Декабрь 1988 года 3 page

Жеребчик наконец‑то отвалился от Антонио, но тот даже не почувствовал этого. Он устало заставил себя оторваться от стола.

Стягивая презерватив, парень гордо заметил:

– Смотри, через край!

Антонио даже не взглянул в его сторону. Настроение было паршивейшее. Он краем уха уловил шлепок плюхнувшейся в корзину для мусора резинки.

Парень натянул джинсы и быстро застегнул молнию.

– Ну что, как я тебя? – Довольная улыбка растянула его лицо от уха до уха. – В следующий раз засвербит, только свистни.

Антонио медленно обернулся. Уперев в парня невидящий взгляд, он выдохнул:

– Пошел вон.

– Чего‑о? – В голосе парня зазвучали нотки угрозы. – Слушай, ты… За тобой должок. Три сотенных. – Он протянул руку ладонью вверх. – Я тебя трахнул? Давай плати.

Да, меня трахнули, потерянно подумал Антонио. Или я сам себя трахнул?

Парень вызывающе сделал пару шагов вперед.

– Три сотни, гад, – прорычал он.

Как автомат, Антонио подтянул брюки, достал бумажник и вынул оттуда три хрустящие сотенные бумажки.

– А теперь убирайся… – повторил он еле слышно.

– Чего стряслось‑то? – Парень зло уставился на него. – Тебе не понравилось?

– Да уходи ты! – взмолился Антонио. Он рухнул во вращающееся кресло за столом и сжал голову руками. Затем резко вскинул глаза: – Не туда! Через другую дверь!

– Да ладно тебе…

Он услышал, как дверь за парнем захлопнулась. Наконец‑то он один.

Он просидел не шелохнувшись довольно долго: не было ни сил, ни малейшего желания возвращаться в реальность. После того, что случилось… Непонятно, как вообще он сможет взглянуть в глаза Лиз или Дорис Баклин.

На какое‑то мгновение его охватило отчаяние. Что же делать?

Решение пришло неожиданно, пронзив простотой и ясностью. Анук. Его жена. Нужно срочно позвонить Анук…

Он с силой потер вспотевший лоб.

Анук скажет, что делать. Она умеет найти выход из самой безвыходной ситуации.

Дрожащей рукой он потянулся к телефону и набрал домашний номер, с нетерпением считая про себя звонки. Один… Два…

"Анук… Анук… Анук…" – мысленно посылал он сигналы домой, нетерпеливо барабаня нервными пальцами по стеклянной столешнице.

Неужели она уже ушла?

– Она должна подойти, – пробормотал он тихо. – Анук, подойди же! Ну пожалуйста!.. О Господи, – молил он, – только бы она была дома!

Четыре звонка. Пять…

– Ну пожалуйста, ну же… – стонал Антонио, слушая, как в его квартире на 5‑й авеню раздается уже шестой звонок.

– Когда‑нибудь, – нежно проворковала Анук де Рискаль, поглядывая в обрамленное черепаховой рамой зеркало на своего парикмахера, – ты доиграешься. Отрежут тебе твою штучку. Тогда не ищи у меня сочувствия.

– О‑о! – в притворном ужасе простонал Вильгельм Сент‑Гийом, профессионально‑небрежно поигрывая мягкими, сверкающими и черными как вороново крыло волосами Анук. – Ах, гадость, гадость, гадость… Ну и как нам сегодня спалось? – Парикмахер говорил с легким, едва заметным акцентом жителя континента.

– Нам спалось превосходно, спасибо, – язвительно отозвалась Анук. Окруженная королевской роскошью обитой томно‑фиолетовым бархатом и обставленной в русском стиле девятнадцатого века спальни, она улыбалась зеркальному отражению своего похожего на паука парикмахера, который каждые три дня, пока она оставалась в своей городской квартире, приходил к ней, чтобы в уединении ее апартаментов совершить очередное таинство с ее волосами.

Вильгельм подозрительно покосился на нее в зеркало и слабо всплеснул руками:

– Неужели же я, который знает каждый сантиметр этой прелестной головки и который не видел вас целый месяц…

– Понятно, не видел, Вильгельм. Я же была в Карайесе и Лас‑Хэдасе.

– А я‑то думал, что в Бразилии… – Его пальцы, похожие на щупальца паука, ловко орудовали с волосами. – Видите ли, у меня прекрасная память, и эти крохотулечки‑шрамики за этими очаровательными ушками… Их определенно не было там до вашего отъезда… – Он торжественно приподнял всю массу ее волос и внимательно осмотрел кожу за ушами. – Я бы сказал, это работа Иво Питэнгея, точно, его. – Глаза парикмахера сверкнули, метнув на Анук в зеркало торжествующий взгляд. – Мадам сделала себе еще одну подтяжку! – прошептал он убежденно.

Анук даже бровью не повела.

– Мне кажется, что у Уильяма С.Уильямса, родом из Чикаго, штат Иллинойс, слишком длинный язык, – быстро проговорила она. – И рот, который лучше держать на замке. Иначе мадам не просто придется подыскать себе нового парикмахера – ей придется пустить по городу слушок, что и этот акцент, и эта коротенькая приставка к имени – и то и другое крайне подозрительные – всего лишь игра воображения отпрыска мясника из трущоб Саутсайда. – Она многозначительно подняла брови, и темно‑топазовые глаза ее засверкали. – Я ясно выражаюсь, Уилли, милый?

Вильгельм Сент‑Гийом застыл с открытым ртом, рука со щеткой повисла в воздухе.

– Откуда вам это известно? – прошипел он, напрочь позабыв об акценте.

– Мне это известно давным‑давно, – как бы между делом заметила Анук, не переставая постукивать ноготком по бархатной обивке ручки кресла. Затем в голосе ее зазвучало раздражение. – Ну, а теперь приступим, надеюсь? Времени у меня в обрез, ты же знаешь.

Вильгельм Сент‑Гийом, он же Уильям С.Уильямс, понял, что сражаться бессмысленно: исход схватки предрешен. Опустив голову, он молча принялся за дело, ловко расчесывая, взбивая и укладывая прекрасные волосы Анук де Рискаль.

Анук сидела прямо, холодно улыбаясь. Ее радовала тишина и внезапное замешательство мастера. В ее руках, руках пчелиной королевы‑матки нью‑йоркского великосветского улья, сходились нити огромного влияния. Одно ее слово могло возвысить или погубить куда более влиятельного человека, чем Вильгельм Сент‑Гийом, к тому же она терпеть не могла дураков. Анук де Рискаль принадлежала к тем представителям рода человеческого, кого не дай Бог заиметь врагом: пощады не жди. Она не побрезгует ни одним оружием из своего арсенала, если потребует необходимость.

Чего ради она терпит Вильгельма, лениво подумала Анук, прекрасно зная ответ. Конечно же, она прекрасно все понимала. В искусстве ухода за волосами Вильгельм, что Моцарт в музыке или Ван‑Гог в живописи. Из всей армии парикмахеров, перебывавших за последние годы в ее роскошных апартаментах, только ему по силам это чудо. Из‑под его рук волосы Анук выходили удивительными: густые и легкие, сверкающие и живые, иссиня‑черные, как вороново крыло, они даже при ярчайшем солнечном свете сохраняли свою первозданную красоту, ни единым проблеском не выдав предательской рыжины. Вот потому она его и терпит. В его искусстве лучшего не сыскать.

Коварная усмешка мелькнула в углах ее полных, красивой формы, чувственных губ. Конечно, и ему можно найти замену. Кто лучше ее знает, как зажигаются и гаснут звезды на небосводе Нью‑Йорка? Манхэттен – это стартовая площадка для взлета, на которой постоянно рождаются, восходят и закатываются человеческие судьбы. Самый модный сегодня визажист или стилист в мгновение ока могут стать позавчерашней новостью, закончив дни свои под забором. Подобное здесь случается постоянно. А она, Анук де Рискаль, единственная владеет правом сначала находить эти маленькие сокровища, а затем выбрасывать их, заменяя новыми. А иначе какой смысл во власти, если не можешь ею пользоваться?

Где‑то в глубине, под острым умом и насмешкой, бесконечными пластическими операциями и изысканным макияжем Анук де Рискаль скрывались сердце уличной девчонки и душа торговки наркотиками.

Очень высокая, 177 сантиметров, Анук была удивительно хороша собой – той редкой красотой, которая неподвластна возрасту. В профиль она представляла классический образец красоты южноамериканского типа, если же смотреть на нее анфас, то нежным овалом лица, словно высеченного из драгоценной слоновой кости цвета меда, с манящими, влекущими глазами цвета тигрово‑дымчатого топаза, она могла посрамить многих юных красавиц. Природа одарила ее густыми блестящими волосами, и совершенно неважно, как она их носила – гладко зачесанными, просто распущенными или, ее последнее увлечение, взбитыми в легкие локоны по моде конца прошлого Века, запечатленной на картинах Чарльза Гибсона, – их обязательно украшали старинные бриллиантовые заколки, своеобразный фирменный знак Анук де Рискаль. Стройная, всего 50 килограммов, она словно создана была для демонстрации экстравагантных туалетов ее мужа.

Что касается возраста, то Анук уже сделала выбор, решив остановиться на тридцати девяти, напрочь забыла о днях рождения и даже свой зодиакальный знак превратила в тайну, достойную КГБ. Пусть другие задувают свечи и сгорают от нетерпения в ожидании подарков. Она, Анук де Рискаль, жаждет лишь одного подарка – во веки веков – и уже его себе преподнесла. Этим и вправду достойным подарком стал паспорт с исправленной датой рождения, не раз уже выдержавший самую тщательную проверку на всевозможных границах. Анук так искусно и так давно лгала о своем возрасте, что реальность потеряла для нее четкие очертания, и она и вправду забыла, сколько ей лет.

Анук верила во многое: деньги, власть и даже злых духов, не верила лишь одному – что старость может быть элегантной. Она сражалась с ней до последнего, не брезгуя ни единым средством, лишь бы оставаться молодой как можно дольше. Так долго, пока точку не поставит сама природа, запечатлев на ее лице вечную, от уха до уха, усмешку, как это случилось с несколькими ее знакомыми. Вот почему так важно было найти самого лучшего из всех известных хирургов, прежде чем решаться на очередную подтяжку.

В прошлом месяце, когда она ездила к доктору Иво Питэнгею, это была ее шестнадцатая операция. Сколько там существует ее видов? За несколько лет Анук испытала на себе все.

Ритидектомия – обычная подтяжка, которая включает натяжение кожи, устранение второго подбородка и убирает морщины на шее.

Имплантация скул, позволяющая подчеркнуть скулы.

Блефаропластика, при которой убирают лишнюю кожу вокруг глаз.

Коронарная подтяжка – для горизонтальных морщин.

Дермабразия – удаляет верхний стареющий слой кожи.

И, наконец, последняя процедура – в общем списке, но, увы, не в ее жизни, – коррекция пигментных пятен, при которой сосудистая сетка и выдающие возраст пятнышки удаляют аргонным лазером.

Конечно же, Уилли прав. Анук исчезла вовсе не затем, чтобы совершить прогулку в Лас‑Хэдас и Карейес. Там она уже восстанавливала силы после операции, а до этого неделю провела в Рио в клинике доктора Питэнгея, где прославленный кудесник совершил не просто обычное чудо подтяжки, но превзошел самого себя, сделав подтяжку кожи лба.

Анук холодно улыбнулась своему отражению: а вот этого ты не заметил, правда, Уилли?

Итак, теперь ее кожа снова мягкая и упругая, как у девушки. Еще на какое‑то время удалось скрыть, отодвинуть признаки возраста: сколько ни старайся, это схватка с заведомым финалом. Подтяжки и коррекция, высший пилотаж в косметике – вот и все, что в ее силах. Но другого выхода нет: она не позволит старости восторжествовать. По крайней мере, пока есть силы ей противостоять.

А вот сил у нее хватит на двоих.

Приглушенный звонок телефона прервал ее размышления. Два звонка, три, четыре…

Она почувствовала, как в ней вскипает раздражение: неужели во всем доме некому ответить?

Звонки прекратились. Уильям, еще не прощенный, молча продолжал колдовать над ее волосами. Через секунду в дверь спальни мягко постучал дворецкий. Откашлявшись, он бесстрастно и негромко проговорил:

– Мадам, вас просит месье.

Взглянув на него в зеркало, Анук вздохнула:

– Спросите, могу ли я перезвонить ему, Банстед.

– Хорошо, мадам, – Банстед беззвучно растворился, но тут же появился вновь. – Прошу прощения, мадам, но месье говорит, что это чрезвычайно важно.

– Ну хорошо. – Анук высокомерно откинула в сторону руку, и, прежде чем дворецкий успел подойти на нужное расстояние, Вильгельм, дабы заслужить снисхождение, схватил трубку и с готовностью и услужливостью преданной собачонки передал ей. Поблагодарив его одним из своих „взглядов", она жестом отослала его в сторону. Затем, убрав волосы за ухо, поднесла к нему трубку.

– Дорогой, Банстед сказал мне, что дело не терпит отлагательств? – Она заговорила в той самой легкой и веселой манере, которая немедленно дала Антонио понять, что Анук не одна.

Несмотря на разделявшее их расстояние, в голосе Антонио она явственно услышала отчаяние:

– Анук, благодарение Богу, ты дома! – Он тяжело дышал. – Ты должна мне помочь!

Она вся собралась, сведя брови в ниточку. В виске начала пульсировать кровь, предвещая мигрень. Прикрыв микрофон рукой, она сурово взглянула на Вильгельма:

– Исчезни на пять минут.

Потом, когда дверь за ним закрылась, убрала руку с телефона:

– Антонио, дорогой мой, что случилось?

– Мне нужна твоя помощь. – Голос мужа звучал как‑то жалко и растерянно.

– Слушаю тебя.

– Я… Не знаю, как и начать… Мне так стыдно…

– Дорогой, я не смогу тебе помочь, если ты не возьмешь себя в руки и не объяснишь мне, что произошло.

– Да‑да, я понимаю…

– Тогда вперед, – скомандовала Анук. – И не надо так убиваться. Я уверена, все не так страшно… Антонио? Ведь правда?..

– Это страшно… Анук вздохнула.

– Я внимательно тебя слушаю.

– Это касается Дорис Баклин. У нее сегодня утром была примерка…

– Дальше?

– Ну… она не состоялась.

– Ах‑ах. И это все?.. Антонио, ты будешь говорить наконец?

– Она… Они с Лиз сунулись ко мне, хотя должны были ждать моего приглашения.

– Так? Ага, кажется, я поняла. Можешь не объяснять. Ты не был примерным мальчиком в тот момент. Я права?

– Да… – Голос мужа упал до еле слышного шепота.

– Та‑ак. Ну и что же ты натворил?

– Я… Понимаешь, меня сегодня просто распирало…

– И ты подобрал кого‑то… Merde! Ты когда‑нибудь сделаешь выводы?..

– Но как же я мог предположить, что они ко мне сунутся?

– Представляю, в каком ты был виде. – Анук умела быть откровенно циничной.

– Н‑ну… да…

– И в тот самый момент они тебя и застукали? Flagrante delicto,[2]так сказать?

– Если б еще при этом не было Лиз… Внезапно Анук залилась звонким смехом:

– Ну как же тебе не стыдно!

– Анук, это вовсе не смешно! Ты же знаешь, Дорис близка с Розамунд Мосс. Они дружат со школы, или вроде того. А мне уже обещали заказы для новой мадам президентши, и вот теперь… Розамунд Мосс отправится прямиком к Биллу Блассу или Адольфо!

– Лишь в том случае, если Дорис проговорится.

– Конечно, проговорится… У нее вид 5ыл, как у рыбы…

– Дорогой мой, она будет держать язык за зубами. Это я тебе почти гарантирую. А теперь выбрось все из своей маленькой головки, займись работой и сотвори что‑нибудь потрясающее. А об остальном позабочусь я.

– Но как, Анук?

– А это уж предоставь решать мне. Поверь, все будет в порядке.

– Но я просто не представляю, как мне смотреть в глаза Дорис. И даже Лиз… – продолжал стонать Антонио.

– Я же сказала: я обо всем позабочусь. Так что успокойся, обещаешь? Да, скажи мне только одно: Дорис не была пьяна? С ней такое случается.

– Я… я не знаю.

– Ну, ладно, не волнуйся, слышишь? Сейчас я займусь звонками. Увидимся позже, на церемонии прощания. Ну, бодрее, малыш, выше голову! Это еще не конец света, поверь Чао!

Застряв в медленно движущемся потоке транспорта в центре города, Змей слегка приглушил мотор мощного „харлея‑дэвидсона", с нетерпением выглядывая малейший просвет впереди. Едва слева от него образовалось свободное пространство, он нажал на газ и мотоцикл оглушительно взревел.

Лениво откинувшись назад на обитом кожей сиденье и зажав в вытянутых руках изогнутые в форме вилки рычаги руля, он как сумасшедший рванулся с места, так что длинные волосы под нацистским шлемом, похожим на ведерко для угля, взметнуло ветром, и, безо всякого предупреждения подсекая движущиеся автомобили, занял левый ряд.

Чтобы избежать столкновения с ним, водителю „кадиллака‑севиль" пришлось резко вильнуть в сторону и ударить по тормозам. Змей услышал визг тормозов, грохот удара и скрежет покореженного металла – в зад „севилю" врезалось идущее сзади такси.

Не обращая внимания на крики и проклятия в свой адрес, заглушенные ревом мотора и скрытые клубами сизого дыма, Змей невозмутимо мчался по 2‑й авеню, оставив далеко позади разъяренных автомобилистов. Запрокинув голову, он громко расхохотался: не впервой ему оставлять за собой погнутые бамперы и помятые крылья, и этот случай не последний!

Одного взгляда на Змея было достаточно, чтобы вызвать ужас и отвращение. Его довольно приятное и молодое лицо – ему исполнилось лишь двадцать восемь – портили длинные, до плеч, жирные волосы, а черные усы и длинная неопрятная борода могли бы вызвать зависть у еврея‑хасида. С одного уха свисало огромное золотое кольцо, одну ноздрю пронзала золотая серьга, от подбородка и до кончиков пальцев тело его покрывала татуировка, а желтовато‑карие глаза посматривали на мир искоса, украдкой. Люди его сторонились – отчасти из‑за репутации лютого рокера, тянувшейся за ним, отчасти из опасения подцепить от него блох.

На 5‑й улице он повернул налево и медленно двинулся в сторону жилых кварталов Ист‑Виллидж, внимательно поглядывая по сторонам. Панорама ему явно не нравилась. Черт знает куда это катится мир? Повсюду натыкали каких‑то дерьмовых художественных галерей и прочей дряни. Нет, прежде все было не так. Пускай даже более убогим, но так ему нравилось больше. Да ладно, Воины Сатаны правят здесь целым кварталом, так что хоть в этом плане все по‑старому. Но и тут надо держать ухо востро: в момент все переменится, только отпусти вожжи.

Растянув губы в зловещей усмешке, он довольно хмыкнул. Еще пара минут, и он будет на месте. Первым делом – глоток пива и немного „дури", а уж потом навестит Шерл, старушку. Они вместе уже три года, а „лиска" все будоражит его… Ну, в том есть его заслуга, он научил ее многому. Девчонка облизывает его, как корова теленка…

Его рот еще шире расплылся в усмешке. Одной мысли о Шерл довольно, чтобы поставить его на уши. Хороша, чертовка, ноги из ушей, а уж остальное… И волосы до задницы, как у Кристал Гейл, а вот под блузкой могло бы быть и побольше… Да нет, чего уж канючить. Такую пусти по улице – мужики слюной изойдут.

Он повернул в ту часть Ист‑Виллидж, которая носила название Алфавит‑Сити, миновал А‑авеню и двинулся к Б‑авеню. Вот и добрался до места – на южной стороне, в самой сердцевине квартала высился шестиэтажный арендный дом, рядом с которым у тротуара стояли штук двадцать сияющих „харлеев". Присмотр за ними не требовался: какой дурак позарится на собственность Воинов Сатаны! Уж лучше сразу заказать по себе панихиду.

– Эй, братан! – громко окликнул его кто‑то.

Змей кивнул, подкатывая мотоцикл к краю тротуара и одной ногой опираясь о бордюр. С размаху ударив ладонью о протянутую ладонь, он поприветствовал плотного двухметрового гиганта, одетого почти так же, как и он, вот только в отличие от шлема Змея голова его была повязана пиратской черной косынкой, полностью скрывающей волосы. Они сцепили в приветствии руки, скрестив запястья.

– Салют, Трог! – рявкнул Змей. – Ну, как житуха?

– По‑о‑ря‑ядок… – Трог кивнул на мотоцикл Змея, еще слегка постукивающий остывающим мотором. – Врубил катушку? Немного надо еще подкрутить.

– Да знаю… – Зажав одну ноздрю пальцем, Змей высморкался: от холодного воздуха у него закладывало нос.

Словно ковбой с лошади, он быстро соскочил с мотоцикла и, присев на корточки, принялся рассматривать машину, как мадам новую шлюху.

– Всю ночь на него ухайдакал, клепал дыры, чтобы к утру затарахтел. Видать, еще придется с ним колупаться, но в другой раз. Сейчас бы попрыгать с какой‑нибудь телкой…

– Эй, только не с моей!

– А на черта она мне, когда есть Шерл?

– Ну тогда трогай, – хохотнул Трог. – Хотя чуток придется потерпеть.

– Чего‑о? – уставился на него Змей.

Трог ткнул пальцем куда‑то в неопределенность.

– Умотала куда‑то пару‑тройку часов назад. Сказала, поглазеть на витрины, или что‑то такое. – Трог мрачно покачал головой. – Суки! Все им мало! Только бы нацепить какого дерьма… Моя тоже… Только отпусти – придется задницу заложить.

Засунув руки за ремень, Змей со злостью саданул носком ботинка по задней шине.

– Дерьмо‑о… – процедил он сквозь зубы. – Когда вернется, я ей устрою… Она у меня запомнит… Визг будет стоять аж на всю округу!

– Эй‑эй, – успокаивающе протянул Трог, – не бери в голову… Шерл, в общем‑то, хорошая девка…

– Да ну? – вскинулся Змей. – Ничего, будет знать, как шляться где‑то без разрешения! – Он снова слегка нагнулся и, зажав теперь уже другую ноздрю, громко высморкался. Затем, ссутулив плечи, зашагал по лестнице, ведущей ко входу.

Нет, он просто не понимал, что порой вселялось в Шерл. Чертовка просто сама напрашивалась! Сколько раз он ее учил, и все же Шерл нет‑нет да ускользала куда‑то без его ведома. Потом оправдывалась, что бродила по улицам, глазела по сторонам на площади Святого Марка или забредала в Уэст‑Виллидж. Однажды сунулась даже в самый центр, принцесса, тоже мне, мать ее! А он ведь ее предупреждал, подчас и поддавал даже, чтоб не забывала, кто тут хозяин. В подобных случаях Шерл вымаливала у него прощения, обещая, что больше ни разу не выйдет из дому одна.

Перешагнув через вдребезги пьяного мотоциклиста, валявшегося прямо в проходе, Змей направился к ближайшему холодильнику и выхватил оттуда банку пива. Щелкнув крышкой, снова вышел на улицу мимо на медленной скорости двигался автомобиль, доверху набитый подростками. Заметив завистливые взгляды, устремленные на сияющие в лучах солнца мотоциклы, он подумал, что одна лишь мысль о пристанище Воинов Сатаны, мимо которого они проезжают, должна будоражить им кровь. Доносящийся откуда‑то резкий женский смех переполнил чашу его терпения. Запустив банкой с пивом в сторону мостовой, он наблюдал, как из нее фонтаном взметнулась вверх пена.

О дьявол! Подчас он ненавидел женщин! Все они – продажные сучки. Безмозглые похотливые сучки.

Что ж, чем дольше не вернется Шерл, тем ей же хуже. Поплатится своей задницей.

Да где, черт побери, она шляется?

То ли офис Олимпии Арпель, расположенный в районе восточных 60‑х улиц, стилизовали под хозяйку, то ли ее собственный облик был запланирован Создателем конкретно под этот офис, сказать трудно, и посетители подчас терзались сомнениями, какая причина первична.

Строго современное и аскетичное помещение было решено в чисто геометрических пропорциях, уставлено черными кожаными креслами с отделкой из нержавейки и затянуто шерстяным ковровым покрытием от одной глянцево‑белой стены до другой. Мебель для офиса поставила фирма „Мисс ван дер Роэ", рабочий стол Олимпии украшал огромный стеклянный сосуд с редким цветком, а со стен взирали на посетителей фотографии манекенщиц, забранные в хромированные рамки под стекло и развешанные повсюду с математической точностью. Никакого беспорядка и ни единой детали, которая могла бы характеризовать его обитательницу, в кабинете не было, если не считать огромной стеклянной пепельницы, переполненной окурками с длинными белыми фильтрами, перепачканными в губной помаде.

Складывалось впечатление, что дизайнер сознательно избегал отвлекающих внимание украшений, а намеренно резкий, беспощадный свет призван был напоминать посетителю о реальности, подчеркнув все его естественные, но тем не менее нелестные недостатки.

Олимпия Арпель как нельзя лучше отвечала своему окружению: худая и маленькая, одетая в строгого покроя твидовый костюм без всяких украшений и вычурностей, с лицом, напоминавшим по форме крышку гроба, с крупным крючковатым носом и удивительными, цвета морской бирюзы глазами. Если добавить к этому кожу, напоминающую сначала скомканный, а затем плохо расправленный пергамент, и готовую уже картину забрать в рамку прямых, цвета перца с солью волос, то перед вами хозяйка кабинета Олимпия Арпель.

Заядлая курильщица, прикуривавшая одну сигарету за другой, она никогда не делала более четырех затяжек на сигарету и резким нервным движением быстро гасила их.

Задумчиво маршируя вокруг сидевшей на стуле девушки, Олимпия пристально рассматривала ее, и глаза ее оценивающе светились. Щелкнув зажигалкой, она закурила очередную сигарету, тут же утонув в клубах дыма.

– Узнаешь эти лица? – спросила она Ширли. Голос ее звучал сипло и резко. Зажатой в руке сигаретой Олимпия описала полукруг, указывая на фотографии на стене.

Девушка кивнула:

– Они фотомодели?

Олимпия раздраженно покачала головой.

– Не‑ет, они не просто модели. Это супермодели, детка. – Она сделала ударение на предпоследнем слове. – Девочки с обложек. Каждая зарабатывает не меньше пятисот долларов в час. „Вог", „Спаркл", „Харперз базар" – дальше можешь продолжить этот список сама – и все они продаются благодаря этим лицам. – Олимпия с наслаждением затянулась, откинула назад голову и выпустила к потолку струю дыма, завившуюся кольцами дракона. Затем загасила сигарету в переполненной пепельнице и сняла с носа очки „бен франклин". Прохаживаясь вдоль стены, она слегка касалась ими каждой фотографии, около которой ненадолго задерживалась. – Атланта Дэйрин. – Легкий удар. – Франческа Кафка. – Еще удар. – Вайяна Фэрроу. Джой Затопекова. Оби Кьюти. Мелва Риттер. Кики Уэстерберг… – Удары следовали один за другим.

Олимпия остановилась и, сложив на груди руки, повернулась к девушке, тряхнув волосами. Ее тонкие губы, подкрашенные ярко‑оранжевой помадой, тронула легкая улыбка. – Все это мои девочки. Я их нашла, я их открыла. Я сделала из них звезд, какими они стали теперь. – Она опять помахала в воздухе очками, и в голосе ее на мгновение зазвучала нежность. – Хороши, правда?

Девушка сидела спокойно, успевая лишь поворачивать голову, чтобы следить за быстрыми взмахами руки Олимпии.

– И правда, очень красивые… – прошептала она благоговейно.

– Да уж я думаю, – самодовольно проговорила Олимпия, усаживаясь за стол, и девушке внезапно представился странный карточный образ: две Олимпии, одна за столом и вторая, отраженная вниз головой в полированной поверхности стола. Королева моделей. Козырная дама в царстве красоты.

Олимпия склонилась вперед, и глаза ее сузились.

– А знаешь, чего у меня нет? – вкрадчиво проговорила она.

Девушка отрицательно замотала головой, ожидая ответа.

Опять щелкнула зажигалка. Олимпия, прищурившись, разглядывала девушку сквозь клубы дыма.

– Кристи Бринкли, – проговорила она, не отводя от девушки цепкого взгляда. – Джерри Холл. – Олимпия внимательно следила за ее реакцией. – Возможно, на их уровень могла бы подняться Вайяна Фэрроу, а может, и нет. Время покажет. – Она еще ниже склонилась над столом, потрясая очками перед носом девушки. – А вот ты точно сможешь. – Словно для пущей убедительности, Олимпия энергично кивнула. – Я это за версту чую. – Она откинулась на стуле, продолжая вертеть в руках очки.

– Но… Я еще не знаю, хочу ли я стать моделью, – неуверенно пролепетала девушка. Она чувствовала себя не в своей тарелке: все это внимание, к которому она не привыкла, и вообще этот чужой, недобрый мир…

Глаза Олимпии стали колючими.

– Конечно, хочешь, – сказала она сурово. – Каждая девушка хочет стать супермоделью.

Словно вспомнив, что пора использовать очки по назначению, а не как указку, Олимпия водрузила их на нос. Ей хотелось схватить девчонку и как следует встряхнуть, чтобы вернуть ей разум. Без сомнения, это самый прелестный экземпляр из всех, на кого Олимпия когда‑либо положила глаз. А уж Олимпия Арпель, основатель и единственная владелица фирмы „Олимпия моделс, Инк.", на своем веку повидала немало самых изысканных молодых женщин со всего света. Пусть ее фирма и не столь известна, как „Форд" или „Вильгельмина", но у нее надежная репутация и она располагает огромным штатом надежных красавиц, регулярно на нее работающих.

К легкой досаде Олимпии, за ее конторой водилась и другая слава: агентство для начинающих. Стартовая площадка для моделей по пути наверх.

Ее до глубины души уязвляли непостоянство и изменчивость ее девочек. Она находила эти алмазы и тут же начинала их шлифовать: показывала ведущим стилистам и визажистам, отправляла к фотографам, платила за то, что их холили, и даже учила, как двигаться и позировать. И после всех этих трудов сверкающие бриллианты покидали ее, даже не поблагодарив, соблазнившись райскими кущами „Вильгельмины", „Форда" или „Золи".

Однако сегодня, впервые за двадцать четыре года существования ее агентства, Олимпия столкнулась с совершенно иной проблемой, о которой раньше не подозревала. Как старатель, готовый долгие годы промывать песок ради единственного самородка, она не теряла надежды, что рано или поздно найдет свою золотую жилу – то неповторимое лицо, которое заставит с удвоенной силой биться сердца людей. Найдет свой самородок, который положит начало другой золотоносной жиле. И вот она нашла его! Олимпия все больше убеждалась, что эта девушка, застывшая перед ней, потупив глаза, и есть тот самородок. Ее самое грандиозное открытие. Ее собственный „Кохинор" или „Звезда Индии", находка всей ее жизни, ее неземное сокровище. Олимпия безошибочно определила редкую фотогеничность девушки: высокие острые скулы, превосходная кожа, неподражаемая природная грация. А волосы… Длинные, до пояса, густые волосы… Да она посрамит саму Джерри Холл! О Господи…