замуж выходят до сих пор, бывает, лет в 14-15, а уж в 17 почти ни одной простоволосой не сыщешь (замужняя цыганка не имеет права ходить простоволосой. За это и побить могут, да как…) Да о многом! Но пока, для общего, так сказать, ознакомления, хватит и сказанного выше.