Птичий ураган

– Акива! – резко окликнула Лираз, показывая вниз, на лес у подножия гор.

На поляне, едва различимые в дыму костра, стояли ангелы.

– Иаил, – мрачно прошипела сестра.

Воины Доминиона окружили химеру – кирина. Соплеменников Мадригал давно не осталось, Акива думал, что она последняя из этого прекрасного рода. Кирин сражался, словно танцуя, и полосовал одного серафима за другим. Похоже, Иаилу попался не беглый раб, а воин.

Повстанец.

Акива сосредоточил на кирине всю нерастраченную за день жалость. Серафимы все‑таки пригвоздили бойца к земле, и капитан приблизился к пленнику, закатывая рукава. В этот момент вспыхнула надежда: воскреситель, кадильница, Кэроу. Кто узнает, где находится лагерь повстанцев: Иаил или Акива?

Как там говорил Азаил: «Как думаешь, много птиц будет сегодня?»

Сегодня птиц было много. Стаи стервятников нетерпеливо кружили над кромкой леса, недовольные, что трупы достались пламени. Азаил вовсе не этих птиц имел в виду.

Впрочем, брат не догадывался, на что способен Акива.

Зири помнил, что все началось с неясного шума. Смутный шорох нарастал, невнятный шелест ширился и внезапно раскатился грозным ревом. Растерявшиеся серафимы настороженно озирались.

Зири уложили на пепелище, пригвоздив руки к земле мечами убитых им ангелов, и начали избивать. Удары мучительно отдавались в изувеченных ладонях, боль охватила все тело. Кроме боли, ничего не было. В промежутках между ударами приходил страх – и желание любой ценой прекратить мучения.

Но пытка еще не началась. Иаил присел рядом с Зири, держа шлем, полный пепла.

– Открывай рот, – приказал брат императора. – Отведай своих приятелей.

– Нет!

Цепкие пальцы растянули Зири рот, горячая сталь обожгла губы, в глотку посыпался жаркий пепел. Время остановилось. Дышать было нечем. Зири захлебывался смертью, прахом своих товарищей. Пепел проникал в легкие, жег изнутри. В глазах потемнело, все слилось в сплошной омут огней, мрака и злорадных лиц, а посреди всего – разверстая пасть Иаила. Боль, удушье и жжение неотвратимо смыкали кольцо, в центре воронки ждала смерть.

Смерть.

Потом вода.

Зири захлебнулся, вдыхая воду, пепел – и воздух.

Смерти не было.

– Ну как, память вернулась? – с издевкой поинтересовался Иаил. – Если отшибло, то можно и продолжить.

Физические страдания изнуряли. Боль подчиняла, лишала воли, заставляла повиноваться приказам, выдать любые тайны.

Нет.

Зири отчаянно стиснул зубы, и воинам Иаила не удалось открыть ему рот.

Тогда ему вырезали улыбку.

К изуродованным губам снова поднесли шлем, как вдруг поднялся шум. Обернувшись на звук, ангелы выхватили мечи из ножен. Гул нарастал в хаотичном мелькании радужных пятен. Небо потемнело, угрожающе зависло над ними – и обрушилось водопадом тьмы.

Что это было? Безумие?

Отвлекающий маневр?

– Птицы, – объяснил Зири, удивленно качая головой. – Сначала стервятники, потом другие, тысячи птиц. Птичий ураган. На нас рухнуло небо, полное птиц…

– Хотели заклевать? – изумленно спросила Кэроу.

– Нет, окружив нас, птицы стали отгонять от меня ангелов.

Кэроу недоуменно склонила голову набок – такое знакомое, привычное движение. Зири захотелось нежно коснуться ее стройной шеи, притянуть Кэроу к себе, сжать в объятиях… Он смущенно покраснел, вспомнив, как лежал рядом с ней, ощущая тепло ее тела. Зири неловко отвел взгляд и уставился в стену.

Кровь в исцеленной ладони пульсировала, казалось, будто Зири сжимал в кулаке нечто живое. Он разжал пальцы и протянул руку Кэроу.

На ладони покоилось крохотное пушистое тельце. Кэроу непонимающе разглядывала его, и Зири снова усомнился в том, что эта синевласая девушка – Мадригал. Она бы такое не забыла.

Кэроу вздрогнула и удивленно распахнула глаза, увидев мотылька колибри – мохнатые серые крылья, ярко‑бирюзовое тельце, алое горлышко…

По поляне метались птицы – ночные жаворонки и эвангелины, стервятники и хищники, вороны с крыльями летучей мыши и певуны, даже припорошенные снегом буреловы. В воцарившейся суматохе Зири удалось освободиться. Одну руку он вызволил рывком – острый клинок прошел сквозь плоть, как сквозь масло. Зири не чувствовал боли и не помнил, как избавился от второго меча.

Серафимы пытались его остановить. Держать оружие изуродованной рукой он не мог, и бросился на ангелов, наставив рога. Отбросив в сторону одного противника, Зири прикончил его ударом в горло, тут же выбил колено другому и огляделся в поисках Иаила. Брат императора исчез. Искалеченными руками, превозмогая боль, Зири подхватил посох с кадильницей и взмыл в небо. За ним не погнались.

Поначалу он не задумывался о том, откуда взялись птицы. Зири отлетел подальше от возможных преследователей, в изнеможении опустился в чащу и, переводя дух, заметил, что пластины лат защемили мотылька колибри.

– Я не знаю наверняка… – неуверенно начал он, – но подозреваю, что птичий ураган – его рук дело…

– О ком ты? – настороженно спросила Кэроу.

Зири пристально посмотрел на нее, пытаясь разглядеть хоть какое‑то сходство с Мадригал: иной овал лица, черные, а не карие глаза, рот меньше, волосы синие, рогов нет. Она человек. Зири отчетливо помнил Мадригал на дне рождения Воителя, ставшем началом конца, однако Кэроу казалась непричастной к прошлой жизни. Может быть, ей и впрямь незачем знать о том, что именно произошло? Зири не горел желанием поговорить о ее возлюбленном. Об ангеле. Что ж, Зири свое дело сделал, показал птаху, дальше Кэроу сама разберется, если захочет.

Вот только как объяснить чудесное спасение Зири?

– Может, я и не прав… – продолжил он. – Призывание птиц я видел только однажды, на балу Воителя. Помнишь? Шаль…

– Откуда ты знаешь?! – воскликнула Кэроу.

– Я следил за тобой, – признался Зири, смущенно отводя взгляд.

Восемнадцать лет назад, на балу Воителя, подросток в толпе не сводил глаз с Мадригал, танцующей с незнакомцем. Влюбленному пареньку отчаянно хотелось оказаться на месте ее кавалера. Напрасные мечты. Впрочем, от внимания Зири не ускользнуло то, что партнер Мадригал – один и тот же, только в разных масках. В ее движениях сквозила ласковая нега, намекающая на тайны мира взрослых, хотя рядом с Тьяго Мадригал казалась хрупкой и ершистой. Под гирляндами фонариков на плечи Мадригал опустились, словно драгоценная шаль, мириады мотыльков колибри, созванные волшебством незнакомца. Потом он легко поднял Мадригал в воздух и закружился вместе с ней. Их влекло друг к другу, и это влечение было сильнее магии.

Наблюдательный паренек заметил многое, хотя понять всего не мог. Он не понял, почему восторженно бесновалась возбужденная толпа во время казни Мадригал. Он не понял, почему ее оплакивал только ангел, их поверженный враг, изувеченный жуткими пытками и обезумевший от безысходного отчаяния. Он не понял, почему холодно и равнодушно взирал на происходящее Тьяго, застыв белым изваянием на дворцовом балконе.

В тот день Зири научился ненавидеть.

– Меня спас ангел, – сказал он.

Герои

– Эх, такую возможность упустили, – прошептала брату Лираз, идя по лагерю Доминиона.

– Возможности не было, – напомнил ей Азаил. – Повсюду мельтешили проклятые птицы.

– А я так надеялась, что он задохнется… или его заклюют насмерть, – вздохнула она. Предмет их обсуждения, Иаил, вызвал бастардов к себе. – Не мог Акива сделать так, чтобы птицы его прикончили?

Азаил пожал плечами:

– Наверное, он не рассчитал сил. Вряд ли Акива призывал такую мощную магию раньше, он сам не знает, на что способен.

На скале над лесом Акива рухнул на землю, дрожа всем телом, его глаза налились кровью.

– И все это – ради жизни одной‑единственной химеры, – сказала Лираз.

– Ради одной жизни – и ради надежды для всех, – ответил Азаил.

– Надежды для нее, – обиженно заметила сестра, охваченная ненавистью к призрачной возлюбленной брата. Да кто она такая?! – ни живая, ни мертвая, ни человек, ни химера… Их связь с Акивой противоестественна, невозможна. Лираз отказывалась признать, что ею движет ревность. «Акива мой».

Нет, не в том смысле. Он ей брат. Акива и Азаил – это ее семья. Других братьев и сестер – сотни, но с ними все иначе. Лираз, Азаил и Акива всегда были вместе, втроем. Остаться без братьев невыносимо. Они не раз находились на волосок от смерти, но это не так страшно, как… если Акива просто уйдет. Прежде он никогда бы не покинул сестру, ведь Незаконнорожденным запрещено любить и создавать семьи. Он преступил закон, и это еще больнее: Акива готов уйти сам, по своей воле. Его заберет не смерть, он бросит сестру ради жизни с другой.

Лираз заявляла, что ей ничего не страшно, но на самом деле она боялась, больше всего на свете боялась – одиночества! Лираз никогда не полюбит, ни за что… Довериться неизвестно кому, открыться, «отдаться»?! Невообразимо. Это не про нее. Дышать с кем‑то одним дыханием, позволить ему себя трогать, впустить в себя?! Лираз возмущенно вспыхнула, представив себе подобную уязвимость: покориться, сдаться во власть кому‑то. Нет! Никогда. При одной мысли об этом она становилась слабой и беззащитной, как ребенок, – ненавистное ощущение. Воспоминания о детстве были невыносимы.

Она выжила только заботами Азаила и Акивы. Лираз, ради них готовая пожертвовать всем, не могла отпустить брата.

– Интересно, Акива их нашел? – прошептала она у самого шатра Иаила. – Зря мы вместе с ним не полетели!

– Наше дело – здесь.

Лираз согласно кивнула. Она позволила брату улететь в одиночку, не желая возбуждать его ненависти. Изнуренный Акива с трудом призвал чары невидимости и улетел вслед за кирином в затянутое мглой небо. Лираз с Азаилом вернулись в лагерь, прикрывать Акиву.

Только никогда им еще не приходилось делать это перед капитаном Доминиона.

– Готова? – спросил Азаил.

Лираз кивнула и вошла первой. Вчера этот порог переступила Лориэль. Азаил успокаивающе коснулся сестры, и они предстали перед Иаилом.

Лориэль не жаловалась, не страдала: подумаешь, мужчина, от этого можно отмыться. Старше других женщин в полку, она лучше знала мир и сама вызвалась пойти к Иаилу, чтобы к нему не отправили невинную девственницу. Лираз, как кровной родственнице, приглашение разделить ложе не грозило, но она поразилась смелости Лориэль, считая ее поступок куда отважнее битвы с ратью фантомов или возвращения за ранеными. Лираз не хватало отваги войти в этот шатер и выйти из него как ни в чем не бывало…

– Милорд, – произнесла она, отвесив низкий церемонный поклон.

Азаил эхом повторил ее приветствие.

– Племяннички, – с издевательской ухмылкой протянул Иаил.

«Вот‑вот, мразь, не забудь, кто мы тебе», – обрадованно подумала Лираз и, выпрямившись, взглянула на родственничка.

В глазах Иаила горело любопытство. Лираз это не понравилось. Капитан не сводил с нее глаз.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Мою сестру зовут Лираз. А я – Азаил.

Брат императора смачно, с глубоким вздохом повторил: «Лираз».

– Незаконнорожденные, какая жалость. Ты будешь посвежее тех, кого мне присылают. Жаль, мой брат… много где наследил.

– Тонко подмечено, – рассмеялся Азаил, отвлекая внимание капитана на себя. – Наследил. Очень смешно.

Лираз испугалась за брата, но капитан только улыбнулся. Смех Азаила всегда казался искренним. Талант.

Иаил внимательно оглядел брата с сестрой.

– Близнецы? Нет? – осведомился он. – От одной матери?

– Нет, сэр, – покачал головой Азаил. – Благословенная наследственность со стороны отца.

Лираз окаменела. Называть императора отцом слишком рискованно, особенно при Иаиле. Однако капитан не оскорбился: то ли Азаила спасла подкупающая искренность, то ли капитана больше занимали другие мысли.

– Это точно, – сказал Иаил. – Только у Принца Бастардов она никак не проявляется: все из‑за стелианской помеси.

Помесь? Акива и впрямь ни капли не похож на Иорама. Ну и что с того? При чем тут мать? Лираз и свою‑то не помнила, не то что его.

«Чего этому борову надо?!»

– Мне сообщили, что Акива сейчас не в лагере.

– Так точно, сэр, – ответили они в один голос.

– И мне сообщили, что вам известно, где он.

– Он решил продолжить поиски повстанцев в одиночку, сэр.

«И даже врать не надо».

– Достойно всяческого восхищения. Истребитель Тварей не знает покоя. А вы почему вернулись?

– Я проголодался, сэр, – покаянно признался Азаил.

– Что ж, не всем суждено быть героями.

Его презрительный тон задел Лираз.

– А вам удалось поймать повстанцев? – без обиняков поинтересовалась она, запоздало добавив: – Сэр.

Капитан уставился на нее и коротко ответил:

– Нет.

«Врешь!»

Лираз вспомнила, как он измывался над кирином. Этому извращенцу нравится пытать. Он накормил пленника пеплом убитых товарищей! Мерзость какая. Интересно, почему так легко оправдывать врага, если он выступает против Иаила? Конечно, важно и то, какой это враг. Встать на сторону хета, акко или другого зверского фантома было бы сложно, но кирин… Смотреть на него в бою оказалось настоящим удовольствием. Лираз восхищалась его невероятной скоростью и грацией, всерьез надеясь, что он выиграет неравную схватку и уйдет. Киринов она видела очень давно – в первые месяцы на войне, и забыла, что они… такие. Когда Акива сдавленным шепотом признался, что Мадригал тоже была кирином, последнее отвращение к его пассии растворилось в понимании.

Конечно, у повстанца были звериные черты, но сам он зверем не был. Лираз не хотела его гибели.

А вот в Иаиле не замечалось никакого изящества. Его бы накормить пеплом, пока не сдохнет. Этот мерзавец наслаждался пыткой кирина. А скольких еще он замучил?

– Нет? – невольно вырвалось у Лираз. – Может, они и правда призраки?

В глазах Иаила снова вспыхнул интерес.

– Они животные, – равнодушно ответил он, оглядывая Лираз с головы до ног. – Хм, а ты мне кое‑кого напоминаешь, только та была смуглянкой. Пылкая, огневая… вот как ты.

Была. Лираз заставила себя опустить взгляд.

«Не давай ему повода, не заводи. Это Иаил. Никакое родство его не остановит!»

– Может, передать Акиве какое‑нибудь сообщение, сэр? – услужливо предложил Азаил. – Он вернется через день или два.

– Нет, никаких сообщений. Я возвращаюсь в Астрэ. Но мы еще обязательно увидимся.

– Зачем вы без меня во двор вышли? – с досадой спросила Кэроу.

– А что? Я помирала с голодухи, а ты, забыв про гостей, вырубилась в обнимку с симпотным монстром.

«С симпотным монстром?»

– Что ты несешь! – вздохнула Кэроу, беспомощно всплеснув руками.

Она холодела при мысли о том, куда именно в погоне за приключениями попали ее друзья и что с ними могло произойти. Спустившись во двор, она обнаружила Зузану, бойко объясняющуюся на языке жестов с новыми приятелями – тангри и баньши. Если поначалу Кэроу боялась перепугать друзей, то теперь ей хотелось внушить им, что химер следует опасаться.

– Ты хоть знаешь, с кем ты мило беседовала? Это Живые Тени, безжалостные убийцы.

– И я такая же.

У Кэроу стала раскалываться голова.

– Зузана, пойми, это жестокие киллеры, они убивают спящих ангелов, режут им глотки.

– Фу. – Подруга скорчила рожицу и схватилась за горло. – Но ангелы ведь плохие…

На это ответить было нечего. Для Зузаны все игрушки.

– Запомни, тангри и баньши очень опасны… – начала Кэроу, но засомневалась: что она понимает в монстрах? Из‑за Тьяго ей все виделось в ложном свете. – Разве тебе не страшно рядом с ними?

– Нет, они классные, – пожала плечами Зузана.

Живые Тени – классные?!

– А Тьяго, по‑твоему, вообще отпадный? – возмутилась Кэроу.

– Нет, он склизкий и противный, – заявила подруга, высунув язык. – Бэ‑э!

Вот и славно – хоть по этому вопросу установили взаимопонимание.

– Тебе нужно поспать, – сказала Кэроу.

Мик уже растянулся на кровати и отключился.

– Ага, – кивнула Зузана, зевая во весь рот. – А ты как же?

– Я уже выспалась.

Рядом с Зири. Теперь они стали союзниками, у них появился общий секрет. А Тьяго и не подозревал. Услышав шаги Белого Волка на лестнице, новообретенные союзники притворились спящими: Кэроу устроилась в кресле, Зири остался в кровати. Они условились, что Зири расскажет генералу о душах в кадильнице, Кэроу воскресит их без посторонних и объяснит происходящее. Если все пройдет успешно, Тьяго никогда не узнает, что его приказа ослушались. Непонятно, что делать с душой юного дашнага, который сражался и погиб вместе со всеми. Что ж, придется оставить его в стазисе.

На этом сложности не заканчивались. Непонятно, что делать дальше. Все это время Кэроу, считая, что помогает повстанцам защищать химер, принимала непосредственное участие в организации террора. Может, Тьяго и правда не хватало бойцов для чего‑нибудь большего – и вину за это возложат на Кэроу, – но, похоже, он решил бросить все силы на «возмездие».

– Не упрямься, тебе надо отдохнуть, – сказала Зузана. – Ложись к нам, место есть.

– Я все равно не усну, – покачала головой Кэроу. – Выйду прогуляюсь, пока еще прохладно. Утром снова работать. А ты, Зузана, будешь мне помогать. – Лицо подруги озарила счастливая улыбка. – И спасибо за то, что ты уже сделала.

– Я? Это ты такое творишь – обалдеть можно. Ты – мой герой. Героиня.

– Да? А ты моя. Так что мы квиты.

– Я тоже хочу быть героем, – пробормотал Мик сквозь сон.

– Ты мой герой. – Зузана завалилась на него и осыпала смачными поцелуями. – Мой сказочный герой, ты уже прошел одно испытание, впереди еще два.

Кэроу оставила парочку наедине, предъявлять доказательства взаимного обожания.

Узнала

Шесты за дверью не оказалось: видно, волчица решила, что Кэроу сторожить этой ночью не стоит – она не оставит друзей без надзора.

Неожиданная свобода кружила голову. Легкой танцующей походкой Кэроу направилась к задним воротам касбы. Путь лежал через руины старого города, несколько раз приходилось перелетать через завалы, распугивая крыс или кого похуже, но Кэроу не поднималась высоко, чтобы ее не заметили караульные – слишком редко выпадала возможность побыть в одиночестве.

Порой у Кэроу возникало подозрение, что за ней следят, но за спиной никого не было. Правда, один раз в темноте мелькнуло белое пятно – мундир Тьяго, расстеленный на крыше для просушки. Кэроу облегченно вздохнула – не хватало только наткнуться на Белого Волка.

Хуже может быть только встреча с Акивой, но ангел сейчас далеко, у Заповедного предела. Что он там делает? Неужели это он спас Зири? Доказательства шаткие.

Один мертвый мотылек колибри.

Всколыхнулись воспоминания – ощущение живой шали на плечах, легкий трепет мохнатых крыльев, нежная щекотка, когда колибри стали объедать сахарную пудру, усыпавшую грудь, шею, плечи… Давний стыд обжег с новой силой: Мадригал припудрила кожу сахаром для услаждения взоров и вкуса Тьяго, не возражала против того, чтобы Волк ее отведал. Кэроу передернуло при мысли о его клыкастой пасти у своей кожи.

Вот только сахар достался мотылькам колибри, а сама она – ангелу.

Жизнь – странная и жестокая штука. Если бы тем памятным утром ей сказали, что ночь она, по собственной воле, проведет в объятиях врага, Мадригал бы не поверила. Однако все случилось именно так, с необычайной легкостью, будто она танцевала давно знакомый танец.

«Любовь – стихия».

Если бы Акива не пришел за ней в Лораменди, не очаровал бы пламенными речами, не поразил бы огнем своих глаз, прикосновений, слов, не был бы с ней так бережен и нежен…

Если бы у Тьяго не оказалось соперника…

Неужели Мадригал покорно отдалась бы Волку? Очень хотелось верить, что в один прекрасный день пелена с глаз спала бы сама собой, наваждение рассеялось бы, и сын Воителя остался бы ни с чем… Нет, робкая Мадригал смиренно, без сопротивления приняла бы свою участь – и страна ее была бы по‑прежнему свободна, а соплеменники живы. Личное счастье – невеликая жертва во благо целого народа.

Спустившись к воде, Кэроу села в укрытии валунов, сбросила обувь и опустила ноги на холодные мокрые камни, наблюдая за дорожками звезд на танцующей поверхности реки. На фоне бесконечного мерцающего неба Кэроу всегда чувствовала себя крошечной, незначительной, что прекрасно оправдывало ее нерешительность.

«И правда, что я могу?»

Химеры преданы Волку, и он никогда не идет на уступки.

«Как бы поступил Бримстоун?»

Ее охватила острая тоска по учителю. Кэроу на мгновение представила, что Бримстоун жив, что он рядом.

«Она бы знала, что ее любят».

– Кэроу… – раздался еле слышный шепот.

Она вскочила на ноги. Кто здесь?! В ночи не слышно ни шороха шагов, ни взмахов крыльев.

Кэроу окатило волной жара.

Взметнулся шлейф искр…

«Нет! Не может быть!»

И тут, словно упал занавес, чары рассеялись, и перед ней предстал он.

Акива.

По жилам заструился свет, трепетное сияние рассеивало тьму, распаляло и наполняло до краев: лед и пламень, кровь и звездный свет, ропот, зов… Тревога, исступление, восторг. Негодование.

Ярость.

Острые шипы ненависти пронзили плоть, в ушах бешено стучала кровь, стиснутые кулаки обожгло гневом. Ярость требовала выхода. Кэроу раскрыла ладони с горящими хамсами, но Акива даже не попытался защитить себя.

Он склонил голову, вздрогнул – и не двинулся с места, отдав себя на растерзание магии татуировок. Кэроу поняла, что готова убить его. Сколько раз она жалела, что не сделала этого раньше, теперь он дал ей еще один шанс. Он здесь, он заслужил смерть после всего, что он сделал, – после всего, что он сделал, – после всего, что он сделал, – но… разве может она убить Акиву?

Почему?!

Он снова ставит ее перед немыслимым выбором.

Зачем он здесь?

Акива рухнул на колени под напором разрушительного волшебства, словно обрели форму давние мучительные воспоминания о дне казни Мадригал: коленопреклоненный ангел, раздавленный мощью магии, исходящей от воинов Тьяго. В тот проклятый день Акива, объятый ужасом и отчаянием, не сводил взгляда с любимой – и ей хотелось броситься к нему, обнять, спасти, но она не могла… и не может – не из‑за оков и не из‑за топора, а потому что он – враг. Он доказал это ужасным предательством… Ему невозможно верить… Его невозможно простить.

Вскинутые руки бессильно опустились сами собой.

Хамсы обожгли бедра.

Прерывисто втягивая воздух, Кэроу тщетно пыталась выставить татуированные ладони, направить на Акиву поток магии – и не могла. Они снова оказались в сердце урагана бед, посреди мира, раздираемого вихрями несчастья, укрылись в обманчивом затишье, в укромном убежище, на краткий миг забыв, что вокруг бушует всепоглощающая ненависть, выжигая все на своем пути.

Но теперь‑то они об этом помнят…

К горлу подступили рыдания, колени дрожали. Превозмогая слабость, Кэроу гордо выпрямилась.

– Я думал, ты погибла, – выдохнул Акива. – Я тоже искал смерти.

– Так что ж не умер? – Едкие слезы стыда и бессилия обожгли щеки. Да что с ней не так? Он – виновник гибели ее народа.

Акива обратил к ней измученное бледное лицо. Налитые кровью глаза горели угольками.

– Это было бы слишком просто, – сказал он. – Я не заслуживаю покоя.

– И я тоже? По‑твоему, я тоже заслуживаю мучений?!

Горькие слова хлестко прозвучали в ночной тишине, словно мерзкая издевка могла скрыть боль. Кэроу передернуло от отвращения к себе.

– Нет, – с мукой в голосе ответил он. – Я не терзать тебя прилетел, а…

– Зачем?! – крикнула она.

Кэроу отчаянно сопротивлялась неясному чувству. Акива, пошатываясь, поднялся на ноги. Невольно отступив на шаг, она оглядела его широкие плечи, «вдовий» мысок на лбу, глаза… Его глаза! Знакомые, родные черты… Он здесь, он настоящий, и не замечать его, не чувствовать его присутствия невозможно. Он знаком ей каждой черточкой, он родной. Но как же так…

Всегда, с самой первой встречи под Булфинчем, она узнавала Акиву. Вот почему она спасла жизнь врагу. Она узнала его во время танца в Лораменди, несмотря на то что на нем была маска, и снова, в узкой улочке в Марракеше, хоть он и был в тот момент совершенно чужим. Она всегда узнавала его.

Акива никогда не был для нее чужим. Между ними всегда существовало взаимное притяжение, знакомый зов, ответный отклик… Даже сейчас, в пустоте ее сердца, где оставалось место только для ненависти и злобы, какая‑то неимоверная тоска тянула к нему. Потом все затопила ярость. Подлое сердце! Ей хотелось вырвать его из груди.

Ее сердце не могло ненавидеть Акиву.

Встретившись взглядом с Кэроу, Акива увидел в ее глазах не тоску, а гнев и отвращение – и отвернулся. Глупец, напрасно он надеялся отыскать в ней хоть малейший след других чувств…

Крушение надежд опустошило и сломило Акиву.

– Я искал нового воскресителя, – с трудом пояснил он. – Я не знал, что это ты.

– Что, не ожидал?

Ее взгляд и голос источали ненависть. Мог ли он винить ее за это?

«Не ожидал?»

– Да. Можно и так сказать.

Кэроу посмотрела на ангела, склонив голову набок, как птичка, и боль узнавания пронзила ему сердце. Она заметила и все поняла.

– Не догадываешься, почему я никогда не рассказывала тебе об этом?

Акива скорбно покачал головой. В реквиемной роще они говорили обо всем – о любви, о надежде, о новой жизни, о планах изменить мир, – но Мадригал ни разу не упомянула о воскрешении. Величайшую тайну химер выдал Белый Волк, злорадствуя над побежденным врагом в темнице.

Акива признался ей во всем, ничего не скрывая: ни значения меток смерти, ни безысходности детства. Он хотел, чтобы Мадригал любила его таким, какой он есть. Все эти годы Акива верил в ее любовь. Отчего же она скрыла от него тайну воскрешения? Отчего ни словом о ней не обмолвилась?

– Я объясню почему, – жестко произнесла Кэроу. – Я никогда тебе не доверяла.

Слова ранили, словно удар клинка.

Он склонил голову, не в силах посмотреть ей в глаза. Пустота внутри сменилась тошнотворным ужасом, как будто на него направили десятки хамс.

– Ты явился меня убить? – спросила Кэроу. – Уничтожить еще одного воскресителя?

– Нет! – воскликнул Акива, отшатнувшись. – Я больше не убиваю химер.

– Это ты мне уже говорил.

– Я говорил правду.

После Булфинча Акива перестал убивать химер, а после смерти Мадригал начал снова.

Он невольно спрятал руки, стараясь скрыть метки смерти – свидетельство своих «подвигов». Он истреблял химер, потому что они убили Мадригал, и ее смерть надломила его… Однако Акива не стал оправдываться. Его вина очевидна. Попытки объяснить содеянное оскорбили бы Кэроу. Ему нет прощения. Что же ей ответить?

«Моя душа умерла».

– Наша мечта умерла, жажда мести затмила все. Я забыл обо всем, помнил только… твою казнь. Мою вину не искупить. Я бы всех их вернул, принял бы тысячи смертей за каждого погибшего, сделал бы все… И сделаю – все возможное и невозможное. Хотя этого мало…

– Погибли все…

– Я не жду прощения. Но кого‑то еще можно спасти. Кэроу, у нас есть выбор! Жизнь и будущее химер зависит от нас. Мы…

– От нас?! Мы?! – негодующе воскликнула Кэроу. – Ты о чем?

Акива смешался, понимая, что «мы» никогда больше не обозначит их двоих.

– Понимаешь, серафимы тоже устали от войны, они хотят жизни, а не смерти.

– В отличие от моего народа, жизнь у них есть.

Акива сообразил, что Кэроу не знала последних слов Бримстоуна: «Только жизнь растет, ширится и наполняет миры». Упоминание об этом сейчас прозвучало бы издевательски…

– Такая жизнь не многого стоит. Это дурное наследство. Дети…

– Дети?! – глухо оборвала Кэроу.

Она была такой отстраненной… и такой красивой. Акива не мог ничего с собой поделать, он смотрел и не мог наглядеться – задыхаясь от боли, что никогда снова не прикоснется к Кэроу, никогда не увидит улыбку на ее измученном лице.

– Когда убивают детей, о торжестве жизни говорить не стоит.

Акива недоуменно взглянул на нее.

– Не волнуйся, скоро узнаешь, – мрачно заметила она.

Ангел похолодел.

– Тьяго? Что он сделал?

– То же, что и ты.

– Я никогда не убивал детей.

– Ты виновен в смертях тысяч детей, Истребитель Тварей, – прошипела она.

Акива вздрогнул, услышав свое прозвище. Да, сам он не убивал детей, но открыл дорогу другим. Чудовищные воспоминания замелькали, раздирая изнутри, как сдавленный крик, – ужасающие, непростительные. Акива закрыл глаза. Он стал для Кэроу извергом, детоубийцей. Она – заодно с Белым Волком?! Мир перевернулся.

Если бы Тьяго не выследил их в реквиемной роще, добились бы они чего‑нибудь?

Наверное, нет. Все равно погибли бы, ничего не изменив.

Их мечты остались незапятнанными, но Акива с отчаянием осознавал, что Кэроу больше не видела их чистоты. Отступив, он исподлобья взглянул на нее. Опустошенная, надломленная, она сникла, сокрушенно обхватив себя за плечи. Он – виновник краха ее надежд.

– Прости меня. Я не хотел причинить тебе боль, не собирался никого убивать. Я думал, что ты погибла…

Акива протянул ей кадильницу с биркой «Кэроу». Чья в ней душа?

– Я нашел это в Киринских пещерах, – объяснил он. – По‑видимому, ее оставили там для тебя.

Кэроу побледнела и замерла в нерешительности, не желая приближаться к нему.

– Вот почему я искал смерти, – вздохнул Акива, показывая надпись на листке. – Я думал, что здесь твоя душа.

Кэроу выхватила кадильницу из рук Акивы и, не дыша, прочла свое имя.

Точно такие же записки, со следами когтей Кишмиша, она получала в Праге. Знакомая бумага, до боли знакомый почерк…

Бримстоун.

В оцепенении она не сводила глаз с надписи. Вспыхнула и погасла россыпь искр – Акива ушел. Она ощутила его отсутствие – тягостную пустоту, которую заполняет холод. Сердце учащенно билось. Прижав кадильницу к груди, Кэроу тщетно пыталась почувствовать заключенную в сосуде душу. Это наверняка он…

Бримстоун.

У нее задрожали руки. Если отвернуть крышку, то их души соприкоснутся – и она узнает точно.

Кэроу застыла в нерешительности: а вдруг это не он?

В голове царил хаос, мысли возникали и тут же забывались, но одна из них возвращалась снова и снова: кадильницу принес Акива. Тьяго обманывал ее, окружив стеной одиночества. Акива вручил ей кадильницу с душой… Бримстоуна?

Возможно ли это?

Она дрожащей рукой отвернула крышку – и ощутила знакомое прикосновение.