Кенсингтонский дворец

«Может, посмотрим фильм?» — спросила принцесса Диана.

Была суббота. Мы только что вернулись в Кенсингтонский дворец, пройдясь по магазинам на улице неподалеку от дворца. Повара отпустили на денек домой, и он уехал, оставив в холодильнике салат на ужин. В доме царила тишина. День был свободный, у принцессы на сегодня не было назначено никаких дел, и она вполне могла пару часов провести так, как ей нравится.

Сейчас она стояла в дверном проеме буфетной на первом этаже, а я заваривал две чашки растворимого кофе. «Выбирай фильм. Я приду через пять минут», — сказала Диана и пошла по лестнице вдоль бело-желтых стен.

Мы могли подолгу болтать о фильмах, и теперь, помешивая кофе в бело-голубых чашках — принцесса предпочитала фарфор, — я знал, какой фильм мы будем смотреть.

В ее коллекции было не так много фильмов, как у Уильяма и Гарри, но у нее все же было несколько хороших классических фильмов, в основном мелодрам. Она называла их «слезоточивыми».

Войдя в гостиную, я сел на корточки и стал изучать надписи на видеокассетах, которые занимали две полки белого комода, находившегося в основании высоченного, почти до потолка, книжного шкафа. «Унесенные ветром», «Шелковые чулки», «Моя прекрасная леди», «Цилиндр», «Карусель», «Саут Пасифик», «Привидение», «Английский пациент». Мой взгляд остановился на фильме «Короткая встреча» [19]. Этот точно из разряда «слезоточивых». Принцесса смотрела его, кажется, чаще, чем я ей готовил кофе или морковный сок. «Давайте посмотрим вот этот», — сказал я, когда она вошла в комнату, и вставил кассету в видеомагнитофон.

Принцесса и дворецкий расположились в разных углах дивана в розовую и бежевую полоску, который стоял перед ее столом красного дерева, напротив камина из серого мрамора. Из окон с белыми рамами, находившихся за нашей спиной, лился солнечный свет. На подушке между нами лежала упаковка бумажных платочков. «Я всегда плачу, когда смотрю этот фильм!» — сказала принцесса Диана, когда начался фильм.

Расположившись поудобнее, она принялась смотреть историю про то, как случайная встреча обернулась большой любовью.

Любой, кто сидел с ней на концерте или смотрел «Короткую встречу», знает, что она всегда плачет, когда слушает Второй фортепьянный концерт Рахманинова. Когда в фильме поехал паровоз и музыка заполнила гостиную, принцесса заплакала. Она немного повернулась ко мне, и я увидел, что по ее щекам текут слезы. А когда она заметила, что я тоже взял платочек, то с хохотом откинулась назад. «Какие мы глупые!» Мы громко рассмеялись. И по сей день, услышав концерт Рахманинова, я улыбаюсь. С этого дня принцесса часто ставила в свой плеер диск с этим концертом и слушала его, когда ходила из комнаты в комнату. А иногда садилась за рояль в гостиной у окна, которое выходило в сад, и играла на нем музыку из «Короткой встречи». Я тихо поднимался по лестнице, становился у двери так, чтобы она меня не заметила, и смотрел, как она играет на рояле — уйдя в свои мысли, закрыв глаза. Все подарки по сравнению с этим не имеют никакого значения. Эта музыка стала для меня самым лучшим подарком, который я когда-либо получил в Кенсингтонском дворце.

Но я не сразу стал смотреть фильмы с принцессой. Ее доверие надо было еще заслужить. После того как я переехал из Хайгроува, у меня появились новые обязанности, которые я поначалу делил с Гарольдом Брауном, и они стояли на первом месте.

Фургон с нашей мебелью и разными пожитками остановился возле Старых конюшен. Здесь, на втором этаже, располагалась квартира № 2, наше новое жилье, — там были две спальни, ванная, гостиная и кухня. Мощное строение находилось вдалеке от столичной суеты, там мы могли укрыться от шума и гама Кенсингтон Хай-стрит. Перед домом раскинулась большая зеленая лужайка. Трехэтажное вытянутое здание Кенсингтонского дворца из красного кирпича находилось на юго-западе Королевских садов, которые граничили с западной стороной Гайд-парка. Здесь было все совсем не так, как в графстве Глостер. Мы переехали сюда теплым весенним днем, в апреле 1993-го, и обнаружили, что теперь будем жить в оазисе в самом центре Лондона, словно в самом центре огромного парка.

Мы увидели знакомое лицо. Нас встречала сама принцесса Диана. Она улыбалась, в руках у нее был букет цветов для Марии. Какая еще начальница стала бы лично встречать своих подчиненных?

Когда Мария открыла дверцу машины, принцесса запрыгала от радости. «Добро пожаловать! Добро пожаловать! Ура! Наконец-то вы приехали!» — воскликнула она и обняла Марию, а Александр и Николас бросились к ней и обняли за ноги.

Наши вещи выгрузили из фургона, и принцесса, стоя на солнце, стала их рассматривать. «Я очень любопытна, — сказала она. — Ой, Мария, я и не знала, что у тебя есть эта вещица». Потом она хлопнула в ладоши: «Ну я пойду, не буду вам мешать». И пошла по траве ко дворцу. Диана собиралась съездить на Пасху в Линкольншир, к своей сестре леди Саре Маккоркодейл, и ей предстояло еще упаковать пасхальные яйца для племянниц и племянников.

Мы прошлись по квартире. На полу лежали новые ковры, а в кухне плитка. В этих перестроенных конюшнях раньше жили конюхи и солдаты, охранявшие дворец, который король Вильгельм III и королева Мария II приобрели в конце XVII века. Значительно позже их разделили на отдельные квартиры для прислуги и людей, работавших у королевской семьи. Нашими соседями стали: сестра принцессы, Джейн, и ее муж, сэр Роберт Феллоуз — личный секретарь королевы, бригадир [20] Майлз Хант-Дэвис — личный секретарь герцога Эдинбургского, недавно посвященный в рыцари, Джимми Джуэлл — бухгалтер герцога и мистер Рональд Аллисон — пресс-секретарь королевы. Мой напарник Гарольд Браун не жил с прислугой. Каким-то образом с помощью друзей, занимавших высокие посты, человеку, который когда-то был младшим лакеем в Букингемском дворце, удалось вселиться в апартаменты для членов королевской семьи в Кенсингтонском дворце. Его знали как слугу, который живет в королевских апартаментах № 6. Мы с ним работали посменно: полдня он прислуживал принцессе, полдня — я.

Но я впервые попал в Кенсингтонский дворец еще четыре месяца назад. Когда я вошел во дворец, принцесса взяла меня за руку и сказала: «Теперь ты в моей команде. Добро пожаловать!»

По будням я работал в столице, а на выходные приезжал к Марии и сыновьям в наш коттедж в Хайгроуве. В Кенсингтонском дворце в это время для нас отделывали квартиру. Конечно, мне не очень нравилось ездить туда-сюда, но принцессе в этом смысле было гораздо хуже, чем мне, — за последние два года она постоянно куда-то ездила. Марии теперь не нравилось жить на территории Хайгроува. Они с ребятами рассказали мне, что их не подпускают к основному зданию. Можно было подумать, что в нашем доме поселилась чума — нас сторонились. Для прислуги мы стали изгоями. Не могу сказать, что нас о таком не предупреждали: лакей принца Чарльза, Майкл Фосетт, как-то сказал: «Хорошенько подумай, на чью сторону ты становишься. Помни — однажды принц станет королем».

Он был предан принцу, но меня выбрала принцесса. Я не достался ей в наследство и не был послан к ней на службу, как, например, присылают конюхов или полицейских для охраны. Она сама попросила меня перейти к ней, и я не хотел ее подводить.

Но Марии было плохо в Глостере. В начале 1993 года к Лите Дэвис, служанке в Хайгроуве, подошел кто-то из «лагеря» принца Чарльза и спросил, почему она все еще дружит с Марией. Он сказал, что «было бы лучше», если бы она перестала общаться с Марией. Лита ответила, что она будет дружить с тем, с кем захочет.

Тогда ей сделали еще одно предупреждение. Ей сказали, чтобы она не обсуждала с Марией то, что происходит в Хайгроуве.

На следующий день Лита подала заявление об уходе. Судя по всему, в «лагере» принца подозревали, что у принцессы все еще оставались «шпионы» в Хайгроуве.

Из этого было ясно, что обстановка была накалена до предела. Мария окончательно убедилась, что мы сделали правильный выбор.

В первую неделю после нашего переезда в Кенсингтонский дворец принцесса Диана была очень гостеприимной и щедрой, как будто хотела, чтобы мы не сомневались, что правильно сделали, покинув Хайгроув. На следующий день, после того как принцесса вернулась от своей сестры, она повезла Уильяма, Гарри, Александра и Ника на день в Торп-парк в Беркшире. Она была в черной кожаной куртке и черных джинсах. Дети и Диана развлекались по полной программе: она купила всем четверым водяные пистолеты и каталась с ними на аттракционах. Нику было всего пять лет, он весь день держал принцессу за руку. Она называла его «обаяшка». Конечно, за этой веселой компанией по пятам ходили журналисты и фотографы, а Диана катала Ника на закорках и сажала себе на плечи.

На следующее утро целая страница в «Сан» была посвящена этой поездке. Заголовок статьи гласил: «Уильям и Гарри учатся хорошим манерам у сыновей дворецкого». Автор статьи цитирует королевского фотографа Джима Беннетта, который сказал то, что мы и так знали: «Принцесса обращается с сыновьями дворецкого как с собственными детьми. Если бы вы не знали, что это принцесса Уэльская, то решили бы, что это мать гуляет со своими четырьмя ребятишками».

На той же неделе я пошел вместе с принцессой в Королевский оперный театр Ковент-Гарден на балет «Дон Кихот». Я подавал ужин принцессе и ее друзьям в королевской ложе. Из глубины ложи я впервые в жизни смотрел балет, меня заворожили и костюмы и музыка.

Когда я, вернувшись во дворец, мыл посуду, принцесса заглянула в буфетную и спросила: «Ну, как тебе?»

Мне представилась возможность удивить принцессу своим вкусом и показать, что ее дворецкий неплохо разбирается в искусстве. Я сказал, что балет был великолепен.

И спросил ее мнение. «Полная ерунда», — ответила она и рассмеялась, заметив крайнее удивление на моем лице.

В течение тех четырех месяцев, когда я работал в Кенсингтонском дворце один, я жил в небольшой комнатке на самом верхнем этаже. Апартаменты № 8 и № 9 занимали три этажа в северной части Кенсингтонского дворца. Во дворце жило около ста человек и четыре члена королевской семьи — у каждого были свои частные секретари, конюшие, придворные дамы, дворецкие, водители, горничные, камеристки; повара и охрана. Апартаменты королевы располагались в самой глубине дворца. Чтобы добраться до двери № 8, нужно было проехать мимо Старых конюшен, потом еще немного вперед мимо небольших коттеджей, в которых жила прислуга, затем повернуть направо и подъехать ко дворцу сзади. Перед дверью в апартаменты принцессы была лужайка. Из георгианских окон справа виднелся садик принцессы, окруженный стенами, где Диана уединялась летом. Здесь она отдыхала от суеты и шума столицы. Каждое солнечное утро я выносил сюда шезлонг, стелил на него полотенце, а под него, в тень, клал бутылку охлажденной воды «Волвик». «Здесь так тихо, так спокойно — даже не знаю почему», — говорила Диана. Она могла лежать там часами — загорать, читать или слушать свой плеер.

В апартаменты Дианы можно было проникнуть и с мощенной булыжником площади через арку, над которой возвышалась белая башня с черным циферблатом часов, — это был секретный проход к принцессе, которым она пользовалась, когда никто не должен был видеть ее гостей или заметить, когда она выходит и возвращается обратно. Здесь, в отличие от остальной территории дворца, не было камер слежения — на этом настояла принцесса Маргарет, которая тоже не хотела, чтобы кто-то вмешивался в ее частную жизнь. Так что за посетителями не могла следить полиция. Я часто ходил по этому проходу — чтобы встречать посетителей и приводить их в апартаменты через заднюю дверь.

Конечно, Кенсингтонский дворец не был тем уютным гнездышком, о котором мечтала Диана, но она считала, что это неприступная крепость, где ей, Уильяму и Гарри ничто не угрожает. С 1992 года, когда принцесса окончательно переехала в Кенсингтонский дворец, она заново обставила все комнаты. И избавилась от ковров, на которых был герб принца Уэльского. Но, несмотря на ложные утверждения в прессе, она не стала, как ее супруг, избавляться от всего, что напоминало ей о некогда любимом принце Чарльзе. Она понимала, что живет здесь не одна, а с детьми и поэтому надо оставить в комнатах фотографии их отца.

Впрочем, если уж говорить о фотографиях, то, конечно, больше всего в ее апартаментах было фотографий Уильяма и Гарри. На выкрашенных в персиковый цвет стенах гардеробной, через которую она проходила, чтобы попасть из спальни в ванную, висело около двадцати официальных снимков принцессы с Уильямом и Гарри, снятых Патриком Демаршелье. Это были черно-белые снимки размером 35 х 25 мм, сделанные в студии, и почти на всех мальчики обнимали маму. А еще на стенах висели школьные рисунки ее сыновей, вставленные в рамку.

Куда ни посмотри, повсюду были фотографии Уильяма и Гарри: на фортепьяно в гостиной, на письменном столе принцессы в другой гостиной, там же на столике в углу, на стенах в коридорах. Сыновья были для нее сокровищем. Она превратила бывший кабинет принца Чарльза в гостиную Уильяма и Гарри — эта комната находилась недалеко от ее гостиной. В ней всегда царило веселье. Мои дети приходили к принцам и играли с ними на «Сони Плей Стейшн». Все четверо сидели на зеленом диване напротив телевизора, не отрываясь от экрана часами. Находясь в своей гостиной, принцесса радовалась веселым крикам, доносившимся из детской гостиной. По вечерам она иногда ужинала там с сыновьями. Уильям любил смотреть по Би-би-си сериал о больнице «Несчастный случай», ему нравился вид крови и всяких ран. А его мать и Гарри в это время делали вид, что трясутся от страха. Иногда они смотрели «Свидание вслепую» по Ай-ти-ви и пытались подобрать молодому человеку нужную девушку. «Выбери номер один!» — кричала принцесса, а дети специально выбирали другую. «Нет, давай номер два! Номер два!» — весело вопили они.

Кажется, ей становилось очень грустно, когда мальчики уезжали к отцу или в школу. Стоя на крыльце, принцесса махала им рукой и всегда говорила: «Я буду скучать по своим ребяткам!»

Когда юные принцы уезжали, принцесса всегда писала им. Почти каждый день, а иногда и по нескольку раз в день. Письма. Открытки. В каждом письме она говорила о том, как хочет снова их увидеть, крепко обнять и поцеловать.

Принцесса встретила 1993 год так, будто он должен был стать самым лучшим годом в ее жизни. Она стала другой, теперь ей не нужно было настолько заботиться о своем имидже, как раньше. Она поехала в Зимбабве и Непал, а с ней поехала баронесса Чокер в качестве «министра иностранных дел». Премьер-министр Джон Мейджор и Министерство иностранных дел поддержали принцессу Диану в ее начинаниях. Конечно, она теперь была далека от наследника трона, но зато за ее плечами стояло все правительство. Она была послом по особым поручениям — главным козырем Великобритании. Попытки ворчунов из «старой гвардии» окрестить ее «пустышкой» казались теперь такими жалкими. Те времена давно остались позади.

Принцесса все теснее сотрудничала с Красным Крестом — ее интересовали проблемы распространения СПИДа и бедности. Она брала уроки риторики, чтобы научиться строить свою речь, — она говорила о бездомных, о больных ВИЧ, о проблемах, связанных с заболеваниями мозга, о трудностях людей, страдающих, как она, нарушениями пищеварения. Новые обязанности она чередовала с отдыхом: ходила на концерт Элтона Джона, на балет «Ромео и Джульетта», посмотрела фильм «Книга джунглей» и мюзикл «Бриолин».

Ее энтузиазм был заразителен, и, в то время как в Хайгроуве атмосфера становилась все мрачнее, в Кенсингтонском саду бурлила жизнь. В конце месяца, чтобы поднять дух прислуги, она устроила импровизированный «праздничный обед для команды Дианы». Она играла на фортепьяно. Мы пили. Пели. Танцевали.

1993 год стал годом, когда принцесса разорвала отношения с полицейской охраной, избавившись от последних остатков жизни, канувшей в прошлое. Она понимала, что эти люди обязаны сообщать своему начальнику обо всем. А начальником их был инспектор Колин Тримминг, личный телохранитель принца Уэльского. И вот теперь Диана села за стол и приняла решение. В один из выходных, когда я принес ей кофе, она написала на листе бумаги: «Чувство собственного достоинства». Поставила рядом галочку. «Уверенность в себе». Поставила галочку. «Счастье». Поставила галочку. «Полиция» — поставила рядом крест.

Я привык к ее звонкому веселому голосу, который эхом разносился по широкой лестнице с белой балюстрадой и перилами из красного дерева. «Ты внизу, Пол?» — кричала она. Принцесса всегда звала меня с лестницы — там она ждала меня в новом наряде, чтобы похвастаться; там же мы иногда сидели и болтали — принцесса всегда садилась на одну ступеньку выше, чем я, — или разбирали ее корреспонденцию, или думали над письмом, которое она хотела написать.

Я часто ждал, когда она приедет. Принцесса врывалась во дворец через черные двери, проходила по узкому коридору, сворачивала налево, под арку, входила в холл, ныряла под другую арку и оказывалась на лестнице, по которой поднималась на второй этаж в свои комнаты. Часто она кричала с лестничной площадки второго этажа, перегнувшись через перила: «Ты за покупками, Пол? Подожди, я с тобой».

Я хватал свое пальто и шел с ней по подъездной дорожке, через Кенсингтон Черч-стрит, по Черч-уок, а потом мы выходили на главную улицу напротив «Маркс энд Спенсер» [21]. «Давай пойдем в «Смит» [22]. Купим пару дисков для мальчишек», — говорила она, имея в виду и своих и моих. Направляясь к полкам с дисками, принцесса останавливалась возле больших стендов с забавными открытками, читала надписи и смеялась. Я и сейчас слышу ее голос: «Посмотри на эту! А это видел?» Иногда она смеялась до слез.

Куда бы мы ни шли, за нами всегда кто-нибудь увязывался. Можно было легко представить себе, что думали люди, когда принцесса смеялась над открытками. Высокая. Блондинка. Красивая. Ну точно она. Из Кенсингтонского дворца. Они рты открывали от удивления. А когда мы заходили в аптеку или «Маркс энд Спенсер», посетители так и сновали за ее спиной, делая вид, что они просто выбирают покупки.

Некоторые просто не верили своим глазам.

Однажды в «Смите» возле нас остановились две леди и стали шептаться — так громко, чтобы мы все слышали.

— Говорю тебе, это она, — сказала первая.

— Да нет — просто похожа, — ответила ей подруга и отправилась дальше.

Принцесса? В «Смите»? Рядом с простыми людьми? Не может быть.

Каждый раз, когда мы отправлялись за покупками — а мы всегда ходили в «Смит», — то возвращались во дворец с журналами «Вог» и «Татлер». Диана подписывала открытки, которые купила, и посылала их Уильяму и Гарри в школу в Ладгроув вместе с компакт-дисками и видеокассетами. Однажды она снова позвала меня пройтись по магазинам, и мы отправились в «Смит». Тогда я еще не знал, что мы идем сюда с определенной целью — принцесса хотела познакомить меня со своим союзником, которому доверяла, — Ричардом Кеем из «Дейли Мейл». Мы снова купили несколько дисков и открыток и уже собрались уходить, как в магазин вошел Рикардо, как она его назвала. Принцесса сделала вид, что они встретились случайно, покраснела и засмеялась. Я всегда с подозрением относился к журналистам, но этот был какой-то особенный. Да, видимо, бывают и хорошие журналисты.

— Простите, — сказал журналист, чьи статьи в поддержку принцессы Дианы я читал на протяжении нескольких лет, и придержал для нас дверь.

— Я ему доверяю, — сказала принцесса, когда мы вышли. Намек понял.

В Кенсингтонском дворце тоже было расписание. Каждое утро около половины восьмого в спальню к принцессе входила камеристка, чтобы разбудить ее, но Диана к этому времени уже вставала сама.

Я стоял в коридоре между столовой и кухней, где Мервин Уайчерли или Даррен Макгрейди готовили завтрак. Принцесса выходила в коридор — босиком, в белом халате, ненакрашенная и непричесанная. Заметив ее, я заходил на кухню, чтобы сварить ей кофе.

Когда я приносил кофейник ручной росписи в столовую, она уже сидела в одном из четырех плетеных кресел, которые стояли вокруг стола, накрытого белой льняной скатертью. Она ела грейпфрут и просматривала свежие газеты, которые я разложил перед ней в том же порядке, в каком раскладывал их перед королевой. Сначала «Таймс», поверх нее «Дейли Телеграф», потом «Дейли Экспресс», затем «Дейли Мейл» и, наконец, «Дейли Миррор». Исключением была только «Спортинг Лайф». Я входил в комнату, пурпурные стены которой создавали теплую утреннюю атмосферу, останавливался у полуприкрытой двери и стоял там, пока не замечал, что принцесса оторвалась от газеты.

Это было для меня сигналом. Я вежливо кивал ей головой: «Доброе утро, Ваше Королевское Высочество». Со временем то, что я упорно называл ее «Ваше Королевское Высочество», начало раздражать ее. «Пол, пожалуйста, не обращайся ко мне так. Мы ведь здесь одни. В этом нет никакой необходимости», — говорила она.

Но я все равно продолжал ее так звать. Это был единственный приказ моей начальницы, который я не хотел исполнять. Если ей нравится посвящать меня в свои личные дела, то я только за. Но, обращаясь к ней «Ваше Королевское Высочество», я выказывал ей свое уважение и то, что я не забыл, кто я такой. Я должен был выказать ей свое уважение, даже когда от меня этого не требовалось. Каждое утро, начиная с 1993 года и до самой ее смерти, я обращался к ней «Ваше Королевское Высочество».

Я подходил к буфету и опускал кусок хлеба в тостер. Потом мы обсуждали события прошлого вечера и дела на сегодня. Часто, обернувшись, я видел, как она окунает серебряную ложечку в кувшинчик с медом и подносит ее ко рту. Иногда она спрашивала, видел ли я сегодняшние газеты. Не всегда было просто отвечать ей, особенно если я успевал прочесть статьи, в которых о ней высказывались нелицеприятно. Если на столе не оказывалось одной из газет, то принцесса знала, что я хочу оградить ее. «Вам бы не захотелось такое читать», — говорил я ей, понимая, что только раздразнил ее любопытство и теперь она повсюду будет искать эту газету. Только одну газету она никогда не просматривала за завтраком — «Сан». Но это не мешало ей заглянуть в нее на кухне у повара Мервина, он обычно оставлял ее на столике возле телефона.

В понедельник, среду и пятницу принцесса занималась спортом. Иногда она ездила в «Челси Харбор Клаб», а иногда тренировалась в гостиной — тогда мы с Гарольдом отодвигали мебель, чтобы освободить место для принцессы и ее тренера по фитнесу — Каролан Браун или Дженни Ривет. Позднее я стал возить Диану в спортзал в «Эрлз Корт».

Иногда она занималась фитнесом перед завтраком. После разрыва с принцем нам в Кенсингтонском дворце часто приходилось менять расписание, потому что теперь многое зависело от того, приедут ли Уильям и Гарри из Ладгроува и проведут ли время здесь с матерью или со своим отцом в Хайгроуве. Принц Чарльз предпочитал заранее договариваться о том, когда к нему приедут сыновья. Раз в две-три недели он посылал Диане список с датами, когда ему было бы удобно принять их, заранее. В 1993 году он назначил Тигги Легге-Бурк присматривать за Уильямом и Гарри. Ее никак нельзя было назвать няней, и принцесса пришла в ярость, когда пресса назвала Тигги Легге-Бурк «второй матерью принцев». На многих фотографиях в газетах Тигги — добродушная девушка, которая вела тихую жизнь в собственном доме в Баттерси, — беззаботно веселится с Уильямом и Гарри. Со временем она стала преданным другом принца Чарльза, и принцесса стала видеть в ней угрозу.

Принцесса говорила, что единственная прихоть, которую она себе позволяла, — это чтобы парикмахер Ричард Далтон, а позже Сэм Макнайт каждое утро мыли ей голову и сушили волосы феном. Оба со временем стали ее доверенными лицами. Все женщины сплетничают со своими парикмахерами, и принцесса не была исключением. Она всегда непринужденно болтала со своим парикмахером и дворецким и всегда говорила ОЧЕНЬ ГРОМКО, ЧТОБЫ ЕЕ МОЖНО БЫЛО УСЛЫШАТЬ, НЕСМОТРЯ НА ГУДЕНИЕ ФЕНА!

Когда она замечала мое отражение в овальном зеркале на туалетном столике, то кричала: «ТЫ ТОЛЬКО ПОСМОТРИ!» Ее внимание могло привлечь все что угодно — какое-то письмо, фотография в журнале, едкое замечание в газете. Это была святая святых, и сюда не допускался никто, кроме камеристки, дворецкого, парикмахера и горничной. Здесь она была самой собой, могла расслабиться и поговорить вволю: мир никогда не видел принцессу такой. В своих апартаментах она была просто красивой девушкой, которая сняла маску принцессы и теперь была такой же уязвимой, как простые люди. Но как только она выходила из своих апартаментов — как всегда, безукоризненно одетая, — она собирала волю в кулак и представала перед другими уверенной в себе женщиной. Я каждое утро наблюдал за этим превращением, когда она переодевалась из халата в платье Кэтрин Уокер или костюм от Шанель, и не переставал поражаться перемене.

Для того чтобы вместить ее гардероб, состоявший из сотен платьев, блузок, костюмов, пиджаков, брюк и вечерних нарядов, понадобилась целая комната в форме буквы L и размером с небольшую спальню. Все эти вещи висели на вешалках над сотнями туфель, скрытые за длинными, от пола до потолка, шторами. Они висели в определенном порядке. Бело-голубой костюм от Шанель висел прямо над замшевыми голубыми туфлями в тон, розовый костюм от Версаче — над розовыми кожаными туфлями, красное платье от Кэтрин Уокер — над красными атласными.

На неделе принцесса часто уезжала из дворца — по делам в разные графства или на благотворительные собрания в столице. Обедала она либо во дворце, либо в Лонсестон-Плейс, либо в «Сан-Лоренцо» в Найтсбридже. Принцесса предпочитала обедать со своими избранными друзьями, такими как Люсия Флеча де Лима, Роза Монктон, Сьюзи Кассем, леди Аннабель Голдсмит, Джулия Сэмюэл, Лора Лонсдейл, астролог Дебби Фрэнкс и ее «королевская» союзница Сара, герцогиня Йоркская. Принцесса окружала себя людьми, близкими ей по духу. По воскресеньям она часто ездила к герцогине в Вирджиния Уотер, недалеко от Виндзора, или к леди Аннабель Голдсмит в Ричмонд. В обоих домах было достаточно охраны, а еще там были бассейны, в которых Уильям и Гарри могли поплавать.

Если принцесса оставалась обедать одна во дворце, она обычно садилась на высокий табурет у барной стойки и, заглядывая в кухню, весело шутила со мной и поваром. Обычно обед состоял из одного блюда, всегда с салатом, который она запивала водой «Волвик» со льдом. Я навсегда запомнил, как она сидела перед тарелкой и, зажав сотовый телефон между плечом и ухом, разговаривала с кем-то, ловко орудуя ножом и вилкой.

Когда она куда-то уезжала из дворца, я провожал ее до машины. Ехала она одна или с водителем, я всегда ждал, когда она сядет в машину, потом наклонялся и пристегивал ремень безопасности.

Она всегда возвращалась к половине восьмого, и я заваривал ей ее любимый имбирный чай. На ужин была жареная форель, макароны или просто картофелина в мундире с икрой и подливой из уксуса и оливкового масла. Я ставил блюдо на деревянную тележку на колесах и вкатывал ее в гостиную, к полосатому дивану, на котором сидела принцесса в халате. Я заранее доставал телевизор из тумбы под книжными полками и ставил его на нужное место. По вечерам Диана сидела одна и наслаждалась покоем. Повар ушел. Камеристка ушла. А ее личный секретарь Патрик Джефсон никогда не тревожил принцессу в это время. Он работал с девяти утра до пяти вечера в Сент-Джеймсском дворце. В конце дня, когда принцесса приходила в себя после всех дел и поездок, я узнавал ее как человека. Она была спокойна, ничем не озабочена, разговорчива. Когда я вкатывал тележку с ее ужином из двух блюд в гостиную, то сразу понимал, что сейчас, когда Уильям и Гарри в школе, она не хочет оставаться одна. «Побудь со мной», — часто говорила принцесса Диана.

Я стоял, прислонившись к креслу. Мы говорили о том, чем мы занимались сегодня, что предстоит сделать на неделе, что сказал такой-то, что ответила такая-то. Либо обсуждали сюжетные линии сериалов «Коронейшн-стрит» и «Бруксайд». Иногда мы разговаривали недолго, а иногда совсем теряли счет времени. Порой сигналом к тому, чтобы разойтись, служили десятичасовые новости Ай-ти-эн.

Когда я выкатывал из гостиной тележку, она вставала с дивана и шла за мной в переднюю, которая служила буфетной на втором этаже. Там я мыл посуду, а принцесса вытирала.

— Как ты думаешь, что будет завтра? — спрашивала она. Ей казалось, что завтра может случиться что-нибудь плохое, что у нее возникнут новые неприятности.

— Что бы ни произошло, мы справимся, — отвечал я. Потом она, подпрыгивая как маленькая девочка, шла по коридору. Казалось, в нее вдохнули новые силы и она с нетерпением ждет завтрашнего дня. Я шел за ней на расстоянии нескольких шагов, гася свет. Я оставлял свет только перед дверью в ее спальню. В детстве Диана боялась темноты, и даже теперь предпочитала спать в полумраке.

Каждый вечер, заходя в спальню, она говорила мне:

— Спокойной ночи, Пол.

— Спокойной ночи, Ваше Королевское Высочество, — отзывался я.

Ближе к одиннадцати я выходил из дворца и шел в темноте в свою квартиру. Мария и дети уже спали.

Теперь, когда в Хайгроуве поселился принц Чарльз, Диане негде было проводить выходные, а ей этого не хватало. Она не собиралась уезжать из Кенсингтонского дворца, но с начала 1993 года стала искать себе убежище, куда могла бы уезжать с сыновьями Уильямом и Гарри на выходные. Конечно, принцесса часто ездила к герцогине Йоркской и леди Аннабель Голдсмит, но она говорила: «Мне неудобно все время к ним ездить. Я хочу иметь собственный дом за городом, где могла бы иногда отдыхать от столицы».

Как ни странно, в решении этой проблемы ей помог брат, граф Спенсер. Это было неожиданно, потому что они с принцессой не были особенно близки. Со дня ее свадьбы, которая состоялась в 1981 году, брат и сестра виделись только по редким поводам. И хотя в детстве они были лучшими друзьями, со временем все больше отдалялись друг от друга. И вот в ответ на жалобы принцессы граф предложил ей снять Гарден Хаус, расположенный на территории поместья Альторп, за 12 000 фунтов в год. «Я могла только мечтать об этом», — сказала принцесса. Место было уединенное, а возле основного здания имелся бассейн; брат пообещал предоставить ей уборщицу и садовника.

В письме к сестре от 3 июня 1993 года граф Спенсер писал:

Насколько я понял, тебе нужен дом за городом. Я с радостью могу предложить тебе его, поскольку поместье пока еще в приличном состоянии. Думаю, Гарден Хаус тебе вполне подойдет. К тому же у тебя будет свой бассейн.

Он даже предложил поставить новые ворота, чтобы на территорию поместья не могли проникнуть фотографы.

Читая это письмо, принцесса уже мысленно обставляла свой новый коттедж. Ей так не терпелось его увидеть, что в начале июня 1993 года она отправилась в Альторп в девять утра — вместе с Дадли Поплаком и корзиной с обедом, который приготовил для них повар. Она мечтала о чудесных выходных, которые она с Уильямом и Гарри будет проводить в новом доме.

Однако через две недели ее радость была омрачена: брат изменил свое решение. Он написал:

Прости, но я боюсь, что сейчас ты не сможешь вселиться в Гарден Хаус. На то есть много причин, одна из которых состоит в том, что это привлечет к нам внимание полиции и прессы, а я не могу этого допустить. К тому же я решил поселить в этом доме своего нового работника. Я считаю, что так будет лучше для моей жены и детей. Прости, что не могу помочь тебе, моей сестре. Я бы очень рад, но не могу… Если ты захочешь снять фермерский дом за пределами парка, — это было бы чудесно.

Принцесса несколько раз перечитывала это письмо, заинтригованная такой резкой переменой. «Как он мог так поступить со мной?» — в конце концов гневно воскликнула она и заплакала. Больше всего ее удивляло то, что он знал, как она хотела снять Гарден Хаус. Через пару дней он позвонил во дворец, но Диана просто бросила трубку. «Я не хочу слышать его голос», — сказала она. И тут же выплеснула свой гнев на гербовую бумагу с красной каймой. Она подробно сообщила брату все, что о нем думает и как он ее оскорбил. Скорее всего, граф Спенсер почувствовал, сколько злости содержится в этом письме, и, не вскрывая письма, отправил его назад. Оно пришло вложенное в его третье письмо, которое он написал 28 июня:

Вспомнив, в каком состоянии ты была в тот вечер, когда бросила трубку, я решил, что, наверное, не стоит читать его [т. е. письмо принцессы], так как после этого наши отношения могут окончательно испортиться. Поэтому я возвращаю его невскрытым, чтобы иметь возможность восстановить нашу дружбу.

Но дружба оказалась потерянной навсегда. Забавно, что после смерти принцессы граф Спенсер вспомнил о сестре и решил похоронить ее в своем поместье на острове. Почему-то его больше не волновало, что это может привлечь внимание прессы и полиции. Сейчас он всячески старается привлечь журналистов и тысячи туристов в созданный им Музей Дианы, где продаются и сувениры.

В 1993 году отношения принцессы с братом ухудшались с каждым днем. Диана отказывалась говорить с графом по телефону. Ему пришлось писать ее личному секретарю, Патрику Джефсону, и общаться с ней через него. В сентябре он нанес сестре еще один сокрушительный удар, потребовав вернуть фамильную диадему Спенсеров, в которой она была на свадьбе и которая была ей очень дорога. Как принцессе Уэльской ей приходилось надевать ее на официальные банкеты в Букингемском дворце, на официальное открытие сессии парламента и дипломатические приемы. В письме Патрику Джефсону граф Спенсер ясно дал понять, что эту диадему дал Диане «на время» и что она принадлежала ему, поскольку их дед завещал ему диадему в 1970-х годах. «Пора вернуть ее законному владельцу» — писал он. Двенадцать лет не вставал вопрос о том, кому принадлежит диадема, и принцесса поняла — граф потребовал диадему назад из-за их размолвки по поводу Гарден Хауса. Граф считал, что диадему должна носить его жена Виктория. Диадема была не просто символом королевского статуса Дианы, но также памятью о ее свадьбе. Но принцесса не хотела, чтобы ее брат понял, как много для нее значило это украшение. В октябре диадему вернули графу Спенсеру — мне было поручено вынуть ее из сейфа, где она лежала в футляре вместе с другой диадемой, которую Диана называла «запасной», — эту диадему с жемчугом и бриллиантами ей подарила королева на свадьбу. К счастью, диадему Виндзоров принцесса могла оставить у себя.

Тем временем в Кенсингтонском дворце произошли перемены в составе персонала, и это повлияло на нашу жизнь в Старых конюшнях. С тех пор как мы переехали сюда из Хайгроува, Мария работала горничной, и у нее было совсем немного обязанностей. Теперь, после ухода Хелены Роуч, ее сделали камеристкой. Она стала работать в паре со старшей камеристкой Хелен Уолш. Это вызвало некоторые трудности в семье Баррелов. Раньше Мария уходила в девять утра, а возвращалась в час дня, а теперь у нее был совершенно ненормированный график работы. Иногда ей приходилось вставать в шесть утра, а иногда она возвращалась домой поздно вечером. Нам пришлось устроить так, чтобы, когда она работает по вечерам, я мог поставить вместо себя Гарольда Брауна и сидеть с детьми. Мария знала, что нам придется туго, но ей очень хотелось помочь принцессе. Она сказала, что поработает годик, а потом посмотрит, и думала, что уже договорилась об этом с Дианой. Наша хозяйка была готова идти на компромиссы. Она даже разрешила, чтобы Мария будила ее в семь утра по телефону, а не лично, как полагается по этикету. Но Мария все чаще и чаще задерживалась на работе. Раньше Мария по вечерам всегда была с детьми и теперь очень скучала по ним. Когда она отправлялась за покупками для принцессы, она видела, как наши дети играют на лужайке перед домом. Как правило, когда она возвращалась домой, Александр и Ник уже спали. Но если Марии и приходилось тяжело, то Хелен просто выбивалась из сил.

Принцесса понимала, что они многим жертвуют ради нее, и старалась не оставаться в долгу. Она отдавала Марии туфли, которые ей не нравились, — от Шанель, от Джимми Шу, от Феррагамо или от Рэйна (у них был одинаковый размер, шесть с половиной), а также свои сумочки и костюмы от Кэтрин Уокер, Версаче и Шанель. Хелен она тоже дарила свою одежду и другие подарки. Так принцесса избавлялась от ненужных вещей, освобождая свой гардероб, и заодно благодарила своих камеристок. А еще она посылала свою одежду сестре, леди Саре Маккоркодейл.

Такая щедрость была обычным делом в королевском семействе. Когда я служил у королевы, я часто привозил подарки из поездок за границу. А когда я работал в Хайгроув, принц Чарльз подарил мне стол из красного дерева, книги, серебряную коробочку и пару куропаток из хрусталя. А однажды я сам выбрал то, что мне понравилось у принца, — когда мы с принцессой совершили запланированный налет на Хайгроув. Это произошло после разрыва принца и принцессы. Гарольд Браун, Дадли Поплак, хозяйка и я вошли в поместье и вынесли оттуда кое-какую мебель, лампы, картину и предметы декора. «Это наш единственный шанс взять то, что мы хотим!» Мы сложили все это в фургон.

Принц Чарльз заново отделывал дом, выбрав новую мебель из темного дерева. У принцессы чуть не случилась истерика, когда Дадли сказал: «Такое впечатление, что он хочет вернуться в материнскую утробу!»

1993 год начался очень удачно для независимой принцессы, однако под конец она стала получать один удар за другим. Сначала она рассорилась с графом Спенсером. Потом в ноябре, в «Санди Миррор» напечатали фотографии, на которых принцесса занималась в одном трико в фитнес-центре «Эл-Эй» на Айлворте, в Лондоне. Владелец центра Брюс Тейлор вмонтировал камеру в потолок. Принцесса дала особые указания адвокату Энтони Джулиусу из юридической фирмы «Мишкон де Рейя», и Комитет жалоб на СМИ признал, что печатание таких снимков было грубым нарушением права на частную жизнь. Из-за этого Диане пришлось объявить, что она больше не будет вести активную общественную жизнь. Это произошло 3 декабря, во время благотворительного обеда, организованного для пострадавших от черепно-мозговых травм. Она повергла в шок весь мир, сказав: «Надеюсь, вы меня поймете и позволите иметь личное время и пространство, чего мне так не хватало долгие годы. Когда я впервые предстала перед публикой двенадцать лет назад, я понимала, что СМИ могут заинтересоваться мной… но я и представить не могла, что привлеку такое внимание».

Королевский двор, посчитав это заявление ненужным и чересчур сентиментальным, проявил свое обычное сочувствие: имя принцессы вычеркнули из «Придворного циркуляра» и ее не пригласили на королевские скачки в Аскоте. Принцесса всего лишь захотела уйти в тень, а ее практически выставили за дверь.

Ее очень огорчил этот случай в фитнес-центре — хотя судебное разбирательство состоялось и «Санди Миррор» принесла свои извинения в 1995 году. Когда ей было плохо, она удалялась в свою спальню, чтобы ее никто не видел. Она обвиняла себя: эти фотографии появились в газете потому, что она раньше сотрудничала со СМИ, и теперь они перешли грань дозволенного. Принцесса оставляла мне записки в гостиной или на табурете на верхней площадке лестницы. Иногда она все-таки выходила поесть, но была все такой же несчастной. Когда я был в буфетной на первом этаже, она размышляла о том, что она считала своими ошибками, и включала на всю громкость реквиемы. Услышав это, я понимал, что она старается приглушить свои рыдания, от которых ей становилось легче. Она любила повторять: «Я чувствую себя защищенной, только забившись в свою раковину. Там меня никто не может обидеть».

Но время от времени она все-таки возвращалась, и было ясно, что отгораживание от общественной жизни не могло продлиться вечно. В тот момент, когда она захотела сойти со сцены, люди, которые так много значили для нее, простые люди с улицы, кричали: «Бис! Бис!»

Теперь, когда принцесса больше не принимала участия в официальной общественной жизни и ее ежедневник на 1994 год оказался совершенно пустым, она наконец могла заняться любимым времяпрепровождением: общаться с друзьями за накрытым столом. С января по весну принцесса часто посещала свои любимые рестораны — «Сан-Лоренцо», «Ле Каприс», «Риц», «Клариджес», «Айви», «Би-бендум» и «Лонсестон Плейс». Она часто обедала с австралийским телекомментатором Клайвом Джеймсом и старым другом лордом Аттенборо, а с Люсией Флеча де Лима и Розой Монктон Диана виделась раза два в неделю. Кенсингтонский дворец стал ее декомпрессионной камерой, и я видел, что все ее горести и несчастья постепенно уходят в прошлое. Когда пришла весна, она стала часто играть в теннис, ходить в кино, смотреть балет, проводить время с друзьями. Она снова стала добродушной, беспечной, энергичной и разговорчивой. Однажды Диана на целый день повезла своих слуг в парк аттракционов «Алтон Тауэрз», потому что Уильям и Гарри хотели прокатиться на новом аттракционе «Немезида». Это был один из дней «как у всех нормальных людей», нас было тринадцать, включая меня, Марию, наших мальчишек, няню Ольгу Пауэлл, водителя Стива Дэйвиса и маленьких принцев, которых охраняли двое полицейских — Грэм Крэкер и Крис Тарр. Примечательно, что с нами не было одного слуги — дворецкого Гарольда Брауна, которому наша хозяйка все больше переставала доверять. Чтобы в этот день мы все действительно побыли обычными людьми — чего нам не удалось, — принцесса решила добраться до Стаффордшира на общественном транспорте. В бело-зеленой куртке, которые носят игроки в американский футбол, принцесса Диана привела нас всех на вокзал Юстон, и мы сели в вагон первого класса. Принцесса шутила, что сервис здесь не хуже, чем в Королевском Поезде. До того дня я никогда не замечал, что она ходит очень быстро. Может быть, она просто много занималась спортом. Для того, чтобы не отставать от Дианы, когда она шла по парку, нам приходилось практически бежать. Единственным, кто не бежал за ней, был Ник — он сидел у принцессы на плечах. Она остановилась только один раз — пообедать, и мы все вместе набросились на гамбургеры с говядиной и картошку фри.

Сегодня мы, конечно, планировали побыть «как все», но пресса все равно пронюхала о нашей поездке, и журналисты следовали за нами по пятам.

— Мама, мама, давай прокатимся вот на этом, — сказал Гарри, дергая мать за рукав.

Она посмотрела вверх, на груду изогнутого металла, — это и были американские горки под названием «Немезида». Принцесса покачала головой.

— Нет, у меня голова закружится, — сказала она и осталась с Марией.

Ей больше нравился аттракцион «Спуск по реке». Он был более спокойным.

Еще ее в тот день дернул за рукав Ник. Он ужасно хотел покататься на аттракционе под названием «Чаепитие с болванщиком». «Принцесса! Там такие чашки! Я так хочу покружиться в огромных чашках!» — просил он ее. И на следующий день в газетах появились снимки, на которых принцесса, юные принцы и наши сыновья катаются в огромных чашках. К сожалению, сейчас Ник не помнит, как его носила принцесса, хотя фотография, сделанная в тот день, до сих пор висит в рамочке на стене в нашем доме.

По этим фотографиям и статьям стало понятно, что пресса не собирается дать принцессе ни времени, ни личного пространства, о котором она просила в декабре. «Пресмыкающиеся Ее Величества», известные как СМИ, каждый день старались проследить, чем она занимается в повседневной жизни. Журналисты становились все любопытнее, и в газетах появлялось все больше фотографий с принцессой: Диана в Макдоналдсе, Диана приезжает в фитнес-центр «Челси Харбор Клаб», Диана идет по улице, Диана ест в ресторане, Диана ходит по магазинам с друзьями, Диана в такси, Диана за рулем своего автомобиля. Каждый раз, когда принцесса выходила из Кенсингтонского дворца, в газетах появлялась очередная фотография. В 1994 году СМИ, которые страдали неуемным аппетитом, подняли преклонение перед леди Ди на новый уровень.

Если принцесса когда и пыталась «найти себя», так это в 1994 году. Я с трудом успевал открывать дверь полчищам гуру, экспертам по проблемам со здоровьем, целителям, астрологам и медиумам. Друзья всегда готовы были утешить ее, посоветовать ей, выслушать ее. Она относилась к советам тех, которые действительно волновались за нее, так же, как к астрологическим прогнозам, гаданиям по магическим кристаллам, посланиям из потустороннего мира и разного вида «энергии» вокруг нее. Она подолгу размышляла обо всем этом во время сеанса иглоукалывания или массажа. Даже Дадли Поплак присылал ей флакончики «Бах Рескью Ремеди» — успокаивающие травяные капли.

По второму этажу распространялся аромат благовоний, которые принцесса курила у себя в спальне, этот аромат заглушал запах освежителей воздуха, которыми утром побрызгали горничные. Я уже привык открывать парадную дверь дворца безупречно одетому астрологу Дебби Фрэнк. После того как Дебби и принцесса проводили долгое время в гостиной, рассуждая о движении планет и о том, как это может повлиять на Рака королевских кровей, весь пол в гостиной был исчерчен зодиакальными символами и фигурами. Принцесса считала, что у Раков астрологических как и у раков биологических, есть толстый хитиновый покров — «раковина» — и мягкое нутро и что и те, и другие любят прятаться в тень. Еще она считала, что именно этим объясняется ее любовь к воде и желание, мечта переселиться в дом на побережье. Она сказала Дебби: «В этом доме полно Близнецов. Уильям — Близнецы, Пол — Близнецы. С ними непросто!»

Дебби хотела и мне рассказать о том, что меня ожидает, но я отказался. «Нет, обязательно надо, чтобы она составила карту твоей судьбы, — уговаривала меня Диана. — Это так интересно!»

Как-то раз позвонила иглотерапевт, от которой только что вернулась Диана. Вообще-то иглотерапия должна успокаивать, но звонок имел противоположный эффект. «Специалистка» была в ужасе. «У меня не хватает одной иголки! Кажется, я забыла ее в голове у принцессы!»

Поднявшись по лестнице, я вошел в гостиную, где за письменным столом сидела принцесса, ожидая увидеть антенну, воткнутую в ее макушку. Я хихикнул, и принцесса подняла голову.

— Только что звонила иглотерапевт, — сказал я. — Похоже, у вас в голове осталась одна из игл.

Принцесса ощупала голову, а потом расхохоталась:

— Успокой несчастную женщину и скажи ей, что со мной все в порядке. После сегодняшнего сеанса мне стало гораздо лучше!

Принцесса никогда не упускала возможности посмеяться над всеми своими терапиями и методиками. Некоторые были донельзя странными, другие — не очень. Дважды в неделю — это входило в мои обязанности, потому что дело было личное, — я отвозил принцессу в клинику на севере Лондона на ободочное спринцевание. «Даже не спрашивай, что это, Пол!» — говорила она.

Она сама ездила к Сьюзи Орбах, психотерапевту, которая специализировалась на проблемах с пищеварением действительно помогла принцессе усмирить булимию. Док-Мэри Лавдей, маленькая женщина с нежным голоском, исследовала химический баланс в теле принцессы. Она прописала ей витамины трижды в день.

Эволюция человеческого духа, духовная сторона жизни — «другой жизни», по выражению принцессы, — всегда завораживали ее. Медиум Рита Роджертс, которая жила недалеко от моего Честерфилда, была ее наставником, а Симона Симмонс, исцелявшая верой, постоянно разговаривала с ней по телефону. Иногда принцесса могла проболтать с ней часов пять кряду. Именно Симоне я был обязан стойким ароматом благовоний.

Я считал, что благодаря всем этим людям Диана становится счастливее. Однако со временем это времяпрепровождение переросло в зависимость, и я забеспокоился. Еще меня беспокоили журналисты, которые буквально преследовали Диану, куда бы она ни шла. Однажды, когда принцесса вышла от Сьюзи Орбах, надев черные очки, ее довели до слез какие-то фотографы, работавшие в иностранных журналах и агентствах. Они окружили ее и стали издеваться: «Посмотри, какая ты жалкая!», «Ты обычная шлюха, Диана». Принцесса разрыдалась и побежала к машине, а на следующий день в газетах появились такие заголовки: «Диана рыдает». Журналисты намекали на то, что она оплакивает свой брак.

Редкая женщина смогла бы устоять перед таким ежедневным натиском. Много раз в центре Лондона я своими глазами видел, что значит оказаться в эпицентре битвы. Припарковавшись, я ждал, когда принцесса вернется из оздоровительного центра, магазина или ресторана. Заметив в боковое зеркало или зеркало заднего вида ее, а сзади всю «свору», я быстро заводил двигатель и тянулся, чтобы открыть ей дверь, тогда она быстро запрыгивала в салон с криком: «Езжай, Пол, езжай!» Но фотографы уже окружали нас, наклонялись над капотом, стучали в окна. Однажды принцесса, склонив голову, сказала: «Однажды мы кого-нибудь задавим». Все это приводило ее в ужас.

Больше всего мне нравилось возить куда-нибудь принцессу летними солнечными днями, когда мы останавливались на светофорах в «мерседесе» с опущенным верхом. Диане нравилось видеть удивление на лицах водителей, когда они бросали взгляд в нашу сторону и узнавали ее. Хмурые лица вдруг озаряла радость. Однажды нам пришлось остановиться на светофоре возле реставрируемого здания в районе Мейфэйр. Один из строителей на нижнем уровне лесов заметил принцессу. Через несколько секунд об этом знали уже все рабочие. Они побросали работу и стали протяжно свистеть, радуясь такому событию.

Принцесса смутилась и сделала вид, что не слышит их, но когда мы поехали, она помахала им рукой и тихонько посмеивалась всю дорогу до дома.

Прессе не удалось сфотографировать принцессу, когда та пришла на вечеринку в честь дня рождения Марии в «Кафе Руж» — моей жене исполнялось сорок лет. Этот ресторан находился недалеко от дворца. Вечеринка состоялась 1 февраля 1994 года. Это был костюмированный бал на тему «знаменитости». Мы с Марией были Антонием и Клеопатрой. Бывшая экономка Хайгроува Венди Берри была Мерзеллой Дьяволь [23], шурин Пит Косгроув был Аль-Капоне, а мой брат Грэм с женой Джейн — Наполеоном и Жозефиной. Когда в ресторан пришла принцесса, другой мой брат, Эндрю, который нарядился генералом Кастером, пожал ей руку и спросил довольно бесцеремонно: «А вы кем нарядились?»

Она была в черном брючном костюме и черном, расшитом золотом жилете.

— Принцессой, конечно! — ответила она.

В субботу, когда мои друзья готовили костюмы, принцесса тайно съездила на встречу с матерью Терезой, но вечеринку она пропустить не могла — там должны были присутствовать многие из слуг, которые работали в Кенсингтонском дворце или Хайгроуве. В ресторан пришел даже ее старый друг из Букингемского дворца — бывший дворцовый распорядитель Сирил Дикман. Принцесса хотела «повеселиться, как обычные люди». Но принцесса Уэльская, у которой уже нет полицейской охраны и которая ходит по ресторанам одна, не может быть «обычным человеком». Возможно, на меня так повлиял наряд римского центуриона, но я в тот вечер хотел всех защищать. Поэтому я договорился с принцессой, что вместе с небольшим эскортом гостей встречу ее в восемь вечера у дворца.

Принцесса возникла из темноты и глазам своим не поверила. «Боже мой!» — воскликнула она и расхохоталась. Принцесса Уэльская пошла к кафе вместе с Антонием, тремя мушкетерами, Бэтманом и Робином.

Многие друзья и члены семьи приехали из Северного Уэльса, и у них чуть не отвалились накладные усы и бороды, когда они увидели принцессу Диану. Настоящий член королевской семьи в ресторане на костюмированной вечеринке? Некоторые могут со мной не согласиться, но я еще никогда, ни на одном приеме не видел, чтобы принцесса так веселилась. Она сидела в кресле и пила воду, глядя на смешные гримасы ряженых, которые сели на пол друг за другом, изображая лодку, пока до нас не донеслись звуки латиноамериканской музыки.

Потом принцесса встала возле будки диск-жокея, она согласилась выдать призы за лучший костюм. Мой брат Грэм занял первое место в роли Наполеона, и принцесса вручила ему плеер для компакт-дисков.

Через два часа Диана решила, что ей пора уходить, и я, в эйфории от того, что ей было так хорошо на нашей вечеринке, проводил ее домой — получилось, что принцесса Уэльская шла по Кенсингтону с римским центурионом.

Приятно было, что принцесса с удовольствием праздновала день рождения Марии, тем более что терпеть не могла отмечать свой собственный. Ей не нравилось, что она становится центром всеобщего внимания, она боялась что друзья и знакомые будут чувствовать себя обязанными потратить деньги на дорогие подарки. Она всегда дарила роскошные подарки на дни рождения своим друзьям — она отмечала все даты в календаре. Но ей всегда было неловко получать подарки. Она любила повторять: «Гораздо проще давать, чем получать. Давать можно сколько угодно».

Первого июля, зная, как Диана обожает забавные открытки, я клал такую открытку, подписанную «От семьи Баррелов», на ее рабочий стол. Вообще, слуги вечно соревновались, кто подарит ей самую лучшую и самую необычную открытку. Леди Диана читала их все после завтрака, а потом расставляла на круглом столике в гостиной. Потом начинали прибывать цветы. Двадцать четыре желтых розы от тайного поклонника, о котором так никто и не узнает, — а упаковал их Эдвард Гудйир, флорист из Мейфэра. Красные розы от друзей. Белые цветы — тюльпаны от Элтона Джона и розы от Джанни Версаче — их приносили в вазах. Анна Харви, редактор журнала «Вог» присылала в подарок платье или блузку. Кэтрин Уокер и Джо Малоун тоже дарили роскошные вещи. Все ее подруги присылали цветы или подарки. В полицейской будке оставляли открытки, подарки и цветы безымянные доброжелатели. К концу дня апартаменты № 8 и № 9 уже напоминали цветочный магазин, а открытки лежали везде, куда ни кинешь взгляд.

Не только Диана не любила 1 июля — дворецкий тоже его не любил. Мне приходилось целый день бегать вверх-вниз по лестнице. Пакет из «Селфриджес», из «Хэрродз», из «Фортнум энд Мейсон», из «Харви Николз». А еще, как всегда, букет цветов от принца Чарльза, который писал в каждом письме принцессе, на каждой открытке — до самой ее смерти — «Дражайшая Диана».

Всю вторую половину дня она писала благодарственные письма родственникам, друзьям, знакомым, общественным организациям. Я еще никогда не видел, чтобы кто-то писал столько писем да еще отвечал так быстро. Но принцесса не забыла строжайшего воспитания, которое дал ей отец, — он заставлял детей садиться и сразу же писать письма с благодарностями.

Она вытащила из ящика стола свою бумагу — с красной каймой и вензелем в виде буквы D под диадемой. Она сидела спиной к окну и напоминала робота: написала, сложила, опустила в конверт, запечатала; написала, сложила, опустила в конверт, запечатала. Она сидела так несколько часов подряд, то и дело окуная свою черную ручку в баночку с чернилами, выражая на бумаге свою благодарность четким, красивым почерком. Потом, подчеркнув свою подпись, как она всегда это делала, Диана переворачивала письмо и осторожно прижимала его к розовой промокашке, которая к ночи становилась совсем черной. В мои обязанности входило каждый день менять промокашку. После этого принцесса складывала письмо пополам, вкладывала его в кремовый конверт, писала адрес и складывала поверх растущей стопки писем и открыток. «Я просто обязана писать письма с благодарностями. Если люди выкроили время, чтобы купить и послать мне подарок, то я должна хотя бы поблагодарить их», — говорила она

Прежде чем отправиться на званый ужин в любой день в году, она заранее заготовляла благодарственное письмо — для хозяина или кого-то из гостей. Конверт, как правило уже с адресом, был прислонен к серебряной чернильнице. Вернувшись домой, она, как бы ни было поздно, тут же писала письмо с благодарностью, чтобы отправить его на следующее утро.

Проведя полгода вне официальной общественной жизни, принцесса Диана потихоньку, маленькими шажками, снова выходила в свет. Красный Крест, с помощью генерального директора Майка Уитлема, который стал надежным союзником Дианы, уговорил ее стать членом специальной комиссии кураторов Международной федерации Красного Креста. В мае 1994 года ей пришлось уехать в Женеву. Ее личный секретарь Патрик Джефсон заявил, что принцесса просто умирает от скуки и потому взялась за это дело. Однако на самом деле она уехала в Женеву потому, что она предпочитала не сидеть в кабинете, а общаться с живыми людьми, обращаться к ним напрямую. Она уехала из чувства неудовлетворенности, а вовсе не из скуки, и, как покажет время, поддерживала тесную связь с этой организацией.

Вернувшись в Лондон, принцесса приняла участие в торжественном открытии в Грин-парке мемориала в честь канадских солдат, погибших на войне, а потом, накануне пятидесятой годовщины Дня высадки союзных войск, пошла в церковь в Портсмуте на богослужение, прежде чем взойти на борт королевской яхты «Британия» вместе с другими членами королевской семьи. Принцесса снова входила в колею, но теперь не забывала о делах: помогала приюту для душевнобольных в Тернинг-Пойнт и приюту для бездомных в Сентер-Пойнт, сходила на концерт, сборы от которого направлялись в Фонд борьбы со СПИДом, а потом, в этом же году, побывала в Версальском дворце, на ужине, организованном Французским детским фондом, и сотни гостей долго аплодировали ей стоя.

В мире ее все еще любили. Куда бы она ни пошла, люди радостно приветствовали ее. На официальных ужинах и торжествах она очаровывала всех — от президентов до простых людей. Она не требовала, чтобы с ней обращались как-то по-особенному, но одно ее присутствие, ее волшебная аура, вызывали уважение и внимание.

Однако, несмотря на такую поддержку, принцессе все еще не хватало уверенности. В Кенсингтонском дворце ее всегда нужно было подбадривать и утешать. Все же в ней осталась ее внутренняя сила, и именно она помогала ей обретать уверенность в себе, которая понадобилась ей в большом количестве, когда 29 июня 1994 года по телевизору показали долгожданный документальный фильм о принце Чарльзе, снятый Джонатаном Димблби при активном сотрудничестве принца. После этого фильма должна была выйти одноименная книга. Фильм назывался «Принц Уэльский», это был ответный удар, одобренный самим принцем, на книгу Эндрю Мортона, которая вышла в 1992 году. Его снимали полтора года. Когда на принцессу Диану изливался королевский гнев из-за ее сотрудничества с Мортоном, которое она отрицала, принц Уэльский тайком звал своих друзей, и они говорили перед камерой в его защиту и от его лица, и все это якобы было организовано в честь празднования двадцатипятилетия со дня пожалования Чарльзу титула принца Уэльского.

Джонатан Димблби позже заявил, что он не хотел, чтобы его книга причинила боль или обидела принцессу. Но принц официально признался перед камерами в том, что изменял принцессе с Камиллой Паркер Боулз. Принцесса такого никак не ожидала. И все обитатели Кенсингтонского дворца не могли понять, как этот факт мог быть сочтен безобидным. Пока фильм готовили к показу, принцесса с беспокойством размышляла о том, что могут показать в этом фильме. Эти дни ей помогали пережить Люсия Флеча де Лима, Аннабель Голдсмит, Сьюзи Кассем и герцогиня Йоркская, которая приехала в Кенсингтонский дворец, чтобы поддержать подругу. В день показа фильма поддержка пришла и из Сент-Джеймсского дворца. Герцогиня Кентская — великолепный образец доброты и дружелюбия — приехала к Диане и уговаривала ее крепиться во что бы то ни стало. «Но как я смогу смотреть людям в глаза после этого?» — спросила принцесса. Если бы только в тот момент ее слышали циники, которые видели в ней кокетку, намеренно заигрывающей со СМИ, чтобы попасть на первые полосы!

В тот вечер, когда вся Британия замерла в ожидании у экранов телевизоров, принцесса отправилась на давно запланированный ужин в галерее «Серпантин» в Гайд-парке.

Она считалась покровительницей этой галереи, была другом ее директора лорда Паламбо, а сюда приглашена была лордом Гори, председателем Совета по искусствам Великобритании. Собираясь на этот ужин, она сильно нервничала, переживала из-за фильма и из-за того, как она будет выглядеть на ужине. Возле галереи телеоператоры уже приготовились заснять ее появление. Они хотели узнать, какое впечатление произвел на нее фильм Димблби.

За целый час до выхода принцесса уже была готова и мерила шагами лестничную площадку на втором этаже. Сидя внизу, в буфетной, я слышал скрип половиц. Вдруг она остановилась: «Пол, ты там?» Я взлетел по лестнице. Принцесса стояла подбоченившись. На ней было темно-синее платье с поясом, белыми атласными манжетами и белым воротником-стойкой. «Ну как тебе?» — нервно спросила она. Я помедлил с ответом, и ей это не понравилось. «Значит, не то?» Она безвольно опустила руки.

В отношении одежды принцесса всегда больше прислушивалась к мнению мужчин, чем своих камеристок. Именно поэтому тогда, в Пакистане и Чехословакии, она просила нас с Мервином Уайчерли оценить ее внешний вид. Она хотела слышать возгласы восхищения. В Кенсингтонском дворце она часто останавливалась посреди лестницы в новой шляпке или в новом костюме и спрашивала: «Ну как? Нравится?» Иногда, надев новое платье, она выходила на лестницу, надев колготки только на одну ногу и спрашивала: «Как лучше: с колготками или без?» Бывало, что принцесса выходила, надев на ноги разные туфли: одну на плоской подошве, другую — на высоком каблуке. «На каблуках или так?»

Однажды во время примерки платья от Жака Азагури, когда она стояла в гостиной как манекен, пока ассистентка кутюрье Соланж крепила по подолу красного платья тонкий шифоновый шарф, принцесса позвала меня: «Разве не прелесть, Пол? Жак просто гений».

Когда принцесса ждала восхищения, трудно было ее разочаровать. Но я давно предупредил ее: «Если хотите, чтобы вам сказали правду — спросите меня. Если не хотите — не спрашивайте».

И в тот вечер, когда она собиралась в галерею «Серпантин», я вынужден был ее расстроить.

— Сегодня, именно сегодня вы должны выглядеть просто неотразимо. Поэтому мне кажется, это платье не подойдет. Простите, — честно сказал я.

— Но мне больше нечего надеть! — запротестовала Диана. Я помчался в гардеробную, принцесса последовала за мной. Мы долго перебирали платья, наконец я выбрал черное, блестящее:

— Может, вот это? Принцесса поморщилась:

— Нет, слишком старое.

Я продолжил поиски и наконец обнаружил черное короткое платье от Кристины Стамболиан. Принцессе оно нравилось, но она боялась, что может не влезть в него, потому что из-за активных занятий спортом у нее стали шире плечи.

— Есть только один способ проверить. Она удалилась переодеться.

Когда она вернулась в этом черном креповом платье с лямкой на одном плече, то выглядела божественно.

— То, что надо, — сказал я.

— Тебе не кажется, что это как-то слишком? — спросила она, указывая на глубокий вырез.

— По-моему, просто замечательно.

Мы прошли в спальню. Она достала из сейфа чудесное ожерелье — жемчужное с крупным овальным сапфиром в центре, опоясанным двумя рядами бриллиантов, — это был подарок королевы-матери на помолвку Чарльза и Дианы.

Уже пора было выходить, а она все мерила шагами лестничную площадку.

— Ну чего я так нервничаю? — спросила она, злясь на саму себя.

Я знал, что ее сейчас нужно поддержать.

— Вы выглядите просто шикарно. Вы всех поразите своим видом, — сказал я.

— Гм, — удивительно, как это она сама не замечала очевидного.

Принцесса часто говорила мне, что самое главное — это то, как ты приходишь и как уходишь: «Это самое главное, Пол». И сейчас я ей об этом напомнил, добавив:

— Не забудьте выйти гордо, расправив спину, с высоко поднятой головой, пожимайте руки уверенно, скажите себе: «Я — принцесса Уэльская». И не забывайте об этом на протяжении всего приема.

Она резко вздохнула.

— Тогда — вперед, Пол.

Мы спустились по лестнице и вышли из дворца. Когда я захлопнул за ней дверцу машины, она мне широко улыбнулась. Машина тронулась, и я помахал ей рукой.

Позже, этим же вечером, я посмотрел новости. Там показали, как она приехала в галерею. Она решительно вышла из машины, уверенно подошла к лорду Паламбо, пожала ему руку и заулыбалась так, словно чужие мнения ее совершенно не интересуют. Фотографии с того вечера стали широко известны. На следующее утро они появились во всех газетах. «Вот это да!» — кричала «Дейли Миррор». А как же Чарльз? «Не годится в короли», — писала та же газета.

Когда принцесса вернулась во дворец, она уже знала, что в фильме принц Чарльз признался в изменах жене. Поэтому принцесса пришла грустная. Ее не радовало даже впечатление, которое она произвела в галерее. Она отказалась от еды. Не захотела даже выпить чаю. Прошла прямо к себе в спальню, и я выключил свет, оставив гореть только лампочку над дверью.