Мир людей средневековья

/65/ Представление о «темных и мрачных» средних веках, несмотря на множество исследований, ломающих этот стереотип, все еще характерно для популярного образа этой эпохи и препятствует пониманию своеобразия средневековой культуры. Разумеется, в ней немало черт, которые кажутся нам «мрачными». Средневековье было временем страха – как перед реальной угрозой, которую могли представлять стаи волков, кружившие у городских стен, или банды разбойников, так и перед ирреальной опасностью – адом и чистилищем, магией и колдовством. В нижних слоях общества царила невероятная бедность, количество нищих было огромно, однако и они имели свое место в «угодном Богу» спасительном порядке. Кому же иначе давать милостыню, чтобы выполнить христианский завет любви к ближнему? Религиозные представления пронизывали повседневную жизнь несравненно сильнее, чем сегодня. Смерть была не страшным концом существования, а началом подлинной, потусторонней жизни, о которой следовало позаботиться уже на этом свете.

Свой расцвет народное благочестие пережило в позднее средневековье, когда развились те формы, которые, обновившись в эпоху барокко, дожили до XIX столетия и даже до наших дней. Широко распространившееся почитание святых, в особенности культ Девы Марии, почти вытеснило из сознания «простецов» главные истины веры. Со стороны могло показаться, что в мышлении людей главное место занимает не Божественная Троица, а многообразие «святых на божественных небесах». Так, словно в язычестве, с любой повседневной заботой был связан какой‑нибудь святой, к кото‑ /66/ рому следовало обращаться за помощью в том или ином случае. Мощи этих святых почитались и коллекционировались, ради поклонения им совершались далекие паломничества. Результатом становилось отпущение грехов – главная цель заботы о посмертной жизни, способ уменьшить число дней, которые предстояло провести в чистилище.

Культура средневековья (а во многом и раннего нового времени) была культурой, основанной на услышанном и пересказанном. Средства получения информации были ограничены, доминировала передача новостей и знаний из уст в уста. Развитая коммуникация была по большей части уделом господствующего класса, масса населения мало что знала о событиях и переменах в окружающем мире.

Жизнь средневекового человека была куда сильнее, чем мы можем себе представить, обусловлена его социальной принадлежностью. Он рождался в определенном сословии и жил как крестьянин, ремесленник или «благородный» в четко обозначенных социальных условиях. Главной ценностью эпохи являлась честь. Она была тесно связана с сословной принадлежностью, и ее следовало защищать; современные исследователи неслучайно говорят о «символическом капитале чести». Хотя и в миру еще бывали периоды социальной мобильности, вернее всего было изменить свое социальное положение с помощью церкви, хотя многие ключевые посты в церковной иерархии предназначались для знати. Подъем по социальной лестнице посредством получения светского образования начинает играть более заметную роль лишь в позднем средневековье – с возникновением университетов.

Различия между сословиями были разительны. Большинство крестьян существовало на грани выживания. Связанные с климатическими колебаниями неурожаи часто приводили к голодовкам. Обстановка в домах, одежда были крайне скромными. По сравнению с этим жизнь знати и высшего духовенства была полна удовольствий и на протяжении средних веков становилась все более роскошной. Представители этих сословий приобретали экзотические товары, которые венецианцы привозили в Европу из Азии, покупали дорогое вооружение, драгоценности и предметы потребления, украшали церкви со всей мыслимой в то время пышностью. Знать и клирики ели – как сообщается в стихотворной повести «Мастер Гельмбрехт» – «жареных кур» (курятина была особенно дорогой!), тогда как крестьянам пищей служили /67/ молочный суп и различные каши. Впрочем, не менее разителен был контраст между повседневностью и праздником – в праздничные дни даже в крестьянских домах поглощалось изрядное количество мяса.

Ритм жизни определялся как природой, так и религией. Рабочее время совпадало со светлым временем суток, крестьянские занятия носили сезонный характер. Церковные праздники, а также смена постных и скоромных периодов накладывали отпечаток на жизнь в течение всего года. При этом культурные различия между крестьянами и знатью в средневековье были еще не столь глубоки, как в раннее новое время, когда культура элит все более стала отдаляться от народной. Это объясняется, в первую очередь, бесписьменным характером средневековой светской культуры. Ни рыцари, ни крестьяне не умели читать и писать – именно здесь проходила грань между мирянами и церковными институтами, особенно монастырями, выполнявшими, помимо религиозных и хозяйственных, еще и культурные функции. Благодаря работе монастырских переписчиков для будущих времен сохранились античные тексты, на которых во многом было основано образование (в особенности в эпоху Возрождения). Лишь когда /68/ культура сделалась письменной, что произошло, в первую очередь, в высших слоях, разорвалось культурное единство, и элиты стали все более и более отрываться от массы народа.

Средневековая поэзия также первое время существовала в устной форме, однако довольно скоро стала записываться и лишь благодаря этому дошла до нас. Самые ранние литературные тексты (например, «Венское собачье благословение» или «Мильштетская книга бытия») возникли в монастырях. Примечательно, что первым известным по имени австрийским «автором» оказалась женщина – госпожа Ава, трудившаяся в Мельке в начале XII в. Светская литература была связана, в первую очередь, с придворной рыцарской средой. Миннезанг (известнейшими миннезингерами, сочинявшими в Австрии, были Кюренбергер, Дитмар фон Айст, Райнмар Старый, Вальтер фон дер Фогельвейде, Ульрих фон Лихтенштейн и Освальд фон Волькенштейн^{10}) и проникшая в Австрию чуть позже куртуазная эпика с самого начала предназначались для элиты. В отличие от этих жанров «народный эпос» первоначально базировался на популярных сказаниях («Песнь о нибелунгах», «Кудруна», цикл о Дитрихе Бернском), но вскоре и они облачились в куртуазные рыцарские одежды. Ценную информацию по социальной истории содержит написанная во второй половине XIII столетия поэма Вернера Садовника «Крестьянин

Гельмбрехт» (Meier Helmbrecht), автор которой использовал попытку крестьянского сына стать «рыцарем»[31]как повод для создания нравоучительного произведения в защиту существующего социального порядка. Тема противоположности крестьянской и рыцарской жизни основательно разработана и в стихотворениях Найдхарта фон Ройенталя, а также в острых Найдхартовых шванках (которые можно сопоставить с Найдхартовыми фресками в Вене).

В отличие от дворцов раннего нового времени жилища средневековой знати первоначально не отличались ни особой роскошью, ни ярко выраженным стремлением к саморепрезентации, хотя и представляли собой довольно внушительные сооружения. Даже правители оставляли после себя лишь немногие по‑настоящему значительные постройки. Рыцарские замки возводились, в первую очередь, с военными целями, являясь оборонительными /69/ сооружениями, но при этом также служили центрами управления подвластной территорией и являлись очагами аристократической культуры.^{11}

С возникновением или по мере роста городов в позднее средневековье происходило становление бюргерской культуры, нередко в чем‑то похожей на рыцарскую. Богатые горожане могли строить дома, которые выглядели как небольшие дворцы. Примерами являются Гоццобург в Кремсе, дом «Буммерль»

в Штайре, Корнмессерхауз в Бруке‑на‑Муре и «Золотая крыша» в Инсбруке.

Города были стеснены окружавшими их крепостными стенами, множество горожан, занимавшихся сельским хозяйством, созда‑ /70/‑/71/ вало острые «экологические» проблемы (по городу бродили свиньи и другие домашние животные!). Улицы и переулки были узкими и грязными, мусор нередко просто вываливали из окон, не существовало мостовых и уличного освещения. Дома обозначались особыми знаками, в ряде случаев сохранившимися до наших дней (особенно много их в чешской Праге). Тем не менее, города являлись средоточием духовной и светской жизни, куда постепенно перемещались центры образования. В высокое и позднее средневековье монастыри (прежде всего, нищенствующих орденов) все чаще основывались в городах, а с появлением университетов появилось еще одно образовательное учреждение. Первоначально в крупных городах существовали соборные и городские школы, /72/ затем возникли сообщества преподавателей и учащихся, которые позднее назвали себя Universitas magistrorum et scholarium. [32]В XIV столетии в Центральной Европе был основан целый ряд университетов – в Праге, Кракове, Пече. В 1365 г. появился учрежденный Рудольфом IV Основателем Венский университет, в котором, однако, лишь при Альбрех‑

те III открылся важнейший для той эпохи богословский факультет. Университет делился на «нации», которые были связаны не с нациями в нынешнем смысле слова, а с большими географическими регионами, он обладал самоуправлением и собственной юрисдикцией. Лекции и диспуты проводились на латинском языке. Венский университет до XVI в. оставался единственным высшим учебным заведением на территории сегодняшней Австрии.

Несмотря на конкуренцию со стороны университетов, впрочем также находившихся под влиянием духовенства, церковь бесспорно оставалась важнейшим культурным институтом средневековья. Монастыри и церкви, которые сначала строились в романском, а с XIII столетия – в готическом стиле, украшались скульптурами, алтарями, витражами и живописными произведениями.^{12} К числу высших достижений прикладного искусства относились литургические предметы и облачения (такие, как чаша герцога Тассило или облачения из монастыря Гёсс).

Не меньшее значение эти храмы и монастыри имели в качестве мест получения образования или создания музыкальных и литературных произведений (текстов духовного содержания, а также драматических текстов о страстях Господних и других событиях Священной истории). Церковь культивировала латынь, «международный язык» средневековья,

и передавала знание ее основ мирянам в соборных и монастырских школах. Кроме этого, трудолюбивые монахи создавали библиотеки, без которых наше знание средневековой культуры было бы просто немыслимо.

Позднесредневековое благочестие, покоившееся на идее чистилища и возможности заслужить отпущение грехов, вело к созданию бесчисленных фресок, икон и алтарей, что давало работу огромному числу художников. В этих произведениях уже прослеживается то стилистическое развитие, которое – с появлением «дунайской школы» – предвосхитило или подготовило усвоение в Австрии живописных принципов эпохи Возрождения. /73/