Мая 1992 г. Удивительно, как жизнь может пойти наперекосяк, а потом вдруг вернуться в прежнее русло

Дорогой друг!

Удивительно, как жизнь может пойти наперекосяк, а потом вдруг вернуться в прежнее русло. Достаточно случиться одному событию – и вот уже все расставлено по своим местам.

В понедельник Брэд появился в школе.

Он изменился до неузнаваемости. Нет, синяков на нем не было, ничего такого. На лице вообще никаких следов. Просто раньше Брэд рассекал по коридорам пружинистой походочкой. Есть люди, которые почему‑то вечно ходят мордой вниз. Не хотят смотреть другим в глаза. Брэд никогда таким не был. А теперь – стал. Особенно если дело касается Патрика.

У меня на глазах они пошептались в коридоре. Слов я не уловил, но смекнул, что Брэд не хочет знаться с Патриком. А когда Патрик задергался, Брэд просто запер свой шкафчик и отошел. В принципе, само по себе это неудивительно, поскольку раньше Брэд с Патриком в школе почти не общались – Брэд не разрешал афишировать их отношения. Странно другое: зачем Патрик подошел к Брэду. Я сделал вывод, что они больше не встречаются на поле для гольфа. И даже не перезваниваются.

Позднее вышел я покурить, один, и увидел Патрика, тоже курившего в одиночку. Подходить не стал, чтобы не вторгаться в его личное пространство. Но Патрик плакал. Не сдерживаясь. После этого случая он все время ходил с отсутствующим видом. Казалось, он находится где‑то в другом месте. Наверно, я потому это понял, что раньше про меня говорили то же самое. А может, и сейчас говорят. Не знаю.

В четверг случилось страшное.

Сидел я в кафетерии, жевал в одиночестве рубленый бифштекс – и вдруг вижу: Патрик подходит к Брэду, обедающему в компании приятелей‑футболистов, и Брэд смотрит сквозь него, как тогда, возле шкафчиков. Патрик что‑то ему сказал и пошел прочь; я заметил, какое у него злое лицо. Брэд немного посидел без движения, а потом развернулся – и я это услышал своими ушами. То, что Брэд заорал Патрику вслед:

– Пидор!

Футбольная компания разразилась хохотом. Когда Патрик обернулся, за несколькими столами люди оцепенели: человек реально взбесился. Я не преувеличиваю. Он ринулся к столу Брэда и выкрикнул:

– Как ты сказал?

Господи, он был просто в ярости. Никогда его таким не видел.

Брэд не двигался, но дружки стали его толкать и подзуживать. Он поднял взгляд на Патрика и выговорил тише и злее, чем в первый раз:

– Я сказал: пидор.

Его дружки заржали пуще прежнего. И тут Патрик нанес первый удар. Жутко, когда в помещении разом наступает тишина, а потом поднимается общий вопль.

Махались они не на жизнь, а на смерть. Пострашнее, чем мы с Шоном в прошлом году. Это были не те прицельные и точные удары, какие показывают в кино. Противники сцепились и просто мутузили друг друга как попало. Кто оказывался злее и агрессивнее, тот и бил метко. Силы были примерно равны, пока не вмешались дружки Брэда – получилось пятеро на одного.

И тут я не выдержал. Не мог же я стоять и смотреть, как Патрика избивают, хотя в этой истории далеко не все было ясно.

Вероятно, любой, кто меня знал, от одного моего вида перетрусил бы или растерялся. Кроме, возможно, моего брата. Это он научил меня, как действовать в таких случаях. Не хочу вдаваться в подробности, скажу только, что под конец Брэд и двое его приятелей вообще опустили руки и вытаращились на меня. Двое других пластом валялись на полу. Один сжимал колено, по которому я двинул металлическим стулом. Еще один закрывал руками лицо. Я ткнул пальцами ему в глаза, но не со всей силы.

Опустив взгляд, я увидел на полу Патрика. Лицо у него было разбито в кровь, из глаз текли слезы. Я помог ему подняться и повернулся к Брэду. До этого случая мы с ним и парой слов не перемолвились, но я решил, что настало время поговорить. И сказал ему так:

– Лучше не лезь, иначе я всем про тебя расскажу. А будешь нарываться – зенки выколю.

И кивнул на его дружка, который закрывал лицо ладонями; до Брэда дошло, что я не шучу. Но ответить он не успел, потому что тут подоспела школьная охрана и всех нас вывели из кафетерия. Для начала препроводили в медпункт, а затем к мистеру Смоллу. Зачинщиком драки был Патрик, поэтому его на неделю исключили из школы. Дружков Брэда исключили на три дня – они ведь всей кодлой набросились на Патрика, когда инцидент уже был исчерпан. Брэд вышел сухим из воды, потому что действовал в пределах самообороны. Меня тоже не исключили, потому что я бросился на выручку другу, который оказался один против пятерых.

Брэду и мне назначили в течение месяца оставаться после уроков начиная с того самого дня.

Пока мы отсиживали положенные часы, мистер Харрис нисколько нас не третировал. Разрешал читать, делать домашнее задание, переговариваться. Не такое уж суровое наказание, особенно если у тебя нет привычки усаживаться перед телевизором сразу после уроков или переживать насчет дисциплинарных взысканий с занесением в личное дело. Я тут подумал, может, это туфта. Насчет занесения в личное дело.

В первый же день Брэд подошел и сел рядом со мной. Вид у него был унылый. Понятное дело, на него столько всего обрушилось, когда он опомнился после драки.

– Чарли.

– Ну?

– Спасибо тебе. Спасибо, что успел их разнять.

– На здоровье.

Вот и поговорили. Больше я ему не сказал ни слова. А сегодня он уже ко мне не подсаживался. Вначале я от его слов как‑то опешил. А потом до меня, кажется, дошло. Я бы тоже не захотел, чтобы мои друзья проучили Сэм, если мне не дозволено ее любить.

Когда я в первый день вышел на улицу после отбытия наказания, меня поджидала Сэм. Как только я ее заметил, она улыбнулась. Я остолбенел. Не поверил своим глазам. Затем она перевела взгляд на Брэда и облила его холодным презрением. Брэд попросил:

– Скажи ему, что я виноват.

А она ему:

– Сам скажи.

Брэд отвел глаза и поплелся к своей машине.

Сэм подошла и взъерошила мне волосы:

– А ты, я слышала, настоящий ниндзя.

Кажется, я кивнул.

Она подбросила меня до дому в своем пикапе. А по дороге высказала все, что обо мне думает после моей выходки. Объяснила, что они с Мэри‑Элизабет – закадычные подруги с незапамятных времен. Даже напомнила, что Мэри‑Элизабет ее поддерживала в самую тяжелую пору, когда Сэм пережила то, о чем рассказала мне на рождественской тусовке, подарив пишущую машинку. Не хочу повторять ее слова.

Короче, Сэм сказала, что я, поцеловав ее вместо Мэри‑Элизабет, на какое‑то время поставил под удар их дружбу. Потому что Мэри‑Элизабет, как я понял, всерьез на меня запала. Я расстроился: кто ж мог знать, что я ее так зацепил? Мне казалось, она просто хотела приобщить меня к шедеврам. И тут Сэм сказала:

– Чарли, ты иногда бываешь таким идиотом, что просто ужас. Тебе это известно?

– Да. Известно. Я и без тебя знаю. Честное слово.

Потом она сказала, что они с Мэри‑Элизабет помирились, и поблагодарила меня за то, что я прислушался к совету Патрика и, насколько было возможно, залег на дно, что, конечно, упростило дело. Тогда я спросил:

– Значит, мы снова можем дружить?

– Можем, – только и сказала она.

– И с Патриком?

– И с Патриком.

– И со всей тусовкой?

– И со всей тусовкой.

Тут я захлюпал. Но Сэм на меня цыкнула:

– Ты помнишь, что я ответила Брэду?

– Помню. Чтобы он сам сказал Патрику, что виноват.

– К тебе и Мэри‑Элизабет это тоже относится.

– Да я пытался, а она…

– Я знаю. Попытайся еще раз.

– Ладно.

Сэм высадила меня у дома. Когда она отъехала на достаточное расстояние, у меня опять потекли слезы. Оттого что мы с ней снова друзья. А больше мне ничего не нужно. Короче, я дал себе слово больше не делать таких глупостей. И сдержу его. Вот увидишь.

Сегодня вечером на показе «Рокки Хоррора» чувствовался какой‑то напряг. Не потому, что я столкнулся с Мэри‑Элизабет, нет. С ней как раз все прошло нормально. Я признал, что очень виноват, и спросил, не хочет ли она что‑нибудь мне сказать. Задал простой вопрос и, как всегда, получил нескончаемый ответ. Я выслушал (реально выслушал) и еще раз повторил, что очень виноват. Тут она меня поблагодарила за то, что я не рассыпаюсь в извинениях и не обесцениваю тем самым признание своей вины. И все встало на свои места, за исключением того, что мы остались просто друзьями.

Если честно, мне кажется, я потому так легко отделался, что Мэри‑Элизабет уже начала встречаться с приятелем Крейга. Зовут его Питер, он студент колледжа, и Мэри‑Элизабет в полном счастье. На вечеринке в квартире у Крейга я случайно услышал, как Мэри‑Элизабет говорила Элис, что с Питером ей гораздо интереснее, потому что он «упертый» и способен вести полноценные дискуссии. А я, по ее словам, очень милый и чуткий, но отношения наши были однобокими. Ей нужен человек, который открыт для обмена мнениями и не спрашивает разрешения высказаться.

Тут впору было захохотать. Или взбеситься. Или пожать плечами оттого, что у людей бывают большие странности. В первую очередь – у меня самого. Но я тусовался с друзьями, а потому на ее словах не зацикливался. Кстати, я довольно много выпил, потому как прикинул, что с травкой нужно быть поаккуратней.

Обстановку нагнетало то, что Патрик официально заявил о своем отказе от роли Франк‑н‑Фуртера. Сказал, что у него пропало желание играть на сцене… и точка. Короче, сидел он рядом со мной и смотрел из зала и говорил такие вещи, от которых у меня сжималось сердце, потому что подавленность ему совершенно несвойственна.

– Тебе никогда не приходило в голову, Чарли, что эта наша компания как две капли воды похожа на любую другую команду, хотя бы футбольную? Разница лишь в том, как мы одеты и почему.

– То есть?

И тут повисла пауза.

– То есть, я считаю, это полная фигня.

Он не шутил. Я не мог поверить, что это говорилось на полном серьезе.

Франк‑н‑Фуртера играл какой‑то незнакомый мне парень со стороны. Он долго был дублером Патрика и наконец получил свой шанс. С ролью он справился вполне прилично. Не так, конечно, как Патрик, но вполне прилично.

Счастливо.

Чарли