Глава 1. За гранью реальности

Грохот нарастал, постепенно превращаясь в оглушительный рев, и на миг тебе показалось, что ты не слышишь даже собственных мыслей. Растерянность, страх и леденящее душу одиночество — вот что осталось после того, как стена пламени отделила, отрезала тебя от мира, поглотив и растворив в себе, оторвав от всего, что ты так отчаянно хотел запомнить и сохранить.

Ты пытался не запаниковать, ожидая боли, пытался быть к ней готовым, чтобы посмотреть в ее искаженное лицо без трусливой истерики.

Что ж, по крайней мере — ты пытался.

Наверное, не сложно уважать себя хотя бы за то, что ты не сдался сразу же, утешаясь мыслью о том, каково было бы на твоем месте простому волшебнику. Человеку. Но ты — не человек, и все, что происходило с тобой здесь и сейчас, лишь подтверждало эту избитую истину.

Человек не смог бы выжить в кошмаре, принявшем тебя в свои объятия.

Ты бился в нем, силясь вырваться из липкой паутины жара, а она бесстыдно льнула к тебе, пожирая твое тело — о, да, ты сказал бы об этом так, если бы оно у тебя все еще оставалось. Ощущения вопили, кричали о разъедающей плоть невыразимой боли, но за бесконечность, проведенную здесь, ты так и не смог понять, как именно можно чувствовать боль, если ты — бесплотен. Потому что — теперь у тебя не было ничего, кроме тебя самого, и, видимо, именно это и было нужно пожирающей тебя стихии.

Жар сменялся леденящим холодом, как только пламя отступало на миг, чтобы вновь коснуться тебя острыми, жалящими языками. И в секунды передышек ты захлебывался воздухом, успевая удивиться какой-то частью погибающего сознания — откуда ему здесь взяться? Здесь — в этом аду?..

Ветер неизменно ассоциировался с бледным, тонким лицом со сжатыми в ниточку губами и падающей на высокий лоб светлой челкой. Этот ветер ерошил золотистые волосы, набрасывал легкий румянец на скулы, заставлял щуриться глубокие, как бездонное небо, серые глаза, очерчивая лучики морщин от их уголков к чуть улыбающимся губам — и каждый раз ты замирал, задыхаясь, каждый раз сердце, которого у тебя больше не было, безысходно сжималось в тугой, горький комок. Ты знал, что тот единственный, что был достоин жизни — мертв. И виноват в этом — ты.

Это было стократ больнее, чем выжигающее душу равнодушное пламя, ласкающее тебя ленивыми прикосновениями, от которых, скручиваясь, обугливалось что-то внутри тебя — каждое мгновение, по чуть-чуть, с пугающей неизбежной неторопливостью отсекая по частям все, что еще могло чувствовать. Помнить.

Страшнее всего была память — она не оставляла шансов смириться, подчиниться, отдаться наотмашь бьющему тебя в самое сердце кошмару, вынуждая цепляться из последних сил за самое дорогое, самое светлое, что еще оставалось внутри — словно это могло спасти от надвигающегося безумия.

Оно кружило рядом, как стервятник, проникая в душу, выклевывая рассудок, окатывая потоком беспомощной, почти мазохистской горечи. Ты знал, что заслужил подобный конец. Ты сам во всем виноват — тем, что позволил вести себя, как марионетку, к этому аду. Ты, твоя глупая заносчивость, твоя гордость. Твоя бесстрашная вера в себя, в собственные силы. В вас двоих.

О чем можно жалеть, когда знаешь, что получил по заслугам? О совершенных ошибках? Ты мог бы вспомнить о них, если бы боль дала тебе такую возможность. Если бы вместе с телом у тебя оставалось сознание, разум, способный взвешивать и оценивать, способный рассуждать. Ты больше не думал — остались лишь голые, бесстыдно обнаженные чувства, и именно их пожирало бушующее пламя, ревущее в ушах, которых у тебя больше не было.

Тебя швыряло от горечи к панике и страху, от жалости к себе — к безумной, нечеловеческой тоске по твоему ветру, то теплому и ласковому, как летней ночью у раскрытого окна, то легкому и отчаянному, как весенним утром над бушующим озером — ты не помнил, где и когда бывал раньше на озере, но знал, что видел его. Видел, как смеялся твой светловолосый ветер, глядя прямо в твои глаза, причудливо изогнув бровь, двигаясь у самой кромки воды, со шпагой в вытянутой руке…

Ты потерял его. Ты допустил его гибель, и все, что происходит с тобой здесь, ничто по сравнению с тем, что ты заслужил — за то, что позволил ему умереть. Разве была еще хоть какая-то мало-мальски важная цель, кроме как — защитить его? Что ты сделал для того, чтобы он остался в живых? Понадеялся на собственную удачу? Поздравь себя — ты проиграл именно тогда, когда на кону стоял — он. Правда, здорово осознавать, что статистика наконец-то сработала против тебя — и именно в самый нужный момент?

Наверное, было бы легче, если бы сейчас тебя душили слезы, но слез не было, потому что не было глаз, и не было пальцев, чтобы до боли вцепиться в волосы, и физическая боль казалась избавлением, но не приходила, оставляя вместо себя фантом, работающий не хуже, но не приносящий облегчения. Ты не заслужил поблажек, и это — твое чистилище. Странно, но эта мысль тоже не приносила смирения.

Все то время, что тянулось в бесконечной пытке, изнывая от жара, ты безумно тосковал по теплу, оставшемуся где-то там, позади — в тех ночах, когда смешливый ветер согревал твою постель, и, наверное, это было слишком огромным счастьем, чтобы вместить его целиком, не позволить безрассудству и надежде захлестнуть вас обоих… А теперь надежды не осталось.

Ты не знал, сколько минут, часов, лет провел, мечась в удушливом огне, сжигающим твою душу. Выматываясь настолько, что порой казалось, будто не осталось уже ничего, что могло бы вызвать горечь, ты беззвучно кричал в жгучую пустоту, обессиленно склоняясь перед ней, и тогда из ниоткуда, из бесконечного далека приходил невыносимо нежный, наполненный болью голос, и он звал тебя, выдергивая из бессмысленного отупения, и жар снова возвращался, проникая в тебя, снова отрывая от тебя что-то важное, что-то, из чего и состоял — ты.

Постепенно стиралось все, что вызывало хоть какие-то эмоции, словно кто-то ластиком вычищал воспоминания из твоих мыслей. Оставался лишь он — ветер с глазами цвета пасмурного неба, как легкое дуновение — прямо в разгоряченное лицо, как долгожданная прохлада, как глоток опьяняющего, свежего воздуха в удушливой пустоте. И каждый раз следом снова обрушивалась боль…

Ты устал еще в первое тысячелетие этой бесконечной пытки. Устал настолько, что отчаялся дождаться смерти, почти поверив в то, что она не придет к тебе никогда. Что ты обречен умирать, и это будет длиться вечно.

В какой-то момент ты понял, что, цепляясь за светловолосый призрак прошлого, ты только приближаешь очередную вспышку агонии, и почти возненавидел его — так сильно, что пришедший следом огонь показался тебе ненасытной радостной тварью, дождавшейся очередного съедобного куска. И ты сдался, поняв, что не позволишь отобрать у тебя ненависть — после того, как позволил убить надежду на любовь.

Здесь, в этом странном месте, не было понятий «верх» и «низ». Здесь не существовало законов, по которым жил твой мир, и не на что было опереться, зацепиться взглядом — ты и видеть-то не мог, так же, как и чувствовать собственное тело. Все было наполнено звуками, которых ты не слышал, ощущениями, которые было нечем воспринимать — но они все равно били наотмашь, и ты стал полностью открыт им. Полностью беззащитен.

Пламя пожирало тебя, превращая в бездумную куклу — и последним, что ты запомнил, было чье-то бледное взволнованное лицо с блестящими глазами и тихий отчаянный голос, зовущий тебя сквозь пелену обжигающего огня.

Потом была пустота, и ты падал в бесконечную пропасть, погружаясь в нее, не надеясь уже ни на что.

* * *

Ты долго ждал, застыв в кромешной темноте, пока не понял, что шум, который ты сейчас слышишь — это не привычный рев пламени, а что-то совершенно другое. Что-то, чему ты никак не мог подобрать название, отчаянно напрягая слух, и пронзившая тебя мысль была такой невозможной, невообразимой, что от отчаяния ты на мгновение чуть снова не потерял сознание. Ты можешь слышать. А значит, тебе есть — чем.

Стихия выплюнула тебя обратно в твой мир, и теперь у тебя снова есть тело. И непривычная ломота — это всего лишь боль в изломанной руке, а жжение — от неудобной позы, в которой ты беспомощно распластался на острых камнях, впивающихся в спину.

И шум — всего лишь шум дождя, хлещущего с небес, и ты действительно промок, и можешь ощутить вкус капель на губах, если когда-нибудь решишься попробовать шевельнуть ими, как если бы ты делал это всегда. Как если бы не было бесконечной агонии в бестелесной пустоте.

Ты мог бы закричать, как попавший в западню раненый зверь, если бы помнил, как именно это сделать. Как исторгнуть из груди рыдания, чтобы твое сердце не разорвалось от осознания безжалостной реальности, в которой ты оказался вместо блаженных объятий небытия. Неужели ты заслужил — это?

Потоки дождя заливали твое лицо, смешиваясь со слезами, и больше всего на свете хотелось свернуться калачиком и умереть, наконец-то провалившись в долгожданный покой. Но и в этом тебе снова было отказано.

Ты плакал, ощутив, наконец, пронизывающий холод ветра, пробирающего тебя до костей, не в силах подняться, пошевелиться, сделать хоть что-нибудь — ты просто лежал на груде камней, почти не слыша собственных стонов сквозь громовые раскаты, выброшенный отовсюду, как выжатая, использованная, бесполезная ныне тряпка.

Ощущения тела возвращались постепенно, словно безнадежно затекшие мышцы с трудом обретали чувствительность, взрываясь вспышками боли то там, то здесь, заставляя тебя извиваться и вскрикивать сквозь слезы. Ты почувствовал грани камней под ладонями, зажатый в левой руке тонкий деревянный прут — покрутив его в пальцах, ты убедился, что он почти не гнется, недоумевая, что это и откуда взялось у тебя в руках.

Открыв глаза, ты всмотрелся в бесконечно далекое черное небо, раскалывающееся яркими молниями, равнодушно отметив, что от дождя твой взгляд защищают непонятные стекла на лице. Пошевелившись, наконец, ты едва не заорал от боли — нестерпимо острые камни снова впились в спину, и ты поймал себя на горькой, отчаянной мысли — что мне стоило появиться не прямо на них, а чуть выше, рухнув на всю эту груду хотя бы с высоты пяти футов! Тогда уже точно было бы нечего собирать…

Вздрагивая от жгучих судорог, ты умудрился извернуться и приподнять голову, затравленно озираясь вокруг. Нагромождения камней простирались неровными буграми, насколько хватало глаз, и ты никак не мог вспомнить, что это за место — и знакомо ли оно тебе. По всему выходило, что нет.

Каменоломни? Заброшенный карьер? Не похоже — кроме камней, здесь не было совершенно ничего, и занимаемая ими площадь поражала воображение. Это не было вызвано естественным происхождением, иначе их грани давно сгладились бы от дождей и ветра, и на переставшую быть нужной людям разработку это тоже не походило.

Ты медленно встал, качаясь от шквальных порывов и хлещущих косых водяных нитей, невольно морщась каждый раз, когда едва слушающееся тело огрызалось на попытки заставить его подчиняться возмущенными болевыми всплесками, и пугающая безнадежность обрушилась на тебя всем своим весом, на миг снова чуть не придавив к земле. Ты был один — в этой мертвой пустоши, на этом кладбище камней, в промозглой ночи, под проливным дождем и яростным ветром, рвущим тонкую рубашку с плеч, превращающим ее в лохмотья, и, внезапно задохнувшись, ты рухнул на колени, почти не чувствуя, как они взорвались болью, и закричал прямо в равнодушное небо, запрокинув голову.

Оно ответило громовым раскатом.

Закрыв лицо ладонями, ты снова разрыдался, задыхаясь от слез, захлебываясь ими, не находя в себе сил остановиться. За что тебе все это? За что?..

Тонкий прут, все еще зажатый в левой руке, врезался в пальцы, и ты отнял руку от лица, всматриваясь в него. Он не был кусочком дерева, отломанным с живой ветки. Гладкий, словно отполированный — творение рук человека, а, значит, это можно для чего-то использовать. Люди многое делают просто так, но не вещи. В этом ты был убежден.

С нажимом проведя ладонью по всей длине прутика, ты увидел, как из его кончика вырываются слабые искорки. Слегка взмахнул им — искр стало больше, а по руке вверх к локтю прокатились волны покалывающего тепла. Странно…

Все еще сжимая прут в пальцах, ты поднял голову, силясь подняться. Ты хотел убраться с этих безжалостных камней хоть куда-нибудь. Туда, где тепло и мягко, туда, где можно будет свернуться, сжаться в комок, лечь и отдохнуть. Ты только сейчас понял, как безнадежно, бесконечно, невыразимо устал…

Камни предательски шевелились под ногами, грозя опрокинуть тебя и раздавить, но ты упрямо полз, карабкаясь через них. Должно же это кладбище обломков кончиться хоть когда-нибудь…

Обломки. Эта мысль поразила, на миг заставив затаить дыхание. Так вот что это! Ты замер, вглядываясь в каменные груды, и, наконец, при очередной вспышке молнии заметил возвышающуюся чуть в стороне и позади полуразрушенную башню, а за ней — еще одну, и камни у их подножия… Это просто развалины, понял ты. Развалины огромного замка — стены обрушились, превратившись в нагромождения глыб, и… ох, черт! Исполинское же было сооружение…

Тебе вдруг захотелось убраться отсюда, исчезнуть — куда угодно, лишь бы быть подальше от этого места. Оно было кладбищем, но не навевало покоя. Здесь не спали те, кто тихо закончил жизнь, перейдя в лучший мир. Здесь, под этими камнями, была одна огромная могила, и на миг тебе показалось, что ты слышишь крики и отчаянные, разъедающие душу стоны тех, кто погребен под толщей обломков. Это было нехорошее место, и тебя передернуло от ужаса — ты понял, что как-то связан с ними, и с самим замком, и с теми, кто умер под его обрушившимися стенами. И от этого понимания захотелось взвыть и провалиться сквозь землю.

Потому что — ты вспомнил, что именно ты виноват во всем. Из-за тебя это место превратилось в развороченный склеп. Наверное, поэтому стихия выплюнула тебя именно сюда? Тебе есть, за что отвечать. И, видимо, вечность в пожирающем тебя пламени не способна искупить всех твоих ошибок и всей вины — и тебя ткнули носом в их последствия.

Тебе захотелось сжаться в комок и заскулить. Мерлин, как же ты устал! Как ты был бы счастлив сейчас оказаться где угодно, лишь бы там был покой! И тепло, и тишина, и безмятежность без боли, без дергающих судорог, без жара огня и холода ветра… Всей душой, всем своим существом ты желал попасть туда, где можно будет забиться в щель и в одиночестве прийти в себя, не боясь свихнуться от накатывающих волнами образов обрушивающегося исполинского замка, и чьих-то искаженных лиц и криков, и от разъедающей горечи, которая впивалась в тебя когтями каждый раз, когда ты пытался подумать об этом.

Прутик в твоей руке вдруг засветился странным голубоватым сиянием, ладонь закололо, словно по ней пробежались мириады искорок, и яркая вспышка поглотила тебя, не дав тебе времени удивиться и осознать, что происходит. Ты просто отдался ей, почти с облегчением — ты и сам не знал, почему, но был уверен, что все, что происходит сейчас, все, чем этот странный прутик отвечает на твои желания — правильно. Так и должно быть.

Потому что хуже, чем есть, все равно быть уже не может. Наверняка.

* * *

Хлопок, разорвавший пелену дождя, ударил в уши почти знакомым звуком, и Гарри почувствовал, что падает, проваливается лицом вниз, и инстинктивно дернулся, выставив руки перед собой.

Он упал на колени, приземлившись ладонями на поверхность, выстланную чем-то мягким и пушистым, и шум дождя стих, отдалившись, превратившись в фон, существующий где-то далеко. Вокруг было темно и пусто, но пространство перестало быть пугающим и чуждым. Темнота окружала, лаская разгоряченное лицо нежностью родных прикосновений, и Гарри задохнулся, почувствовав запах этого островка тепла. Он не мог сказать с уверенностью, что именно накатило на его выпотрошенное сознание с этим вдохом, но понял наверняка — он пришел в то единственное место, которое могло ему помочь. Он был дома.

Здесь не будет воплей измученной совести и пытки холодом одиночества — только покой и тишина, которая больше не давит. Это дом — место, где ты можешь быть любым, где тебе нечего бояться и можно расслабиться, запустив пальцы в волосы и рухнув на пушистый ковер лицом вниз, все еще стоя на коленях, и плакать от усталости, жадно дыша мучительно знакомым воздухом родных стен.

Здесь темно и пустынно, но это потому, что все это время дом преданно ждал тебя. Потому, что ты слишком долго не возвращался, чтобы придать ему жизни и уюта, заняться им, подарить ему свою заботу. И ты сделаешь это — но не сейчас. Ты слишком устал, и потому дом примет тебя в свои объятия, позволив зализывать раны, сколько потребуется. Он поможет тебе.

Гарри почти не верил в то, что смог каким-то чудом попасть сюда — он лишь поражался тому, что это случилось. Беспомощно кусая губы, он выпрямился и нервно огляделся вокруг.

Видимо, он находился в небольшой гостиной. Пол устлан пушистым светлым ковром — пальцы цепляются за ворс, словно боятся отпустить и вновь потерять эту с трудом обретенную опору. Погасший камин, низкий столик на гнутых ножках и два кресла вокруг него, шкаф темного дерева во всю стену тонет в полумраке… Столько мелочей, столько всего — и, пусть Гарри совершенно не помнил, что бывал здесь и раньше и видел эту обстановку, ничто не могло разрушить уверенность, что это — его дом. С тех пор, как он впервые вдохнул запах этих стен, он знал это наверняка. Просто не могло быть иначе.

Глаза могут обманываться, запахи и ощущения не лгут никогда.

Повертев в пальцах прутик, который по-прежнему сжимала левая рука, Гарри с благодарностью прикоснулся к нему губами. Этот кусочек дерева перенес его домой, и за одно это ему положены любые почести. Так будет правильно.

Встав и сделав шаг в темноте, Гарри опустил голову и, наклонившись, поднял с пола смятый обрывок пергамента. Вглядеться в пляшущие строчки не было никакой возможности — неровный почерк словно прыгал по листу, мелкий, убористый, но совершенно неразличимый в полумраке. Отбросив лист, Гарри подошел к двери, машинально отметив, что подобными желтоватыми клочками неравномерно усеяны все горизонтальные поверхности.

Я разберусь с этим завтра, подумал он, и с замиранием сердца потянул дверь на себя. За порогом обнаружилась лестница, ведущая вверх.

Четырнадцать ступенек, едва слышно поскрипывающих под ногами, и снова дверь. Гарри слабо улыбнулся и решительно толкнул ее, распахивая, впиваясь взглядом в обстановку новой комнаты.

Спальня, со всей определенностью. Огромная кровать с тяжелым балдахином манила так, что Гарри захотелось рухнуть на нее прямо в промокшей одежде и забыться долгожданным сном. А все остальное — завтра. Потом. Когда-нибудь.

Шагнув внутрь, он вздрогнул от порыва пронизывающего ветра. Дуло из открытой настежь балконной двери. За окнами бушевала гроза, потоки дождя хлестали прямо в комнату, и ночь раскалывалась ударами грома и вспышками молний. Гарри подошел к распахнутому проему и выглянул наружу.

За окном была широкая и длинная, насколько хватало глаз, открытая терраса. В моем доме такое есть? — машинально удивился Гарри и шагнул наружу, под ливень, осматриваясь по сторонам.

У самой стены, прижавшись к ней спиной, обхватив колени и запрокинув голову, сидел светловолосый парень с лицом, знакомым до боли. Тот самый, которого Гарри видел каждое мгновение в пугающей вечности, проведенной наедине с вгрызающейся в душу совестью. Тот, кого он не смог защитить, в чьей смерти был виновен — так же, как и в смертях всех остальных, кто остался под развалинами обрушившегося замка. Да и только ли там?..

От вспышки горькой тоски перехватило дыхание. Я дома, с мольбой подумал Гарри. Я сделаю что угодно, все, что от меня хотят, когда отдохну, но, Мерлин, могу я просто получить передышку? Неужели я не заслужил права на одну спокойную ночь, пройдя через все это, раз меня и здесь одолевают призраки?

Парень не исчезал, сидя под проливным дождем, вглядываясь в ночное небо.

Гарри медленно подошел к нему и опустился на корточки, всматриваясь в тонкое, осунувшееся лицо. Он должен был найти слова, чтобы остаться в одиночестве. Он должен был уговорить его уйти. Хотя бы ненадолго.

Ветер ерошил светлые волосы, прядями спадающие на высокий лоб, и Гарри вдруг подумал, что этот человек сидит здесь, наверное, всю ту вечность, что прошла в ненасытных объятиях огня, сидит, скорчившись у стены, в одной насквозь промокшей тонкой рубашке, уже не замечая, что его плечи дрожат от холода, и ждет. Ждет, когда придет тот, кому можно будет посмотреть в глаза и спросить — почему?..

— Ты замерз… — невпопад пробормотал Гарри, оглядывая хрупкую, тонкую фигуру.

Парень странно улыбнулся и, скользнув взглядом по его лицу, снова посмотрел в небо.

— Здесь нет тепла, — непонятно ответил он, но Гарри подумал, что вряд ли можно было бы найти слова, более подходящие к ситуации. — Мы — по другую сторону.

Он невольно кивнул в ответ, поразившись, насколько точно этот вопиющий призрак его совести охарактеризовал все, что он сейчас чувствует. То, что, наверное, чувствуют они оба.

Он был согласен отвечать за все, согласен на что угодно. Но он неимоверно устал, и разговоры с призраками под дождем на террасе вряд ли были тем, что сейчас помогло бы ему отдохнуть.

— Тебе пора, — мягко сказал Гарри, глядя прямо в серые глаза, в которых клубилась дымящаяся пустота.

Наверное, это нормально — он же призрак, мелькнула мысль. Он мертв, почему его глаза должны быть живыми?

— Я знаю, — благодарно улыбнулся парень. У него была потрясающая улыбка, проникающая в самое сердце. Как будто он видел Гарри насквозь — и знал, что ему есть за что его прощать. — Спасибо… я знаю…

Точно, он ждал меня, с тоской подумал Гарри, до боли кусая губы. Он сможет уйти, когда сделает то, что нужно. То, что должно быть сделано — и не раньше.

От этой мысли снова захотелось расплакаться.

— Я очень устал… — едва слышно проговорил Гарри, сдерживая всхлип и запрокидывая голову. — Я хочу спать. Пожалуйста…

— Спать? — призрак задумчиво изогнул бровь. — Я тоже устал, — слова падали медленно, как тягучие капли. — Очень. Мы же можем уйти? Теперь? Оба? Правда?

В его голосе было столько надежды, что Гарри задохнулся, вцепившись в его ладонь. Ледяные тонкие пальцы, помедлив, обхватили его в ответ.

— Горячий… — прошептал призрак, приближая свое лицо к его лицу. — Ты… умеешь быть горячим…

Губы Гарри дрогнули, и он потянул его за собой, вставая и направляясь к двери. Светловолосый призрак шел за ним, осторожно переступая ногами, словно пробуя каждое движение, вслушиваясь в него, не отпуская его руку.

Закрыв балконную дверь, Гарри рухнул на кровать лицом вниз, не раздеваясь. Ему казалось, что он начал проваливаться в сон, еще не коснувшись подушки.

Легкий, как дуновение ветра, призрак неслышно опустился рядом, зарываясь лицом в его плечо, обхватывая его обеими руками. Его ледяные пальцы коснулись спины Гарри, и мокрая рубашка в этом месте мгновенно застыла, будто вмерзая в кожу.

— Мерлин, как же ты замерз… — сквозь сон пробормотал Гарри, обнимая его.

Призрак благодарно прижался к нему лбом и закрыл глаза.

* * *

Драко снилось теплое, ласкающее кожу солнце. Лучики, проникающие в самое сердце, согревающие изнутри, изгоняющие намертво вросший в душу холод, к которому он так привык за бесконечность последних месяцев. Во сне он вдыхал полной грудью прозрачный, чистый, свежий, как дождевые капли, воздух, и голова кружилась от звенящей тишины, и он лежал на мягкой траве, раскинув руки и глядя распахнутыми глазами в ясное, пронзительно голубое небо, теряясь в нем и больше не боясь его. Во сне Драко был уверен, он знал наверняка — эта бездна уже не поглотит его, никогда. Больше не придется сжиматься в комок, холодея от страха, чувствуя, как она проникает в душу своими щупальцами, затягивая в себя, вымораживая все, кроме ужаса.

Впервые за долгое время он просто спал — спокойно, наслаждаясь каждой крупицей отдыха, как будто и не было выматывающих снов, разрушающих каждого стихийного мага. Как будто он снова стал человеком.

Ему было так хорошо, так тепло и легко, и каждое прикосновение воздуха было нежным, точно родные руки. Он улыбался, щурясь от солнечного света, но не отводил взгляда. Это — его солнце. Оно пришло к нему, снова. Оно больше не оставит его наедине с пустотой. Драко точно знал, что он этого не допустит. Такого просто не может быть.

Он просыпался медленно, с трудом осознавая, где сон переплетается с явью, а где нет. Ему было уютно настолько, что сердце, вздрагивая, замирало от счастья где-то в груди, сковывая дыхание, останавливая мысли. Драко хотел только одного — не просыпаться больше никогда, если реальность собирается его разочаровать.

Левую руку на мгновение свела резкая боль, заставив зашипеть, разбивая сон на осколки. Боль прошла так же неожиданно, как появилась, и Драко сонно моргнул, недовольно щурясь. Сон был слишком… странным, чтобы уходить так быстро.

Через секунду он понял, что явь тоже, скорее всего, можно назвать странной. На кровати Драко почему-то был не один.

Он лежал на спине, зарывшись носом в широкую, теплую грудь человека, раскинувшегося почти на нем лицом вниз. Их ноги были переплетены, и горячие бедра незнакомца по-хозяйски обхватывали колено Драко. Левая рука обнимала его спину, на правой этот странный человек лежал, прижимая ее к кровати — кстати, она уже здорово затекла, но Драко только огрызнулся и зарычал бы сейчас на предложение вытащить ее из-под чужого плеча. Во сне ему было слишком хорошо, чтобы он стремился каким-то незначительным движением стряхивать его остатки.

Правая рука человека обнимала Драко за плечи, грубоватые пальцы зарылись в волосы, прижимая голову к своей груди. Это было так, словно они спали, обнявшись, всегда — как минимум, вечность, — изучив друг друга до мелочей, сроднившись, будто самые близкие люди. Это было слишком интимно, доверительно, робко и важно — настолько, что Драко снова прикрыл глаза, затаив дыхание, боясь спугнуть этот непонятный, чудесный, волшебный момент. Он хотел остаться в нем навсегда. Ему слишком давно не было настолько хорошо.

И было неважно, что Драко провел ночь одетым, лежа поверх одеяла — незнакомец, который обнимал его сейчас, казалось, распространял вокруг себя такие волны тепла и нежности, что никакие бытовые мелочи не могли нарушить почти истерического счастья — прижиматься к нему, чувствовать его, ощущать его легкие касания…

У человека был странный запах, который хотелось вдыхать и вдыхать бесконечно, запах, вызывающий ассоциации, от которых что-то сжималось в груди в один тугой, болезненный, горький комок, одновременно скручивая тело в судороге всхлипа. В нем, как и в его прикосновениях, тоже было что-то… важное, что-то, что Драко никак не мог вспомнить…

Запястье левой руки снова скрутила боль, и на этот раз пришлось зажмуриться и изо всех сил стиснуть зубы, пережидая коварный приступ. Кисть невольно дернулась в спазме, и Драко сдавленно выдохнул — кажется, отпустило…

И тут же снова забыл, как дышать, потому что пальцы лежащего рядом мужчины едва заметно двинулись, осторожно ероша ему волосы.

Он со всей определенностью спал, грудь ровно вздымалась, но руки словно жили собственной жизнью, лаская Драко — так привычно и ненавязчиво, так точно, словно делали это всегда. Словно знали его тело наизусть. Драко молчал, не находя слов, боясь потревожить чуткий сон и оборвать томительное движение. Ресницы затрепетали от волнения, и сердце забилось так сильно, будто собралось выпрыгнуть из груди…

Он замер в ожидании, проваливаясь в него, в человека, чьи руки превращали его в расплавленный воск одним странно знакомым прикосновением, силясь собраться и вспомнить, вспомнить, наконец — почему, черт возьми, он так действует на него? Драко был уверен, что знает это, нужно только собраться и очень, очень постараться…

А потом незнакомец внезапно зашипел сквозь зубы, рывком отстраняясь и хватаясь за грудь, и одновременно кисть левой руки снова скрутило такой пронзительной болью, что Драко тоже невольно сдернул ладонь с чужой спины, борясь с желанием впиться в нее зубами.

Несколько секунд, казалось, выпали из сознания Малфоя, заполнившись одной яростной, отчетливой вспышкой, сворачивающей тело в тугую болезненную спираль. Он едва дышал, с громкими стонами пережидая выкручивающую кости ломоту, распространяющуюся вверх по руке, к локтю, к плечу, и дальше — в самое сердце. В глазах потемнело, и в голове словно пронесся вихрь, на миг оглушив, ослепив, отключая все органы чувств.

В это мгновение не было ничего, кроме рвущей тело нечеловеческой боли и вымораживающего сознание урагана, бушующего в голове, выворачивающего разум наизнанку…

Когда все закончилось, Драко обнаружил, что лежит, тяжело дыша, откинувшись на спину, потирая запястье, и что незнакомец тоже проснулся и тоже еле переводит дыхание, глядя на него таким тяжелым, застывшим взглядом, что его, казалось, можно было прочувствовать всей кожей.

Драко выдохнул и, медленно повернув голову вправо, непонимающе уставился на лежащего рядом человека, внимательно вглядываясь в него.

Яркие — пронзительно, нечеловечески — яркие зеленые глаза. Смуглая обветренная кожа, грубоватый овал лица. Сжатые в тонкую ниточку бескровные губы, волевой, четко очерченный подбородок. Полурасстегнутая рубашка, в вырезе которой заметна тонкая желтоватая цепочка. Наверное, золотая, равнодушно подумал Драко, скользя взглядом по безволосой груди, по широким плечам, по плоскому животу… Незнакомец был сухопарым, подтянутым, но не худым.

А еще — у него был странный взгляд. Судя по лицу, он был, скорее, среднего возраста, судя по глазам — он был старше всех в этом мире. В них не было чего-то, что просто обязано быть в глазах человека. Жизни? Чувств? Интереса? Драко не мог подобрать точного определения. Он знал одно — этот взгляд вызывал желание отвернуться, встать, выйти из комнаты и никогда больше не встречаться с его обладателем. Даже не выяснив, что они вообще делали в одной спальне и как оказались там вместе. Возможно, даже оставив ему все, что он попросит.

Человеку с таким взглядом почему-то совершенно не хочется возражать.

Последней деталью внешности незнакомца, за которую зацепилось внимание Малфоя, была обильная, местами сливающаяся в целые белоснежные пряди, седина в его густых, черных, как смоль, волосах — непослушных, растрепанных, торчащих спросонья в разные стороны.

— Кто ты? — хрипло спросил незнакомец, припечатывая Драко к подушке тяжелым, пристальным взглядом.

* * *

Выдираясь из объятий сна, вольно раскинувшись на мягком ложе, Гарри чувствовал только блаженно ноющие мышцы. Усталость отступила, превратившись в ровный тягучий фон, на который не стоило обращать внимания — наверняка, пройдет к вечеру. Опустошение и вымотанность сменились здоровым напряжением, в голове быстро и четко отщелкивали варианты того, что предстоит сделать и с чем разобраться.

Самой большой и, наверное, странной задачей был тот, чьи плечи он обнимал, проснувшись, запустив пальцы в мягкие светлые волосы. Гарри был абсолютно уверен, что не знает этого мужчину. То есть, сначала, когда он только просыпался, ему показалось совершенно иначе — но мало ли чего спросонья не покажется! Просто… у лежащего рядом был запах родного человека. Человека, за которого, не задумываясь, бросаешься в бушующее пламя, защитить которого — цель и смысл твоей жизни.

У него были до умопомрачения ласковые руки, способные одним прикосновением вызвать бурю эмоций, и в его волосы хотелось зарыться лицом, вдыхая их аромат, пока не закружится голова, и еще — он так доверчиво, так трогательно прижимался щекой к груди Гарри… Сердце дрогнуло, и от горькой, почти болезненной нежности на миг перехватило дыхание — на какую-то долю секунды Гарри показалось, что еще чуть-чуть, и он вспомнит что-то очень важное об этом человеке, что-то, что перевернет всю его жизнь…

Что-то, от чего едва затянувшийся, еще кровоточащий нарост на сердце лопнет, и плотина чувств хлынет, прорвется наружу, смяв, затопив, похоронив под собой. И эта смерть будет настолько сладкой, что Гарри нестерпимо захотелось собраться и вспомнить все, все, что он знает об этом хрупком парне, вспомнить, что их связывает, что он прячет в себе. И — будь что будет…

Тело внезапно взорвалось дикой, безумной, нечеловеческой болью — словно кто-то вонзил чуть правее сердца пылающий нож и начал вертеть им, выворачивая душу, выжигая ее из груди. Гарри продержался несколько секунд, изо всех сил стискивая зубы, а потом откинулся на спину и закричал, царапая ногтями горящую грудную клетку, чувствуя, как боль охватывает виски, сжимая их, застилая глаза пеленой кровавого тумана, сминая в кашу рассудок…

А потом боль выключилась, словно оборвавшийся поток энергии, и Гарри жадно хватал ртом воздух, со сдавленными стонами восстанавливая дыхание, боясь оторвать руки от груди, боясь, что приступ вернется и разворотит его на осколки, на ошметки, на искры… Превратит его в кричащее безумное существо.

Мысль пугала. Гарри подумал, что, вероятно, когда-то видел таких людей — которые сошли с ума от боли и доживают свой век безмозглыми растениями. Он был уверен, что это — страшное зрелище.

Слева от него на кровати лежал, запрокинув голову, светловолосый парень — глядя в потолок и тяжело дыша, он потирал запястье — видимо, ноющее. Гарри вгляделся в его лицо, пытаясь понять, кто он и что здесь делает.

Чуть раскрасневшееся лицо с тонкими, изящными чертами. Бледная кожа, красиво очерченные губы, темно-золотистые ресницы прикрывают глубокие серые глаза, из которых на мир смотрит клубящаяся бездна. Без дна.

Тонкая, стройная, гибкая фигура. Гарри подумал, что всякий, видевший этого парня впервые, принял бы его за хрупкого юношу — и здорово бы при этом ошибся. В незнакомце чувствовалась сила упругого хлыста, который можно пытаться гнуть, но невозможно сломать. Сила дремлющей гремучей змеи, которую достаточно потревожить, чтобы умереть, даже не успев понять, откуда именно пришла смерть — настолько быстро расслабленная тускло блестящая лента превращается в разъяренную, беспощадную хищницу.

Вокруг его запястья обвивалась именно она — Гарри заметил это не сразу — тонкая черная змейка, очень искусно вырезанная из какого-то металла, почти как живая. Казалось, она в любой момент может поднять голову и перевести свой немигающий взгляд на всякого, изучающего ее со слишком уж откровенным любопытством — оценивая, не пора ли показать наглецу его место.

Конечно, это была иллюзия — змея совершенно точно не шевелилась. Это просто украшение, повторил себе Гарри, не в силах отвести взгляда от свернувшейся кольцами вокруг мужского запястья и положившей голову себе на хвост твари. Черт, но украшение, подобранное очень качественно… Хороший символ. Для идиотов — вдруг кто-то и без того не понимает, что с этим парнем лучше не связываться.

Он пугал — и в то же время притягивал, и Гарри понимал, что от таких, как он, стоит держаться подальше, причем, желательно, стараясь при этом не ссориться… Если бы его попросили охарактеризовать незнакомца тремя словами, Гарри сказал бы — умен, хитер, беспощаден. Упаси Мерлин от таких врагов… а друзьями такие, наверное, и не бывают.

Парень тем временем повернул голову и уставился на Гарри своими похожими на клочковатый туман глазами, на миг вызвав этим нехорошее ощущение, будто под кожу забирается нечто живое, но чуждое человеческому разуму, шевеля леденящими душу щупальцами. Гарри едва не вздрогнул, испытав отчаянное желание вскочить и вылететь из комнаты — куда угодно, лишь бы не видеть больше этого типа с нечеловечески вымораживающим взглядом. И даже плевать на все то, что он собирался спросить и узнать у него, плевать на все…

Взгляд скользнул ниже, разрывая контакт, и Гарри перевел дыхание, мысленно укорив себя за малодушие.

— Кто ты? — охрипшим спросонья голосом спросил он.

Глаза снова уставились прямо ему в лицо.

— Серьезный вопрос, — помолчав, обронил светловолосый незнакомец. — Ты бы смог ответить на него кратко и не соврав?

Гарри хмыкнул, переводя взгляд в потолок.

— Я — ничто, — прошептал он одними губами, сам поражаясь, насколько легко ему дались эти слова. — Это кратко и без вранья.

— Твой ответ — ничто, — парировал блондин. — То же самое я могу сказать и о себе.

— Что ты здесь делаешь? — вдруг решившись, перебил его Гарри. — В моем доме?

— Живу, — спокойно и с вызовом ответил тот. — Потому что это мой дом.

Гарри медленно перевел дыхание. Вот тебе и раз…

— Я уверен, — негромко сказал он, взвешивая в уме каждое слово. — Я абсолютно уверен, что жил здесь раньше и имею право жить сейчас. Что, в таком случае, здесь делаешь ты?

Незнакомец надолго задумался.

— Жду тебя? — не совсем уверенно спросил он.

Губы Гарри искривились в горькой усмешке.

— Если так… — пробормотал он, по-прежнему глядя в потолок. — Если так, то жаль, что я об этом не знал.

— Ты вернулся бы раньше? — уточнил блондин, приподнимаясь на локтях. Было очевидно, что его волнует ответ на заданный вопрос.

Гарри долго молчал, буравя пространство перед собой невидящим взглядом. Потом повернул голову и посмотрел на застывшего, собравшегося, как змея перед броском, незнакомца.

— Я не вернулся бы вообще, — спокойно сказал он. — Никогда.

* * *

Драко на мгновение показалось, что он с размаху получил точный удар под дых. Воздух распирал грудь, и в сознание прокрадывалось горькое, отчаянное, беспощадное понимание — он ждал другого ответа. Почему, черт возьми?..

Одним резким, гибким движением он выпрямился и сел, отметив, как вспыхнули при этом ярко-зеленые глаза незнакомца — странным огнем, как будто он восхищался телом Малфоя, но вряд ли признавался в этом даже самому себе.

— Как тебя зовут? — спросил Драко, глядя на него сверху вниз.

Было очевидно, что вопрос поставил человека в тупик. Он долго молчал, по всей вероятности, перебирая в голове варианты, а не пытаясь придумать более правильный ответ.

— Драко? — неуверенно спросил он, наконец. — Это имя я помню лучше всего…

Малфой равнодушно пожал плечами, собираясь встать.

— Может, назовешь мне свое имя? — догнал его напряженный вопрос.

Драко остановился и сел обратно, спиной к нему. Рука машинально потянулась вверх, потирая лоб. Дурацкая ситуация…

— Гарри, — с сомнением сказал он. — Это то имя, которое я помню лучше всего. Наверное…

В этот момент посреди комнаты материализовалось странное существо — чуть выше колен Драко ростом, лопоухое и с огромными восторженными глазами. Оно переминалось с ноги на ногу, почти подпрыгивая от нетерпения и волнения, и всплескивало крошечными ручками.

— Мистер Гарри! — пронзительно завопило оно, глядя на темноволосого парня, по всей видимости, едва сдерживая желание броситься ему на шею. — Хозяин Гарри вернулся! Добби знал, Добби всегда знал, что Гарри Поттер вернется!!! Добби всем говорил — Гарри Поттер не мог умереть!

Драко остолбенел, во все глаза глядя на сумасшедшее верещащее создание. Как он его назвал?..

Темноволосый парень сел, нервно оглянулся на Малфоя и открыл было рот, чтобы что-то сказать.

— Как ты его назвал? — напряженно перебил его Драко, хватая мелкое чудо за плечо и подтаскивая ближе к себе, наклоняясь прямо к его лицу.

Чудо, казалось, оторопело еще больше, чем, когда увидело «Гарри Поттера».

— М… м… — заикаясь, сдавленно пробормотало оно. — М-мистер Драко… видит меня? Да?

Драко был так ошеломлен, что почти не обратил внимания на отчаянную, почти истерическую надежду в голосе этого создания. Дыхание перехватило во второй раз. Как, он сказал, меня зовут?! — с ужасом подумал Драко, отпуская Добби.

А потом медленно повернулся к все еще сидящему на кровати Поттеру. Тот смотрел на Драко, как на пришедшее по его душу привидение.

— Думаю, теперь бессмысленно спорить, были ли мы знакомы раньше, — ровным голосом произнес Гарри, глядя прямо в глаза Малфоя своим тяжелым горящим взглядом. — А также — кому из нас принадлежит этот дом…

— Дом принадлежит мистеру Гарри Поттеру и мистеру Драко Малфою! — радостно отчеканил Добби, взволнованно помахивая своими огромными ушами. — Добби служит обоим хозяевам!

Они смотрели друг на друга, и борьба взглядов была таким же яростным противостоянием, как если бы они боролись на кулаках. Ни один не хотел уступить, хотя и так было понятно — обоим — что спорить глупо и не о чем. Они сами признались, вслух, что помнят друг друга. Знают друг друга. Так почему, черт возьми, это так возмущает?..

Почему хочется выдохнуть, закрыть глаза, махнуть рукой, а потом открыть их и увидеть, что ты в комнате — один? Что этого странного Гарри Поттера с его давящим взглядом нет — и никогда не было?

Он меня бесит, сжав зубы, мрачно подумал Драко. И я и вправду знать его не знаю. И не желаю, пусть катится, откуда пришел…

Или пусть живет, если уж ему это так позарез необходимо. Дом ведь большой? Вполне можно будет умудриться не пересекаться. На благо обоим.

— Добби! — окликнул лупоглазое создание Драко.

Чудо снова обернулось к нему, уставившись с горькой, какой-то щемящей надеждой.

— Мистер Драко видит меня! — вдруг радостно заверещало оно, подпрыгивая на месте. — Мистеру Драко стало лучше!

— Я к тебе плохо относился? — невольно поморщившись от его воплей, уточнил Драко. — Не замечал тебя? Ты это хочешь сказать?

Создание отчаянно замотало головой.

— Мистер Драко уже много месяцев никого не видел, — прошептало оно, горестно прижимая пальчики ко рту. — Он видел только мистера Гарри, хотя его и не было здесь… и разговаривал только с ним. Добби привык, что мистер Драко уходит следом за вторым хозяином… все дальше и дальше… Добби так боялся, что мистер Гарри не успеет вернуться! Что мистер Драко совсем сойдет с ума от горя… и Добби тогда тоже умрет, потому что Добби не хочет других хозяев, хоть он и свободный эльф, и может служить любому…

Существо всхлипнуло с неподдельным горем, и Драко на мгновение захотелось зажмуриться и помотать головой, вытрясая из нее услышанное — Мерлин, что он несет?.. Это он что — обо мне? Бред какой-то…

— Добби не платили с осени, — скорбно сообщил эльф. — Но Добби все равно не ушел. Хороший эльф никогда не бросит своего хозяина, даже если тому совсем плохо, даже если он не хочет видеть никого, кроме мистера Гарри Поттера. Добби верил, что мистер Гарри вернется, потому что он всегда приходит, если кому-то нужна помощь. Мистер Гарри не мог бросить мистера Драко умирать. Добби знал.

Гарри сдавленно выдохнул и опустил голову, спрятав лицо в ладонях.

— Спасибо, — чуть слышно прошептал он. — Спасибо тебе за все, Добби. Ты покормишь нас завтраком? Я умираю от голода.

Эльф мгновенно просиял.

— Хозяева спустятся на кухню, или подать сюда? Или накрыть в большой столовой?

Радостное предвкушение в голосе домовика, казалось, разрезало Драко на части.

— В столовой, — спокойно ответил Гарри, не поднимая головы. — Мы придем. Спасибо.

Эльф мгновенно исчез с негромким хлопком. Драко с минуту пристально изучал сгорбившуюся фигуру Гарри. А со стороны и не скажешь, что он способен на сострадание, мелькнула странная мысль. А вот поди ж ты…

— Милое существо, — презрительно бросил Поттер, выпрямляясь и надевая круглые очки, только что поднятые с пола. — Судя по всему, запрограммированное на преданность… Идеальный слуга.

И встал с кровати, на ходу заправляя рубашку в потертые джинсы.

* * *

Драко молча сжал зубы и встал, рывком дергая на себя дверцу шкафа. Определенно, этот придурок — не тот, о ком стоит делать поспешные выводы. Интуиция кричала, исходя беззвучным воплем — от таких, как он, стоит держаться подальше. Хотя бы потому, что иначе они так и будут походя демонстрировать тебе, насколько они выше всего мира, да еще, скорее всего, и аплодисментов потребуют…

Почему-то это вызывало тягучее, муторное раздражение. И еще — начала волнами накатывать головная боль, и Драко захотелось как можно скорее оказаться где-нибудь, где нервирующего его Гарри Поттера не будет рядом. Где можно будет побыть одному и спокойно подумать — обо всем. Потому что подумать, похоже, очень даже было о чем…

Рассеянно перебрав рубашки, Драко вытащил из стопки одну из них. Край рукава задел какую-то коробочку, и та с глухим стуком приземлилась на пол, откатившись в сторону. Машинально наклонившись за ней, Драко протянул руку — и пальцы наткнулись на запястье Поттера, успевшего перехватить непонятный предмет.

— Не спеши, — буркнул Гарри, поднимая с пола обтянутый темно-зеленым бархатом футляр и рассматривая его. — Хранишь в своем шкафу упаковки от драгоценностей? — с недоброй усмешкой спросил он, переводя взгляд на Драко.

В его глазах не было и тени улыбки. Только напряженное изучение противника.

Одним мягким движением Драко выдернул коробочку из его пальцев, мельком оглядел ее — на донышке обнаружилось небольшое круглое углубление, словно то, что в ней лежало когда-то, было похоже на сплющенную сферу. Он не мог припомнить таких украшений.

А потом, ухмыльнувшись внезапной догадке, поднял руку и потянул за виднеющуюся из полурасстегнутого ворота рубашки Гарри цепочку. На ней обнаружился странный черный кулон в виде плоского круга с неровными, будто обугленными краями.

Драко долго внимательно изучал его, не обращая внимания на то, что Гарри даже не сделал попытки отобрать у него амулет. Как будто забыв о существовании Малфоя, Поттер уставился на кулон, зажатый в тонких пальцах, с таким видом, будто силился понять что-то чрезвычайно важное — и не мог. И отмахнуться и уйти — тоже…

— Похоже, это упаковка от твоих драгоценностей, — негромко усмехнулся Драко, прерывая паузу. Он выпустил амулет и спокойно положил коробочку обратно на полку, с силой захлопнув дверцу шкафа. — Милое украшение, — снисходительно добавил он, скидывая с плеч рубашку и надевая чистую. — Очень… тебе идет.

Глаза Гарри вспыхнули беспощадным огнем, сузились, превратившись в злые щелки. Он молча сжал кулон в ладони, буравя Малфоя тяжелым, давящим взглядом. На смуглых скулах заиграли желваки.

Драко, подавив торжествующую ухмылку, развернулся и вышел из спальни, оставив Поттера злиться в одиночестве. К черту все, мрачно думал он, спускаясь по лестнице, пересекая гостиную, проходя по широкому коридору. Хочет играть по своим правилам? Тогда он пришел не в то место. Я не расположен… к играм в поддавки.

Распахнув дверь, Драко шагнул в большую комнату с камином у стены, чуть не налетев при этом на нервно расхаживающего по ней высокого человека в длинной черной мантии.

— Черт! — процедил Драко сквозь зубы, останавливаясь и сверля нежданного гостя максимально недружелюбным взглядом. — Это дом или проходной двор? — зло спросил он, глядя прямо в мгновенно окаменевшее лицо. — А вам что здесь вдруг понадобилось?

Человек изумленно моргнул, словно вместо Драко на него прямо из стены выплыло привидение.

— Драко? — осторожно пробормотал он.

— Я спросил — какого черта вы здесь делаете? — с усталым раздражением перебил его тот.

— Жду Добби, — спокойно ответил незнакомец, с завидной скоростью взяв себя в руки.

Его тонкие губы кривились в усмешке, а в глубоких черных глазах мелькал неприкрытый интерес — он окидывал взглядом фигуру Драко так, словно делал это каждое утро, проводя подобие медицинского осмотра. Сравнение почему-то нервировало.

Малфой презрительно фыркнул.

— Вы врываетесь в мой дом и заявляете, что зашли в гости к моему эльфу? Что, в таком случае, вам понадобилось в гостиной?

— Надеялся увидеть тебя, — мягко ответил странный гость. — Вообще-то, я делаю это почти каждое утро. Правда, вплоть до сегодняшнего ты не очень-то меня замечал.

Реплика вызывала нехорошие ассоциации с тем, что нес несколько минут назад примчавшийся в спальню Добби. Драко не нравилось то, как незнакомец смотрел на него. Не нравилось то, что, возможно, он сейчас думал. То, что все они думали о нем. Возможно.

— Мы знакомы? — напряженно спросил Драко, глядя на него исподлобья.

Человек медленно кивнул.

— Не помнишь? — с каким-то странным сочувствием спросил он. И тут же добавил: — это ерунда, Драко. Если ты снова начинаешь отличать реальность от собственных иллюзий, то, значит… значит, чудо уже свершилось.

— Я что, сумасшедший? Вы это хотите сказать? — в голосе Драко прорезались стальные нотки. — Что вы приходите сюда регулярно для того, чтобы убедиться, сошел ли я с ума окончательно?

По лицу человека промелькнула тень, как будто Драко нечаянно надавил ему на больную мозоль.

— Можно сказать и так, — негромко отозвался он, отводя глаза. — Что-то случилось сегодня ночью? — спросил он максимально безразличным тоном, и Драко понял, насколько сильно его волнует ответ на этот вопрос. Более того — именно за этим ответом, скорее всего, он сюда и пришел, лишь прикрываясь заботой и беспокойством о рассудке Малфоя.

— Случилось, — пряча вызов за налетом вежливости, ответил Драко, наблюдая за выражением его лица. — Я потерял память. Вообще ни черта не помню, вплоть до сегодняшнего утра. Может, у вас есть идеи, почему это произошло?

Человек бросил на него быстрый взгляд и снова принялся ходить по комнате, заложив руки за спину.

— Могу лишь сообщить, что сегодня ночью ты, скорее, частично ее обрел, — задумчиво обронил он. — Раз уж даже меня начал замечать… Так что, ничего странного, значит, здесь не происходило?

— И как я вам на это отвечу, если не помню ни черта из того, что было раньше? — язвительно поинтересовался Драко и, отвернувшись, прислонился к стене, пряча руки в карманы. — С чего вы взяли, что что-то должно было случиться?

Человек остановился и презрительно изогнул бровь.

— И почему я когда-то придерживался столь лестного мнения о твоих умственных способностях? — желчно спросил он, буравя Драко взглядом. — Ты был одним из моих студентов, — добавил он. — Не самым плохим. Но теперь я вижу, что с мозгами у тебя и впрямь пока еще не очень, раз задаешь такие идиотские вопросы.

Драко невольно фыркнул и опустил глаза. Действительно — он же сам сказал, что раньше я никогда его не замечал… а сегодня даже заговорил, да, поди, еще и связно… Точно, что идиот…

— Как вас зовут? — уже дружелюбнее спросил Драко.

Человек искривил губы в усмешке, как будто не привык улыбаться, и открыл было рот, чтобы ответить, но в этот момент дверь распахнулась, и в гостиную тяжелой походкой медленно вошел Гарри Поттер. Драко невольно поморщился, подумав — он что, теперь всегда будет расхаживать вот так, по всему дому, и вламываться всюду без приглашения? Вот же напасть на мою голову…

Поттер смотрел на незнакомца в черном, и Драко не понравился этот взгляд. Он словно пронзал странного гостя насквозь, заставляя его замереть и вытянуться напряженной струной, а на дне глаз Гарри, скрытых за стеклами очков, плясали огоньки — недобрые, словно голодное пламя.

— Вы? — почти равнодушно осведомился Поттер, подходя ближе и уставившись незнакомцу в лицо — для этого ему пришлось слегка поднять голову, задрав подбородок. — Не ожидал, что здесь можно встретить… такого, как вы.

Человек в черном молчал, и его молчание звучало, как истерический крик. Так вот как выглядят люди, когда действительно встречаются с привидением! — машинально подумал Драко.

— Ты?.. — сдавленно произнес незнакомец, во все глаза уставившись на Поттера.

— Вы на том же пути, — пробормотал Гарри, не сводя горящего взгляда с его лица. — Вы придете туда же… и оно сожрет вас… вы — такая же пешка…

Человек издал полузадушенный вздох и нервно оглянулся на Драко. Тот, непонимающе глядя на них, вдруг поймал себя на странной, идиотской мысли — до чего же у них похожие глаза! Как будто в одну пропасть смотрелись… просто Поттер, видимо, не мог оторваться от нее чуть дольше. Гораздо дольше…

— Вы знаете об этом? — вдруг зло выкрикнул Гарри. — Знаете, что там?! Или вы думаете, что оно обойдет вас стороной? Что вам не придется провести вечность в аду — наедине с этим?

Незнакомец вдруг резко схватил его за руку, чуть выше локтя, и притянул к себе.

— Ты был там? — выдохнул он, впиваясь в лицо Гарри яростным взглядом. — Ты — правда — там был?

Поттер медленно кивнул. Уголки его губ дрогнули в горькой улыбке.

— И ты смог вернуться? От… оттуда?!

Драко не понимал ни черта из того, о чем они говорили — да и не хотел понимать, если честно. Его не интересовали тайны Поттера, а странная реакция незнакомца… это были его личные проблемы. Он терпеливо ждал, пока эти двое наиграются в гляделки, и можно будет отцепить мужчину от Гарри и увести — туда, где получится поговорить. Наедине, без этого Поттера, который так любит всегда и везде быть центром внимания и влезает в каждый разговор, считая, что имеет полное право прерывать любого, раз он изволил здесь появиться.

— Я знаю вас, — безапелляционно заявил Гарри, ухмыляясь. — Не помню, откуда, но знаю. Вы такой же, как я, сэр. Могу принести вам мои соболезнования — по этому поводу.

— Профессор Северус Снейп — к вашим услугам, — вновь с завидным самообладанием взяв себя в руки, с почтительно-язвительной усмешкой сообщил незнакомец, слегка наклонившись.

И на миг оглянулся на рассеянно наблюдающего за ними Драко.

— Теперь, если вы не против, я все же изложу, зачем я пришел, — добавил он. — Должны же вы понимать, во что снова умудрились вляпаться.

Он на мгновение замолк.

— Правда, не думаю, что на этот раз у вас получится выкарабкаться, мистер Поттер, — он перевел на Гарри взгляд, полный так негармонично смотрящегося на его лице сочувствия.

* * *

— Мистер Поттер, вы, вообще, что-нибудь помните, кроме… того места, где находились все это время? — осведомился Снейп, потягивая кофе из маленькой чашечки.

Присоединиться к завтраку ему предложил Драко — рассудив из какой-то мрачной вредности, что Поттер наверняка будет против. Был Гарри против или нет — осталось невыясненным, но предложение позавтракать профессор охотно принял, и теперь они сидели в столовой, за большим овальным столом, друг напротив друга — Драко и Снейп с одной стороны, Поттер — с противоположной.

Вероятно, он действительно был зверски голоден, потому что омлет с беконом, гренками и сыром уплетал так, будто не ел неделями. Драко неспешно жевал, поглядывая на то, как мелькает вилка в тонких загорелых пальцах Гарри, и внутренне поражался — как можно настолько неаккуратно обращаться со столовыми приборами и при этом умудряться их не ронять.

Определенно, Поттер его тяготил.

— И сколько же меня не было? — равнодушно осведомился Гарри, не поднимая глаз. Он был занят булочками с корицей, которые сосредоточенно намазывал маслом.

— Почти восемь месяцев, — в тон ему отозвался Снейп. — Сегодня девятнадцатое марта, а вы покинули этот мир в ночь на первое августа. Можете посчитать сами.

Драко заметил, что деланное равнодушие Поттера эти слова здорово поколебали. Он даже на несколько секунд почти перестал жевать, хотя довольно быстро взял себя в руки.

— Восемь месяцев…— пробормотал он, выронил вилку и опустил голову на руки, упираясь локтями в стол. — Скорее уж — восемь тысячелетий…

Лицо Снейпа на миг дернулось, словно от пощечины. Черные глаза вспыхнули, и он опустил взгляд.

— То есть, вы не помните ничего, Поттер, — констатировал он. — Попробую рассказать в двух словах.

— Сделайте одолжение, — буркнул Гарри и потянулся за кофейником.

Аппетит у него, видимо, резко пропал.

— Вы помните, что вы — волшебник? — осведомился Снейп, буравя Гарри взглядом. — Кроме того, что вы — маг Огня?

— Ни того, ни другого, — Гарри подпер подбородок ладонью и уставился на профессора со скучающим выражением лица. Только глаза выдавали напряженное внимание.

Снейп бросил быстрый умоляющий взгляд в потолок и неслышно вздохнул.

— Магический Мир несколько лет раздирала война, — отрывисто начал он. — Некий господин, называющий себя Темным Лордом, пытался установить свою власть, искоренив нечистокровных волшебников вместе с прочими неугодными.

— Идиотское имя, — хмыкнул Гарри. — Сами придумали?

— Нет, исторически сложилось, — огрызнулся Снейп. — В этой войне вы занимали ключевую позицию, Поттер. По объективным причинам, убить Темного Лорда, по праву считавшегося неуязвимым, могли только вы.

Гарри изумленно изогнул бровь, разглядывая дно своей кофейной чашки. Драко невольно усмехнулся — этот тип, и впрямь, привык находиться в центре внимания. И, похоже, это было более чем обоснованным.

— Если вкратце, то в ночь с тридцать первого июля на первое августа именно это вы и сделали, — заключил Снейп. — Вы смогли провести Ритуал Воззвания к стихии, и она забрала Темного Лорда с собой. Поскольку он, в отличие от вас, был человеком, полагаю, что его душа не прожила и мгновения с тех пор, как это случилось.

— А что случилось со мной? — равнодушно поинтересовался Гарри, сосредоточенно царапая ногтем рисунок на блюдечке.

— Ритуал Воззвания предполагал наличие у взывающего мага равноценной жертвы. Стихия убивает указанного волшебника, а взамен забирает мага, принадлежащего тому же клану. Так сложилось, что к завершению Ритуала из Огненных магов во включенном круге остались только вы.

Гарри поднял глаза.

— Я что, принес в жертву сам себя? — тупо переспросил он. — Зачем?

Снейп пожал плечами и сделал маленький глоток из чашки.

— Тот, кто предполагался на роль жертвы изначально, к тому моменту уже выбыл из игры, — неохотно обронил он. — А второго шанса у вас могло и не оказаться.

— И кто это был? — напряженно спросил Поттер.

— Я, — спокойно ответил Снейп, выдерживая его взгляд. — Будет интересно — поделюсь, что я чувствовал, пока вы призывали стихию, а она пробовала, подойду ли я ей на ужин. В любом случае, я потерял сознание, и вам пришлось взять дело в свои руки. Других вариантов не было.

Драко вдруг с предельной ясностью понял, что профессор все это время считал себя виноватым в том, что он не смог довести Ритуал до конца самостоятельно. Что вместо него погиб кто-то другой.

Эта мысль вызывала странное желание — положить ладонь ему на плечо и сказать какую-нибудь чушь. Например, о том, что, потеряв Поттера, мир вряд ли лишился чего-то действительно ценного. Или о том, что каждый умирает тогда, когда ему суждено, и нечего винить себя в том, как и когда это случилось.

Язвительный профессор был ему симпатичен. Определенно.

— Так, и что? — спросил, наконец, Гарри, всю длинную паузу внимательно изучавший лицо Снейпа. — Я попал туда… где я был, после этого? Выходит, так?

— Выходит, так, — устало согласился профессор. — И почти восемь месяцев Магический Мир празднует победу над Темным Лордом, так и не разобравшись толком, кто именно его убил, как, и насколько эта смерть окончательна. Потому что он имел обыкновение воскресать — однажды это уже случалось.

— Но вы-то живы! — возмущенно протянул Гарри. Положив локоть на стол, он разглядывал отблески света на грани кухонного ножа. — Значит, вполне могли выступить, как свидетель, и объяснить, что там случилось. Вы же все видели.

Снейп нехорошо усмехнулся.

— В нашем обществе не принято доверять стихийным магам, — мягко сказал он, складывая руки на груди и откидываясь на спинку стула. — А людей, которые что-то знают, там не было. Точнее, после падения Лорда никого из них не осталось в живых.

— Преинтереснейшая история, профессор, — протянул Драко, подпирая ладонью щеку. — Но это не объясняет, зачем вы пришли сюда этим прекрасным утром, и что именно вам от нас нужно.

Снейп бросил на него быстрый одобрительный взгляд.

— Место, где произошла финальная битва, до сих пор оцеплено и находится под пристальным наблюдением Министерства Магии, — задумчиво сказал он, глядя на стол. — Попасть туда незамеченным нереально. Туда вообще нереально попасть. И, тем не менее, сегодня ночью было зафиксировано, что там кто-то был — причем, кто-то, кто абсолютно точно никак не мог пройти туда или как-то иначе переместиться. Он просто появился прямо там, на развалинах.

При упоминании развалин Гарри ощутимо вздрогнул и выпрямился. Драко показалось, что он всей кожей чувствует, как вибрирует воздух от напряжения Поттера.

Снейп поднял глаза и припечатал его сумрачным взглядом.

— Это во-первых, — негромко продолжал он. — Во-вторых — в нашем мире волшебники пользуются палочками, которые приобретаются раз в жизни, в одиннадцатилетнем возрасте, и при покупке регистрируются в Министерстве. Колдовать чужой палочкой практически невозможно. Она считается большим, чем продолжение руки, и отдать ее кому-либо не согласится никто и ни за что — да и смысла в этом никакого нет, все равно каждая палочка настроена только на своего хозяина. Поэтому можно со всей определенностью утверждать, что по тому, из какой палочки было послано заклинание, напрямую определяется, кто его произнес.

— И что? — не выдержал Драко.

— То, — сумрачно отозвался Снейп. — Этой ночью на развалинах Малфой-Менора было использование заклинание аппарации.

— Заклинание чего? — перебил его Гарри.

Снейп утомленно вздохнул.

— Мгновенного перемещения, — пояснил он. — Некто появился из ниоткуда прямо на оцепленной территории и почти сразу переместился дальше.

— Логично… — проворчал Драко.

— По данным Министерства Магии, заклинание абсолютно точно и наверняка было произнесено с использованием палочки Темного Лорда. Управлять ей способен только он. Он погиб именно на этом месте. Сложите уже два и два, оба.

Драко невольно поднял глаза, встретившись с хмурым и мгновенно потяжелевшим взглядом Гарри.

— Вот дерьмо, — процедил Поттер, отворачиваясь. — Намекаете на то, что он вернулся и жив?

— Хуже, — саркастически усмехнулся Снейп. — Как вы попали домой, мистер Поттер?

— Сильно захотел, — мрачно проворчал Гарри, опуская голову. — Не помню. Никак.

— Но вы подтверждаете, что появились в этом мире на развалинах Малфой-Менора?

— Да понятия не имею, что это были за развалины! — буркнул Поттер и, наткнувшись на взгляд профессора, поспешно добавил: — подтверждаю…

— Что было дальше?

Гарри мрачно закусил губу и задумался.

— Дальше я захотел куда-нибудь, где тепло. Там ливень был, вообще-то. А я в одной рубашке на камнях валялся… Ну и…

Отчаявшись подобрать слова, он полез в карман и вытащил оттуда тонкую деревянную палочку.

— Она была у меня в руке, — скептически оглядывая ее, пробормотал Гарри. — А потом я захотел домой. И все. Не помню я никаких заклинаний…

Взгляд Снейпа, казалось, прикипел к кусочку полированного дерева. Глядя на него, Драко подумал, что профессор определенно узнал этот предмет — как будто видел его раньше множество раз при весьма эмоциональных обстоятельствах. И ему неприятно об этом вспоминать.

— Да ерунда это все! — с досадой выкрикнул Гарри, швыряя палочку на стол. — Мало ли из-за чего они там переполошились! Я же не Темный Лорд. Успокоятся…

— Мистер Поттер, — с бесконечным спокойствием в голосе промолвил Снейп, не сводя глаз с волшебной палочки на столе. — Вы — фигура, успевшая приобрести в Магическом Мире весьма неоднозначную репутацию. Обстоятельства смерти Темного Лорда и вашей с ним многолетней связи, в результате которой и сложилось так, что только вы могли покончить с ним, темны и запутанны. Никто не доказал пока, что он действительно мертв и не может вернуться.

Он поднял голову.

— Вы появились на месте его предполагаемой гибели. У вас в руках — его палочка, и она слушается вас даже без вербальных заклинаний. Вы всегда были связаны с Лордом ментально и эмоционально. Он убивал сильнейших волшебников десятками, а вы умудрились впервые победить его в годовалом возрасте. Сознательно вы впервые сумели выйти живым из схватки с его духом, когда вам было одиннадцать! В четырнадцать вы выдержали прямую дуэль, один на один — уже с полностью живым и вновь обретшим тело противником! Поттер, вам тогда до окончания школы еще было — как до небес! К тому же, и ученик-то из вас всегда был… не впеч