Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Воздушные ямы
Все говорят мне: «Наряжайся!» Не буду. Я напялила на себя спортивные штаны и старую застиранную розовую футболку. – Дура, – говорит мне Ленка. – Во‑первых, тебе вообще не идет розовое. Надень что‑нибудь синее. Нет уж. Как хожу каждый день, так и буду ходить! – Дура, – второй раз говорит мне Ленка. – У тебя такое событие – мать приезжает за тобой. Ты что‑нибудь похуже еще не могла найти, чтоб одеться? Я сижу в углу на кровати, и меня колотит озноб. На улице светит солнце, но я стучу зубами и трясусь. Мысли у меня короткие и какие‑то оборванные, кусочками. Никогда не думала, что от волнения можно так дрожать. Ленка сбегала к медсестре и притащила мне шоколадного цвета таблетку: – Пей, Новак, быстро пей, и успокоишься! Полчаса назад пришла эсэмэска. Последняя. «Еду в ДД. Минут через сорок буду у тебя». Тетя Лида прилетела утром, оформила какие‑то документы – и вот еще десять минут, и я ее увижу. – Дура, – третий раз говорит мне Ленка. – В таком виде ты матери не понравишься. Посмотрит на тебя и скажет: зачем мне такое чучело? Я криво усмехаюсь, но в коридоре слышен какой‑то шум, Ленка дергает меня за руку и почти насильно выволакивает из комнаты. Навстречу тете Лиде. В первый момент я не узнаю ее: она не похожа на свое фото. У тети Лиды усталое с дороги лицо, она совсем не накрашенная. И она тоже смотрит на меня смущенно – как и я на нее. Нам неловко, но, к счастью, в этот момент нам не дают остаться одним. Нас куда‑то тащат, теребят, расспрашивают ее, хлопают по спине меня, мы оказываемся то в кабинете директора, то в нашей комнате, то почему‑то в столовой – тетя Лида появилась как раз к обеду, и ее угощают нашим супом и пловом. Я сижу рядом и молчу. – Гошка, – вдруг шепчет она мне, – а почему компот такой несладкий? У нас всегда такой компот, я не знаю, почему он не сладкий. Наверное, сахара на всех не хватает. Мы пьем несладкий компот и стесняемся друг друга. Через час мы оказываемся в каком‑то официальном здании. – Тут ваша опека, – говорит тетя Лида. – Сейчас мы напишем заявление и будем ждать несколько дней, чтоб нам оформили документы. И тогда уже можно будет ехать домой. Я поворачиваюсь по ее слову как кукла. «Сядь» – я сажусь. «Подожди тут» – я жду. Мне кажется, что голова моя наполнена ватой, я плохо соображаю, что делаю. Мне суют лист бумаги. И диктуют: «Ру‑ко‑во‑ди‑те‑лю му‑ни‑ци‑па‑ли‑те‑та…» – А теперь питии, согласна ли ты, чтоб тебя взяли под опеку. И какие у тебя установились отношения с будущим опекуном, – говорит мне опекская тетенька. Тетя Лида смотрит на меня вопросительно. Я не меняю своих решений. Если я что‑то решила, то я никогда не поворачиваю назад в последний момент. Отношения установились хорошие. На опеку согласна. Вывожу под заявлением свою фамилию и вижу, что тетя Лида вздыхает с облегчением. Тетя Лида в нашем городе живет в пустой квартире своей знакомой. Мы сидим на кухне и режем помидорный салат. Я первый раз вижу столько помидоров – и все они мне. Тетя Лида откладывает ложку и оставляет больше половины миски. – Доедай, – говорит она. Потом она раскладывает диван и стелет нам постель. Я забиваюсь в угол и стараюсь не дышать. Мне неудобно спать с ней на одном общем диване, я стесняюсь. Вдруг я ночью захраплю? Или задену ее рукой или ногой? Я вытягиваюсь в струнку на самом краю. Но мои страхи напрасны. Тетя Лида не ложится спать. Она уходит на кухню и сидит там. А я боюсь уснуть. Небо за окном светлеет, мне кажется, что ночь, не успев начаться, уже переходит в утро. Но потом я открываю глаза и понимаю, что все‑таки спала. Тети Лиды рядом нет. На кухне звенит посуда и пахнет чем‑то жареным. Все документы готовы к концу недели, и мы возвращаемся в детдом – собрать мои вещи. Тетя Лида покупает два огромных торта. И вся наша группа пьет чай и поедает эти торты. А мне кусок не лезет в горло. К тому же я каждый день ем столько помидоров, что у меня уже болит живот. Какой уж тут торт. Тетя Лида о чем‑то разговаривает с Верой Петровной. Они сидят за отдельным столиком, и я вижу, что Вера Петровна почему‑то плачет. О чем тут плакать? У меня будет новая хорошая жизнь. На крыльцо выходят все, кто был в детдоме. Нас провожает толпа. Все обнимают меня наперебой, шумят, просят писать, я обещаю. И в какой‑то момент понимаю, что по моему лицу катятся слезы. Я реву и сама не понимаю, отчего я реву. Разве так уж хорошо мне здесь было? А все равно, слезы катятся. Ленка говорит: – Новак, я тебя провожу до трамвая. Мы идем через лесополосу к нашей остановке. Ленка молчит, загребает новыми синими кроссовками пыль, поводит широкими плечами. Когда подходит трамвай, Ленка пожимает мне руку – резко, как пацан: – Ну, Новак, пока! Она разворачивается и быстро уходит назад, туда, где светится окнами наш детдом. Мы едем домой. Я первый раз лечу на самолете. Я думала, что боюсь летать. Но в последние дни на меня столько всего навалилось, что у меня уже, кажется, не осталось сил на отчетливый страх. Нас провожает Александра Евгеньевна. В последний момент, когда нам пора уходить за загородку («Там заберут билеты и вернуться оттуда уже нельзя, прощайтесь здесь», – объясняет мне тетя Лида), я вцепляюсь в Александру Евгеньевну и плачу. Второй раз за этот день. И мы едем в длинном автобусе по летному полю. Здание аэропорта удаляется от нас. Где‑то там осталась Александра Евгеньевна. Может быть, я никогда не увижу ее больше. Я стараюсь не реветь. Тетя Лида нерешительно кладет руку мне на плечо. И я чувствую, что почти ненавижу ее в этот момент за то, что все знакомое мне, все мое родное осталось там, за порогом, через который мы прошли с билетами. В эту минуту звонит телефон. И я думаю: «Вдруг это Александра Евгеньевна хочет мне еще что‑то сказать?» Но это Ляля‑фотограф. Я не успеваю сказать «аллё», как она накидывается на меня с расспросами: – Девочка моя, что случилось? Почему ты не звонишь мне? Я волнуюсь за тебя! Если что‑то будет плохо, немедленно звони мне, слышишь? От ее голоса последние силы вдруг куда‑то деваются, и я, нажав на кнопку отбоя, утыкаюсь лбом в стекло и реву, реву, реву. А тетя Лида не убирает руки с моего плеча и тихонько гладит меня. Самолет низко гудит, и его потряхивает так, словно он едет по каменистой дороге. Вдруг в какой‑то момент я чувствую, как все внутри меня обрывается вместе с душой, дыхание перехватывает и кресло уходит куда‑то. Кружится голова. – Не бойся, это воздушные ямы, – говорит тетя Лида. – Это не опасно. Просто неприятно немного. Сейчас пройдет. Она накрывает меня теплым пледом, который принесла бортпроводница, и я закрываю глаза. На плывущие за окном поля облаков я уже налюбовалась. На меня наваливается усталость – от всех этих дней, от всех последних часов, от всех слез.
|