Всё ради любви 4 page

– Я знаю. – Лорен стоило большого труда произнести эти слова ровным голосом.

Миссис Мок сделала несколько шагов в ее сторону.

– Мне очень жаль, Лорен. Мне действительно очень жаль, но я должна получить с вас квартплату. Иначе под угрозой окажется моя работа.

Лорен смягчилась. Придется попросить у начальника аванс. Ей ужасно не хотелось делать это.

– Знаю. Я передам маме.

– Пожалуйста, передай.

Она шагнула в дверной проем и услышала слова миссис Мок:

– Лорен, ты хорошая девочка. – Управляющая говорила это каждый раз, когда требовала деньги.

Лорен нечего было ответить на это, поэтому она не остановилась и вышла в дождливую иссиня‑черную ночь.

Чтобы добраться до круглосуточной аптеки «Райт Эйд», ей пришлось дважды пересаживаться на другие маршруты автобуса. Хотя она и не опаздывала, она все равно торопилась. Несколько дополнительных минут в рабочем листке никогда не повредят.

– Эй, Лорен. – Это была Салли Поночек, фармацевт. Как всегда, она щурилась. – Мистер Лэндерс хочет тебя видеть.

– Хорошо. Спасибо. – Она прошла в комнату для сотрудников, бросила свои вещи и поднялась наверх в крохотный, заваленный медикаментами кабинет начальника. По дороге она репетировала, как скажет: «Я работаю здесь почти год. Я работаю по всем праздникам, вы же знаете. В этом году я буду работать на День благодарения и на Рождество. Есть ли у вас возможность выплатить мне авансом зарплату за эту неделю?»

Лорен заставила себя улыбнуться мистеру Лэндерсу.

– Вызывали?

Мистер Лэндерс поднял голову от бумаг, лежавших перед ним на столе.

– А, Лорен. Да. – Он провел рукой по редеющим волосам, зачесанным на одну сторону, чтобы прикрыть лысину. – Мне нелегко говорить такое. Мы вынуждены отказаться от твоих услуг. Ты видишь, как плохо идут у нас дела. Ходит слух, что в корпорации подумывают о закрытии этой аптеки. Местные не жалуют сетевую точку. Извини.

Прошла секунда, прежде чем Лорен осознала услышанное.

– Вы меня увольняете?

– Технически мы предоставляем тебе отпуск без сохранения содержания. Если бизнес оживится… – Он так и не закончил свое обещание. Оба знали: бизнес не оживится. Он протянул ей конверт. – Здесь великолепные рекомендации. Лорен, поверь, мне очень жаль терять тебя, ты – хорошая девочка.

В доме было слишком тихо.

Энджи стояла у камина и смотрела на залитый лунным светом океан. На нее потоками изливалось тепло, но ей никак не удавалось согреться. Руки были холодными как ледышки.

На часах было половина девятого – слишком рано, чтобы ложиться спать.

Энджи отвела взгляд от окна и с тоской посмотрела на лестницу. Эх, если бы она могла вернуться на несколько лет назад, в те времена, когда она легко засыпала.

До чего же сладко было засыпать в объятиях Конлана! Как же ей было тепло и уютно рядом с любимым! Она давно не спала одна и уже забыла, насколько может быть одиноко в широченной кровати.

Нет, сегодня она точно не заснет, сегодня у нее не то состояние. Стоящая вокруг тишина гнетет ее, ей нужно ощутить близость жизни.

Энджи взяла с журнального столика ключи и пошла к двери.

Через пятнадцать минут она припарковалась у дома Миры. Двухэтажное строение стояло в ряду точно таких же домов. На площадке перед парадным валялись игрушки и скейтборды.

Энджи некоторое время сидела в машине, сжимая руль. Нельзя врываться к Мире в такой час. Сейчас уже девять, а у Миры семья. Ее появление будет воспринято как нарушение всех приличий.

Но если не идти к Мире, то куда ей деваться? Вернуться в переполненный тишиной одинокий коттедж, вновь погрузиться в воспоминания, которые, по‑хорошему, следовало бы давно похоронить?

Энджи открыла дверцу и вылезла из машины в прохладную ночь. Пахло осенью. Над головой плавали серые тучи, моросил дождь.

Мира почти сразу открыла дверь и встретила Энджи с улыбкой. Она была одета в старый тренировочный костюм и тапочки из искусственного меха, ее длинные непокорные волосы рассыпались по плечам.

– А я все гадала, сколько еще ты будешь сидеть в машине.

– Откуда ты знала?

– Ты шутишь? Да Ким Фиск позвонил в ту же минуту, когда ты подъехала. А Андреа Шмидт позвонила пять секунд спустя. Ты совсем забыла, каково это – жить в нашем городе.

Энджи почувствовала себя полной идиоткой.

– Ну и ну…

– Проходи. Я так и думала, что ты приедешь. – Она повела сестру по коридору, застланному линолеумом, и прошла в гостиную, где перед телевизором с большим экраном стоял огромный угловой диван. На журнальном столике ждали два бокала с вином.

Энджи не удержалась от улыбки. Она села на диван и взяла один бокал.

– А где все?

– Мелкие спят, большие делают домашнюю работу, а еще сегодня играет Премьер‑лига. – Мира вытянулась на диване и внимательно посмотрела на Энджи. – Итак?

– Итак – что?

– Ты ночью решила поехать куда глаза глядят?

– Ну, вроде того.

– Да ладно тебе, Энджи. Ливви уволилась, мама отказалась готовить другие блюда, кроме лазаньи, и теперь ресторан истекает кровью.

– А еще, не забывай, я учусь жить одна, – с усмешкой добавила Энджи.

– И пока это у тебя не очень‑то получается.

– Верно. – Энджи отпила вино. Она не хотела говорить о том, что случилось с ней. Ей все еще было больно. – Я должна уговорить Ливви вернуться.

Мира вздохнула, ей не понравилось то, что Энджи сменила тему.

– Наверное, нам надо было сказать тебе, что она уже несколько месяцев назад решила уйти.

– Ага! Мне не помешало бы это знать.

– Взгляни на ситуацию с другой стороны. Когда ты приступишь к переменам, у тебя будет на одного критика меньше.

Слово «перемены» резануло слух Энджи. Она поставила бокал на столик и встала, затем подошла к окну и выглянула, как будто пыталась понять, где она находится.

– Энджи?

– Не понимаю, что со мной происходит в последнее время.

Мира подошла к ней и положила руку на плечо:

– Тебе нужно притормозить.

– В каком смысле?

– С самого детства ты бежала за тем, что хотела заполучить. Правда, у тебя не получилось достаточно быстро сбежать из Вест‑Энда. Целых два года после твоего отъезда бедняга Томми Матуччи спрашивал о тебе, но ты ни разу даже не позвонила ему. Ты вихрем пронеслась через университет и ворвалась в головной офис сетевого супермаркета, в отдел рекламы. – Ее голос зазвучал мягче. – А когда вы с Конланом решили создать семью, ты тут же принялась отслеживать процесс овуляции и работать над зачатием.

– Ну, кое‑что пошло мне на пользу.

– Но сейчас ты заблудилась, хотя и продолжаешь мчаться на всех парах. Прочь от Сиэтла и от неудавшегося брака обратно в Вест‑Энд к тонущему ресторану. Как ты можешь понять, что тебе нужно, если из‑за бешеной скорости ты не видишь четко все, что тебя окружает?

Энджи уставилась на свое отражение в темном окне. Ее кожа была бледной, как пергамент, глаза обведены темными кругами, бесцветные губы плотно сжаты.

– А ты знаешь, что это такое – хотеть чего‑то? – с болью в голосе спросила она.

– У меня четверо детей и муж, который любит свою лигу по боулингу почти так же сильно, как меня, и я всю жизнь проработала под началом у родственников. Ты присылала мне открытки из Нью‑Йорка, Лондона и Лос‑Анджелеса, а я пыталась скопить деньги на стрижку. Поверь мне, я хорошо знаю, что это такое – хотеть чего‑то.

Энджи хотела повернуться лицом к сестре, но не решилась.

– Я бы променяла все это – путешествия, образ жизни, карьеру – на одного из твоих малышей наверху.

Мира похлопала ее по плечу:

– Знаю.

Энджи повернулась к сестре и сразу поняла, что совершила ошибку. Глаза Миры были полны слез.

– Мне надо ехать, – заторопилась Энджи, услышав голоса на кухне.

– Не уезжай…

Отстранив Миру, Энджи бросилась к входной двери. Снаружи на нее обрушился дождь и сразу залил лицо. Не обращая на это внимания, она побежала к машине. По двору разнеслось Мирино «Вернись».

– Не могу, – произнесла Энджи так тихо, что сестра просто не смогла бы ее услышать.

Она села в машину, захлопнула дверцу, завела двигатель и быстро сдала задним ходом, прежде чем Мира успела остановить ее.

Она выехала на улицу и покатила вперед, не отдавая себе отчета в том, где едет. Радио орало на полной громкости, Шер пела «Верь».

Энджи очнулась, только когда оказалась на парковке перед «Сейфвэй», словно бабочка, привлеченная ярким светом. Она еще долго сидела под мигающим уличным фонарем и наблюдала за тем, как капли дождя шлепаются на лобовое стекло.

«Я бы променяла все это».

Она закрыла глаза. Даже произнести вслух эти слова было больно.

Нет, она не будет сидеть здесь и горевать, хватит с нее! Она клянется – и это точно в последний раз – забыть все то, что уже нельзя изменить. Она сейчас зайдет в магазин, купит какое‑нибудь снотворное из тех, что продаются без рецепта, и примет сразу несколько таблеток, чтобы сон побыстрее свалил ее с ног и она хоть как‑то пережила эту ночь.

Энджи выбралась из машины и пошла к приземистому строению, освещенному изнутри белым светом. Она знала, что не встретит здесь никого из близких – ее родственники предпочитали делать покупки в маленьких частных магазинчиках.

Она уже направилась к кассе, когда увидела их.

Тощая женщина в грязной одежде несла в руках три блока сигарет и упаковку пива из двенадцати банок. Вокруг нее суетилось четверо детишек. Один из них – самый маленький – просил пончик, а его мать подзатыльниками гнала его прочь. Лица и волосы у детей были грязными, на матерчатых теннисных туфлях виднелись огромные дыры.

Энджи замерла как вкопанная, а сердце забилось болезненными ударами. Если бы в этом был какой‑то смысл, она бы подняла голову к небесам и спросила у Господа: «Почему?»

Почему одни женщины беременеют легко, рожают кучу детей, а другие…

Она швырнула на ближайшую полку упаковку со снотворным и вышла из магазина. Она снова попала под дождь, и вода, падавшая сверху, опять смешивалась с ее слезами.

Сев в машину, она стала сосредоточенно наблюдать за входом. Вскоре семейство вышло из магазина. Они загрузились в видавший виды автомобиль и поехали прочь. Ни один ребенок не пристегнулся ремнем безопасности.

Энджи зажмурилась. Она знала: нужно еще немного посидеть и все пройдет. Печаль – как туча: рано или поздно, если быть терпеливым, она уйдет. Сейчас ее главная задача продолжать дышать…

Что‑то стукнуло по лобовому стеклу.

Энджи открыла глаза.

Под дворником лежала листовка. На ней было написано: «Ищу работу. Стабильна. Исполнительна».

Дальше Энджи прочитать не успела, так как дождь размыл чернила. Она перегнулась через пассажирское сиденье и открыла окно. Рыжеволосая девочка в изношенной куртке и потертых джинсах раскладывала листовки. Она упрямо перемещалась от машины к машине, не обращая внимания на дождь.

Энджи не раздумывала. Выскочив из машины, она крикнула:

– Эй, девочка!

Девочка посмотрела в ее сторону.

Энджи подбежала к ней.

– Я могу тебе помочь?

– Нет. – Девочка уже собралась идти дальше.

Энджи сунула руку в карман своей куртки и достала деньги.

– Вот, – сказала она, вкладывая купюры в холодную мокрую руку девочки.

– Я не могу их взять, – прошептала та, мотая головой.

– Пожалуйста, ради меня, – взмолилась Энджи.

Они довольно долго смотрели друг другу в глаза. Наконец девочка кивнула. Ее глаза были полны слез.

– Спасибо, – произнесла она едва слышно и побежала прочь.

Лорен медленно поднялась по ступеням на освещенное лунным светом крыльцо и вошла в дом. Она чувствовала себя так, словно при каждом шаге некая неведомая сила сжимает ее, и, когда она поравнялась с дверью миссис Мок, ей вдруг показалось, что она очень сильно уменьшилась. Ее совершенно вымотало постоянное ощущение собственной уязвимости и одиночества. Она остановилась и опустила взгляд на мятые купюры в руке. Сто двадцать пять долларов.

«Ради меня», – сказала та женщина на парковке, как будто это она нуждалась в помощи.

Может, и так. Лорен научилась распознавать сострадание, когда оно было искренним. Сначала ей хотелось решительно отказаться от денег и сказать: «Вы неправильно меня поняли». Но она взяла деньги и побежала домой.

Лорен вытерла слезы и постучалась.

Миссис Мок сразу открыла дверь. Когда она увидела Лорен, ее улыбка сразу угасла.

– Ты промокла до нитки.

– Ничего страшного, – проговорила Лорен. – Вот, возьмите.

Миссис Мок пересчитала деньги. После короткой паузы она сказала:

– Я возьму только сотню, ладно? А ты пойди и купи себе хорошей еды.

Лорен едва не расплакалась. Пока из ее глаз ручьем не потекли слезы, она поспешно отвернулась и побежала вверх по лестнице.

Зайдя в квартиру, она окликнула мать. Ответом ей была гробовая тишина.

Она со вздохом бросила рюкзак на диван и подошла к холодильнику. Там не было ничего, кроме недоеденного сэндвича. Лорен потянулась за ним, и в этот момент в дверь постучали.

Лорен пошла открывать.

На пороге стоял Дэвид, держа в руках большую картонную коробку.

– Привет, Трикс, – сказал он.

– Что…

– Я звонил в аптеку. Там сказали, что ты у них больше не работаешь.

– Ох! – Лорен прикусила губу, к горлу подступил комок. Нежность в его голосе и понимающий взгляд – такое ей было уже не вынести.

– Я обчистил домашний холодильник. Вчера мама устраивала прием, и осталась куча всяких вкусностей. – Он сунул руку в коробку и достал видеокассету. – А еще я прихватил фильмы о Спиди‑Гонщике.

Лорен невольно улыбнулась.

– Там есть тот фильм, в котором Трикси спасает его задницу?

Дэвид внимательно посмотрел на нее. И в этом взгляде она увидела все: любовь, понимание, заботу.

– Само собой!

– Спасибо. – Это было единственное, что Лорен смогла произнести.

– Между прочим, зря ты мне не позвонила, когда потеряла работу.

Он не знает, каково это – потерять то, в чем ты крайне нуждаешься. Но он прав, она зря не позвонила ему. Дэвид – надежный друг, несмотря на то что ему всего семнадцать и иногда он ведет себя как самый настоящий ребенок. Когда он рядом, ее будущее – их будущее – кажется ей чистым и сияющим, как жемчужина.

– Ты прав, зря я тебе не позвонила.

– Давай есть и смотреть кино. Мне нужно быть дома к полуночи.

Мистер Ландберг бубнил себе под нос, перескакивал с одной социальной проблемы современности на другую, как ребенок, гоняющийся за мыльными пузырями.

Лорен пыталась слушать его, она старалась изо всех сил. Но она была слишком вымотана.

– Лорен! Лорен!

Она захлопала глазами, слишком поздно сообразив, что заснула.

Мистер Ландберг сверлил ее взглядом. Вид у него был сердитый.

Лорен почувствовала, как у нее запылали щеки. Это беда всех рыжеволосых. Бледная кожа быстро краснеет.

– Да, мистер Ландберг?

– Я спросил, какую позицию ты занимаешь по вопросу смертной казни.

– Спящую! – крикнул кто‑то. Все засмеялись.

Лорен еле сдержала смешок.

– Я против смертной казни. Во всяком случае, когда нет твердой уверенности в том, что наказание справедливо и соответствует содеянному преступлению. Нет, подождите. Я в любом случае против смертной казни. Государство не должно убивать людей, чтобы убедить общество в том, что убивать плохо.

Мистер Ландберг кивнул и вернулся к телевизору, который он установил в центре класса.

– В последние недели мы обсуждали правосудие – или его недостаток – в Америке. А ведь иногда мы забываем о том, как нам повезло, что мы в нашей стране вообще можем вести такие дискуссии. В других странах дела обстоят совершенно иначе. В Сьерра‑Леоне, например…

Он вставил кассету в видеомагнитофон и нажал кнопку «пуск».

Они успели посмотреть документальный фильм только до половины, когда прозвенел звонок. Лорен собрала учебники и тетради и вышла из класса. Коридоры школы уже успели наполниться шумом: смехом, музыкой из портативных плееров. Все это возвещало о конце учебного дня.

Она шла через толпу и от усталости никак не реагировала на оклики друзей, лишь вяло взмахивала рукой им в ответ.

Дэвид догнал ее и ухватил за рукав. Она повернулась и прижалась к нему, глядя в его глаза. Царившая вокруг суета сразу будто отдалилась, отодвинулась за волшебную дымку воспоминаний о вчерашнем вечере. Она улыбнулась. Вчера Дэвид спас ее, тут двух мнений быть не могло.

– Сегодня мои предки укатывают в Нью‑Йорк, – прошептал он. – Их не будет дома до субботы.

– Серьезно?

– Футбол заканчивается в полшестого. Заехать за тобой?

– Нет. После школы мне нужно искать работу.

– А, ясно. – В его голосе явственно звучало разочарование.

Лорен приподнялась на цыпочки и поцеловала его, с удовольствием вдыхая фруктовый аромат выпитого им напитка.

– Я могла бы быть у тебя в семь.

Он улыбнулся:

– Отлично. Тебя подвезти?

– Нет. Сама доберусь. Что‑нибудь прихватить с собой?

Дэвид хмыкнул:

– Мама оставила мне две сотни баксов. Мы закажем пиццу.

Две сотни долларов! Это столько, сколько они с мамой все еще должны за квартиру. А Дэвид может потратить их на пиццу.

К поискам работы Лорен подготовилась заранее. Она сходила в библиотеку и распечатала в пятнадцати экземплярах свое резюме и рекомендательное письмо.

Она уже выходила из дома, когда в квартиру влетела мать, с такой силой толкнув входную дверь, что она громко стукнула о стену. Мать подбежала к дивану и принялась сбрасывать на пол подушки, явно пытаясь что‑то отыскать. Однако того, что она искала, там не оказалось. Она подняла голову и устремила на дочь безумный взгляд.

– Ты говорила, что я выгляжу толстой?

– Мам, да в тебе всего сорок пять килограммов. Я не говорила, что ты толстая. Наоборот, я говорила, что ты сильно похудела. Там есть еда…

Мать вскинула руку с зажатой между пальцами сигаретой, на пол посыпался пепел.

– Не начинай! Я знаю, ты считаешь, что я слишком много пью и мало ем. Не надо меня воспитывать, как ребенка. – Она снова оглядела комнату, нахмурилась и вдруг ринулась на кухню. Через две минуты она вернулась. – Мне нужны деньги.

Бывали вечера, когда Лорен понимала, что ее мать больна, что алкоголизм – это болезнь. В такие вечера

Лорен ее жалела. Но сегодняшний вечер был не из таких.

– Мы на мели, мам. Нам бы не помешало, если бы ты пошла работать. – Она бросила рюкзак на кухонный стол и принялась подбирать с пола подушки.

– Но ты‑то работаешь. А м не нужно всего несколько баксов. Прошу тебя, детка! – Мать бочком придвинулась к ней, погладила по спине. Эта ласка напомнила Лорен, что они – команда, она и мама. Странная, ущербная, но все равно семья.

Рука матери сжала локоть Лорен. По тому, как она стиснула его, девочка поняла: мать на грани.

– Ну дай, – дрожащим голосом произнесла она. – Хотя бы десятку.

Лорен полезла в карман и достала оттуда мятую пятерку. Слава богу, она успела спрятать двадцатку под подушкой.

– Завтра мне не хватит денег на обед.

Мать выхватила у нее купюру.

– Прихвати что‑нибудь из дома. В холодильнике есть арахисовое масло, конфитюр и крекеры.

– Сэндвич с крекерами. Отлично. – Ей повезло, что вчера Дэвид принес столько еды.

Мать подошла к двери, но на пороге она остановилась и обернулась. В ее глазах затаилась печаль, выглядела она лет на десять старше своего возраста, а ведь ей было всего тридцать четыре. Она провела рукой по взлохмаченным, неухоженным волосам.

– А откуда у тебя этот костюм?

– Миссис Мок дала. Это костюм ее дочери.

– Сюзи Мок умерла шесть лет назад. Значит, она все эти годы хранила одежду своей дочери. Ну и ну.

– Некоторые матери не могут выбросить вещи своих умерших детей.

– Пусть так. А зачем ты надела костюм умершей девочки?

– Мне… нужна работа.

– Ты же работаешь в аптеке.

– Меня отправили в бессрочный отпуск без сохранения содержания. Времена тяжелые.

– Я же тебе говорила! Может, они возьмут тебя обратно хотя бы на праздники?

– Но нам нужны деньги сейчас. Мы задолжали за квартиру.

Мать на мгновение замерла, и Лорен увидела в ее поникшем облике отблески былой красоты.

– Я знаю.

Они смотрели друг на друга. Лорен с надеждой подалась вперед. Ей очень хотелось услышать от мамы: «Завтра я выхожу на работу».

– Мне пора, – первой нарушила затянувшееся молчание мать и вышла из квартиры.

Лорен постаралась отмахнуться от овладевшего ею отчаяния и тоже вышла из дома. К тому моменту, когда она добралась до живописного центра Вест‑Энда, дождь прекратился. Было всего пять часов, но на улицы уже опустилась темнота, характерная для этого времени года. Небо окрасилось бледно‑фиолетовыми красками.

Первой точкой ее маршрута было популярное среди туристов кафе «Морской берег», которое специализировалось на пиве и местных устрицах.

Чуть больше чем за час Лорен пересекла из конца в конец центр города. В трех ресторанах у нее из вежливости взяли резюме и пообещали позвонить, если появится свободное место. Еще в двух даже не могли обнадежить ее. Во всех четырех торговых центрах ей предложили зайти после Дня благодарения.

Сейчас она стояла перед последним из расположенных в центре ресторанов. «Десариа».

Лорен глянула на часы. Двенадцать минут седьмого. Вряд ли она успеет к Дэвиду к семи.

Поднимаясь по ступенькам, она заметила, что они расшатаны. Плохой признак. У двери она остановилась и взглянула на меню. Самым дорогим блюдом были маникотти[5]– восемь девяносто пять. Это тоже плохой знак.

И все же Лорен открыла дверь и вошла внутрь.

Ресторан был небольшим. Сводчатый проход делил помещение с кирпичными стенами на два одинаковых зала, в каждом из которых стояло по шесть столиков, застланных скатертями в красно‑белую клетку. В одном из залов был камин с дубовой полкой над ним. Повсюду висели фотографии в деревянных рамках. Судя по всему, семейные. Кроме фотографий, стены украшали виды Италии и композиции с виноградными гроздьями и оливками. Играла музыка, инструментальная версия «Я оставил свое сердце в Сан‑Франциско». В воздухе плавал божественный аромат.

Из всех столиков был занят только один. Один!

За ним ужинала семья.

Маловато посетителей для вечера четверга. Нет смысла спрашивать, есть ли у них работа для нее. Так что она может на сегодня закончить с поисками. Возможно, если она поторопится, то успеет забежать домой, переодеться и к семи быть у Дэвида.

Лорен развернулась и вышла на улицу. Когда она подошла к автобусной остановке, снова зарядил дождь. Ледяной ветер срывал пенные шапки с волн и с воем носился по городу. Куртка почти не защищала от холода, и Лорен промерзла до костей, пока добиралась до дома.

Входная дверь квартиры была распахнута настежь, однако Лорен ожидало кое‑что похуже: окно в столовой было распахнуто и вся квартира выстыла.

– Черт, – пробормотала она, потирая заледеневшие руки и ногой закрывая дверь.

Она бросилась к окну и услышала голос матери. Мать пела: «Я улетаю на самолете, и я не знаю, когда вернусь».

Лорен замерла. Ее охватил яростный гнев, ее руки непроизвольно сжались в кулаки. Будь она мальчишкой, она, наверное, принялась бы колотить стену. У нее нет работы, она опаздывает на свидание, а теперь еще и это. Ее мать напилась и опять общается со звездами.

Лорен выбралась из окна на шаткую пожарную лестницу. Мать она увидела на плоской крыше. Та сидела на краю. Она была босиком, из одежды на ней было только тонкое платье, которое промокло от дождя.

Стараясь не приближаться к краю крыши, Лорен подобралась к матери.

– Мам?

Мать оглянулась и улыбнулась ей:

– Привет.

– Мам, отодвинься от края.

– Иногда нужно вспоминать, что ты жива. Иди сюда. – Она похлопала по крыше рядом с собой.

Лорен ненавидела такие ситуации. В эти моменты ее желание побыть с матерью сопровождалось животным страхом. А вот мама любила наполнять свою жизнь риском, она всегда об этом говорила. Лорен осторожно продвинулась вперед и очень медленно села рядом с матерью.

Улица внизу была пуста. Проехала машина, свет ее фар, прорезавший пелену дождя, казался иллюзорным, нереальным.

Лорен почувствовала, что мать дрожит от холода.

– Мам, где твое пальто?

– Я его потеряла. Нет. Отдала Фебе. Выменяла на блок сигарет. Под дождем все становится таким красивым, правда?

– Ты обменяла пальто на сигареты, – упавшим голосом произнесла Лорен, понимая, что сердиться бессмысленно. – В этом году обещают холодную зиму.

Мама пожала плечами:

– У меня не было денег.

Лорен обняла ее за плечи:

– Пошли. Тебе надо согреться. Тебе нужна горячая ванна.

Мать смотрела на Лорен с надеждой:

– Франко сказал, что сегодня позвонит. Телефон не звонил?

– Нет.

– Они никогда не возвращаются. Во всяком случае, ко мне.

Хотя Лорен и слышала все это тысячи раз, ей все равно было жалко мать.

– Пошли.

Она помогла матери подняться на ноги и повела к пожарной лестнице, а потом вслед за ней спустилась на свой этаж и через окно забралась в квартиру. Она уговорила маму принять горячую ванну, а сама прошла к себе в комнату и переоделась. Скоро мать уже лежала в кровати. Лорен присела на край.

– Я ухожу. Справишься без меня?

Веки у матери отяжелели.

– Телефон звонил, пока я была в ванной?

– Нет.

Мать с тоской посмотрела на Лорен:

– Как так получилось, что меня никто не любит?

Этот вопрос, заданный полным отчаяния голосом, так больно кольнул Лорен, что она даже охнула. «Я же тебя люблю, – подумала она. – Разве это не в счет?»

Мать уткнулась лицом в подушку и закрыла глаза.

Лорен встала и, пятясь, вышла из комнаты. И пока она спускалась по лестнице, и пока шла через город, она думала только о нем – о Дэвиде.

Дэвид. Он заполнит гулкую пустоту, которая царит в ее сердце.

Богатый и респектабельный коттеджный поселок под названием «Маунтенер» находился на восточной окраине Вест‑Энда. Здесь, за охраняемыми воротами, находился другой мир, оазис благосостояния. Это был мир Дэвида. Поселок раскинулся на холме, откуда открывался вид на океан. Дороги в нем были вымощены камнем и специальными плитами, фасады домов были украшены изящными портиками, машины ночевали в просторных гаражах. Обитатели поселка обедали на фарфоре, тонком и прозрачном, как кожа младенца. По вечерам, таким же дождливым и темным, как сегодняшний, уличные фонари освещали каждый уголок и превращали капли дождя в крохотные бриллианты.

Лорен подошла к домику охраны. Она чувствовала себя здесь чужой и понимала, что ей здесь не место. Она представила, как по возвращении мистеру и миссис Хейнз будет доложено, что их дом посещали «нежелательные элементы».

– Я пришла к Дэвиду Хейнзу, – сказала она напряженным голосом.

Охранник многозначительно ухмыльнулся.

Замок зажужжал, и калитка распахнулась. Лорен пошла по асфальтовой дорожке, которая вилась мимо десятков домов, таких же красивых, как в глянцевых журналах: особняков в георгианском стиле, французских вилл, гасиенд в стиле бель‑эйр.

Вокруг была полнейшая тишина, которую не нарушали ни автомобильные гудки, ни ворчливые голоса ссорящихся обитателей, ни звук включенного на полную громкость телевизора. Лорен в который раз попыталась представить себе, каково это – чувствовать себя своей в таком поселке. В «Маунтенере», конечно, никто не переживал из‑за задолженности по квартирной плате и не ломал голову над тем, где взять денег, чтобы заплатить за электричество. Она знала: если человек начинает свой жизненный путь отсюда, у него одна дорога – к богатству, и нет ничего, чего бы он не смог достичь.

Она свернула на дорожку, ведущую к дому Хейнзов. По обеим сторонам ее росли розы, и Лорен на мгновение почувствовала себя принцессой из сказки. Примыкавший к дому участок освещался множеством невидимых фонариков.

Лорен постучала в массивную дверь красного дерева.

Дэвид открыл почти сразу, и она решила, что он увидел ее в окно.

– Ты опоздала, – сказал он, улыбаясь и обнимая ее прямо на крыльце, не заботясь о том, что их могут увидеть соседи.

Лорен хотела остановить его, сначала войти в дом и закрыть дверь, но, едва он начал целовать ее, она тут же обо всем забыла. Он всегда так действовал на нее. По ночам, лежа в своей кровати и думая о Дэвиде, тоскуя по нему, она пыталась разобраться в себе и в своих чувствах и понять наконец, почему она так реагирует на его прикосновения. И находила единственное объяснение этому: любовь. А что еще может привести абсолютно нормальную, разумную девушку к мысли, что солнце скатится с небосклона и весь мир погрузится во тьму, если ее возлюбленный не поцелует ее?

Она обняла его за шею и улыбнулась. Их ночь еще не началась, а сердце ее уже трепетало от предвкушения, душу переполняло ликование.

– Здорово, что ты пришла. Если бы предки были в городе, мне пришлось бы наврать маме с три короба, чтобы провести с тобой ночь.

Лорен попыталась представить эту жизнь, когда кто‑то – мама, например, – ждет возвращения домой своего ребенка и волнуется за него.