Привидение у Корабельной реки

(Jón Árnason, 1956–1961, III)

Жил человек по имени Вальди; его дом стоял на Утёсах возле Гёйльверьябая. Его жену звали Хердис. (Их детьми были: Хельга, которая теперь на попечении у общины в Эйстрихреппе, Торкель, бонд из Крисувика, умерший несколько лет назад, и Вальди, нынешний бонд на хуторе Скоулабайр в Рейкьявике.) Вальди был духовидцем, но рассказывал, как считали, далеко не обо всём, что он мог видеть. И всё же кое о чём он сообщил — и сам, без всяких расспросов.

Однажды осенью Вальди с женой возвращались из-за Бакки. Хердис ехала верхом, а Вальди шёл рядом с конём. Когда они добрались до Корабельной реки на востоке, конь упёрся и не захотел идти дальше. Тогда Вальди принялся погонять коня, нещадно хлестал, но конь ни с места. Дело было поздно вечером, и продолжалось это долго, так что, когда они наконец переправились через реку Бёйгсстадаау на восток, была уже глубокая ночь. Только тогда конь пошёл спокойно. Потом Вальди рассказывал, что видел, как возле ног коня, пока тот стоял и отказывался идти, каталось и вилось серое привидение в образе собаки или тюленя, но сам он подумал: «Ну уж нет, меня не запугаешь!» А возле Бёйгсстадаау всё исчезло.

УТБУРДЫ

Утбурд

(Jón Árnason, 1956–1961, III)

Утбурды — драуги особого вида, которые получаются, когда бесы вселяются в некрещёных детей, вынесенных матерями на пустошь[18], ведь крещение отваживает всю нечисть. Поэтому те, кому при крещении святая вода попала на глаза, не могут быть духовидцами. Утбурды ползают на одном колене и держат в руке тряпку, в которую были запелёнуты. Они не отходят далеко от того места, где их выкинули. Они могут заморочить человека только совсем рядом с собой, а их вой часто слышен на пустоши, особенно в бурю или в ненастную погоду.

«Матушка моя в хлеву!» [19]

(Jón Árnason, 1956–1961, I)

На одном хуторе была работница. Она родила тайком и вынесла ребёнка на пустошь умирать: такое в нашей стране случалось сплошь и рядом, когда за рождение внебрачных детей полагалась епитимия, штраф или даже смертная казнь.[20]А после этого как-то раз устраивались игрища под названием викиваки, которые раньше повсеместно проводились в нашей стране, и эту самую девушку пригласили на танцы.[21]Но поскольку она была небогата, у неё не было нарядов, подходящих для таких празднеств, какими в старину были викиваки, а наряжаться она любила, — и из-за этого ей приходилось сидеть дома, а это было ей не в радость. Однажды, пока проходили танцы, эта девушка доила овец в загоне вместе с ещё одной женщиной. Она стала жаловаться другой доярке, что ей не в чем пойти на викиваки. Но едва она вымолвила слово, как обе услышали из-под стены загона такую песенку:

Матушка моя в хлеву!

Не тужи, не тужи,

Дам тебе свою рубашку,

Дам рубашку,

В ней пляши.

Батрачка, которая вынесла на пустошь своего ребёнка, поняла, что обращаются к ней. Услышав песенку, она так напугалась, что повредилась в уме до конца жизни.

«Я творила бы квашню…»

(Jón Árnason, 1956–1961, I)

Жила-была женщина. Она родила ребёнка и вынесла его на пустошь. Потом она родила другого ребёнка, девочку. Её она оставила в живых. Девочка росла и крепла и превратилась в девушку на выданье. Для неё нашёлся жених, и вскоре они справили свадьбу. На свадьбе было многолюдно и весело. Когда свадебный пир был в самом разгаре, все услышали, что к окну комнаты, где проходило застолье, кто-то подошёл, а потом послышалась такая виса:

Я творила бы квашню,

Я белила бы холсты,

Собралась бы под венец я,

Как и ты.

Считают, что виса была обращена к невесте, а сказала эту вису её загубленная сестра.