Звучные и благородные

Когда касаешься в каком‑нибудь обществе вопроса о фамилиях, особый интерес вызывают обычно самые «звучные и благородные» из них, те, которые состоят из двух или нескольких слов, соединенных между собою дефисами. В дни моей юности у меня был один знакомый, молодой человек, ничем не примечательный ни по внешности, ни по уму. Однако стоило привести его в любую компанию и громко представить вслух, как немедленно водворялось почтительное молчание и на сконфуженного юнца устремлялись заинтересованные взгляды. Все дело было в «звучной и благородной» фамилии, ибо его звали так: Роман‑Борис Тржецяк‑Радзецкий барон фон Биспинг‑Торнау.

Тогда, года за два до революции, я знал немало молоденьких девушек, у которых один «звон» подобной фамилии пробуждал самые восторженные мечты. Вот бы выйти замуж за такого счастливца! Вот бы стать обладательницей этакого сверхаристократического имени!

Прошли годы, и вряд ли кто‑нибудь из современных наших девушек пленился бы подобной перспективой. Однако интерес к экзотическим двух— и трехэтажным родовым именам сохранился, только уже, так сказать, по другой линии: любопытно все‑таки, откуда они произошли и зачем понадобились?

Возникли они, разумеется, прежде всего в дворянской поместной среде и появлялись там по разным причинам и разными способами.

Проще всего было, когда человек, носивший обычную патронимическую фамилию, хотя бы на «‑ов» или «‑ин», прибавлял к ней вторую часть, как бы становясь владетельной особой. Фельдмаршал Суворов, произведенный в графы Рымникские, мог бы начать, будь он человеком другого характера, именоваться Суворовым‑Рымникским и в быту (Как известно, это было не в его духе. Даже на могильной плите Суворова, по собственному его завещанию, начертано с благородной простотой: «Здесь лежит Суворов».). Известный русский богач Демидов, женившись в Италии на племяннице Наполеона I, купил под Флоренцией целое княжество Сан‑Донато, а вместе с ним и титул князя Сан‑Донато. В России это звание не было за ним признано в течение почти полувека, но по его смерти титул и фамилию утвердили за его племянником. Просто Демидовы стали Демидовыми‑Сан‑Донато.

Иногда — и уже с очень давних пор — вторая фамилия присоединялась без всякого особого основания, просто ради большего почета, из голого чванства, так сказать. В 1687 году, например, сыновья некоего Михаилы Дмитриева, стольника и воеводы, просили правительницу Софью разрешить им добавить к своей фамилии вторую — Мамоновы, — «чтобы нам, холопям вашим, от других Дмитриевых бесчестными не быть».

Позднее, когда укрепились понятия о родовом «гоноре», о славе, о гордости, связанной с обладанием той или другой древней фамилией, появились новые основания для заботливого сочетания воедино двух или нескольких родовых имен. В XIX веке дожил свою жизнь древний княжеский род Юсуповых!!!!!!??; прежде чем стать Юсуповыми, они, по имени своего родоначальника, татарского мурзы Юсуфа (XVI в.), долгое время носили фамилию Юсупово‑Княжево. Последний Юсупов, Николай Борисович, умер в 1890 году; юсуповский род пресекся, ибо у Н. Б. Юсупова не было сыновей, а только дочь; она вышла замуж за гвардии поручика Ф. Сумарокова‑Эльстон. Как видите, этот молодой человек уже был носителем двойной фамилии: в первой половине XIX века одна из представительниц рода графов Сумароковых, намереваясь вступить в брак с графом Эльстоном, не пожелала расстаться со своей знатной девичьей фамилией. По ее ходатайству, им — ей и ее мужу — было разрешено стать зачинателями новой ветви Сумароковых — Сумароковых‑Эльстон.

Теперь повторилась, на иной основе и при других обстоятельствах, примерно такая же картина. У царя было испрошено дозволение через посредство жены передать мужу фамилию Юсуповых, с которой она была рождена, дабы не прекратился их род. Была сделана одна оговорка: впредь называться князем Юсуповым графом Сумароковым‑Эльстон получал право только старший в каждом новом поколении член семьи. Впрочем, предосторожности эти оказались напрасными: прошло двадцать семь лет, и революция покончила навсегда со сложной игрой в родовитые и неродовитые семьи и их ветви, в гербы, титулы и привилегии, которые могло дать лишнее слово в фамильном наименовании. Представьте себе на миг, что получилось бы сегодня у нас в любом обществе, если бы вошедший в комнату человек представился: Тржецяк‑Радзецкий фон Бис‑пинг‑Торнау! Или: Любич‑Ярмолович‑Лозина‑Лозинский (был такой небольшой поэт в начале этого столетия). Это вызвало бы веселый смех и любопытство — сколько же вас? — но уж никак не подобострастное преклонение, как в былые годы.

Так, значит, теперь у нас уже и нет двойных или тройных фамилий?

За тройные и четверные не ручаюсь, но вот при просмотре одного из наших современных телефонных справочников (при самом беглом просмотре, далеком от всякой тщательности) я обнаружил на его ста семидесяти пяти страницах около трехсот шестидесяти таких фамилий‑двоешек, то есть примерно по две на каждые сто — сто десять обычных фамилий. Меня охватило смущение; неужто такое количество аристократов, родовитых дворян дожило еще до нашего времени и продолжает чваниться громкозвучностью своих многоэтажных имен?! Но вскоре я успокоился: происхождение этих, в наши дни существующих, двойных фамилий оказалось совершенно иным, и подавляющее большинство их, несомненно, ни с какими дворянскими геральдическими традициями ничего общего не имеет. Это фамилии совершенно нового образования, хотя, размышляя, откуда и как они взялись, я вспомнил, как говорится — «на новой основе», старые времена и старые потребности.

Думаю, читатели не посетуют на меня, если я отведу страничку‑другую разговору об этом любопытном перечне.

Все найденные мною фамилии такого рода принадлежат к нескольким непохожим друг на друга группам.

Самой малой из них является та, которая состоит на самом деле из фамилий родовитого русского барства, досуществовавших до наших дней. В том списке, которым я пользовался, обнаружилось не более чем два‑три подобных случая; мне повстречалась фамилия Хитрово‑Кутузовых (см. стр. 163), которая известна со времени А. С. Пушкина, да редкая фамилия Карнович‑Валуа; представители ее полвека назад якобы претендовали на какую‑то родственную связь с давно вымершим королевским родом Франции. (К этому небольшому перечню можно прибавить еще старые фамилии Римских‑Корсаковых, Гориных‑Горяйновых и две‑три других.).

Значительно более населенной оказалась группа не русских, а польских и вообще иноплеменных фамильных двойных имен, таких, как Грум‑Гржимайло, Горватты‑Войниченко, Малевские‑Малевичи, Порай‑Кошицы, Романовские‑Романько, Пендер‑Бугровские, Пац‑Помарнацкие, Дзенс‑Литовские и т. д. Я не имею возможности заниматься здесь их изучением.

Наконец, самую внушительную часть составили фамилии чисто русского происхождения, из которых либо обе, либо одна из двух в каждой паре имели обычные, хорошо уже знакомые нам окончания — «‑ов», «‑ин» и «‑ский». Вот, приглядевшись хорошенько к ним, я и заметил одно весьма интересное обстоятельство.

Казалось бы, фамилии эти, собранные совершенно случайно в один длинный перечень, без всякого специального подбора (перечень владельцев личных телефонов), должны были принадлежать примерно на пятьдесят процентов мужчинам и на пятьдесят процентов женщинам; если могло оказаться неравное число тех и других, то во всяком случае разница не должна была бы быть значительной. А на самом деле на восемьдесят четыре мужских фамилии тут пришлось сто восемьдесят девять женских.

Сначала это меня крайне озадачило: чем можно объяснить такое удивительное преобладание? Но скоро разгадка этого преобладания открылась, а с нею и разгадка образования таких двойных фамилий в наше время и в нашей стране.

Известно, что по советскому закону два человека, вступая в брак, могут свободно избирать себе фамилию. Они могут остаться при фамилии мужа или жены или объединить в одно целое их обе. Так вот, мужчины меняют свою фамилию крайне редко и очень редко добавляют женину к своей.

Женщины же делают это постоянно, соединяя вместе фамилии девичью и мужа. Именно поэтому двойных женских фамилий можно встретить несравненно больше, нежели мужских.

А из этого вытекает простой вывод: очевидно, чаще всего фамилии сдваиваются именно при вступлении в брак. Не желая расставаться с девичьей фамилией, невеста присоединяет к ней фамилию жениха, точно так же, как в свое время какая‑нибудь Сумарокова, не согласившись стать просто Эльстон, охотно принимала имя Сумароковой‑Эльстон. Действие осталось тем же, хотя побуждения, которые его вызывают, стали совсем другими.

Вот каково, по моему первому впечатлению, происхождение наших, заново создающихся, двойных фамилий.

Кстати сказать, среди них немало довольно причудливых. Что скажете вы о таких родовых именах, как Баки‑Бородов, Каменный‑Печенев (по‑видимому, от названия тяжелого заболевания — камни в печени), Ник‑Бредов или Бей‑Биенко?

Ник‑Бредов? Откуда это? Мне вспоминаются тяжеловесные шутки рыбаков из повести Р. Киплинга «Отважные»:

«Шлюпку со шхуны „Надежда Праги“ встретили вопросом: „Кто самый презренный человек во флоте?“

— Ник Брэди!—послышался трехсотголосый рев.

— Кто крал ламповые фитили?

— Ник Брэди!—загремело в ответ…»

В «Отважных» есть такой рыбак, но, спрашивается, что общего между ним и фамилией русского человека?

Любопытна и фамилия Пролет‑Иванов. Сейчас она производит впечатление искусственной, как бы нарочито сложенной из слов Иванов и Пролетарий, как Пролеткульт. Так я ее и расценил в первом издании «Ты и твое имя». Но я получил сердитое письмо от человека, лично знавшего Г. Е. Пролет‑Иванова. Он засвидетельствовал, что двойная фамилия эта выросла из прозвища, полученного еще совсем юным подростком Ивановым, ловким подпольщиком, умевшим «пролетать», проникать в любое нужное место незамеченным.

Это меняет дело, и я рад, что могу исправить неточное объяснение свое. Не «Пролет», а «Пролёт».