Глава 27. Элиза проснулась от странного ощущения, что за ней кто‑то наблюдает

Элиза проснулась от странного ощущения, что за ней кто‑то наблюдает. Она открыла глаза и обнаружила, что смотрит прямо в лицо Гвинет. Гвинет добродушно улыбалась.

Несколько секунд Элиза непонимающе смотрела на нее.

– Должно быть, я умерла, и мы вместе оказались на небесах или в преисподней.

Гвинет рассмеялась:

– Нет, Элиза, ты жива. Должна признаться, я так рада тебя видеть! Никогда не думала, что увижу тебя в ином виде, непохожую на воздушную сильфиду, но сейчас ты скорее напоминаешь самого толстого из монахов!

Элиза слегка покраснела, но рассмеялась вместе с Гвинет, все еще удивляясь, как та очутилась во дворце Джалахара. Она неловко поднялась – за последний месяц ее живот вырос вдвое – и спросила:

– Как ты оказалась здесь?

– Очень просто. Я отправилась к Саладину, по‑моему, это самый любезный и очаровательный из мужчин, а затем меня проводили сюда.

– Но зачем? – прошептала Элиза. – Гвинет, может, нам никогда не удастся выбраться отсюда. Теперь, когда ты здесь, тебя никогда не отпустят!

Гвинет пожала плечами.

– Я и не надеюсь на это. Знаешь, Перси всегда считал, что у меня есть страсть к приключениям. – Она вздохнула. – Я услышала о том, что ты ждешь ребенка, Элиза. Я думала, что тебе понадобится подруга.

Элиза изумленно уставилась на Гвинет. Тысячи вопросов вертелись у нее в голове. Тысячи опасений и тревог – и все они касались Брайана. Но если Гвинет… была рядом с Брайаном, зачем же она явилась сюда?

Гвинет прочла эти вопросы в глазах Элизы и торопливо заговорила:

– Сейчас он совсем здоров, Элиза. Он долго мучился в лихорадке, но победил и теперь силен, как прежде.

Плакать нельзя, напомнила себе Элиза. Она уже привыкла сдерживать слезы, но теперь ее глаза невольно увлажнились.

– Ты выходила его? – прошептала она Гвинет.

– Да, вместе с египтянином.

– Спасибо, – пробормотала Элиза, прикусывая нижнюю губу. Все остальное было не важно: Гвинет помогла ему выжить…

Но неужели он выжил только для того, чтобы погибнуть в бою?

– Гвинет, что задумал Брайан? Что он делает? Наверняка он знает, что я здесь. Гвинет, ребенок от него, а не от Джалахара. Он знает об этом? О, как это мучительно! Мне кажется, если он поверит, что ребенок от Джалахара, то уедет прочь, а значит, останется в живых; но я не знаю, смогу ли я вынести это… О, Гвинет, расскажи о нем, я так изголодалась по правде!

Гвинет смутилась, но всего на долю секунды.

– Он такой, как все мужчины, – задумчиво ответила она. – Он обезумел от ярости, узнав, что ты у Джалахара, а когда впервые услышал про ребенка… – Она развела руками. – Мужчины простодушны, как дети. Стоило ему узнать о том, что ребенок родится очень скоро, он поверил, что это его ребенок, которому предстоит появиться в чужом дворце.

– Но что он намерен делать? – прошептала Элиза.

Гвинет пожала плечами:

– Ричард ничего ему не позволит, пока силы не вернутся к Брайану. Но скоро… скоро он соберет лучших воинов и поведет их на штурм дворца.

Элиза упала на подушку, радуясь мысли, что он готов сражаться за нее, не важно, за что именно – за любовь, за свою собственность… или своего ребенка. Но эта радость была смешана со страхом: Брайан и Джалахар наверняка будут стремиться убить друг друга. Один из них погибнет. Брайан должен победить… но даже победа принесет ей боль, потому что Элиза втайне жалела пустынного властителя, который увез ее, но окружил вниманием.

И все‑таки она будет молиться о его смерти. Потому что кто‑то из них погибнет: Джалахар или Брайан.

– Джалахар знает, что ты здесь? – спросила она Гвинет, – Он знает, что Брайан… вскоре приведет сюда войско?

– Да, он знает обо мне, – сухо ответила Гвинет. – Никому не позволено приближаться к лучшей добыче Джалахара без его разрешения. Мне позволили остаться с тобой при условии, что я буду покидать комнату, едва здесь появится Джалахар!

– Он… ничего не сказал, узнав, что Брайан намерен появиться здесь?

– По‑видимому, он верит в судьбу, как и все мусульмане. Кажется, он всегда знал, что вскоре появится Брайан и что км придется сразиться.

– Я надеялась… думала, что он отпустит меня, если узнает, что его дворец станут осаждать лучшие воины‑христиане…

Гвинет вздохнула:

– Думаю, Элиза, ты недооценила гордость этого мужчины и силу его желания.

– Но я… недостойна этого, – пробормотала Элиза.

– Может быть, – добродушно ответила Гвинет. Она встала и принялась с любопытством оглядывать роскошную комнату, повертела в руках серебряную щетку, осмотрела украшенные драгоценными камнями марокканские кубки. – Твоя тюрьма совсем не так плоха! – заметила она.

Элиза вытянулась на постели. Последнее время она быстро утомлялась, на нее часто нападала сонливость. Иногда она мучилась от странных порывов, иногда чувствовала себя слишком усталой, чтобы о чем‑либо тревожиться.

– Все равно это тюрьма, – ответила она.

Гвинет обернулась и подошла к ней, пряча искры в глазах.

– Какой он, Элиза?

– Кто? – удивилась та.

– Джалахар. Ну, не прикидывайся, Элиза, ведь ты женщина, а не сухая ветка! Наверняка он возбуждает тебя, такой стройный и сильный! У него удивительное лицо, а смотрит он так, словно раздевает женщину и проникает взглядом ей в душу. Только слепая не заметит, что он сведущ в ласках… в любви… Он способен оценить красоту…

Элиза уставилась на подругу и соперницу с явным изумлением, а затем поняла ее. Джалахар казался ей привлекательным, и только любовь к Брайану помогала устоять против чар пустынного властителя.

– Я мало что могу рассказать тебе. Ты уже все знаешь, – ответила Элиза. – Он никогда не прикасался ко мне.

– Никогда? – недоверчиво переспросила Гвинет.

– Он пообещал мне, что оставит меня в покое до тех пор, пока не родится ребенок Брайана. – Элиза печально взглянула на Гвинет. – Брайан никогда не поверит этому, правда?

Гвинет пожала плечами, сделав гримасу.

– Может, и поверит. Он захочет поверить. – Она улыбнулась. – А теперь поднимайся.

Элиза прикрыла глаза.

– Зачем?

– Затем, что для тебя и для ребенка вредно, если ты будешь валяться целыми днями. Так роды будут гораздо труднее.

– Какая разница? – вяло спросила Элиза.

– Вставай! – настаивала Гвинет.

Элиза обнаружила, что ей проще сдаться, чем протестовать.

Утром, в последний апрельский день 1192 года по юлианскому календарю, Элиза проснулась от боли в спине – такой боли она еще никогда не испытывала. Она задохнулась, сжала в кулаках шелковые простыни, но сдержала крик. Рассвет только что наступил. Она поднялась и вздрогнула от боли, попытавшись налить себе воды. Внезапно Элиза ощутила, что сама словно погружается в воду; затем боль вновь появилась, и на этот раз гораздо сильнее.

Растрепанная и заспанная Гвинет бросилась к ней.

– Началось! – воскликнула она. – Стой спокойно! Я одену тебя и пошлю за Азфатом.

Дрожа от боли, Элиза послушалась ее. В глубине души она никогда не верила, что ей придется рожать здесь, во дворце. В мечтах она чудесным образом оказывалась на свободе и Брайан был с ней рядом. Но мечты не совпали с явью: ребенок просился в мир. Джалахар заставит ее принять решение: либо оставить ребенка у себя, либо отослать его Брайану…

К счастью, физическая боль избавила ее на время от душевных мук. Природа ставила перед ней единственную цель – помочь ребенку появиться на свет.

Гвинет сняла с нее мокрую рубашку и надела сухую. Стиснув зубы, Элиза добрела до постели. Она смутно слышала, как Гвинет стучит в дверь, услышала шепот и прикрыла глаза.

Когда она пришла в себя, Азфат стоял рядом, сдержанный и спокойный, как всегда.

– Еще не скоро, – произнес он. – Хотя воды отошли уже давно. – Он приподнял голову Элизы, подавая ей какое‑то питье и уверяя, что оно не причинит вреда ни ей, ни ребенку, а просто сдержит боль.

Резь прошла, но боль осталась. Время тянулось бесконечно медленно.

Азфат ушел. С Элизой остались Сатима и Гвинет, они прикладывали к ее лбу холодную ткань, убеждали дышать поглубже. Элиза услышала, как Гвинет перешептывается с Сатимой на ломаном французском.

– Почему ушел Азфат?

– Его вызвал Джалахар. – Сатима пожала плечами с обычной для мусульман покорностью судьбе. – Когда рождались его собственные сыновья, Джалахар уезжал из дворца. А сегодня, несмотря на то что ему предстоит бой, он желает знать, почему роды продолжаются так долго и почему она так страшно кричит.

Внизу, у фонтана во внутреннем дворе, Джалахар вышагивал по цветным плиткам и кричал на невозмутимого лекаря:

– Ты же лекарь, величайший из лекарей, египетский ученый! Почему же ты ничего не можешь сделать? Если она умрет, с ней умрешь и ты! Я велю бросить тебя живьем в кипящее масло!

Азфат вздохнул – казалось, угроза его вовсе не испугала.

– Она не умрет, Джалахар. Она страдает не больше, чем положено женщине. Я ничего не могу поделать, потому что жизнь идет своим чередом. Она кричит, потому что ей больно. Ни ты, ни даже великий Саладин не в силах приказать ребенку появиться на свет раньше, чем положено, даже если для этого ты велишь сварить меня живьем!

Джалахар метнул на лекаря гневный взгляд. Азфат подавил усмешку и еле заметно покачал головой. Должно быть, и рыцарь‑христианин, и эмир – блистательные воины – спятили из‑за этой белокурой женщины.

Азфат задумался. Так устроен мир: сам он был слишком стар и опытен, чтобы поддаться чарам прекрасного лица, но даже его завораживали лазурные глаза пленницы. Она не виновата в этом. Она уже стала легендой среди мусульман и христиан: красавица, которая согласилась выкупить жизнь своего мужа ценой собственной жизни, когда ее муж истекал кровью.

Азфат задумался о будущем. Он видел, что рыцарь‑христианин остался в живых только благодаря собственной воле, видел, как он вновь набрал прежнюю силу.

Азфат знал Джалахара, и если эти двое мужчин решат сразиться…

Азфат поклонился.

– Если ты позволишь, Джалахар, я вернусь к женщине и попытаюсь сделать все, что смогу.

– Ступай! – рявкнул Джалахар. Азфат скрыл усмешку и отправился к Элизе.

Несмотря на то, что Элиза считала себя умирающей и не протестовала бы, если бы кто‑нибудь решился облегчить ее муки ударом меча, роды были сравнительно легкими. Ребенок появился на свет незадолго до наступления сумерек.

Услышав его первый крик, Элиза настолько изумилась, что с радостью бы вынесла вновь всю пытку.

– Все кончено, тебе остается только натужиться в последний раз, – сказал Азфат.

– Но ребенок…

– Делай, что я говорю, – прервал Азфат. Перерезав пуповину, он вытащил послед.

Элиза видела, как Гвинет обмывает и пеленает новорожденного, и попыталась сесть.

– Гвинет, принеси его мне, прошу тебя!

Гвинет радостно рассмеялась.

– «Его»! Элиза, это девочка – настоящая красавица! Сейчас я вытру ее… у нее уже появились светлые волосы, а глаза – таких синих глаз я еще никогда не видела!

– Девочка! – воскликнула Элиза. – А я была уверена, что родится мальчик!

Гвинет осторожно подала ребенка Элизе. Азфат с интересом наблюдал за ними.

– Она станет красивой и, боюсь, причинит мужчинам немало горя, как ее мать!

Элиза искоса взглянула на Азфата, но непривычная улыбка сгладила резкость его слов. Лекарь объяснил, что сейчас уйдет и что Элизе следует заснуть.

Однако она была слишком ошеломлена этим чудом и любовью к нему, чтобы заснуть. И Элиза, и Гвинет, и даже Сатима были очарованы девочкой, когда Элиза сделала первую неловкую попытку накормить дочь. Прикосновение крошечного ротика к ее груди доставило Элизе невероятное наслаждение, и только от смертельной усталости она позволила Гвинет унести ребенка.

– Она напомнила мне маленького Перси, – произнесла Гвинет.

Элиза печально улыбнулась ей.

– Разве ты не скучаешь по нему каждую минуту, Гвинет? Как тебе удается переносить разлуку?

– Не знаю, – тихо ответила Гвинет, укачивая ребенка. – Я люблю его, по‑настоящему люблю… но я была вынуждена покинуть Корнуолл вместе с тобой. Мне казалось, я должна что‑то найти, не знаю, что именно. – Она взглянула на Элизу и задумчиво усмехнулась. – Ни о чем не тревожься, Элиза. Спи.

Исполнить этот приказ оказалось очень просто. Элиза не стала задумываться о будущем, о близком или отдаленном. Она прикрыла глаза и погрузилась в блаженный сон.

Глубокой ночью они с Гвинет вновь разглядывали ребенка, восхищаясь им, поражаясь его совершенству.

– Она будет высокой, – уверенно заметила Гвинет. – Взгляни на ее пальчики – какие они длинные! Длинные и гибкие!

– И личико у нее совсем не сморщенное! – с материнской гордостью подхватила Элиза. – Она просто прелесть!

Внезапно дверь распахнулась, и обе женщины испуганно подняли головы.

На пороге стоял Джалахар. Его лицо было напряженным, глаза устремлены на Элизу. Не поворачиваясь к Гвинет, он сделал жест рукой, кратко приказав. «Вон!»

Гвинет была не из тех женщин, что подчиняются приказам любого мужчины. Она взглянула на Элизу, пожала плечами и направилась к двери, но по пути задержалась и слегка коснулась щеки Джалахара ладонью.

– Твое желание – закон для меня, – с заметным сарказмом произнесла она, Джалахар схватил ее за запястье, и его глаза вспыхнули от раздражения.

– Не испытывай мое терпение, женщина, если ты хочешь вернуться в эту комнату.

Гвинет отдернула руку и вышла. Джалахар подошел к постели и сел рядом с Элизой, протягивая к ней руки.

– Я хочу взглянуть на ребенка.

Нелепая паника охватила Элизу; она была слаба, никогда еще не чувствовала себя такой беззащитной, но никогда не испытывала столь сильного желания защищаться. Она была не в силах выпустить из рук ребенка.

Джалахар обнажил зубы в нетерпеливой усмешке.

– Разве я когда‑нибудь причинял тебе вред? – сердито спросил он. – Ты считаешь, что я способен повредить невинному ребенку?

Элиза с трудом глотнула и протянула ему ребенка. Ей не следовало опасаться. Он осторожно принял драгоценный сверток, бережно поддерживая головку ребенка, долго смотрел на крошечное личико, затем разжал кулачок, как делала сама Элиза. Ребенок нахмурился. Джалахар улыбнулся и вернул девочку Элизе.

– Она и вправду красива. Как ты назовешь ее?

– Я… я пока еще не решила, – тихо ответила Элиза, опуская глаза. Как она могла дать ребенку имя, не посоветовавшись с Брайаном?

– Это следует решить как можно скорее. Думаю, ты захочешь окрестить ее по христианскому обычаю. Завтра приедет священник.

Элиза кивнула, прижимая к себе ребенка.

– Ленора, – вдруг произнесла она и добавила: – В честь королевы.

– А, да – Элеоноры Аквитанской. Королевы Франции, затем Англии. Еще до моего рождения она бывала здесь вместе со старым французским королем, но легенды о ней живут до сих пор. Хорошо, что ты выбрала дочери это имя.

Но Ленору, названную в честь королевы, эти слова не убедили. Она продолжала хныкать, несмотря на старания матери успокоить ее.

– Она голодна, – заметил Джалахар.

Элизе не хотелось кормить ребенка у него на глазах, но Джалахар был неумолим, и Элиза поняла: несмотря на то что он никогда не причинит ей вреда, он не покинет комнату.

Опустив глаза, она распахнула ворот рубашки и приложила ребенка к груди. Джалахар молча наблюдал за ней, его лицо было мрачным. Элиза не отрывала глаз от золотистой головки ребенка. Не обращая внимания на Джалахара, она поцеловала эту головку и прижалась к ней щекой, ощущая новый прилив любви.

– Хотел бы я знать, – наконец проговорил Джалахар, – будешь ли ты так же нежно любить нашего ребенка?

Тревога заставила Элизу на время забыть обо всем. Она вскинула голову и обнаружила, что темные глаза Джалахара налились пугающей решимостью.

– Брайан уже собирает войско, – прошептала она.

– Да, я слышал об этом. Но стены Музхара неприступны.

– Это не остановит его…

– Может быть. Я уже говорил, что нам с ним придется сразиться. Но твое время бежит, как крупинки в песочных часах.

Элиза с трудом глотнула.

– Ты говорил, что никогда не станешь… принуждать меня.

– Разве это понадобится? – тихо спросил он, склоняясь к ней. Он отвел волосы со лба Элизы и провел ладонью по ее щеке, стараясь не задеть ребенка, жадно припавшего к груди. – Разве ты не захочешь отплатить мне за заботу?

Элиза затаила дыхание, сдерживая слезы от его ласки и пугаясь страстного желания в его голосе.

– Я люблю Брайана, – тихо произнесла она, крепко прижимая к себе дочь Брайана, как последнее, что ей осталось.

Джалахар печально улыбнулся.

– Я слишком долго ждал, – произнес он и поднялся. – Твое время еще не истекло: Азфат говорит, что до нового полнолуния к тебе нельзя прикасаться.

Элиза задрожала. Месяц – как долго и как мало! Она провела во дворце уже семь месяцев, каждый день ожидая, что появится Брайан…

Джалахар прервал ее мысли:

– Английский король болен, Элиза. Львиное Сердце воюет, не вставая с ложа. Он удерживает приморские города, но никогда не захватит Иерусалим. Вряд ли ему удастся взять этот дворец. Но и мы никогда не победим Львиное Сердце. Советники – и наши, и его, мудрые воины настаивают, что пора заключить перемирие. Твой муж – достойный противник, великий и храбрый рыцарь, но и ему не захватить такую крепость, как мой дворец. Тебе пора решать, хочешь ли ты оставить ребенка у себя или отошлешь его к отцу. Поскольку у тебя родилась дочь, а не сын, вероятно, Стед не будет против, если ты оставишь ее здесь. Наследниками могут быть только сыновья.

– Но я унаследовала владения своего отца! – возразила Элиза.

Джалахар пожал плечами:

– Тогда, вероятно, ты отдашь ребенка ему. Ты должна как можно скорее принять решение.

Он вышел из комнаты, прежде чем она смогла ответить. Элиза взглянула на свою крошечную дочь, которая уже заснула, прижимаясь головкой к ее груди. Ребенок тихо вздохнул и сжал кулачок. Элиза ощущала легкое дыхание девочки, тепло ее тельца, доверчивое прикосновение.

– Я не могу расстаться с тобой! – прошептала она. – Никогда… я слишком люблю тебя. Ты – все, что осталось мне от Брайана…

Она прикрыла глаза. Блаженство рождения ребенка ушло, муки вспыхнули с новой силой.

Джалахар никогда не лгал ей. По‑видимому, Ричард и в самом деле болен, и болезнь удерживает его от боя. Христиане ведут долгую и бесплодную войну, наверняка они уже тоскуют по родине.

Что же будет дальше? Не может же Брайан штурмовать дворец в одиночку!

Время… время истекает.

– Элиза, иди сюда!

Положив Ленору в искусно сплетенную корзинку, подаренную Сатимой, Элиза поспешила к окну, возле которого стояла Гвинет. С высоты башни они могли заглянуть за стены дворца.

Прошло всего несколько дней после рождения Леноры, когда неподалеку от дворца рыцари разбили лагерь. В это утро суматоха в лагере усилилась. За ночь по пескам в лагерь притащили огромную метательную машину и таран на колесах. Казалось, шатры простираются на всю пустыню.

– Брайан готовится штурмовать дворец! – воскликнула Гвинет.

Элиза не знала, что она чувствует – облегчение или ужас. Каждый день после рождения Леноры был для нее пыткой. Джалахар принес в ее комнату песочные часы, и Элиза часто смотрела, как сыплются в них песчинки. Каждый день она наблюдала, как крестоносцы захватывают подступы к дворцу. Джалахар появлялся у нее нечасто, но как‑то рассказал, что его отряд обошел лагерь крестоносцев, чтобы напасть на них с тыла. Гвинет говорила, что Джалахар сам возглавил свой отряд, вероятно, в поисках Брайана. Но они еще не успели сразиться.

Сколько же людей погибло? Этот вопрос причинял Элизе нестерпимую боль.

И теперь истекали ее последние дни…

– Как думаешь, когда они станут наступать? – тревожно спросила Элиза у Гвинет.

– Не знаю, – пробормотала Гвинет, – но думаю, скоро.

– Но когда?

Гвинет всмотрелась в лицо Элизы, замечая морщины на лбу.

– Понятно… – наконец проговорила Гвинет и вздохнула. – Элиза, не теряй голову. Тебе незачем так бояться.

Элиза вспыхнула от гнева.

– Ты ведешь себя слишком беспечно! Ты ничего не понимаешь: все изменилось…

Смех Гвинет прервал ее, и Элиза яростно уставилась на подругу.

– А чего боишься ты – Джалахара или самой себя? Элиза, он может быть отличным возлюбленным, многие женщины дорого бы заплатили, лишь бы остаться с таким мужчиной. Если он решит прийти к тебе, ты не умрешь, с тобой ничего не случится. У тебя нет выхода…

– Гвинет!

– Я совсем не глупа, Элиза, – со вздохом ответила Гвинет. – Джалахар проявляет поразительное терпение для мужчины. Он мог бы забыть о том, что ты ждешь ребенка, мог овладеть тобой в любую минуту, как только пожелал бы. Он мог приказать убить твоего ребенка, мог отнять его сразу после рождения. Этот человек до безумия влюблен в тебя; но даже будучи влюбленным, он остается мужчиной. Он способен умереть ради тебя. Но, думаю, если ему придется умирать, он прежде захочет вознаградить себя за терпение. По‑моему, его терпение вскоре лопнет. А ты или станешь противиться ему и навлечешь на себя беду, или же примешь его и испытаешь неземное наслаждение.

Элиза отвернулась от окна.

– Я не могу принять его! После этого… Брайан никогда не захочет меня…

Гвинет разразилась смехом и обняла Элизу.

– Глупышка! Брайан любит тебя, он не остановился ни перед чем!

– Нет, нет! – выкрикнула Элиза. – Перси тоже когда‑то любил меня, Гвинет. Я совершила ошибку и призналась ему…

– Элиза, Перси был слишком молод и глуп, но и он по‑прежнему любил тебя. Брайан Стед – это не Перси! Он по‑настоящему любит тебя, ты его жена. Напрасно ты беспокоишься о том, что нельзя изменить. Элиза, он наверняка уверен, что ты была с Джалахаром каждую ночь, пока он лежал в лихорадке, и все‑таки Брайан собрал войско, чтобы вызволить тебя отсюда!

Элиза прикусила нижнюю губу, желая исполниться такой же уверенностью, как Гвинет.

– Ты… и в самом деле считаешь, что он любит меня, Гвинет?

Гвинет попыталась рассмеяться, но тут же горечь пересилила ее смех. Она поняла, как встревожена Элиза, как она уязвима.

– Да, – просто ответила она. – Я уверена. Что Брайан любит тебя всей душой. – Она вздохнула. – Как жаль, что Джалахар не обращает внимания на меня! Я была бы так рада оказаться в его постели!

– Гвинет!

– Это правда, – сухо ответила Гвинет и посерьезнела. – Элиза, ты должна понять: ты вернешься к Брайану только в том случае, если Брайан убьет Джалахара.

Элиза уставилась на подругу.

– О чем ты говоришь?

– Но все может случиться иначе, – тихо добавила Гвинет. – И тогда… тебе придется примириться с Джалахаром.

– Нет, – выпалила Элиза.

– Так или иначе, по‑моему, прошло то время, когда ты могла разыгрывать королеву, требуя услуг и послушания. И если… если Брайан убьет Джалахара после того… как тот потеряет терпение, ты можешь легко забыть об этом.

– Но как?

– Солгать.

– Брайан никогда мне не поверит!

Гвинет усмехнулась:

– Может быть. Но я уже говорила, мужчины – странные существа. Даже если он тебе не поверит, он не станет добиваться правды, а предпочтет жить, смирившись с ложью.

– Ты же говорила, что Брайан любит меня, несмотря ни на что! – возразила Элиза. – А теперь советуешь мне солгать!

– По‑моему, у всех у нас есть маленькие тайны, – заметила Гвинет, собралась что‑то добавить и вдруг подпрыгнула от стука в дверь. Женщины переглянулись. – Войдите! – приглушенно ответила Гвинет.

Запертая снаружи дверь распахнулась.

Элиза изумилась, увидев стоящего на пороге человека. Среднего роста, он казался величественным в своих просторных одеждах. Его густые вьющиеся волосы выбивались из‑под алого тюрбана, борода с проседью спускалась на грудь. Глаза незнакомца проницательно блестели, его лицо было покрыто морщинами, изъедено временем и опалено солнцем, но Элизе показалось, что еще никогда в жизни она не видела более властного лица. И она, и Гвинет стояли как пораженные громом.

Незнакомец поклонился и прошел по комнате, остановившись перед Элизой.

– Значит, это ты… – произнес он, ничем не объясняя свое вторжение, – Элиза, жена рыцаря Брайана Стеда, подданного Ричарда, короля Англии!

Элиза кивнула и нашла в себе силы ответить:

– Да, я Элиза, жена Брайана Стеда.

– А ребенок в корзине – его дочь?

– Да… но кто ты такой?

Мужчина негромко рассмеялся.

– Золотые волосы и неукротимый нрав! – произнес он, покачивая головой. – Будь я помоложе… но я уже слишком стар, я знаю, как быстро приедаются плотские наслаждения. Однако я еще помню, что такое страсть… Я – Саладин.

– Саладин! – воскликнула Элиза.

– Так ты меня знаешь? – переспросил он. – Я рад, поскольку ты причинила мне немало хлопот. Мы сражаемся за страну и вынуждены терять время из‑за пустяков!

Элиза поспешно смахнула предательские слезы.

– Значит, ты пришел освободить меня? Тогда все хлопоты кончены…

Она осеклась, увидев, что Саладин печально покачал головой.

– Отпустить тебя может только Джалахар, а он упрямится. Я пришел предложить тебе отослать ребенка Стеда сегодня утром. – Увидев, как застыло лицо Элизы, Саладин объяснил: – Ты же знаешь, здесь будет бой. Если ты любишь свою дочь, ты позаботишься, чтобы она оказалась в безопасности. Невинному младенцу незачем страдать. Джалахар уже увез отсюда собственных детей.

Элиза опустила голову, борясь со слезами. Она кивнула. Если Джалахар увез своих детей, значит, дворец и в самом деле в опасности.

Саладин протянул руку и поднял ее голову за подбородок. Странно, но Элиза не удивилась, увидев сочувствие и сожаление в его глазах.

– Да… будь я моложе. Вероятно, я тоже решил бы сразиться ради тебя!

Он поклонился ей и Гвинет и вышел, шурша одеждами.

Элиза вынула ребенка из корзины, уложила его рядом с собой на подушки и крепко обняла. На этот раз у Гвинет не нашлось слов, чтобы утешить подругу.

Этим вечером Джалахар неожиданно появился на пороге комнаты. Он пристально взглянул на Гвинет, та вздохнула, поднялась и направилась вон из комнаты.

– Постой! – приказал Джалахар, и Элиза с Гвинет испуганно переглянулись. Джалахар взглянул на спящую девочку рядом с Элизой. – Возьми ребенка, – тихо сказал он.

– Нет! – мгновенно вскричала Элиза.

– Ночью ее принесут тебе, – ответил Джалахар.

Гвинет бросилась к постели.

– Элиза, позволь забрать ее! Кажется, это необходимо. Элиза, он не лжет – я принесу ее обратно.

Элиза выпустила дочь из рук и позволила Гвинет взять ее. Когда за ними закрылась дверь, Джалахар не двинулся с места. Элиза вскочила на ноги, прижавшись к стене.

Он прошел через всю комнату к окну и заговорил почти беспечно:

– Наши стены осаждены. Посмотри, как горят в лагере факелы – как пожар. Он умный человек, твой Стед. Если начнется битва, она будет жестокой.

Внезапно он обернулся к Элизе и простер руку к небесам за высоким окном.

– Полнолуние наступило, – произнес он.

Элиза промолчала. Ее била дрожь, страх сковал ноги, ей хотелось броситься прочь, но это было бы глупо и нелепо.

Джалахар подошел к ней и остановился рядом. Он коснулся ее щеки, провел ладонью по волосам. Элиза ощущала его горячее дыхание.

– Бой начнется скоро, – произнес он. – Может, завтра… Я хотел бы знать… – Его голос оборвался, и он начал снова: – Я хотел бы знать, за что сражаюсь.

Элиза застыла от его прикосновения, она не могла издать ни звука, не могла пошевелиться. Она оцепенела.

Он провел руками по ее плечам, спуская с них одежду. Элиза носила только рубашку из прохладного шелка, и та скользнула по ее плечам вниз, как песок. Элиза осталась обнаженной.

– Нет! – вдруг злобно вскрикнула она, однако он уже обхватил ее руками. Падение на мягкие подушки постели показалось Элизе вечным. Он лег рядом. Она отчаянно боролась, отбивалась, царапалась, но не могла побороть его, и вскоре Джалахар обхватил ее запястья одной рукой, печально глядя ей прямо в глаза. – Нет! – снова надрывно крикнула она и потрясла головой, смаргивая с ресниц слезы.

– Успокойся, – ласково и терпеливо шептал он. Он легко удерживал свою пленницу одной рукой, а другой убирал с ее щек слезы нежными, ласкающими движениями.

Наконец она затихла.

– Открой глаза, – попросил Джалахар. Она послушалась и взглянула на него. Он задумчиво улыбнулся, отвел глаза. Его пальцы нашли дорожку между ее грудей, тяжелых от молока. – Я хочу всего лишь любить тебя, – прошептал он. – Я никогда не причиню тебе боли…

Элиза никогда еще не испытывала такого отчаяния. Она хотела отбиваться, напомнив себе о Брайане. Но она не могла не признать, что нежные прикосновения этих пальцев возбуждают в ней желание. Если Джалахар станет настаивать, ее тело, уже привыкшее к любви и давно лишенное ее, предаст Элизу, а сердце предаст Брайана.

Он нашел губами ее губы. Элизе хотелось оттолкнуть его, но Джалахар держал ее слишком крепко. Его поцелуй был неторопливым, нежным… но властным.

Отстранившись, он вновь взглянул прямо ей в глаза, затем склонил голову и коснулся тонкой жилки на ее шее, провел губами по набухшей груди и вниз, к животу.

Несмотря на все муки, эти ласки возбуждали ее. Как странно! В первый раз с Брайаном Элиза не испытывала ничего, кроме гнева, боли и… страсти. Однако она научилась любить Брайана, но так и не смогла бы объяснить, почему после неукротимой ненависти к ней пришла любовь.

Она вновь прикрыла глаза, неудержимо дрожа. Внезапно она с мольбой воскликнула:

– Джалахар! Прошу, отпусти меня и выслушай!

Он подозрительно, но не без любопытства взглянул на нее.

– Да?

Элиза глотнула, набрала воздуха, молясь, чтобы у него осталось достаточно терпения.

– Если ты возьмешь меня сейчас, – хрипло произнесла она, – это будет насилие. Если же… если вы с Брайаном встретитесь в бою и Брайан будет убит, я… я приду к тебе сама.

Он помолчал, приподняв бровь.

– Я не перестану бороться! – воскликнула она. – Я буду отбиваться, пока не ослабею и не устану, и тебе придется любить бесчувственное тело.

– Но Брайан может убить меня, – сухо заметил Джалахар.

– Да, ты рискуешь. Война – это всегда риск. – Джалахар молча слушал ее. – Прошу тебя, Джалахар! Если ты победишь, клянусь нашим Христом и Святой Девой, я забуду о прошлом и приду к тебе… по своей воле.

Он прикрыл глаза и сжался. Медленно выпустив ее, Джалахар откинулся на подушки, гибко потянувшись всем телом. Он встал, прошел к двери, но остановился и вновь повернулся. Элиза беспокойно потянула на себя простыню, однако Джалахар жестом остановил ее, продолжая пристальный осмотр. Элиза молчала, зная, что удостоилась неслыханной милости.

– Теперь по крайней мере я знаю, как ты выглядишь. Твоя кожа гладка, как шелк, – пробормотал он и учтиво напомнил: – Ты дала клятву, Элиза. Такие клятвы нельзя нарушать.

Он вышел. Элиза вновь вздрогнула и поспешила надеть рубашку.

Сгорая от любопытства, в комнату вернулась Гвинет вместе с Ленорой.

– Ну, что? – спросила она.

– Бой… решит все, – слабо ответила Элиза. Она крепко прижала к себе ребенка и пригладила его шелковистые волосы.

– Ты… заключила с ним сделку? – воскликнула Гвинет.

– Да, – прошептала Элиза.

Гвинет молчала несколько секунд, а затем воскликнула:

– Боже милостивый, если бы у меня были светлые волосы!

Никто из них не спал всю ночь, обе молчали. Утром толстая арабка забрала у Элизы ребенка, и хотя Элиза ничего не поняла, она знала, что эта женщина будет заботиться о девочке так же, как заботилась бы о ней кормилица‑христианка.

Прошел день, тревога во дворце понемногу усиливалась. Наступила ночь – напряженная и тихая.

За ночью последовал рассвет.