Празднование

Кэроу многое делает хорошо, но водит машину отвратительно, и прав у нее пока нет: не доросла еще. Забавно. Неизвестно, как в Марокко, а в Европе водить можно только с восемнадцати, и ей остался месяц, если, конечно, не брать в расчет суммарный возраст. «Может, стоит признаться, что она гораздо старше, а это юное тело – второе по счету?»

Кэроу тряслась за рулем старенького пикапа, направляясь в город за едой и материалами. На этот раз она специально свернула с дороги на кочки. «Ага, вот эта будет побольше». Синий грузовичок угрожающе накренился – того и гляди, перевернется – и тут же что есть силы грохнулся на все четыре колеса. Кэроу подскочила, стукнувшись о потолок кабины.

«Ой!»

– Извини, – сладким голосом пропела она в сторону крытого фургона, где пряталась Шеста.

«А вот и еще одна», – злорадно ухмыльнулась Кэроу.

Перед отъездом она объясняла Тьяго, что если бы хотела сбежать, то давно бы уже сбежала.

– Мне не нужна надзирательница!

– Никакая она не надзирательница, – с приторной нежностью произнес Волк, пристально глядя на Кэроу. – Мне будет очень тревожно, если ты уедешь одна. Если с тобой что‑то случится, я этого не переживу.

«Я этого не переживу». Мерзость!

Конечно, могло быть и хуже… Например, если бы Тьяго поехал с ней сам. Он поначалу порывался, и Кэроу это стоило многих неприятных переживаний, но в итоге предпочел остаться в касбе, дожидаться возвращения Живых Теней.

– Купи что‑нибудь особенное. Мы сегодня празднуем.

Кэроу передернуло.

– Что празднуем?

Тьяго указал на свое знамя и улыбнулся.

«Победа и возмездие».

Конечно.

Что же привезти на празднование победы и возмездия? Выпивку? В Марокко спиртного не найдешь; вот и хорошо. Солдат лучше не поить.

Пыльная главная улица Агдза напоминала о Диком Западе, а не о сказках «Тысячи и одной ночи». Кэроу объехала стороной магазин на севере городка, где в витрине красовались винтовки: Шесте незачем о них знать.

Хотя… может быть, вот чем порадовать их вечером?

Огнестрельное оружие давно тревожило Кэроу. С ним были связаны не самые лучшие воспоминания. Она пробежала кончиками пальцев по животу в том месте, где остались три шрама от пулевых ранений. В нее стреляли… В Санкт‑Петербурге, в трюме корабля, в окружении плачущих девушек с беззубыми окровавленными ртами. Кэроу пыталась им помочь.

Она ненавидела огнестрельное оружие, но понимала, какое преимущество оно дало бы повстанцам. Кэроу не раз хотела рассказать Тьяго о человеческих орудиях убийства, однако ее останавливала не только личная неприязнь к нему и к торговцам оружием. Существовала и более веская причина для размышлений и осторожности.

Бримстоун никогда не переправлял огнестрельное оружие в Эрец.

Почему? Кэроу подозревала, что воскреситель не хотел гонки вооружений и кровопролития в ужасающих масштабах. Перед казнью Мадригал он объяснил ей, что все эти века сдерживал натиск ангелов, пытался сохранить свой народ до того времени, когда найдется другой, более истинный путь – дорога к жизни, к миру и спокойствию.

Жизнь и мир. Победа и возмездие.

Вместе им не сойтись…

В поселке Кэроу купила ящики абрикосов, лука и кабачков. Она старалась не выделяться: закуталась в хиджаб, надела джинсы и джелабу – длинный балахон, как у местных, прятала ладони с хамсами. За марокканку ее не принимали, но и европейкой не считали – помогали безупречный арабский и черные глаза. В фургон отправились рулоны тканей и выделанной кожи, мешки чая, бочонки меда, корзины миндаля и сушеных фиников, глиняные горшки с оливками, корм для цыплят и тонкие лепешки, говяжий оковалок с жирком – немного, хранить мясо негде. Кускус – тоннами. Кэроу с трудом волочила в машину огромные мешки, но от помощи приходилось отказываться: в фургоне пряталось волчьеголовое чудище. Спасибо, Шеста.

Для одной любопытной торговки пришлось объяснить, что это все для иностранцев, и марокканка понимающе кивнула: «Голодные туристы». Да уж, купленного провианта хватит на небольшую армию. Забавно, но Кэроу было не до смеха – она не могла забыть про сфинксов.

Желание устроить праздник пропало. Она сунула Шесте бутылку воды и захлопнула двери фургона. Пора возвращаться. По дороге Кэроу заметила один магазин и передумала. Барабаны. Раньше в походах били в барабаны и пели. В касбе пока никто не пел, но ведь Зири с Иксандром дурачились, всем было весело… Кэроу купила десяток берберских барабанов и в быстро сгущающихся сумерках отправилась в долгий путь домой.

Когда она руководила разгрузкой, Живые Тени вернулись.

– Я думала, что Живые Тени на самом деле – давно убитые тени, – сказала Лираз.

Они обсуждали новости из Тизалина: число жертв, устрашающие подробности, дерзость… Нет, безрассудство подобного нападения! Повстанцы допустили серьезную ошибку – Тизалин слишком близко от Астрэ, их действия воспримут как посягательство на священную неприкосновенность Империи. Иорам не замедлит с ответными расправами.

– Послушайте, а ведь химерам всегда удается избежать смерти, – устало заявил Азаил.

– Значит, у нас с ними есть что‑то общее, – сказала Лираз.

– У нас гораздо больше общего, – добавил Акива.

– Особенно у тебя, – заметила сестра.

Акива решил, что она язвит про «гармонию со зверями», но Лираз вполголоса добавила:

– Например, таинственные исчезновения…

Под ее пристальным взглядом Акива похолодел. Она догадывается, что он делает по ночам, или просто намекает на чары невидимости?

– Если бы про твою магию узнал папочка, он был бы счастлив, – мечтательно протянула Лираз. – Не упустил бы возможность обзавестись персональной Живой Тенью.

Акива оглянулся по сторонам, не желая говорить в лагере о магии и других своих секретах. Вдобавок называть императора «папочкой» опасно: во‑первых, закон запрещает упоминать его иначе как с использованием почетного титула, во‑вторых, Незаконнорожденные не имеют права заявлять о родстве с императором. Они – его «верные клинки», а у «клинков» нет ни отцов, ни матерей. Если и есть у меча создатель, то это кузнец, а не рудник, откуда получен металл. Конечно, самому императору ничто не мешает хвастаться, сколько «клинков» он произвел на свет. За всю историю Империи в гареме родилось более трех тысяч бастардов. Секретари заносят их в списки, а после гибели – вычеркивают.

За последнее время вычеркнули многих, в живых осталось не более трехсот.

Убедившись, что поблизости никого нет, Акива напомнил Лираз:

– Ты тоже умеешь исчезать.

Когда они сжигали порталы Бримстоуна в человеческом мире, Акива научил брата и сестру магии невидимости.

– Я не стану убивать исподтишка, – презрительно хмыкнула Лираз. – Мои жертвы знают, кто их убил.

– Им всю вечность снятся твои незабываемые черты, – добавил Азаил.

– Смерть от руки красавцев завидна, – ответила Лираз.

– То есть не от руки Иаила?

Иаил. Акива взглянул на небо. Имя дядюшки вызвало неприятные воспоминания.

– Боги мои, нет. – Лираз передернула плечами. – Что может быть хуже? Между прочим, есть две причины радоваться тому, что я Незаконнорожденная. И обе они связаны с Иаилом.

– Что же это за причины? – недоуменно спросил Акива.

Незаконнорожденные – самые искусные воины Империи, однако им не платили за службу и не давали повышений, хотя они выполняли самые сложные задания. Бастардов Иорама отличала храбрость и прекрасная выучка, они несли пожизненную службу во всех уголках Империи, пенсии им не полагалось. Также им не дозволялось вступать в брак, заводить детей, владеть землей и жить за пределами казарм. Фактически они были рабами. Их не хоронили, просто сжигали и ссыпали прах в общие безымянные урны. Незаконнорожденным даже имя давалось на время, «в долг». Все, что напоминало об их существовании, – жирная черта, проведенная в списке имен.

«Живи неприметно, убивай, кого приказано, и умри невоспетым», – эти слова могли бы стать кредо Незаконнорожденных, но им дали другое… «Кровь – сила».

– Раз я Незаконнорожденная, – сказала Лираз, загибая палец, – я никогда не буду служить под началом Иаила.

– Неплохая причина, – кивнул Акива.

Иаил – младший брат императора, командующий Доминионом, элитным легионом Империи. Бастардов возмущала вопиющая несправедливость: Незаконнорожденные превосходили бойцов Доминиона в силе и воинских умениях, но привилегии предоставлялись элитному подразделению. Там несли службу дети самых влиятельных семейств Империи, получая от родителей роскошные одеяния и провизию. В конце войны их одарили замками и вотчинами на территории бывших свободных земель.

Одна из старших бастардов, Меллиэль, посмела спросить императора, не дадут ли и Незаконнорожденным то, что им причитается, но папаша только в очередной раз похвастался своей мужской силой: «Всем моим отпрыскам в Эреце замков не хватит».

Впрочем, все преимущества воинов Доминиона перевешивает то, что они служат под началом Иаила – омерзительная и гадкая участь.

– Хорошо, а вторая? – спросил Азаил.

Лираз загнула еще один палец.

– Во‑вторых, раз я Незаконнорожденная, я никогда не буду лежать под Иаилом.

Акива ошеломленно взглянул на сестру – она впервые, пусть и косвенно, признала себя женщиной. Воинственность всегда служила ей защитой. Лираз с детства была недотрогой, никто не смел ее коснуться. Представить ее под Иаилом было невозможно.

– Вот и хорошо, – выдавил из себя Азаил.

Лираз закатила глаза.

– Ох, да перестаньте, вы оба! Сами знаете, что говорят о нашем дядюшке. Хвала божественным звездам, кровное родство уберегает меня от его мерзких посягательств. Хоть в этом повезло.

– Звезды тут ни при чем, – возмутился Азаил. – Тебе ничего не грозит. Если он тронет тебя хоть пальцем, ты голыми руками кишки ему выпустишь. Я и сам убил бы урода, да ты его наизнанку вывернешь, прежде чем кто‑нибудь примчится на помощь. Вот он похорошеет!

– Может быть, – устало вздохнула Лираз. – Тысячи девушек мечтали вывернуть его наизнанку. А потом что? Виселица? Вопрос в том, стоит ли жить после такого. Может быть, смерть лучше? Или… – Она посмотрела на Акиву, будто обращая свой вопрос к нему.

– Или что?

– Или жить стоит, что бы ни случилось?

Жить надломленным, скорбя об утрате? Лираз спрашивает всерьез? Ей небезразлична его утрата, или это насмешка? Временами Акиве казалось, что он совсем не знает сестру.

– Стоит, – ответил он осторожно, думая про кадильницу и Кэроу. – Пока жив, остается шанс, что все станет лучше.

– Или хуже.

– Эх, вас послушать, так к рассвету кому угодно захочется помереть, – вмешался Азаил.

Все знали, что ждет их утром.

– Я пошла спать, – заявила Лираз, вставая. – И вам пора. Когда прилетят эти, отдыхать будет некогда.

Азаил спросил Акиву:

– Идешь?

– Чуть позже.

Акива поднял взгляд на небо. Еще темно, но что‑то переменилось, что‑то надвигается – неумолимая буря, созданная взмахами тысячи крыльев. Что это – вымысел, пророчество или страх?

Пора приниматься за дело – облететь громадный участок, спасти химер. Отдыхать некогда. Утром прибудут солдаты Доминиона.

Роли

Вздымая облака пыли, сфинксы мягко приземлились на изящные кошачьи лапы. Во двор высыпали химеры, спеша услышать рассказ Теней. Из караулки вышел Тьяго.

Что произошло в Эреце? Не обращая внимания на призывы Шесты, Кэроу направилась к собравшимся. При ее появлении Тьяго умолк, воцарилась гробовая тишина, все взгляды устремились на Кэроу.

– В городе все прошло нормально? – с ласковой улыбкой осведомился Волк.

– Да. – Ее ладони стали липкими. – Продолжайте, я просто хотела послушать.

– Послушать? – недоуменно переспросил Тьяго.

– Что они расскажут… – запинаясь объяснила Кэроу. – Мне интересно, чем мы занимаемся.

– Ты о ком‑то конкретном беспокоишься? – неожиданно поинтересовался Волк.

На что он намекает?! К лицу прилила кровь.

– Нет, – с досадой ответила она, сообразив, что любые ее слова можно выдать за тревогу о серафимах. Об Акиве.

– И не беспокойся, – улыбнулся Тьяго. – У тебя и так забот достаточно. Ты сегодня день потратила зря, а к утру мне нужна новая команда. Как думаешь, управишься?

– Конечно, – ответила за нее Шеста, схватив Кэроу за руку. – Мы уже уходим.

– Вот и славно. Спасибо, – ответил он и умолк, дожидаясь их ухода.

Кэроу словно очнулась. Волк намеренно скрывал от нее происходящее, держал ее подальше от своих дел и вовсе не собирался в них посвящать.

Она заметила настороженный взгляд Зири. Тьяго сказал… Неужели химеры считают, что она все еще любит Акиву? А ведь им ничего не известно ни о Марракеше, ни о Праге. Подумать только, она видела его совсем недавно! Нет, Акива остался в прошлом. Вот что важно. На этот раз она сделала правильный выбор.

За пределами двора Кэроу резко вырвала саднящую руку из лап Шесты.

– Что происходит? Я имею право знать, что оплачивается моей болью.

– Не ной, здесь у каждого своя роль.

– И какая же у тебя? Нянька? Надсмотрщик?

В глазах Шесты блеснул вызов.

– Да, если это нужно Тьяго.

– И ты, разумеется, исполнишь все, что он прикажет.

Шеста уставилась на нее как на дуру.

– Естественно. И ты тоже – на благо нашего народа, в память о погибших, из чувства долга, в искупление позора.

Кэроу захлестнуло чувство вины, тут же сменившееся гневом. Химеры никогда не дадут ей забыть о прошлом. Она тут по своей воле, у нее есть выбор, у нее есть другая жизнь. Кэроу захотелось вернуться назад, в Прагу, к друзьям, к искусству, к беззаботной жизни, где самой большой проблемой были бабочки в животе, Papilio stomachus. Влюбленности… Тот мир казался маленьким и хрупким, словно заключенным в стеклянный шар с падающим снегом.

Никуда она не уйдет. Шеста права: за ней долг, но Кэроу устала быть размазней. Бримстоун не узнал бы ее такой – покорной, вечно виноватой, его‑то приказы она не выполняла беспрекословно.

Они поднялись наверх и занялись делом. Шеста нетерпеливо вывалила инструменты на стол. Кэроу взялась за неоконченное ожерелье, выбрала зажим, но не стала цеплять. Настроения выполнять заказы не было.

Что ей не дают узнать?

– Я готова заплатить дань, – заявила Шеста.

Волчица нечасто предлагала свою боль, однако Кэроу отрицательно помотала головой. Ей захотелось что‑то сделать. Что же? А!

Кэроу вертела в руках винтовой зажим, то открывая, то закручивая до предела. Помнит ли она, как это делается? Столько времени прошло…

«– Как вызывают жертвенную боль?

– Зачем тебе боль, не надо о плохом, давай лучше займемся приятным».

Играя с зажимом, она спросила у Шесты:

– Ты, наверное, не знаешь истории про Синюю Бороду?

Помощница покосилась на ее волосы.

– Синяя Борода? Это кто? Твой родственник?

Кэроу криво улыбнулась.

– У меня нет родственников.

– Родственников ни у кого не осталось, – напомнила Шеста.

Все химеры потеряли своих близких. Им больше нечего терять.

– Так вот, – продолжила Кэроу, привинчивая зажим между большим и указательным пальцем. Чувствительное место. – Синяя Борода был знатным лордом. После свадьбы он приводил жену в замок, вручал ей ключи от всех дверей и предупреждал, что можно входить в любое помещение в замке, кроме одной комнаты в подвале.

Тиски сжали нежную кожу, и боль начала раскрываться, как цветок.

– Конечно, туда она и пошла первым делом, – сказала Шеста, направившись к столу за чайником.

– Да.

Волчица резко обернулась и выругалась.

Кэроу поняла, что все получилось: она вспомнила, как становиться невидимой. Боль, не пугая, пульсировала в ритме с сердцем и казалась естественной.

Шеста не сообразила, что Кэроу не сдвинулась с места. Решив, что дерзкая девчонка выскользнула в окно, волчица поглядела во двор, а ее подопечная преспокойно вышла в дверь. Хорошо, что нет засова. Не забывая удерживать чары, Кэроу сбежала вниз и помчалась во двор подслушивать.

Услышала она не много.

Чары невидимости не скрывали тени, поэтому Кэроу держалась подальше от лучей солнца и кралась тихо, как мышь, едва касаясь земли. Она успела узнать отвратительную правду о посланиях серафимам и ответе императора. У нее сжалось сердце: «Рать Доминиона затмит небо и испепелит все вокруг, никому не будет пощады, все кончено». Внезапно Тьяго оборвал речь на полуслове, повел головой из стороны в сторону, слегка раздувая ноздри, принюхался – и уставился на Кэроу.

Она застыла. Бледные глаза Волка невидяще глядели в ее сторону, за ним повернулись остальные. Подозрительно прищурившись, Волк снова втянул в себя воздух. Как глупо! Никто ее не видел, однако все знали, что она тут.

Химеры – звери. Они ее чуяли.