Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 2. Кормили на строительстве минарета очень плохо





 

Кормили на строительстве минарета очень плохо. Баринов совсем уж отощал.

Земляные работы на стройплощадке сменились сперва на бетонные, потом на плотнические, арматурные, сварные, снова бетонные и, наконец, на каменщицкие.

Теперь Баринов освоил профессию каменщика третьего разряда и работал подручным у своего бригадира, молдаванина Василия Кодряну. Когда припекало солнышко и на Невский выкатывало большое количество рикш со знатными баями и паланкинов с женами знатных баев, молдаване посылали Баринова просить милостыню. Посылали его как самого бесполезного в строительном процессе, все равно от него проку мало – кирпич класть красиво не научился, раствор подавать сноровки большой не имеет – так… Держали его из жалости. Выгнать – пропадет ведь. Кому нужен бывший литературный критик?

А вот разжалобить какую‑нибудь дамочку в паланкине или толстого бая, едущего на рикше на базар на Сенную или в Интернет‑чайхану на беседу с уважаемыми друзьями, – на это Баринов как раз годился.

Для потехи его выряжали в жилет и галстук на голое тело, на голову ему надевали шляпу а‑ля артист Боярский в лучшие его дни и отправляли на угол Невского и канала Грибоедова. Молдаване ему еще и дощечку дали, чтобы он обращение написал жалостливое.

«Подайте бывшему питерскому литератору на пропитание».

Дамочки в паланкинах порою останавливали своих носильщиков и давали – иногда двадцать, иногда пятьдесят, а иногда и все сто афгани.

А толстые баи, те редко давали.

Хотя один раз привязался к нему один такой.

Он сам был из Бухары и сказал, что некогда учился на Полтавщине в педагогическом и там, в своем этом Полтавском педагогическом, читал и Гоголя с Пушкиным, и Достоевского с Толстым.

– Слушай, хорошие писатели эти твои Гоголь с Достоевским, – сказал жалостливый бай, кидая Баринову половину большой пресной лепешки, – я читал у этот Достоевский повесть «Крокодил», там крокодил немца скушал, очень хорошая повесть, мне понравилась.

– Да, это как раз здесь, на Невском проспекте происходило, – согласился Баринов, – крокодила того в Пассаже показывали, тот немец туда из любопытства зашел, его там и проглотили.

– Да, не любил этот твой Достоевский немцев, не любил, – сказал бай, сочувственно глядя, как оголодавший Баринов жадно хватает зубами пресную лепешку.

Бай дал Баринову двадцать афгани и полпачки сигарет.

Василий Кодряну потом долго ругал Баринова.

– Ты полдня проходил где‑то и не работал, мы за тебя кирпичи таскали, раствор таскали, а ты денег нам только на одну бутылку дешевого молдавского вина принес. Завтра не отпустим тебя, будешь наказан.

Но на следующий день на их стройплощадке состоялось побивание камнями.

В Питере‑то ведь больше нигде камней так просто не найдешь, кроме как на стройке!

И вот уже в который раз приводили сюда в четверг неверных жен, и их отцы и старшие братья, дабы смыть с себя позор, первыми бросали в своих дочерей и сестер битые кирпичи.

На этот раз в четверг к ним на стройплощадку притащили совсем молоденькую испуганную женщину, почти девочку.

И лицо этой женщины вдруг показалось Баринову знакомым.

Толпа ревела, шумела, галдела… Толпа волновалась, заводилась, индуцировалась в своем неистовстве…

Так бы ему, Баринову, который вообще не переносил скученности и панически боялся давки, так бы ему и не увидать никогда глаз этой несчастной, но как раз в этот день он был наказан своим бригадиром, стоял на лесах строящегося минарета и веревкой в ведре поднимал снизу цементный раствор. И он видел, как на площадку притащили эту женщину.

 

Дальнозоркий по своему возрасту, Баринов хорошо видел вдаль.

И с расстояния в сорок или тридцать метров он хорошо разглядел лица родственников этой несчастной. Разглядел и узнал, вздрогнув.

– Да это же наш редактор отдела прозы, Николай Владимирович Соколовский! – испуганно прошептал Баринов, сам себе закрывая ладошкой рот, непроизвольно открывшийся в изумлении.

Его дочка, которую, как припомнилось Баринову, звали Светой, уже лежала, растерзанная, на груде битого кирпича, и все родственники и соседи ее бросали в нее, бедную, бросали…

А Николай Владимирович, тот самый Николай Владимирович, который некогда души не чаял в своей Светочке, вдруг поднял с земли большой тяжелый кирпич, не битый, а целиковый, и, подойдя к дочери, вдруг с силой бросил этот снаряд прямо ей в голову.

 

Баринов зажмурил глаза.

Толпа внизу восторженно ликовала.

А ведь он так любил свою дочку!

Баринов помнил, как восемнадцать лет назад, когда они только закончили восточный факультет, счастливый Коля Соколовский проставлялся им, бедным филологам‑востоковедам, за доченьку, только что родившуюся в роддоме при больнице Раухфуса.

А вот что теперь.

Баринов зачем‑то, сам не зная зачем, слез с лесов, протиснулся сквозь толпу.

– Коля! Коля! – крикнул Баринов Соколовскому, но тот даже ухом не повел, ни одним мускулом на лице не дрогнул.

– Его не Коля зовут, – дернув Баринова за рукав, сказал один из родственников, – ты его так больше не зови, он теперь уже три месяца как Магомед…

– А и хрен‑то со всеми вами, – махнул рукой Баринов, – пошли вы все к черту!

 

* * *

 

Ходжахмет велел вызвать к себе этого новоявленного пророка‑Шекспира.

 

Саша волновался.

Старцев много рассказывал ему о Ходжахмете.

Как же!

Саша ведь даже с родной сестрой Ходжахмета, с Ларисой, женой генерала Старцева, был очень хорошо знаком.

На этом‑то и попробовали Старцев с Сашей построить его новую легенду.

Пускай очень зыбкую, пускай очень рискованную, но, по мнению Саши, очень и очень действенную.

Саша сам предложил идти наиболее рискованным способом, и даже настолько рискованным, что Старцев, сам автор и проводник нескольких головокружительных операций, что были не на грани, а за гранью риска, когда процент успеха едва превышал цифру десять, когда нормальные аналитики из Центра разработок, эти монстры ума и кладези оперативной мудрости, не давали никакого позитивного шанса на удачу, – Старцев сам лез в пекло и выходил живым. Но то было – сам. А здесь посылать на безнадежное дело товарища. Это совсем иной коленкор.

Однако Саша настоял на том, что по одной из резервных легенд он сыграет на родственных чувствах Ходжахмета.

 

Беседа длилась уже больше часа.

И было выпито не менее десяти пиал зеленого чая.

– Так, значит, ты, Узбек, служил у генерала Старцева шофером? – оглаживая бороду, спросил Ходжахмет.

– Да, господин, в армии я был шофером, остался на сверхсрочную, потом окончил школу прапорщиков, попал в Москву. Возил генерала из министерства, а потом меня перевели в гараж ГРУ, где приглянулся я, что ли, Алексею Петровичу, после того как предшественник мой разбил «волжанку», где жена Алексея Петровича, Лариса, ехала.

Этот случай можно было проверить. Семь лет назад Лариса Старцева и вправду попала в аварию на Рублевском шоссе, когда «Волгу» с черными военными номерами подрезал какой‑то лихой бизнесмен на «Гелентвагене». И после этого инцидента, когда Лариса получила сотрясение мозга, генерал взял себе другого шофера, кстати, нерусского, из азиатов, потому как русские очень любят лихачить, а азиаты – они люди степенные и неторопливые.

– Значит, ты, Узбек, служил у Алексея Петровича Старцева шофером… – не то с вопросительной, не то с утвердительной интонацией, при этом глядя куда‑то в пол и перебирая свои вечные четки, повторил Ходжахмет.

– Да, господин, я служил у Алексея Петровича, то есть у генерала, служил я, – закивал Саша.

– А скажи, Узбек, – не глядя на Сашу, продолжил Ходжахмет, – скажи, разговаривал ли ты с госпожой, когда возил ее?

– С Ларисой Александровной? – переспросил Саша.

– Да, с Ларисой Александровной.

– Случалось, мы и разговаривали, – как можно естественнее ответил Саша. – Бывало, генерал меня на целый день жене отдавал – съездить туда‑сюда, а на Рублевском шоссе пробки огромные, бывало, в этих пробках настоишься по часу, а то и по два, вот и разговаривали мы с ней, бывало.

– И о чем же вы разговаривали? – тихо спросил Ходжахмет.

– О разном, – пожал плечами Саша, – о разном разговаривали.

– Ну а о себе что жена генерала рассказывала? – настойчиво выпытывал Ходжахмет.

– Рассказывала, что сама она из Ульяновска, что с мужем познакомилась после того, как брат ее с афганской войны не вернулся, что фронтовой дружок брата приехал к ним с матерью в Ульяновск проведать их, да и влюбился, и женился на сестре дружка своего боевого…

Ходжахмет напряженно улыбался в бороду, и его темно‑коричневые сильные пальцы нервно перебирали четки.

– А брата убили, что ли? – спросил Ходжахмет.

– Нет, вроде как без вести пропал.

– В плен к нашим? – спросил Ходжахмет.

– Я не знаю, – ответил Саша.

– И она, то есть Лариса Старцева, она про брата что‑то знала? Про его судьбу?

– Не знаю, мы об этом не говорили, – ответил Саша.

– Скажи, Узбек, а они с генералом мирно жили, не ссорились? Не обижал Старцев Ларису Александровну?

– Нет, вроде как не обижал, – удивленно ответил Саша, – они всегда как два голубка, Лешенька, Ларисонька, звонили друг дружке непрерывно по мобильному, все целовались, как молодые.

– А детей у них не было?

– Нет. Детей вот не было, – ответил Саша и добавил потом: – У генерала после ранения проблемы какие‑то со здоровьем были.

В общем, душевно так поговорили они – Саша с Ходжахметом.

Потом тот на Сашину личную жизнь разговор резко перевел, спросил, не женат ли тот сам? Где родственники живут, где воевал, что повидал?

Здесь Саша все по заученной легенде выдал.

Не женат. Не участвовал. Не был. Не имел. Не привлекался.

– А как же ты, полуграмотный прапорщик, барбос ты этакий, как же ты на староанглийском языке пьесу Шекспира написал? – в конце беседы спросил Ходжахмет.

– Не знаю, господин, – растерянно ответил Саша, – само как‑то получилось.

 

* * *

 

После этой беседы Ходжахмета с Сашей во дворце Правителя произошли еще три беседы…

Одна – сразу после того как Саша вышел от Хозяина – состоялась между Ходжахметом и Алжирцем.

Другая – между Алжирцем и Сашей, когда Алжирец вышел от Ходжахмета.

А потом и между главными персонажами – Сашей и Ходжахметом…

 

* * *

 

– Будешь пока у меня шофером служить, – сказал Саше Ходжахмет.

Саша безмолвно склонил голову в знак самой почтительной покорности. И руку не позабыл к левой стороне груди прижать при этом.

– Будь по‑твоему, повелитель, – вымолвил он.

– Иди в гараж, там бери любую машину, и сегодня будешь весь день жену мою возить, – сказал Ходжахмет. – Куда она скажет, на базар, по магазинам, куда ей надо, туда и отвезешь, а то засиделась она у меня дома, заскучала, бедняжка.

 

* * *

 

В Резервной ставке тем временем настал момент временного двоевластия.

И Данилова грызла теперь досада.

Растяпы Гречушников и Долгов не убили Старцева сразу, как хотел того Данилов, а захотели, чтобы все было по правилам, чтобы расстрелять только после голосования, чтобы, когда все генералы Ставки обсудят предъявленную ему «черную метку» и большинством вынесут вердикт «повинен смерти», только тогда поставить Командующего к стенке… Эх, всегда все заговоры рушатся только по причине нерешительности исполнителей.

Всегда.

Вот и Долгов с Гречушниковым стали медлить, вместо того чтобы сразу – бац – и дело с концом, а они решили сперва арестовать Командующего, посадить его в камеру до голосования… И вот – дотянули в своей нерешительности до того, что верные Старцеву Ерохин, Грабец и Мельников уволокли Старцева из‑под стражи, что завязалась потом перестрелка, в которой погибли генералы Гречушников, Мижулин и Луговской…

 

Теперь Ставка практически превратилась в две ставки.

Верхний, так называемый шестой, уровень, где находился пульт дальней связи, контролировали теперь люди Данилова.

Нижележащий «пятый» уровень, где был главный компьютер Управления Боевыми Информационными Системами, был весь в руках людей Старцева.

«Четвертый», жилой, уровень тоже заняли даниловцы…

А в «третьем», где были энергетические системы – дизеля, вентиляционные насосы жизнеобеспечения, емкости с дизтопливом, – здесь засел генерал Задорожный, который хоть и колебался, но больше склонялся в сторону законной власти, то есть в сторону Старцева.

Такой в ставке получился бутерброд.

 

Данилов понимал, что, покуда он не взял ставку под свой полный контроль, покуда не уничтожил Старцева и его сторонников, ни о каких переговорах с Ходжахметом речи не могло идти. Но время не ждало.

И Данилов послал радиограмму Ходжахмету, в которой предлагал начать переговоры о почетных условиях сдачи. Одновременно он дал радио на ракетный крейсер К‑653…

 

Ходжахмет непременно должен был клюнуть на предложение – выменять ценную информацию на гарантии безопасности Данилова с последующим предоставлением ему комфортных и богатых условий проживания во дворце где‑нибудь на Майорке или на Кипре… Ходжахмет не мог устоять против предложения обменяться баш на баш. Ты мне гарантии, а я тебе выдам шпиона в сердце твоей ставки, и не только шпиона, но и имя главного изменника, который уже занес руку с ножом, чтобы ударить в спину.

 

* * *

 

Ходжахмет размышлял над сделанным Заир‑пашой резюме по поводу перевода со староанглийского пьесы, в состоянии откровения написанной Узбеком.

Здесь и без комментариев Заир‑паши было понятно, что в пьесе Узбека речь идет не о заговоре во дворце датского короля, а о событиях, происходящих теперь во дворце Ходжахмета и в Резервной ставке Командующего войсками Российской Федерации.

 

Ходжахмет прочитал еще раз:

 

В послании изменника измены яд получишь ты.

И бойся,

Ведь заразен он – предательства спирит,

А потому убойся жала

Того, кто лишь вчера тебя по‑братски обнимал,

Его кинжала

Сталь крепка и ядовита.

 

Ходжахмет задумался…

 

Послание изменника – это радиограмма от Данилова.

Он изменник.

Он предал своего Командующего, предал свою армию и свое Отечество. Предал свою веру.

Но яд предательства заразен… В этой строчке явно намек на ситуацию в ставке самого Ходжахмета. Это явный намек на то, что ближайший товарищ Ходжахмета готов предать его и, вступив в сговор с врагом, скинуть своего Правителя для того, чтобы занять его место.

Кто этот друг‑предатель?

Здесь для Ходжахмета никаких неясностей не было.

Он давно уже ощущал, как Алжирец завидует ему.

А зависть – это верный признак ненависти.

 

«Надо кинуть ему кость, – подумал Ходжахмет, – надо дать ему Лидию. Это отнимет время. Сладострастник набросится на вожделенное мясо и на два или на три дня выбудет из борьбы. А кроме того, Лидия отнимет у Алжирца ненависти. Он размякнет от любви. А любовь отнимает у ненависти питающие ее соки».

 

* * *

 

Когда Саша понял, что ему предстоит увидеться с Катюшей, он очень забеспокоился, выдержит ли она испытание этой встречей.

Ведь ни в коем случае нельзя выдать себя.

Везде стоят камеры наблюдения.

И сможет ли Катюша сохранить самообладание?

Это только в кинокартине Лиозновой «Семнадцать мгновений весны» разведчику показали жену, которую он не видел десять лет. Но там его жену готовили к такому свиданию, провели с нею работу. А Катюша… Она увидит Сашу как бы вдруг.

Откуда ей знать, что ее новым шофером назавтра будет не кто иной, как ее родной муж Саша Мельников?

 

* * *

 

Сашу учили властвовать над собой.

Излишний адреналин из крови можно убрать, три раза очень‑очень громко крикнув слово «ос», сделав при этом крестообразное движение кулаками возле солнечного сплетения.

Внешне он был вполне спокоен.

Но на всякий случай Саша все же надел солнцезащитные очки.

Вот он взял в гараже одну из самых красивых машин, принадлежавших Ходжахмету.

Серебристый «Роллс‑Ройс» серии «Сильвер Спур» оттенка «жженая карамель»… И с попсовым номером, как у британской королевы, – QWN.

Вот он загнал машину на мойку.

Проследил, чтобы рабы тщательно вымыли машину снаружи, дважды натерев ее шампунем, и потом надраили ее серебристые бока нежной фланелькой.

Потом лично проследил, чтобы две рабыни протерли внутри салона всю пыль, сперва собрав ее маленьким специальным пылесосом, а потом протерев все сиденья, все панели и подлокотники чистыми белыми тряпочками, слегка смоченными французскими духами.

 

Рабыни принесли два букета цветов и поставили их внутри просторного салона, в специально закрепленные вазы‑кашпо…

Саша проверил, достаточно ли прохладительных напитков в холодильнике лимузина, работает ли телевизор, опускается ли стекло, отделяющее водителя от пассажирской половины…

Его костюм был тоже безукоризнен.

Серый мундир, галифе, заправленные в высокие сапоги, двубортный военный сюртучок без погон, серая в тон фуражка… Английский шофер королевы – да и только!

Без одной минуты десять подал машину к заднему выходу из дворца, с женской его половины, там, где бассейн и оранжерея.

Ровно десять.

Саша вышел из машины, обошел ее, открыл заднюю дверцу.

Наверху мраморной лестницы показались охранники в хиджабах.

Ага!

Выходят…

Впереди шла Катя.

В длинном до пола шелковом платье и в большом белом платке, скрывавшем нижнюю часть лица.

Саше показалось, что Катя слегка располнела.

Только бы не вскрикнула от удивления, только бы не вскрикнула!

Рядом с Катей, слегка позади ее, семенила высокая красивая женщина, по всей видимости, служанка.

– Нет, – отчетливо, но негромко сказал Саша, держась за ручку предупредительно открытой им задней двери. Лицо его при этом было почтительно опущено вниз, и сам он согнулся в глубоком поклоне.

Не издав ни звука, Катя легко проскользнула внутрь салона.

Ее служанка последовала за своей госпожой, и Саша, захлопнув дверцу, быстро обежал автомобиль, чтобы занять свое место за рулем.

– Поезжайте на центральный базар, – сказала служанка, и женщины тут же пожелали отделиться от водителя бесшумно поднимавшимся стеклом.

Только они отъехали, как сбоку из кустов за ними вынырнули два джипа с охранниками и теперь ехали вслед, соблюдая приличную дистанцию.

Саша боялся взглянуть в зеркало заднего вида.

У него пересохло во рту.

Ах, какая же она стала красавица, его Катя!

Какая она стала мягкая и вся такая плавно‑округлая.

Интересно знать, она поняла его тихий, но внятный возглас «нет»?

А может, она попросту не узнала его?

Ведь и такое, бывает, случается!

 

Вот и базар…

Саша остановил машину, дождался, когда, по инструкции, первая машина с охранниками поравняется с его лимузином и охранники выйдут наружу…

Потом выскочил из лимузина, обежал его со стороны, где сидит госпожа, с поклоном открыл дверцу…

– Да, – тихо, но отчетливо сказала Катя, выходя…

Только ветерком его обдала, задев его краем своего шелкового сари…

Но ведь и взглядом себя не выдала.

Не чиркнула по нему даже самым быстрым глансом.

Вышла из машины, глядя и не сквозь своего шофера, а куда‑то мимо него и вдаль, как и подобает госпоже.

И служаночка ее выбралась из лимузина и тоже…

Не поглядела даже.

Четверо охранников пошли с госпожой на базар.

Один остался подле Саши…

– Что, брат? Жарко сегодня? – спросил охранник, закуривая.

– Да уж, – ответил Саша, сняв форменную фуражку и платочком вытирая пот со лба.

 

* * *

 

Женщины задержались возле торговца, продававшего золотые и серебряные украшения.

Катя рассеянно перебирала то и это и три раза роняла украшения на земляной пол ювелирной лавки.

– Катя, что с тобой, ты вся дрожишь! – заметила Лидия.

– Я волнуюсь, как там маленький? – ответила Катя и снова уронила на пол золотой браслет.

– Да что волноваться? – пожала плечами Лидия. – Там же Мила и Ирочка с ним, да и мы только на часок выехали, скоро вернемся.

Но с Катей, и правда, что‑то творилось.

Она снова уронила предмет, потом схватилась рукой за прилавок и, подняв руку к лицу, вдруг стала оседать на пол.

– Врача, врача, с госпожой плохо! – крикнула Лидия.

– Доктора, доктора сюда, – заблажил насмерть перепуганный торговец.

Крепкая охранница в хиджабе – капитан гвардии Ходжахмета, бывшая чемпионка Ирана по тяжелой атлетике Ханумам Исламби – подхватила Катюшу на руки и быстрым шагом понесла ее к машинам.

Лидия бежала рядом.

– Дорогу, дорогу! – кричали охранники, стволами автоматов расталкивая зевак.

Катю уложили на заднее сиденье «Роллс‑Ройса»…

– Быстро во дворец! – приказала Ханумам Исламби.

И Саша, включив сирену, рванул машину в сторону дворца.

 

Date: 2015-08-24; view: 214; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию